В детстве

               


                На меня в детстве возлагали уйму надежд. Посмеиваясь над моей растерянностью укрепляли в скрытности, но не мести. Скорей в равнодушии. Все равно становилось от того, что в сущности и мир оказался  безразличным  ко мне наблюдателем. Мог просто не заметить, что я здесь рядом. С кем-то иду... или нахожусь в одиночестве.
                Родилась я на Дальнем Востоке в городе Хабаровске. Жили на  улице Серышева первые два года. Дом серый. Какой этаж не знаю, но балкон, который тянулся на весь наш этаж, очень врезался в мою память.
                Настают  времена, когда чаще посещают картины из прошлого небольшими обрывками. Яркие воспоминания, куски из жизни с печальными или радостными эпизодами. Когда  жизнь еще без границ!
                Вот мы  собираемся  на прогулку. Напеваем. Мама  отпускает на какое-то время и ты бежишь по длинному балкону, вдыхая морозный воздух. Стучишь  в  двери к соседям. Тетя Дора генеральша всегда тебе откроет. У  нее такой вкусный борщ! У соседей все вкусней и интересней. А вот в магазине всегда очередь за белым хлебом, почему-то всем хотелось купить белый хлеб, за черным нет никакой очереди...  Долго стоять как? Бегаешь по залу, заглядываешь к директору. Моей  мамы здесь нет? Ничего не боишься, поешь во весь голос песню громко: –  «Москва-- Пекин!  Москва – Пекин! Идут, идут народы». Мимо идут люди и  мило улыбаются. А ты вгрызаешься в корочку свежего черного хлеба, вдыхаешь его ароматное тепло. Ребенку мать не дает белый хлеб!?  Не  ест, говорит  невкусный. Кому какое дело  кто что ест? Не ела белый хлеб до самого замужества. Пока не увидела, как  мой муж хрустит корочкой с целый батон намазанный маслом, да еще сверху  варенье. От одного вида слюнки потекут.
                Мы  с мамой ходили в Дом офицеров.  Мама пела в хоре, а я играла на сцене со своими игрушками и подпевала. Мне почему-то всегда хотелось петь. Со временем это желание куда-то улетучилось.
                Отца, кадрового офицера, часто направляли в разные точки по службе. Это было хлопотно переезжать с места на место. Первый переезд запомнился слезами. Мою  железную розовую коляску для кукол, на которой катала меня соседская девочка, сломанную, решили  не брать. Эту радость и не брать? Ревела страшно. До сих пор помню. Обещали купить новую на новом месте. Мама рассказывала позже, что мне года два  тогда было.
                В тот год летом мы первый раз в  отпуск поехали к папиным сестрам на Украину. На Украине ( так всегда говорили, а не в Украине, как сейчас) родни было  много: две тети, с мужьями   и их дети, на 10-12-16 и 18 лет меня старше. Таскали меня в основном на руках и показывали всем своим друзьям, как диковинку приехавшую издалека, с самого утра и до вечера. А потом вдруг потеряли...  Искали всем селом, а я сладко уснула в маках у соседей. Заборов здесь не было и можно  пройти через густую растительность в любую сторону. Маленькому любопытному человечку раздолье. Соседка позвала маму и показала где я сплю.
                Сколько радости и любви я там получила. Впечатлений от увиденного живого  с рогами и неповоротливого хрюкающего. И сколько кудахчущих и крякающих, кукарекающих  разноцветных,  пушистых и теплых. А вкусноты столько – и не съесть! На деревьях,  кустах, в земле. Я  побывала везде...  И кормила, и гладила, и догоняла, и ела все подряд. Отпуск был длинным, но все хорошее быстро кончается. С трудом оторвали меня от «новых друзей».
                Человеческая память так устроена – помнить не только то, что было хорошее....
Слишком мы много переживаем и слишком серьезно  все воспринимаем. С годами можно научиться думать. С умом и без нервов получиться гораздо проще, но кто тебе это подскажет.  Сама  жизнь поддаст уроков кучу, которые приходится разгребать  чаще самостоятельно.
                Дома  в утешение и для хозяйства появились  утята. Два  забавных и пушистых желтых комочка.  Два  новых моих  друга. Они забавно пощипывали травку. Росли  быстро, и превратились в покрякивающих уток. Уже несли яички, такие  большие и теплые.  Когда  яиц набиралось много,  делали  торт «Наполеон». Почему «на поле он»? И кто «он»? Так говорят.
                Как-то  ждали в гости к нам  мою бабушку из Подмосковья. Почему так долго едет поезд? «Очень» Дальний Восток? Да?
                Ты  где живешь? Под Москвой? А там темно? Где?«Под Москвой»? Нет , это рядом с Москвой. А почему ты говоришь, что «Под Москвой»? . Так говорят.
                Бабушка приехала на долгое время. Соскучилась по своей дочке. По какой дочке? Твоя мама моя дочка. А ты моя внучка. Почему?
                В выходной мы все вместе, потихоньку разговаривая, гуляли. Я  с папой и корзиной  впереди, за нами – мама и бабушка. Корзина и  мишка тянули руки. Мы остановились около небольшой речки. Мишку я  усадила на берегу. Почему он не хочешь сидеть? Сиди, будь послушным. Папа ходит вдоль берега речки. Нашел  брод. Разделся.  Меня позвал, поднял и посадил на плечи. Я обхватила его голову и мы вошли в прозрачную журчащую воду. Холодная вода. Мне было страшно. Папе было уже по пояс и вода  подбиралась все выше. Скоро холод доберется  до моих ног!? – я подняла ноги. С опаской на воду смотрела, но нет! Перешли благополучно.
