Две женщины

/   
«Две женщины»

       Вчера была в Доме Кино на просмотре фильма «Две женщины» по Тургеневу «Месяц в деревне». Режиссер Вера Глаголева. Перед просмотром вышли на сцену три женщины. Вера Токарева (ведущая), Наталья Иванова (продюсер) и сама Глаголева на высоченных каблуках в светлых по моде узких брючках.  Легкая  вся, хлопчатобумажная. Такие же светлые ниспадающие крепкие, вытянутые в струнку волосы, отливающие свинцом.  Сама  стройность. Лица трудно различить издалека, но необычно высокий силуэт Глаголевой выделялся торжественностью, статью, в сравнении с другими совсем обыкновенными женщинами. Рассказывала Токарева  о наградах, которые получил фильм. Слушала я их вполуха. Что-то о трудностях коротенько. О подготовке  к фильму. Каких артистов видели в роли, как осуществляли свои планы, как прошла работа. Все  как бы в  легкой  непринужденной беседе. В заключении Вера Токарева передала, как сказал Балуев, что Вера Глаголева в каждой из этих «Двух женщин». Возглас удивления  Веры Глаголевой: – «Не ожидала так о себе!» – скрипуче разрезала непринужденность вечера.
       Начали  показывать фильм.

        В  каких-то серых тонах, как сама жизнь. Естественная,  спокойная, и все же со своим выразительным лицом.
        Да. Этот фильм нужно смотреть с большого экрана, чтобы понять свет души каждого в сочетании с окружающей природой. Самобытность, особенность, редкостность . Светлые лица, радостные и страдающие, трогательно и любовно  оберегающие друг друга. Они были  самоотверженны и трепетны! С таким доверием к друг другу! Очень проницательны  в простом общении. Нежны, заботливы и внимательны.   
    
        Не хватает этого в нашей повседневной жизни с современными скоростями и поверхностным восприятием,  безапелляционностью отношений. Что захотелось вновь и вновь погрузиться  в стародавние, былые времена, почитать классику. Перечитать  классику!  Образцовые, общепризнанные произведения. Чтобы  этот бальзам согревал и облагораживал  душу.
        Жизнь начинаешь по особенному ценить, когда вдруг окунешься в такой фильм, где в каждом кадре просачивается ненавязчивый свет покоя в тихом разговоре. Как это    легкое покачивание ковыля на солнечной поляне.  Игры и забавы детей?! Радостные  голоса и  смех. Ты, сторонний наблюдатель, оказываешься поглощена действием сюжета так, что очнувшись понимаешь, как это все родное твоему сердцу и  так помогает тянуться к светлому. Вглядываешься в экранные кружева с чистотой плетения, в русые волосы обрамляющие лица, в доброту ясных лучистых глаз. И  неотрывно вовлекаешься в хитросплетение ненавязчивого разговора. Обуреваемый  поток действия наполняет и захватывает. Накатывает с неимоверной силой. Вот игры  ветра перед грозой: поднимается  все в поток движения такой силы, что  и тебя несет, и  с шумом омывает свежим ливнем. Очнешься с посвежевшей просветленной  головой, на  мгновение оторвавшись от сюжетной линии, и снова оказываешься в тех временах.

