Roman

          Александр  ШТОЛЬ
          Ирина  ЛУКАНЕВА (за героиню)

               
               

          Письмо первое, благородное.
             
   
Проезжая  вчера на охоте
мимо замка на Лысой скале,
я  услышал, как Вы поёте,
и едва удержался в седле.

Я воскликнул:
 - О, дева Мария,
что же это?!-
и вверх посмотрел…
Эх, вот попусту не ори я,
разглядеть бы Вас толком сумел.

Вы метнулись,
захлопнулись ставни,
конь понёс, и залаяли псы…
Я заметил лишь –
или представил?-
силуэт безусловной красы.

Я до вечера был в удрученье,
а сегодня затосковал.
Это слишком для увлеченья.
Я любовью сражён наповал.

Принимайте меня в паладины,
а не то я судьбу прокляну
или вовсе сорвусь в Палестину
и кого-нибудь там проткну.

Я доспехи уже начистил
и от пуза коня напоил.
Неужели допустите, чистая,
чтоб я душу свою погубил?

Посылаю к Вам мальчика Петю.
Он представится: кнабе Пьер.
Передаст он письмо Вам  в букете –
мол, привет от  тёти Любьер.

Умоляю Вас, отвечайте.
Кнабе Петя ответ принесёт.
А не то я, ей-богу, отчаюсь.
И ничто меня не спасёт.               




         Письмо второе, печальное


Так и я не дождался ответа.
Конь смеётся,  глазом  кося:
кто-то, мол, давал тут обеты,       
в Палестину, мол, собрался…

Я отправил его на конюшню
и отныне хожу пешком.
Так мне, милая барышня, скушно,
да и в горле что-то комком.

За каким я чёртом куда-то
вдруг рвану,
чернозём  круша –
ведь, тоскою пречистой объята,
здесь моя пребывает душа.

Я люблю Вас, как  не поймёте.
Я действительно Вас люблю.
И в окно –
не идёт ли Пётр?- 
по сто раз выглядаю на дню.      


               

        Письмо ответное первое


Провертела я дырку в заборе,
чтоб на Вас посмотреть не спеша,
но ворота держу на запоре,
стражник ходит, секирой маша.

Ваш поступок был неуместен,
я им очень возмущена.
Кнабе Петя сидит под арестом,
хоть его небольшая вина.

Если честно, я переживала,
что запела тогда невзначай
(платье старое перешивала –
короля пригласить на чай).

Вы взялись тут вздыхать и плакать,
знаю я, развлечения для,
а меня приехали сватать      
за заморского короля.

В замке ветер и холод лютый,
привидения там  и тут.
Во владеньях развал и смута,
женихи, как посмотрят, бегут.

Я устала. Мне хочется замуж.
Я замёрзла. Я жить хочу.
Разрешить эту сложную драму ж
не по Вашему будет плечу.

Мне без Вас достаточно горя,
всевозможных злосчастий и бед.
Воздыхателю из-за моря
скоро много десятков лет…
               
В общем, больше меня не тревожьте,
если Вы неплохой человек.
Уезжайте. И милость Божья
да пребудет с Вами вовек.



   
        Письмо третье, удалое


Я винюсь
и прощения жажду,
я признаться обязан в этом:
это я виновен в пропаже
части Вашего туалета.

Я не тать, не пролазил в щели,
я в ворота вошёл открыто.
Прогоните стражника в шею:
спит, мерзавец,
и рожа небрита.

Да, я спрятался за дровами,
но не с умыслом, а смутясь:
проходили мимо
Вы Сами,
на воронье гнездо заглядясь.

Вы исчезли за дверью с гербами.
Потоптавшись –
сердце дрожит -
я вослед…
Так это ж предбанник!
Вот и Ваша одежда лежит.

Плеск воды до меня доносился –
слаще ангельской музыки звук.
Тут-то я его взять и решился,
после длительных нравственных мук.
               
Положил я к сердцу поближе
изумительный Ваш поясок…
Вы купили его в Париже?
Или дар преподнёс Восток?


Встретил я в переулке свата
долгожителя-жениха;
объяснил душевно, как брату,
чем  затея его плоха.

Раз, конечно, для верности стукнул –
вдруг чего басурман не усёк.
Он сегодня назад цурюкнул –
хоть заморский, а понял всё.

Кнабе Петя – бездельник истый,
он же только рад отдохнуть.
Он, должно быть, и зубы не чистит.
Прикажите его отомкнуть.

Я ж не запер Вашу служанку,
я ж её отпускаю с письмом.
И ещё:
Вы на холод жалуетесь
в переносном или прямом?

Я могу и согреть любовью,
я и печку могу сложить.
Но уехать – зачем и жить?
Остаюсь
               дон Ивано Петровьо.               


               
               
          Второе ответное,  сердитое


Отвечаю Вам, дон Ивано,
посылаю Петю с письмом.
О любви говорить Вам рано –
В переносном или прямом.

Я считаю, Вы были неправы,
не надейтесь на похвалу.
Вы послу иностранной державы
Ни за что покривили скулу.

Мне пришлось ответить отказом,
и сваты уехали в Лисс.

Я смотрю – Вы, однако, опасный.
До предбанника уж добрались.

Ваши качества гигиениста
нагоняют нешуточный страх:
то Ваш Петя зубы не чистит,
то у стражника шерсть на щеках.

Может, я недостаточно мыта?
Может, Вам вдругорядь заглянуть,
осмотреть и тазы, и корыта,
поломойку за пояс заткнуть?

И как следует оглядеться,
сохраняя нравственный вид,
и мочалку, и полотенце
прихватить, если плохо лежит?