– Видно тебе грибы? – папа еще немного повертелся во все стороны и опустил меня на землю. Я  скрылась в траве. Не видно маму и бабушку на том берегу, но я их слышу. Тихо, говорила бабушка, что утки старые и жирные, нельзя их так долго держать. Мама   отвечала ей, что  их очень жалко... не смогу.
 
               
                Трава на Дальнем Востоке выше меня ростом. Идешь , а кругом только  одна трава однообразная тонкая и высокая до неба и покачивается от ветра. Папа подозвал меня и раздвинул траву, смотрю, а там грибы вокруг пенька. Масленные, блестят на солнце. Очень большие .  Маслята  значит. Пенек широченный и вокруг, и на нем грибы огромные, с папину ладонь. Папа аккуратно срезал складным ножиком  грибы и передавал подержать   мне. 
            – Как ты их нашел?- допытывалась я.
           – Эти грибы растут у пенька. -- папа снова поднял меня, – Смотри! Смотри, где трава расступается, там и пенек.
 Теперь я сама нашла  в какой стороне пенек и показала папе. Набрали полную корзину и много еще оставили. Пусть подрастут . Папа держал одной рукой корзину, другой под спину поддерживал  меня.  Мы  снова в брод переходили  речку. Вошел в воду папа, а в меня вошел пронизывающий страх, когда он оступился, качнулся, остановился. Но удержался!... Нас  ожидали и радовались. И  какие  же мы молодцы! И сколько собрали грибов! Казалось и мой мишка был доволен, тоже улыбался.
       –  Мишка! Мишка! Где твои штанишки?
        – Потерял! Потерял...

         Уже позже как-то  мы с мамой  оказались далеко от дома, когда над нашим забором вдруг взлетела моя  утка, размахивая белыми крыльями, но  без головы, потом другая... Я в ужасе побежала домой. Мама что-то говорила мне, не пускала, успокаивала, прижимала. Я горько плакала. Пыталась  бежать к сараю , мама держала меня и говорила , что утки улетели. Потом бабушка говорила с мамой потихоньку, что утки такие оказались сильные!– не смогла удержать.
               – Бабушка, ты  мне тоже голову отрубишь? Да? ….
После этого я долго бабушку не любила. Обращалась к ней  впоследствии  очень долго как к чужой на «вы». А у нее хватало  терпения  участвовать в моем воспитании.
               Мы  часто переезжали. В  Благовещенске или еще в Хабаровске  жили. Теперь уже не у кого спросить и я забыла.  Помню  как мы ходили на французский балет и мне не сиделось на месте,  этот «голый дядька» бегал по сцене и поднимал высоко ноги, и я бегала по залу и строила такие же позы, как мне казалось. Или как мама отвела меня в группу  детей под присмотр очаровательной женщины, осталась фотография этой группы детей и врезалась в память детская песенка «Серенькая кошечка», которую мы там пели. Или как приезжал моряк  дядя Витя,  мамин брат. Все помню до мельчайших подробностей: какие руки лохматые, с короткими ногтями. Волоски   пушистые   так хотелось  потрогать. Как  говорил, как поправлял бескозырку, как я ходила за ним хвостиком. Но когда он ко мне обращался, я пряталась за маму. Как мне показывали океанский корабль во Владивостоке, который  был такой огромный! Даже больше самого большого дома. Мама в то лето сама сшила мне сарафан с бабочкой на груди и такой же бабочкой на спине. Наряжать она всегда меня любила и часто шила мне платья легкие и нарядные. В которых можно было кружиться, что юбка куполом поднималась. Из той же легкой ткани завязывался бант на маковке. Позже вплетался бант в подросшую косичку , которую мама скручивала баранкой и завязывала бант на затылке.
              Еще помню легкое шелковистое платье в горошек, вместо рукава крылышки в два ряда от спины до  груди, с небольшим промежутком. Так и вспорхнешь, полетишь навстречу ветру.  Ветер  здесь силен. А  какие цветы здесь огромные  растут! – дальневосточные лилии
необыкновенных и ярких расцветок. Колокольчики и те были крупней, чем в средней полосе.
Папа говорил, что на Дальнем Востоке цветы без запаха, а девушки без сердца. А  почему? – Так говорят. 





  Вдруг приезжал папа из командировки с подарками, рассказывал про Китай, про тамошних детишек, что они с детства работают, продают у своего дома то, что растет в их саду. Папа купил у одного пацаненка яблоко и угостил его им, а тот положил его снова на весы для продажи. Папа еще раз купил, угощает, а тот не ест, убирает в корзину.
                Папа много подарков привозил нам с мамой: платья, кофточки. Но детский рояль поразил больше остальных сюрпризов. Папа учил меня на нем играть  сразу двумя руками нехитрые песенки: «Чижик-пыжик, где ты был? – На Фонтанке воду пил»,  и «Василек-Василек! Мой любимый цветок! Скоро ль ты мне скажи, засинеешь во ржи». Это  я быстро выучила. А  вот «Собачий вальс» долго не получался, левая рука с трудом поспевала за правой. Но усидчивости хватало и скоро у меня стало  получаться. Музыкальный  слух  подсказывал, что все было правильно.
               А   как мы ходили все вместе на праздничные демонстрации. Правда это  родители ходили, а я была на руках у них, чаще на папиных, но держалась за маму, хотя бы за руку или в обнимку.  Звук  духового оркестра, доносившийся из парка, изначально вносил радость в однообразные будни, создавая праздничное настроение.
               Прогулки по выходным! Сколько ожиданий! Ожиданий в целую неделю. И  вот наконец...
