Наваждение

 

В ряду  авто, сквозь отражения и блики
он увидал её знакомый силуэт:
обломок профиля, обрывок взгляда, лика
из полутьмы седана вырвал полусвет.

И побуревший войлок высохших забвений,
объятый сполохами прожитого, враз,
занялся дымом безысходных сожалений.
И в балаклаве чёрной с вырезами глаз,

чуть догорел закат, на лобном месте – койке,
в «делах заплечных» мастерица  – ночь,  опять,
его покой, и без того уже нестойкий,
клинком бессонницы взялась четвертовать.

Незрячий морок серой ревности, сквозь стены,
из забытья, задворков времени, извне,
потусторонним  эхом вздоха, тенью тлена
пробрался  внутрь и в беспокойной тишине

озвучил смыслы не звучавших диалогов,
разбередил пустых фантазий пестрый рой
разнообразием возможных эпилогов
и сослагательных сценариев игрой.

Слова – горячечны, обидны и жестоки
и голоса во тьме  – возбуждены и злы
желанной патокой не брошенных упрёков
по язвам гордости ущербной поползли.

Ну, почему образчик точности – ответы
и арматура аргументов, как всегда,
нашлись теперь, когда уже в находке этой
искомой выгоды не видно и следа

Едва лишь тяжкий пресс невыносимой ночи
над полубредом приподняли небеса,
впуская в щели горизонтов свет, как тотчас
слова истаяли и стихли голоса.

Но утро ясное, что разлилось снаружи,
такой же ясности ему не принесло.
Стряхнув полуночную блажь словесных кружев,
он убеждал себя ещё, что всё прошло.

Настало время отпустить свои печали,
и сил душевных перлы зря не рассыпать.
Что Лета воды безнадёжные едва ли,
вдруг, повернёт, наперекор порядку – вспять.

А если «вспять» - никак, то остаётся  - «дальше».
Туда, где ночь не воскрешает миражи.
Где память спит, и, значит, спят химеры фальши.
Где можно заново пытаться просто жить.