Би-жутерия свободы 309

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 309
 
Шаблонный вечер у Арика Энтерлинка, проходил под лейтмотивом «Табу невежа». Хозяин, зашибивший внушительную деньгу, продав верстак Папы Карло, проводил его под наплывом физиологического раствора возвышенных чувств и стеариновых свечей без каких-либо предубеждений. Заметив ускоряющийся вихрь танца, во избежание страховочных недоразумений, Арик предусмотрительно придвинул стол, чтобы никто в вихре вальса не вывалился из окна. Ровным отпалированным голосом, взятым напрокат у Витька, дабы избежать колких высказываний Толика, он объявил:
– «Вечер вальса надувных кукол» считаю приоткрытым!
Суть эксгибициониста Ал Гёрла была полна преувеличений. Он собирал увеличительные стёкла для прожигания жизни, исчисляя свой вес в параллелограммах и взбираясь прытким козлом по психотропам, Но сегодня он перепутал дом с пляжем и выставил свой едва прикрытый перископ на всеобщее обозрение. Заботясь о морали присутствующих, Арик поспешно накинул на присущий молодости самоуправленческий аппарат Ала кухонное полотенце.
– А подать сюда шлюшек-куколок! Я чувствую, как у меня подступает тот самый момент окукливания, особенно когда вижу девчонок в открытых сандалиях с оплётками до колен –  выкрикнул Толик Дивиди и радостно зааплодировал собственной выходке, почему-то не находя поддержки у остальных гостей.
Ему вообще была присуща манера выгораживать себя, запустив петярню в кисель обвисших щёк. В таком выдавшемся положении он способен на всё, лишь бы застолбить за собой прорезиненную куколку. Мысленно Дивиди (на нём была дневная рубашка, смахивавшая на ночную) уже надраивал кокарду на фуражке победы над надувной избранницей, несмотря на засилье тараканов на кухне.
– Толик, вы в гостях, так что постарайтесь обойтись без посягательств на не принадлежащее вам лично и на то, что ещё не сдано в аренду. Ваше невыдержанное поведение мне, как защитнику интересов подопечных мне коллекционных куколок, глубоко противно. Это вам не какое-нибудь заштатное копулятивное предприятие вроде публичного дома для бочкообразных существ, – насколько мог вежливо предупредил Энтерлинк, – излишне не бурлите. Здесь вам не арабская окраина горящего Парижа и даже не Большие Бульвары с лицензированными проститутками. Если невтерпёж, могу дать адресок заведения в двух улицах отсюда. Пусть каждый возьмёт по куску пиццы и сделает танцевальный круг, поглощая её на ходу. Это насытит желудки, подстегнёт воображение и раскроет неулыбчивые рты. Все осваиваем неаполитанский вальс в исполнении подвыпившего Дина Мартина, спевшего его в том возрасте, когда уже не удаётся струёй удержать подающий на тебя забор в музыкальной подкладке коробки передач на радио: 

                When the moon hit an eye,
                like a big pizza pie –
                That’s amore...

что в вольном переводе Лебедева Too Much(а) означает «Когда луна даёт в глаз, как большой пирог пиццы – это, извините, и называется любовью...». Стены комнаты закружились в политическом вальсе «Детант дилетантов». Челюсти задвигались в размеренном биоритме. Подошвы тёрлись о неровный паркет, когда Арик высыпал из проектора созвездия попсовых галактик на потолочное небо.
Мелодичная благодать разлилась по вялым членам приглашённых мужчин и, как показалось рьяному коллекционеру антиквариата Энтерлинку (автору эссе «Копы и подкопы», подрывающему авторитет полиции), на две с половиной минуты успокоила их перевозбуждённые сердца, жаждущие электронных кукольных объятий.
Вальс закончился бесславно, и пиццы в процессе его были поглощены без остатка, познакомившись ближе с желудками и двенадцатиперстными кишками поглотившими их. Время поджимало пускать любовь в дело. Неразборчивое настроение в душноватой комнате оттолкнулось от вертикального положения и приподнялось по речной Чусовой стрелке с пол шестого до без двадцати шесть.
Вообразив себя на вечер полным владыкой, Арик вознёс руку к лепному потолку эпохи Ренессанса, полюбившемуся ему после минутного сеанса интимнейшего массажа – этого расшатывания подкожных нервов обеими руками в парижском борделе «Поминутно». Энтерлинк, видевший как потягиваются люди и сигареты, потребовал от славно потрудившихся мужчин аппетитной тишины.
– К сожалению, – потускнел Арик Энтерлинк, – к нам не смогли присоединиться незабвенные сиамские близнецы братья Жалюзи из-за периода неуверенности в товарищах по кровавым лужам, которые они оставили после себя в чистилище-пургатории. Их пример лишний раз доказывает, что увлекаясь, можно поплатиться любовью, что в любом варианте накладно. Похоже, они орудуют ножницами, чтобы кое-кого превратить в пальмовые листья. Им  ведь ничто человеческое не чуждо – мёртвых они встречают с оживлением, и куклы, я так думаю, в принципе против этого не возражали бы. А пока  очаровательные красотки с нетерпением готовятся к долгожданной встрече с галантными джентльменами, мы с удовольствием послушаем бардопоэта, о котором исписались пьяные газеты в подшивке. Опа-нас приструнил зарвавшуюся гитару и раздевающим голосом, не ведающим передышки, запел безжизненный пейзаж «Прелые листья»:

                Вам нравится имя моё,
                мне – Ваше.
                Сидим за кухонным столом
                и пьём.
                Час жизни, другой зальём
                и ляжем
                Не порознь, а к животу животом
                вдвоём.