               В каком городе мы тогда жили?  Завитинск  или Барабаш. Зима. На Новый год пошли в лес выбрать елку. Я, папа  и  солдаты. Шли через поляну, осматривались.  Выбирали елку не долго, срубили нам очень маленькую и пушистую. Аж до потолка  ведь оказалось! Сколотили крестовину и  установили.  На  макушке красную звезду водрузили, полагается.  Гирлянду  разноцветных лампочек приготовили заранее и, считай, уже праздник. Потом мы с мамой развешивали игрушки: я – различные картонные фигурки доставала из коробки, мама – стеклянные шары и бусы. Елка стояла целый месяц. До моего дня рождения 26 января. Под елкой теперь жили мои игрушки. И я туда часто забиралась, особенно, когда оставалась дома одна. Как-то заигравшись под елкой со своими игрушками, неудобно повернулась и  елка начала падать. Как я ее не сдерживала своими силенками, она все же завалилась на стол, который стоял в центре комнаты. И об этот стол дзынь! – разбился самый красивый нежно-розовый шар. Я , плача, собрала аккуратно все до единого осколочка  со стола и  пола. Тайну спрятала за диван. И стала поднимать елку, ревя навзрыд.  Скольких же мне невероятных усилий  это стоило?! Одному Богу известно. Когда родители пришли домой сразу заметили, что елка как-то не так стоит. И я зареванная. Мне жалко было разбитый розовый шар, тут же  осколки которого я достала из-за дивана. Я  плакать. Да ладно шар! Папа все выспрашивал, как мне удалось  эту елку поднять?! Я и сама не поняла как. Может со страху?
               Обычно папа со службы возвращался поздно, когда я уже спала и рано уходил, когда я еще спала. Были редкие выходные, когда мы заставали друг друга  в постели.  Тогда  вместе  вставали, одевались и шли через холодные сени на кухню умываться. Вода в ведрах тонкой хрустящей корочкой льда с узорами покрыта. Ковшом разбивали эту красоту и набирали ледяной воды в чайник, а в кастрюлю из  мешка –  белый пласт крошили –  замороженное молоко. На кухне и мама, и тети-соседки обычно готовили, стирали и мылись, если натопить жарко печь. Для этого было большое корыто. В  этом  корыте  меня мыли с игрушками.      Как-то я попросила у мамы Дюймовочку, которая появлялась из цветка игрушки-вертушки. Играла с ней не долго . В очередной раз, погрузив  в теплую воду, открываю цветок, а там нет Дюймовочки. Растаяла,  сказала мама, потому что из глины была сделана.  Чудеса -а-а!...
              Шинель папина  в холодных сенях здесь висела на гвоздике. Папа семечки в кармане оставил с вечера: – Сейчас угощу, – говорит утром, а там одна шелуха осталась. – Видно мышка забралась и все полузгала, и нам не оставила. Опять чудеса!
              Тараканы  через сени к теплу в двери на кухню  пробирались. Рыжие прусаки.  Иногда попадались белые. Взрослые их всех били. Вон-вон еще! Хлоп. Кого не прихлопнули – убежит. Битых веником на совок и в печь.
              Зимы были суровые, снежные.  Вьюги да метели.  На  крыльцо не выйти – заметает по самые окна. Солдатам  нас откапывать приходилось.  А солдат кто откапывает? 
              Гулять зимой  ходили, когда мороз был не сильный.  Шли мы  с папой через поляну в сторону леса, осматривались. Навстречу подошла группа солдат, поравнялась, приветствуя нас,  и среди них мы увидели молодого лисенка. Рыжий,  тощий, длинноногий. Смотрит исподлобья. Мы долго рассматривали друг друга: он – нас,  мы – его.
–  Где-то  мамка его рядом, наверно?  Не убежит?
– Нет! Голодный! Сам на нас вышел. Идем кормить  его, – и лисенок доверчиво затрусил в окружении солдат к столовой, и мы продолжили свою прогулку.
–  А мы еще увидим лисенка?
– Он поест и  в дальний лес убежит.
–  Его мама -лиса ждет?
             Когда   снова переехали,  теперь жили на третьем этаже. Во дворе огромные деревья. Обхватить иногда не двум взрослым, а трем невозможно. На  них мы с девочками устраивали кукольный дом до поры до времени. Как-то  с мамой выходим гулять, по лестнице вниз спускались, а напротив окна лестничного пролета   девочка повисла  на этом дереве, сорвалась, зацепилась за сук платьем. Кричит. Солдаты быстро эту девочку сняли, мы даже  не успели  еще спустится. Потом во  двор была привезена гора песка рыже-коричневого цвета. Из него один  мальчик постарше, школьник, лепил дом-дворец с  тайными ходами переходами.  Залюбуешься! У него это здорово получалось. В песке и мы стали играть, маленькие дети, стараясь построить башенки и высокий забор. Потом  сообразили и стол, и  плиту. В  печке из песка «разжигали» понарошку дрова-веточки. Угощение  тоже из песка с добавлением травы, листочков и веточек.  И, конечно, построили кукольную комнату, в которой размещались любимые игрушки: куклы, мишки, зайка. Мне купили   ведерко и совок с формочками, и каждое утро меня поджидали с этим богатством две девочки. Они всегда выходили первыми и звали меня в два голоса. Я выносила много игрушек, но ждали они  ребристое из пластмассы розовое ведерко с гибкой темно-синей ручкой. Я выглядывала из открытого окна подъезда, а те спрашивали, несу ли я ведерко. В очередной раз показывая ведерко,  я бросила его из окна, а внизу собрала лишь его осколки. Разбилось наше недолгое счастье.
