Закон последнего куска

      У нас в стране (так папка семью нашу называл) был такой закон, не один, конечно, но этот исполнялся строго-настрого. В каждой семье свой микромир, раньше это укладом или обычаем называли: свои порядки, традиции, захмычки*, планы, манеры, причуды, секреты, вкусы, своя правда и кривда тоже своя. Всё это в течение времени менялось, конечно, и у нас тоже, вот только закон, установленный далёкими прародителями переходил от поколения к поколению и не только в еде, а и во всём другом. Негласно этот закон именовался «законом последнего куска». Когда мы завтракали, обедали или ужинали последний кусок хлебца обязательно надо было оставлять на подносе (можете читать "под носом" – так даже точнее и грамотнее будет, потому что под носом на столе стояла обыкновенная, выструганная отцом доска с орнаментом, вырезанным вострым охотничьим ножом). Против закона не попрёшь! А попробуешь схватить ломтик – тут же получишь от кого-нибудь из взрослых по рукам, и получишь не понарошку, а взабыль**, причём касалось это всех: и больших и маленьких. Так что соблазн наесться досыта пресекался на месте без лишних слов, даже вообще без слов.
     Хозяин нашей страны, в отличие от хозяина страны большой, общей, был, слава богу, не жестоким и даже не строгим, и, конечно, уважаемым, но детям с малолетства говорилось резонно: нельзя. Когда мы подрастали и начинали интересоваться, почему нельзя, отвечалось: «потому что нельзя», а для тех, кто «помельче», - «потому что надо оставлять мамке – вы ж видите, она у нас вся в работе, вспыхнУть*** некогда: то одно, то другое – за стол с нами сесть некогда. Вот придёт домой, заморившись, захочет перехватить маленько, а мы всё съели, не стыдно нам будет? Начнёт варить, хлебы печь, пока печёт, и умрёт с голоду, не жалко нам её будет?» Мы начинали сильно плакать.
– Вы чего орёте-то? – спрашивал папка.
– Мамку жалко.
– Ну, и хорошо, и правильно: мамку надо жалеть! Только плакать не надо – помогать надо ей. А плакать зачем? Она живая, здоровая. Это меня немец искромсал и вдоль, и поперёк – я скорей помру.
     Мы ревели пуще прежнего.
– Ну, вот…. Эх, дурак я старый! Ведь не первый раз впросак попадаю, знал же, как вы нас любите, а опять за своё. Я соврал, рябяты, вру я иногда от нечего делать. Мне врачи сказали, что могу с этими ранами да с моим здоровьем жить ещё лет сто, а можа и больше, если пить не буду.
– Ага, а ты пьёшь.
– Не надо на батьку наговаривать – я не пью, а выпиваю. Вот Спирька Розин пьёт – чтоб вы разницу почувствовали между «пьёт» и «выпивает», говорю. А я ж  редко это делаю. Да и не дело это, а баловство только.
– Всё равно пьёшь.
– Ну, ладно, всё! Нет в вине ничего хорошего. Всё, всё, вообще не буду пить… до самой Пасхи!
– А Пасха скоро уже.
– Скоро, но я в этом не виноват. В Пасху даже попАм Бог пить позволяет. И мне врачи говорили ещё в госпитале, да, так и сказали: «В Пасху можно, Илья!»
     Нельзя было: прожил папка только сорок девять годов, пенсию получил, выпил, лёг и не встал больше… никогда.
     Ну, ладно – это я в сторону поехал. А закон последнего куска соблюдается нами, и детками, и внучками нашими автоматически и по сей день, хоть и не работаем мы теперь столько и так тяжело, как мамки наши всю жизнь работали, и  едим сытно – с продуктами теперь хорошо, в магазине есть всё, что захочешь, были б денежки в кармане. О, опять меня куда-то вбок повело, а не пьяный, честное слово. – Верный признак: пора заканчивать.
*  ЗахмЫчки – привычки.
** ВзАбыль – точно, взаправду, по-настоящему.
*** ВсмпыхнУть – отдохнуть, перевести дух.
                Толковый словарь В. Даля.