----------------

   … Просмотр фильма  погрузил меня в воспоминания моего детства. Лето всегда радовало. С книгой в тени  яблоней. Срываешь  крошечное яблочко и уже оскомина сводит скулы. Подслащиваешь, натирая кислятину кусочком сахара и, вдыхая аромат, всасываешь свежесть.
        Нежное солнышко играет  сквозь листву с детским воображением. Легкий ветерок щекочет лицо завитками  волос. Почему-то  легкий ветерок воспоминаний всегда навевает радостные впечатления. Хочется   пройтись  по лугу разнотравья и почувствовать аромат жизни именно летом.
      Осень. Это  уже в городе. С осени начинались непреодолимые болезни. С холодом начинаешь ценить беззаботность и тепло лета. Книги уже так не радуют, если только лежа в какой-нибудь больничке. Я  каждый год туда попадала. Полулежа  в высоких подушках проникаешь в классику всей душой, сливаясь с очередными действиями, думами и страданиями, размышлениями и переживаниями  героя. Сколько их было перечитано  на излете  выздоровления там.
             Там зарождались отношения со сверстниками, которые были чаще предоставлены сами себе. Родители передавали раз   в неделю передачи, записки с   вопросом, что принести в следующий раз. Доктора и медсестры  осматривали   и лечили в первой половине дня. После обеда в тишине палаты погружаешься в чтиво, как воды родниковой напиваешься.
              Вечер до ужина и после проходил в очередных знакомствах в больничной столовой в приглушенном свете. Интересы появлялись в общении друг с другом.
– Давно  ли здесь?
– И почему.  С чем положили и  что будут делать. Пункцию?...  Да ты что? Родители уже дали согласие?
– А вот кому сделали пункцию теперь не ходит.
–  У него  и так ноги отказывали.
– Ты не боишься? Врешь, страшно.
 – Мне страшно? Хоть сейчас уколи!-- говорю.
 – Уколю!  Хочешь  гвоздем? –  на подоконнике лежит этот злополучный одинокий гвоздь.
              – Давай! –  тыльной стороной ладони на столе вытягиваю руку. Резкий укол. Кровь хлещет из вены , как бы выталкивая непрошеную заразу ржавого гвоздя. Как это она в  вену попала?...  даже  не целясь. Медсестре  не всегда это удавалось, вены «уходили» от частых уколов, а тут  набухли что ли... – и,  не промахнулась. Скромный долговязый Саша Звездов  бледнеет и чуть не падает в обморок. Кто-то  вскрикивает, кто-то пытается под шумок  незаметно исчезнуть, кто-то остается из любопытства. Накрываю  руку протянутой кем-то бумажной салфеткой. Медсестра вся в междометиях вырастает неожиданным спасением, пугая заражением, ведет к посту на обработку места укола. Идешь как героиня. Чувства переполняют. Вот это да!  не испугалась! Восторг и страх, и восхищение широко открытых  глаз и тихого перешептывания. И оханья медсестры  сопровождающей меня  в палату.
          ...  И снова книга. В Морозовской больнице библиотека есть. Учителей нет. Даже если с осени до весны лежишь уроки не зададут. Учились  друг у друга.  Ходить  можно  было, где захочешь, по всем этажам. Никому не помешаешь , если тихо. Как-то Вера Глаголева, девочка стремительная лет 10-и, позвала меня  за собой. Ее: –  «Только тихо» – приложив палец к губам, разбудила во мне  интерес. Мы спускались вниз, шли пустыми коридорами,  то в одну сторону, то в другую, притаились под лестницей, в ожидании проскочить мимо «белых халатов» незамеченными, то свернули куда-то еще, поднимаясь вверх. Мне точно самой бы уже не вернуться назад , а она меня увлекала все дальше и дальше. Показывала мне  палаты с младенцами с такими огромными головами  из-за водянки. И рассказывала, что от них мамы отказались. Она смело взяла одного на руки, ловко перепеленала  и заботливо уложила, другого погладила  по  его огромной голове,  и что-то привычно поправила, наклонившись к следующему. Дети не плакали, но этот молчаливый ужас до сих пор стоит у меня перед глазами. Маленькие уродцы. Смотрят в никуда. В моей палате был мальчик трех лет с дневным присутствием мамы. Огромная  голова его не так меня пугала.  Смышленый он был и забавный. Мама мальчика объяснила, что  после прививки у него стала расти голова. Осложнение. Но он с мамой. А те? Никому не нужны. Груднички. Они  долго не проживут, говорила Вера.               
                Потом, выйдя из больницы, гораздо позже  мы встретились с Верой Глаголевой, она  моложе, но смелее меня  во сто крат. Потащила  какими-то окольными путями в парк имени  Горького. Вера была порывистым подростком, меньше меня ростом, быстро  вышагивала  по  знакомым  аллеям парка. Напугала аж до смерти, рассказывая с юношеским максимализмом, как вот здесь  на этой аллее они с ребятами встретили девушку с чернокожим парнем и били ее.
–  Зачем?
–  Чтобы не встречалась с черными.
–  А он что?
-- Он  убежал. А я ее била. Била.
–  Зачем?
–  Русских  ей что ли мало?-- И что- то еще о родине говорила, не помню.
                Тогда  поверила и онемела. Сейчас, вспоминая,  на это смотришь другими глазами.

------

            …   Вскоре мы с мамой ,  «стрельнув лишний билетик», сидели  на спектакле в филиале Малого. Это был мамин  любимый театр....  В этот день в главной роли была Елена Гоголева, роль ее сына по пьесе играл Подгорный. Как спектакль назывался  не помню. Мы  сидели  близко к сцене. Партер  открывал все возможности полюбить  театр всеми фибрами души, как говаривала мама, и я впитывала. Мне нравился тембр голоса Подгорного, манеры.  Мама  восторгалась  игрой Елены Гоголевой. Меня  удивили ее густые брови, выразительный взгляд и  властный глубокий голос.
                В  антракте  прохаживались по театру... Мама показала портрет Елены  Гоголевой. Как  похожи эти две фамилии,  вспомнила я о  Вере Глаголевой, с которой недавно гуляла в парке. Передала   шокирующий меня тогда ее рассказ маме. И свое решение, что  с ней я больше не буду встречаться.
             ... Не встречались. Видела ее только на экране, но гораздо позже поняла, что это та самая Вера Глаголева. Каждый фильм с ее участием не забудешь.
              Теперь ...  попала в Дом Кино на  фильм «Две женщины».  Как  это   все оказалось  близко и до боли родным.  Было  все время рядом со мной. Во  мне. Как это щиплет чувства . Никуда не пропало.  Сопровождало всю  мою жизнь.
                От  каждой экранной  встречи у меня был шок. Но очень благотворно влияющий  на мое восприятие действительности. Спасибо тебе, Вера.

                29 мая 2015.