            ... Зимой это было, ближе к весне. У меня раскачался первый передний зуб. На  крытой машине мы поехали в поликлинику. Я, стоя на лавке на коленях, высматривала скудные очертания заснеженного пейзажа через зарешеченное окошко. Родители, сидя рядом со мной, разговаривали. В одно мгновение машину закрутило на скользкой дороге и я сорвалась со скамейки и оказалась в папиных руках. Машина остановилась. Переполох и суета были где-то далеко. И вот я открываю глаза. Папа  просил меня открыть рот. Когда  я сообразила что от меня хотят, оказалось, что  зуб куда-то делся!? Значит не надо ехать к врачу!? Но радости особой не было. Тряхануло всех основательно. Выйдя на дорогу мы долго обследовали этот скользкий путь. Я упиралась, не хотела садиться в машину. Чтобы не подскользнуться и не упасть, папа учил меня  скользить по льду, а мне было очень страшно. Я первый раз видела эту скользкую дорогу и крепко изо всех сил держалась за папину руку обеими руками. Машине не нужно было разворачиваться, ее так крутануло на льду и не раз, что она уже  давно развернулась  и теперь потихоньку ехала за нами. Только очень устав, я согласилась  сесть в машину. Водитель  уверил, что будет ехать медленно и осторожно. Да и дорога теперь была не такая скользкая.
                Скоро нам предстоял очень долгий переезд на поезде в Европейскую часть страны с Дальнего Востока. Много  дней под стук колес протекала наша жизнь в поезде. Больше мы никогда  не вернемся  на Дальний Восток. Из окна поезда теперь наблюдали смену дня и ночи, жару  и дождливые дни. Иногда выходили на больших станциях купить что-нибудь и прогуляться. На коротких остановках выходил только папа, если только покурить. Помню поезд тронулся, а папы нет! В окно мы не увидели его на перроне.
               – Значит он запрыгнул в другой вагон и сейчас  пробирается к нам. Скоро будет, – предположила мама. Тянулись минуты ожидания, наверное, вечность.  Когда  папа появился в нашем купе, в руках у него были четыре сухие маковые коробочки. Он протянул их мне, чуть погремев ими как погремушкой.  Помог  распотрошить  макушку одной и высыпал маковое  содержимое мне на ладошку. Вкусное лакомство, сочное. Позже я никогда такой мак не ела. А  то , из чего мама пекла маковый рулет, этот мак она доставала из магазинной запечатанной коробки пересушенным. Мама перетирала этот мак  с сахаром, размазывала с растительным маслом  по очень тонко раскатанному тесту, скручивала рулет, выпекала в духовке или печке. Получалось очень сочно, вкусно, ароматно.
              За окном менялся пейзаж.  Все интересно: реки, равнины, горы, поля, перелески, вокзалы больших городов и маленькие полустанки, которые часто мельком пробегали перед глазами. Меня позвал папа: – Скорей смотри! Огромное какое озеро Байкал! – И оно быстро промелькнуло, пока я спускалась с верхней полки и подбежала посмотреть к другому окну, где папа стоял перед нашим купе. Скрылось за деревьями и снова появилось, поблескивая узкой полосой воды на солнце. Папа говорил, что бескрайнее  море тайги увидишь и на всю свою жизнь запомнишь.  А мне так,  как по мосту едешь... или туннель –  аж дух захватывает! И как гулко стучат колеса нашего поезда. На крутом повороте можно увидеть его длиннющий хвост, если высунутся из окошка.  А  громыхание встречного поезда через открытое окно. Долгий протяжный гудок. Перекликаются... Привыкаешь к непрерывному покачиванию. Можно снова забраться на папину верхнюю полку и бесконечно долго смотреть вдаль на море тайги. Так укачает и  уснешь...
              За время этого  путешествия у меня появилась  подружка для детских игр. Мы с ней рисовали, сидя напротив друг друга, фантастические цветы волшебного сада. Здесь  гуляли   наши нарисованные принцессы одна лучше другой. А какие чудесные наряды!. Мамы нам помогли вырезать наших принцесс и их нарядные платья. Девочка  эта была постарше меня. Научила  меня чудесной считалочке-скороговорке про японцев:
              Жили-были три японца Ягжи, Ягжи-Дрони, Ягжи-Дрони-Лямпампони.
Жили-были три японки: Цыпа, Цыпа-Дрипа, Цыпа-Дрипа-Лямпампони. Поженились: Ягж на Цыпи, Ягжи-Дрони на Цыпи-Дрипи, Ягжи-Дрони-Лямпампони на Цыпи-Дрипи-Лямпампони. Родились у Цыпи – Шах, у Цыпи-Дрипи – Шах-Шарах, у Цыпи-Дрипи-Лямпампони – Шах-Шарах-Шарахшарони.
              Позже  слышала эту считалочку-скороговорку с чуть  другими именами. Но детская память цепкая, уже другие не приняла и даже спорила, что этот вариант вернее.
             Я  заболела в дороге и мы сошли с поезда в Ростове-на-Дону. Жили в гостинице какое-то время. Ветрянка разукрасила меня здорово, особенно на голове, я не давала расчесывать волосы, при обработке  ранок зеленкой жутко верещала. Щипало как. И до сих пор не всем могу доверить свою голову, но сама совершаю над ней разные манипуляции и различные массажи. Всегда с надеждой на улучшение самочувствия, что чаще  удается в последнее время, когда использовать стала точечный массаж.


               
             Теперь мы жили в Новороссийске, только не у самого синего в мире Черного моря, а подальше. Сначала снимали маленькую комнатку. В большой проходной бабушка-хозяйка в печке жарила каштаны, которые подпрыгивали на противне и вместе с ними вздрагивал серый хозяйский кот. Небольшой двор был весь засажен цветами и плодовыми деревьями. Яблоки огромные, такие были на Дальнем Востоке только из Китая в ящиках, завернутые каждое в тонкую шуршащую бумагу и зарыты в деревянную стружку. Мы тогда всю холодную зиму их ели. Теперь я их видела на крепких ветках гроздьями и еще зелеными. Цветы «петушки» (так называла их хозяйка) синие с бело-желтым язычком дразнились изо всех уголков  сада. Вишенку с дерева и мне можно было достать с высокого крыльца.