                Уверен, что Вы, как и я,
                одиноки.
                Морщинки у глаз в паутинки
                Сплелись.
                Мгновенье, и вскинуты стройные
                ноги,
                От массы оторваны
                Грешной треклятой земли.

                И мне, лиходею несчастному,
                вовсе не поздно
                Начать всё сначала, с кольца
                и венца.
                Я Вам предложение делаю, кстати,
                серьёзно
                В момент, когда пьёте напиток любви
                не с лица.

                И не отрываясь от дела,
                рукою свободной
                Махнули в ответ мне, впадая
                в экстаз,
                Давая понять, что согласны
                на всё, что угодно
                Сегодня, а может случиться
                и в следующий раз.

– Надо признать, что если вы поёте как выглядите, то я «поздравляю» слушающих. Стихи страдают перемежающейся  хромотой с запущенной дислексией, не отвечающей повышенным запросам потребителя – автор с трудом вытягивает из себя слова. Дифтонговая песенка призывает к браку, а я выступаю против него, – прохрюкал Толик, – зачем мне, амбалу, уплощённая камбала придонной кабалы техпомощи в виде Виагры от всесторонне недоразвитых в лекарственном отношении партнёрш? Это помогает как мёртвому припарковка или похороны в процессуальном переплясе, плавно переходящем в надгробные танцы в прямой трансляции из Нового Орлеана.  Лучше бы спели что-нибудь душещипательное ближневосточное об эрогенных буферных зонах для чудовищных жителей выдвижных ящиков острова Комодо.
Что-то в красноречиво обескровленных словах Толика было от умело поставленного волейбольного блока, защищающего от посторонних мыслей. Причём зазиперенный цветок распускался в геометрической прогрессии, с лихвой компенсируя ущербную ментальность. «Перископ» рвался наверх, проявляя запас порочности и возвещая скорое появление «субмарины» (сказывались Толикины посещения офиса ортопеда для недорослей переломного возраста, оттеснённых на задний план гламурным подтверждением курсирующей от органа к органу крови).
– Не политизируйте секс, Толик, с подолгу выполняемым супружеским долгом – вмешался Даник Шницель. Он раздельно и смугло переваривал в разгорячённом котелке мозга полученную на вечере информацию, с силой прочёсывая ногтями территорию по всей площади поросшего волосами низлежащего треугольника.
– Что с вами творится? Хотите, я вызову пожарников, – забеспокоился Тенгиз Ловчила.
– Это чесоточная аллергия разыгралась от предвкушения  встречи с пластиком и опороса с пристрастием, – отделывался Даник от навязанной невидимыми спицами неприятного термостата беседы с детективом, сдвинувшейся к отметке «Горячо!»
– Ну, где ваши хвалёные резиновые девчоночки, господин Энтерлинк? Подайте-ка мне раздвижную куколку с пластмассовым механизмом любви, – опять захныкал Толик Дивиди, больше всего интересовавшийся, прошедшей переписью переселения муравьёв у французского бестселлериста Вербера.
– Для тех, кто не понимает простого утрусского языка, повторяю ещё раз, у нас не дом терпимости ваших капризов, господин хороший, – не на шутку разозлился бывший антиквар. – И если вашему, как вы утверждаете, толстоствольному оружию (а это надо ещё проверить мистер Анатолий Дивиди), так уж не терпится войти в ветреный контакт, вот адресок ближайшего заведения в двух улицах отсюда. Я начинаю искренне сожалеть, что пригласил вас на вечер. Отправляйтесь себе туда, за дешёвыми приключениями в стиле социалистического ретро. Лично мне уговорённых вами кусищ пиццы не жалко. Итак, друзья, прежде чем представлять надувных красавиц, хочу вас предупредить, у кого чего не получится в процессе общения с  очаровательными куколками, не смущайтесь, не пересиливайте себя, и не стесняясь спрашивайте мужезаменитель. «Из кожицы вон» работает без видимых сбоев и перерасхода энергии. Некоторым пользование им может показаться слишком сложным. Должен предупредить, что в любовном (2) дуэте он не третий лишний, занимающийся проверкой документов у контрольно-пропускного пункта при входе в таинственную «пещерку» (когда дождь информации при мочеиспускании превращается в град, невольно приходится прятаться внутри).
(3) в (4) четырёхтактном двигателе, (5) вспять и... (6) в шерсть.
– Для меня это слишком мудрёно, какой-то эмигрантский дадаизм дофашистского Берлина фривольных 20-х, когда каждая вторая беженка доносила до сведения властей свою относительную бедность, – почесал в заснеженном виске Шницель, не относивший себя к бессловесным созданиям. Так он ввергал себя в забытье, чтобы лучше представить, что на самом деле происходило в довоенной Германии, где, по слухам, скопом ненавидели бензобаки, заливавшиеся краской.
– А ты если отличаешь рутину от ратина, пораскинь мозгами, малыш, может и сообразишь, – воспарил над рутиной Энтерлинк.
«Малыш» предпочёл заткнуться и на время прикинуться послушным шалопай-мальчиком (Двупопым Янусом), учитывая наследственность (его мать страдала недостаточностью митрального клапана и недостачами в кассе продмага № 100 на площади Воровского в здании компетентных органов НКВД).

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #310)