В общем, я рассудила трезво
о любви и о прочем ином.
Печку было б сложить полезно.
В переносном - нет. А в прямом…

Жду Вас в следующий понедельник
на рассвете у наших ворот.
Глина Ваша. А стражник-бездельник
воз-другой кирпичей припасёт.

Поясок мой, в качестве приза,
так и быть, оставляю у Вас.
Да хранит Вас святая Луиза.
Жду в указанный день и час.




       Письмо четвёртое, деловое


Прочитавши Ваше посланье,
я с нектаром дёгтю вкусил.
Вы мне вешаете желанье
Вас обчистить.
Большое мерси!

Да виси в предбаннике Вашем
хоть махровая простыня!
И мочалки слуги растащат,
если надо, и без меня.

Что у свата скула не на месте -
тут моей не ищите вины.
Я нанёс ему, если честно,
извините, пониже спины.

Не бываю жесток бесполезно,
подтвердит меня знающ всяк.
Полагаю,
спеша к любезной,
налетел впотьмах на косяк.

Ладно с этим.
Теперь о деле.
Глины я уже накопал,
мастерок нашёл в стройотделе,
чем находчивость доказал.

Удовольствие я предвкушаю
своей печкою Вас обогреть;
и, заметьте,
не вопрошаю,
что я с этого буду иметь.

Разве только –
не надо спорить,
баш на баш –
я рубашку порвал,
зацепившись у Вас на заборе…
Нитки Ваши, мой матерьял.

Пусть готовит стражник-бездельник
нашей встречи тяжкий залог.
В понедельник так в понедельник,
хоть ужасно он и далёк.


          

       Письмо пятое, обиженное


Я печально сижу в кабинете.
Самовар, закипая, шумит.
Чистит зубы нечёсаный Петя…
Как там печка моя?
Не дымит?

Немудрящее вроде строенье,
а волнуюсь несколько всё ж:
первый опыт печкотворенья,
а пособий нигде не найдёшь.

Тут я, правда, поотирался
среди знающих, как говорят,
так, пожалуй, чего и набрался.
Собираюсь сдавать на разряд.

Вот и всё, чего я добился
за истекший период судьбы.
Вам же, видно, не полюбился –
были б так иначе грубы?

Извините за горечь слова,
но взгляните глазом моим.
Прихожу.
Говорят, в столовой –
кофе пьёт
и читает за ним.

Я сижу.
Засыхает глина.
Через двадцать восемь минут
Вы вошли, удивясь безвинно:
ах, печник,
так вы уже тут?

Указали место работы
и потом лишь раз втихаря
Вы вошли и сказали что-то
о талантах, зарытых зря.

Я закончил без настроенья,
руки вымыл, штаны отряс
и подумал в это мгновенье,
что любил я
в последний раз.
               
Предпоследний кирпич поправил
и ушёл, опустив глаза…
Кстати, там я ситец оставил:
не нести же его назад.

Не хочу,
но прощаю обиду.
Вот теперь и уехать могу:
тут зовут поискать Атлантиду.
Поясок не отдам.
Сберегу.               




      Третье ответное,  преисполненное…


Извините, что медлю с ответом.
Как бы мне Вас отблагодарить?
Может, Вас угостить обедом,
что на печке Вашей сварить?

Слушайте, а она не рухнет
от литрового чугуна?
И огонь то и дело тухнет.
Или это не Ваша вина?

В общем, тлеет. Ни шатко ни валко.
Дым идёт. Набегает слеза.
И дрова на исходе – а жалко:
печка есть, а погреться нельзя…


Говорил ты –«согреть любовью»,
а сложил кособокую печь!
С пустяковой не справился болью –
значит, надо скорее убечь?

Не добился – так добивайся!
Лезь на стенку, ломай дрова!
А не хочешь – так убирайся
открывать свои острова!

Там, наверное, столько солнца,
что и печку не надо иметь.
Можно там не стареть, не ссориться,
не отчаяться, не умереть.

Там в орлиц вырастают курицы
и летают весьма высоко,
леопарды же мирно жмурятся
на кокосовое молоко.

Там созвездье коралловых рифов,
там медузы нежны, как цветы.
И создание греческих мифов
на рассвете встаёт из воды.

И смеётся она мелодично,
ставит ножку на влажный песок…
Согласись, что тебе нелогично
к сердцу мой прижимать поясок.

Надоело!- спаси Всевышний,
я куда-нибудь тоже сбегу,
позабыв интерес возникший
к непутёвому печнику.

Я в ботфорты тяжёлые влезу,
оседлаю лихого коня,
свистну, плёткой взмахну и исчезну -
пусть тут печка дымит без меня!

Извини меня. Я пошутила.
Перед тем, как отправиться в путь,
заходи. Я рубашку сшила.
Да храни тебя кто-нибудь.
      
   
               

        Письмо шестое,  решительное,
        оказавшееся последним



Я сегодня с утра рисую,
вдохновлённый Вами на то,
леопардов к курам плюсую,
получаю душу винтом.

И тоска этот винт вращает
всё быстрее – вот полечу…
Что ж, отчаяться и отчалить?
Я, в отличие, не шучу.

Каравелла у пирса встала.
Все готовы рвануться из кож –
да срываются рома поставки,
а без рому куда уплывёшь.

Неужели так и расстанемся
и уйдём водою в песок,
и на память только останется
Вам – рубашка, мне – поясок?

Если ждёте пиастров и перлов –
воротите того старика.               
Если сердце ищете верное –
вот оно,
вот и рука.
      
Если просто развлечься хотели -
превосходно в том преуспели:
раз сумели, значит, смогли.
 
Вон, гляжу, и ром подвезли…