– Рви, доченька, бо падають,  да куры поклюють! – предлагала радушно  наша бабушка-хозяйка как-то на распев по-доброму говорила-рассказывала всплескивая руками. Мы в основном сидели на веранде за длинным деревянным столом на лавках. Здесь  готовили  на маленькой плитке и тут же ели. Взрослые вели свои взрослые разговоры. Здесь я играла.  Мама стригла ножницами подсохшие хвостики чудной мохнатой зеленой ягоды с необычным и звучным названием крыжовник, собираясь варить варенье. Хозяйка наливала в большую миску, где были остатки творога, борщ, чтобы  накормить своего мужа, кряжистого мужичка пришедшего с работы.
            ...Вышла из своей комнаты дочь хозяйки , расположилась с нами за столом покрасить ногти в ярко красный цвет тоненькой полоской. Мне все  интересно: зачем мешать творог с борщом и... и почему не весь ноготь красным сделала, и куда собралась... и на какие танцы. Задавала  вопросы, как что называется . В общем образовывалась, пока любопытной  Варваре на базаре что?... нос не оторвали... а Варваре какой?.. а зачем?... – и трогала нос.
                Тепло было еще очень долго. Аж  всю осень. К зиме  мы переехали в просторные полдома к другой хозяйке. Сени были темные и маленькие, зато кухня просторная с большой печной  плитой, которая хорошо прогревала весь дом. Нам  было  уютно в тепле. Длинный стол у стены, на него папа поставил большую банку  соленых огурчиков с мамин пальчик, так он говорил.  Остатки огурчиков  собрали осенью – уже  не росли, их засолили. Мама посуду  распаковывала и раскладывала. За тяжелыми двойными дверями еще две комнаты с окнами на обе стороны. В дальней – спальня с двумя железными кроватями с панцирными сетками побольше и поменьше, для родителей и для меня. На них было очень приятно прыгать. В гостиной  стоял большой диван у стола, шкаф, тумба. На тумбу потом  купили большой  радиоприемник. К нему  пластинки «Рио-Рита», «Голубка», позже «Ландыши», которые пела Гелена Великанова. Почему – Гелена ? В то время я узнала, что мою сестренку (кузину) зовут Елена-Лена, Елена Викторовна – язык сломаешь – такое длинное имя, а  Она еще очень маленькая. Живет далеко от нас, в Москве.
             Мои  родители собирались  на курорт, а бабушка моя  приехала со мной пожить. Приехала не одна , а с моей сестренкой (кузиной) Леной. Мне  зимой исполнилось  7 лет, а Леночке только 2-ой год шел. Она всюду за мной бегала, надоедала, как любой ребенок, своей непосредственностью, а я убегала, закрывая за собой резко дверь. Леночка, плача, говорила на своем языке: – «Нататя кили дель, Нататя кили дель».
– «Опять закрыла дверь? – и Бабушка терпеливо  успокаивала малышку.  А мне объясняла, что о маленьких надо заботиться, быть осторожней с дверью и  особенно  внимательной, чтобы никому не прищемить  пальчики. Обнимая ее, брала девочку на руки. Успокаивала.  Отвлекая малышку, проговаривала забавные детские стишки, прихлопывая маленькими ладошками Леночки:
               – Ладушки - ладушки. - И выпрямляла пальчики малышки на своей ладони. - Где были? У бабушки!- соединив ручки ладошка к ладошке. - Что ели? Кашку! - хлопала в ладоши. - Что пили? Бражку! – еще  хлопала , – Кыш, полетели, на головку сели!
              Этими ладушками налаживались наши отношения. Пока бабушка что-то готовила, размешивала и приговаривала « Сорока-ворона кашу варила, детушек кормила». Леночка  очень быстро показывала «Сороку», а бабушка говорила:
             – Дай Наташа сделает тебе «Сороку», – и я раскрывала нежные ладошки сестренки.
             – «Сорока-сорока! Кашу варила, детушек кормила… этому дала,-- аккуратно друг за другом  заворачивала  крошки пальчики, –  а этому не дала...».
            Бабушка  учила заботиться нас друг о друге.  Показывала как одевается сандалик на ножку сестренки, а другой предлагала мне помочь и терпеливо ждала пока я гвоздик наконец просовывала в дырочку и заправляла кончик ремешка. Мне становилось интересно играть с малышкой, но когда у нее обильно текли сопли, я отворачивалась и звала бабушку. Лена никогда никуда не убегала от нас, но было место за дверью у печки, где  она тайком грызла мыло. Бабушка была на чеку, прятала его подальше, но мне тоже нужно им было пользоваться и  я подставляла низкую скамеечку, чтобы достать, на которую  потом Лена стала тоже забираться. А бабушка терпеливо объясняла, что скамеечку надо убирать, чтобы Лена не достала мыло.  Когда я брала книгу, Лена тоже с книгой устраивалась рядом со мной. Бабушка много нам читала. Еще больше просто рассказывала разные сказки. А мы все просили: – Еще! – а еще были: – Расскажу  вам сказку про утку, – мы радовались. – Утка  ушла в будку. – мы просили еще, –  Рассказать вам сказку про гуся? – мы радостно дакали, –  Вот она и вся, – и переключала нас на другие дела.
           Бабушка  иногда доверяла мне уложить  Лену спать, а ей с наказом: – «Слушайся Наташу!»  – малышка крепко закрывала глаза и тут  же засыпала, а я сидела , напевая: –  «Баю-баюшки-баю. Не ложися на краю. Придет серенький волчок и ухватит за бочок. Баю-баю-баю-бай. Поскорее засыпай». Бабушка меня останавливала: – «Спит уже!» - а я хотела еще попеть. Иногда  мы выходили со двора,  взяв Лену  за руки, не спеша шли по улице, здоровались с соседями, разговаривали. Доходили до калитки, где жила моя подружка, и бабушка уходила с Леной , оставив меня на время. Потом возвращалась и забирала домой. А было так, что оставила меня вдвоем с сестренкой ненадолго.  Мне  тут же  она надоела и  я выбежала во двор к подружкам. Бабушка меня не ругала, а наставляла, что надо о маленьких заботиться, нельзя оставлять без присмотра, мало ли что.  Маленьким страшно. И сама о нас всегда заботилась. И мне иногда было страшно. Так начиналась гроза, а я в соседнем дворе была. Дети быстро к себе домой убежали, а мне –  через улицу метров 200 еще бежать, а гремит, жутко. Сосед мальчишка, где армяне  жили уж очень крикливые, всегда между собой ругались за забором, вдруг вслед мне, напугав криком: – «Гром гремит! Земля трясется! Поп на курице несется». Я бегу дальше, а он еще быстрей меня с другой стороны поджидает и неожиданно как закричит из-за забора: – Гром гремит! Земля трясется...» -- и гром гремит, и все сотрясается, и я уже мокрая от дождя и слез к бабушке:–  Кто поп? Почему на курице? А бабушка обняла нас с Леной: –  Не бойтесь, – говорит, мальчишка дразнится – это просто  дразнилка. А у меня в голове всплывает, как кричат эти армяне, видно опять дерутся. Среди детей разговоры были, что муж ее за нос укусил во время драки. Теперь  она без носа, да? А бабушка, мне объясняет, что  до конца  нос откусить невозможно. Немного зубами прижал, чтобы она не кричала и все. И давай сказку нам рассказывать про попа и его работника Балду.


              Позже в это же лето  меня отправили в пионерский лагерь «Огонек» с середины смены. Тяжкие воспоминания. Как будто бросили на середину моря и плыви. Воспитателем оказалась очень требовательная и крикливая особа, чем-то похожая на соседку армянку, носом, наверное, который так мне хотелось откусить. Наказала  меня  за то, что я не извинилась перед кем-то из детей. За что? Мне  было непонятно, но она требовала, поставив перед девочкой.  Вернувшись спросила: –  Что? Извинилась?  Нет? –  И опять ушла. Мы долго так стояли. Девочке, наконец, надоело и она  ответила , что я извинилась. Дети.
             На морском катере нас куда-то возили  на экскурсию по морю, потом долго водили по достопримечательностям  какого-то города, где была война, блиндажи. На обратном пути  укачало меня и вырвало в море  на  любимую кофточку, которую папа привез из Китая. Я  ее, липнувшую к телу,  придерживала  рукой и она  подсохла, пока мы ехали. Когда вернулись, увидев запачканную кофточку,  мне велели переодеться. Зашла я в кладовку, нашла свой чемодан. Кофточку  сняла, оплакала ее. Чемодан  открыть, конечно, не смогла. Тугой замок оказался. Сунула  свою мягкую, синенькую, пушистенькую с двумя розовыми полосками поперек груди, испачканными блевотиной  кофточку в дальний угол ячейки. Задвинула  чемоданом. Вышла  в одном  платье.
            Все   дети готовились к какому-то представлению. Каждый был чем-то занят. Я  как умела  раскрашивала, что-то помогала склеивать. Надевала какую-то маску на лицо. Да не так, не трогай. Готовили сказочное представление. Костюмы были из простыней и масок. Пела в хоре со всеми вместе песню «У дороги чибис», не зная слов. – Она новенькая, еще не выучила. –  Слова не  запоминались,  путались. Первый куплет потом маме с папой я все же отдельно спела, когда они со всеми родителями приехали неожиданно на родительский день. Запомнила номер 3-го  отряда  на всю оставшуюся жизнь, так как вечно терялась среди больших детей  ко мне совсем невнимательных и для меня безразличных, как и я для них. Перевели меня родители, когда приехали, в 6-ой отряд к детям моего возраста. Мы пришли  за  чемоданом и тут обнаружилась прилипшая к нему любимая  кофточка. Она   оказалась с дырой в том месте , где испачкалась. Почему дыра? Здесь  что мыши? …   Потом было  долгое выяснение. Какие-то препирательства и поиски виноватых с разных сторон. Жуткая картина. Никому  это не понравится, тем более оказаться в центре незаслуженных обвинений. Больше не хотелось в этом лагере оставаться. Я  горько плакала. Не хотелось участвовать в выступлениях, в которых посильно принимала участие на репетициях. Меня пытались привлечь, заманить на сцену к своему отряду какие-то девочки, которые не очень-то и довольны были, что им приходится меня упрашивать. Я прижималась к маме, плакала, тихонько всхлипывая. Воспитательница попыталась меня увести. Ей я тоже не поддалась. Этих   нескольких дней мне хватило. Я поняла  как  надо избегать подобного положения, что бы не быть козлом отпущения. Никто не заинтересован защитить или просто огородить от подобных ситуаций жизни, кроме тебя же самой.
          Была в подобных ситуациях не раз и потом, но вспоминая результат старалась уйти в сторону вовремя, но это все равно отражалось на моем самочувствии. В конце концов привело к необратимым процессам и вылилось в нездоровье.
          Окружающим было невдомек, что мое безразличие туманило мне глаза и относило к неуживчивости характера элементарную замкнутость. Не было друга, который  бы выслушал или подсказал, что в данной ситуации предпринять. Одиночество здорово окружило и загнало в угол с раннего детства. Мама как-то никогда не спрашивала, что я чувствую, как переживаю. И я все носила в себе. Забивалась в угол между рядом стоящими кроватями в спальне, накрываясь одним из покрывал, которое привязывала к спинкам в виде крыши. Еще  гвоздь вбила повыше в самом углу и, продырявив покрывало, цепляла один конец. Получался мой домик. Чтобы не холодно было сидеть на полу использовала подушки и другое покрывало. Правда устройство это все время  разбиралось, а я вновь его строила и снова уединялась.
         В то лето все лицо мое было поражено бородавками. Остановил меня один дед на улице и предложил зайти в такой-то дом вместе с мамой, купив суровых ниток. Только  обязательно
суровых, повторил он вдогонку. Я передала просьбу маме. Нитки мама сразу достала из заветной своей коробочки. Она любила вышивать и гладью, и крестиком, и шила. Нитки у нее были разные: и толстые и тонюсенькие. И  мы пошли. Дед сидел у дома, будто нас поджидал. Недолго говорил с мамой. Завел  нас к себе в комнату. Попросил маму тщательно пересчитать бородавки. Число их я не запомнила, оно было большим, больше 10-ти и  20-ти, то, что я еще не знала. Потом долго вязал узелки на длиннющей  нитке, периодически обвязывая  каждую бородавку и что-то тихо нашептывал. Помечал, чем-то смазывая. Мне было любопытно и я задавала всякие вопросы. Но до конца этой процедуры, да еще надо свериться с мамиными подсчетами, дед  мне не хотел отвечать. Я сидела терпеливо ждала, внимательно наблюдая. Потом, взяв огромными ручищами меня за плечи, дед произнес:
– Поколдовал я немного. Как  оставлять такое милое личико с жабьими бородавками. Закопаю эту нитку поглубже, где люди не ходят. Она сгниет  и бородавки исчезнут. Больше не вырастут, я каждую перевязал.
             Почему жабьи бородавки мама не ответила толком, но посоветовала жаб в руки не брать. На жаб я теперь только смотрела, но лягушек много позже таскала, особенно ранней весной, когда они самые маленькие и миленькие прыгали у  чистых водоемов.
           Как бородавки пропадать начали никто не заметил, тем более я. Но они исчезли. А  дед как-то  меня остановил, повернул к солнышку, рассматривая лицо, одобрительно закивал и заковылял дальше. Девочка, что со мной шла, все выспрашивала: –  Кто это? Чё  ему надо? – А я ей: – Так надо!
             Я очень любила слушать как мне читали сказки. Конечно читала мне в основном мама, но по выходным и  папа. Сказочные герои  мне подсказывали мои действия и в представлениях моего воображения. А  после лагеря я подумывала сказку  перенести  на сцену детских игр. В  переживаниях моих  одиноких дней, в  размышлениях по поводу тех или иных коллизий  действительности, мне удалось поставить сказку о перекрестке дорог под виноградной лозой в соседнем дворе. Моя фантазия переплела их несколько,  из прочитанного накануне. Главным было найти дорогу: «идти туда не зная куда, принести то, не зная что». Детей  оказалось больше, чем героев в сказке. Еще добавляла  других героев, на ходу меняя сценарий. Меня внимательно  слушали и согласились поставить сказку, которую я им рассказала. Представление началось тут же, как только распределились роли. Дети  шли с большим удовольствием, исполняя свои роли , как было по сказке до перекрестка всех дорог. До тени, играющей  роль  перекрестка  от опоры виноградника. Дети  исчезали на какое-то время, посланные «туда не зная куда», затем  с воодушевлением возвращались, принося «то не зная что», каждый представлял свою ценность. Кто из дома нес еду с огорода, кто какие-то  сладости, кому о «не зная что» думалось  очень взрослое – перочинный ножик, например. Его  мы все попробовали открыть и закрыть. Оценили, как лучшее. Потом  принесли еще пару  ножичков, все у кого были. Участники были мальчики и девочки, младше и старше меня. Всем нам оказалось интересно. Кто-то предложил поиграть «в ножички». На мягкой земле начертили круг и, как вы все знаете, легко бросая, ножиком «отрезаешь» себе кусочек, если он воткнется в землю круга, а нет – передаешь следующему игроку. Выигрывает тот кто больше земли нарежет. Мальчишки, конечно, обыгрывали девочек и скоро мы разделились. Играли в одном дворе, но  отдельно. Поглядывали  друг на друга. И одобрительно болели друг за друга. С этими детьми я знакома была только одно лето и не все доверяли, как водится у детей. Проходишь проверку.  Мы ценим не то, что есть на самом деле, а то каким оно могло бы быть. Так бывает. Нет такой задачи, чтобы первенствовать друг перед другом. Отношения строятся на понимании  и дополнении друг друга. Внутренним  осязанием можно все почувствовать. Но  это приходит со временем. Сказка нас  очень сблизила,  особенно с мальчишками. Это было понятно по долгим взглядам, которые неожиданно я ловила во время игр. От них было теплее на душе. И вдруг я почувствовала заботу и внимание, а главное понимание. В общем получила удачный бесценный первый опыт в сфере дружеских отношений.


                К нам с Украины приехали тетя Нина (папина сестра) с дочкой Зикой. Зика (Зинаида) была на 16 лет меня старше, конечно не подружка для меня, а взрослая высокая, статная девушка, она только что  в Киеве окончила университет. Уже учительница русского и литературы. Собиралась работать в школе, но она все же сестра, двоюродная (кузина, Зина).  Мы  стали ездить на море.
– Как это жить на море и не купаться? Айда  купаться  на море, – убеждала нас тетя Нина. И мы теперь чуть ли не каждый день на трамвае отправлялись к морю. Загорали  и купались. Зика пыталась меня научить плавать, поддерживая за пуп одним пальцем, как она говорила. И получалось ведь! Оказывается мама и папа уже умели плавать, что меня поразило. И  плавали далеко от берега, а  мне было не по себе, я боялась высокой волны. А они демонстративно укладывались на спину и отплывали все дальше и дальше. Лечь на спину уговорила меня и Зина, пока она держала, я лежала, плескалась руками-ногами изо всех сил. Отпустила –  и я ко дну. Воды  нахлебалась и мне море стало неинтересно. Долго плевалась, родителей напугала.  В  воду больше мне не хотелось. Теперь я сидела на берегу по щиколотку в воде и строила запруды, которые высокая волна смывала или добавляла воды. Потом как-то было, что  тетя Нина от солнца укрывшись лежала на спине, а ноги открыла:
– Пусть загорят получше, – долго лежала, –  Видно задремала, – говорит. Сильно,  до красна загорели. Сидя  на полу, потом уже дома, сметаной смазывала, всю ночь стонала. Мы  больше на море не поехали. И  Зика вскоре уехала.
            Меня записали в первый класс. Просто подошла к нашему забору учительница из ближайшей школы, позвала, мы были с мамой во дворе у дома. Подошли. Расспросила все обо мне, что я знаю и  умею. Записала, что-то для себя пометила. Все через забор. Рассказала что нужно купить и где, и во сколько приходить 1 сентября. Замечательная учительница, по доброму относилась ко всем детям. Жаль забыла ее имя. Итак. Начались сборы. Мне купили коричневое платье и два фартука. Черный был в пору, а вот белый красивый, но плиссе на плечах не держалось и не ушить.  Зачем  срезать красоту и ушивать? Решили оставить на вырост и  сшить новый. Мама часто мне шила платья , а уж фартук сошьет  в два счета. Сказала  и сделала. Тетя Нина  мне дала задание, открыв любимые мои сказки,  переписать печатными буквами страницу. Потом она, как учительница проверяла нет ли ошибок. Молодец! Говорила, только несколько букв я написала не в ту сторону. У папы свои хитрости: как из 3-х спичек сделать четыре. Этот фокус в дальнейшем мне помог расположение  у  одноклассников завоевать, но много позже. Благо, что школ я сменила потом немало и новые друзья находились не раз.
               
          В первый класс я пошла в Новороссийске. В белом фартуке, с белым бантом, с букетом разноцветных астр. Мама всегда  и везде сажала эти цветы, где б мы не жили. Выбрали  самые крупные, что выросли у нас во дворе. Тоненький портфель розоватого оттенка , уж больно замечательный был защелкивающийся замочек, который я с усердием открывала. Вот  содержимое его уже не помню, только букварь, да цветные карандаши. Класс с отдельным входом от всей школы за высоким забором. В особом мирке, где, оказалось, ни одной знакомой души. Трудно привыкала. Со мной какое-то время еще оставалась тетя Нина , когда родители уехали в санаторий в Сочи. Я пряталась, придя из школы, от выполнения домашнего задания в уборной, которая была, как водится, в дальнем углу двора. Громко пела. Здесь   можно было закрыться. Оттуда  меня тетя Нина пыталась выудить, напугать даже, что из дырки кто-то лезет. Каждый день я с трудом поднималась. Не хотела идти. На уроках не все получалось легко. Да еще дома надо было выполнять задание. И так нудно, каждый божий день. Порядка в голове не было. Однообразие удручало. Не хотелось стараться. За   цифру «3» плохо выведенную, не на две клеточки, как надо было, а  уменьшенную  в размере  раза в три к концу строчки я  получила оценку «3»!. И это, кстати, была моя первая оценка! За которую меня вечно ругали, как будто сами не получали.  За «тройку» в тетрадках  соседской девочке попадало ремнем при всех. Ее мать гонялась за ней по всему двору. А она была во втором классе.  Я, испуганная и изумленная, об этом сообщила  папе. На  что он ответил, что тоже меня будет бить за «тройки».  И все...  Желание учиться  пропало. Мне было не интересно ходить в школу. Мне было не интересно получать оценки, самой учиться писать, читать и даже играть с одноклассниками. Вот какой я получила шок.
         Но учительница вдруг начала меня хвалить за незначительный успех, показывать детям  мою красиво выведенную букву. Хвалить за крошечные слова прочитанные по слогам с грехом пополам и до конца не понятые мной. Я  начала вслушиваться, что происходит на уроках. Появилась любознательность. Захотелось постараться. И вот за прилежание , и  чистописание получаю «5» в четверти. Согласитесь – странные предметы. Неожиданная радость. Думаю, в этом  заслуга только  учительницы.  Жаль  сейчас   это так  не оценивается. Из школы я возвращалась уже с новыми подружками. Но и со старыми друзьями играла все в том же соседнем дворе. До  школы стороной каждое утро, не обгоняя меня, шел мальчишка тот самый из армянской семьи. Сначала я боязливо оглядывалась, потом привыкла, да и он больше никогда не дразнился.

           Папу направили служить в Германию. Мы ждали, когда придет время  нам туда   ехать. Билеты на 2 декабря были на руках. В мамин новый заграничный паспорт была вклеена фотография, где мы с мамой вдвоем. Так надо. Вещи распроданы. Тяжелого ничего не брали, только носильное на первое время. Меня удивляло, что игрушки там купятся лучше прежних.  Детский рояль к тому времени облез и клавиши многие западали. Ножки рояля чиненые-перечиненные. Оставляли его.  Обещали  купить пианино настоящее. Книги детские и любимые русские сказки взяли, как без них в Германии. У немцев таких нет. Остальное, что продали, что раздали, что оставили хозяйке дома, где мы жили. Радиоприемник купил очень большой дядька с громким голосом, и включил-то он его на полную громкость, хоть уши затыкай. А потом легко подхватил и унес. Пластинки забрала хозяйкина дочка. Игрушки я вынесла во  двор к детям , с которыми часто играла. С грустинкой и в тоже время весело со всеми распрощалась. И вот уже мы  готовы были к Новой Жизни! Осталось было дождаться машины, которая отвезет нас на вокзал и...  снова в дальний путь.
               


                *( записано  в  июле 2015.)