IV. Почему все взрослые - такие глупые?

                ПОЧЕМУ ВСЕ ВЗРОСЛЫЕ - ТАКИЕ ГЛУПЫЕ?!

      Я возвращался от очередной своей симпатии в свою холостяцкую двухкомнатную квартиру, расположенную недалеко от МКАД, у недавно введённой в действие станции метро «Аннино». Эта квартира была куплена специально для меня моими родителями после смерти нашей бабушки. Большая старая бабушкина квартира в престижном районе Курского вокзала была щедро оплачена новыми хозяевами, называемыми в народе «новыми русскими», и родители, продав нашу семейную квартирку-двушку, купили в соседнем доме у себя в районе Полежаевки трёхкомнатную квартиру,а мне эту - «двушку». Часть денег досталась и моей сестре Лариске, сразу же пустившей наличку на строительство коттеджа вместо старенького домика в подмосковной деревне.
      Лариска младше меня, но уже давно замужем, и воспитывает со своим благоверным двух племянниц. Ясно, что это мне они племянницы, а Лариске – её родные дочки Катрин и Марлен. Да, да! Так и в свидетельствах о рождении у них записано. Ларискин муж – немец. Настоящий немец, живущий в Москве с начала девяностых годов и работающих журналистом в одной из газет. Понятное дело – шпион! Я ему прямо в глаза так и говорю, но он уже давно перестал на меня за это обижаться. А имя его, не поверите, – Фриц. Но Катрин и Марлен я называю по-русски: Катька и Машка. Им эти имена нравятся.
      Девчушки любят «дядю Костю», то есть – меня, а я очень люблю своих племяшек. В одной из комнат моей квартиры у меня целый угол отведён под их игрушки. Там же стоит и большой игрушечный дом розового цвета, который я им купил. «Хозяева» дома – Барби и Кэн обладали полным набором мебели, посуды и прочих, очень нужных в этом доме вещей и предметов. Приезжая ко мне в гости, девчушки отрываются по полной: носятся как угорелые, лазают по спортивному уголку как мартышки (тут за ними глаз да глаз нужен!), визжат, иногда дерутся, как мальчишки. Катька на год с небольшим старше Машки. Им – 6 и 5 лет соответственно. Оторвы – ещё те!.. Где им ещё бегать? У дедушки с бабушкой не очень поносишься; дедушка с бабушкой дрожат над внучками. Дома, понятное дело, – нельзя, так как папа вечерами работает! На даче – тоже пока нельзя, так как там всё завалено строительными материалами и идут строительные работы…
      Да я и сам иногда с удовольствием играю с ними в шумные игры. Они любят, когда я надеваю костюм Кощея Бессмертного (специально для них купил), и они «убивают» меня, но я не «убиваюсь» – я ведь Бессмертный!.. Хотя, надо сказать, были в моей жизни времена, когда жизнь моя висела на волоске, и я мог стать совсем даже смертным.
      В армию меня призвали осенью 1987 года. Первые полгода службы я провёл в учебном подразделении в Фергане, а потом служил в 345 опдп (отдельном воздушно-десантном полку) в Афганистане. До вывода нашего славного полка из Афганистана, то есть до 11 февраля 1989 года, всякое бывало, но мой ангел-хранитель помог мне выжить. Считаю, что боевые операции закалили мой мальчишеский характер, и я уже более философски, и даже с некоей долей иронии, стал относиться к превратностям своей судьбы и жизни нашей страны в тот период времени вообще. Так – легче. И никакого «постафганского синдрома» я не испытывал. Конечно, сам Афганистан, Баграм, Махмудраки, Саланг и Панджшер мне иногда снились и вспоминались; этого я отрицать не буду. Но я не зацикливался на прошлой службе. Так – легче. Афган – это часть моей жизни. И – не самая плохая. Наоборот, этой частью своей жизни я горжусь!
      …Из Афгана наш полк вывели в город Кировабад, где мы стали обустраиваться… Но уже в апреле месяце нас, человек 400 с небольшим, направили в Грузию на помощь местным властям и милиции для восстановления порядка. Именно там мне довелось стать участником странных событий: разжигаемые и подогреваемые националистами жители города Тбилиси стали всё активнее чинить беспорядки и захваты местных органов власти, угрожая и правительственным республиканским учреждениям и даже Республиканскому ЦК КПСС. Эти события я не люблю вспоминать из-за того, что нас, военнослужащих, просто подставили политики. Но иногда, всё же, вспоминать приходится. Это – тоже часть моей жизни, хотя и не такая, которой можно гордиться.
      Вечером 8 апреля нас везли на центральную площадь Тбилиси в грузовых «ГАЗ-66». Ближе к площади неожиданно в машину полетели камни, бутылки и арматура. Благо, на нас были надеты каски и бронежилеты. Но вот щитов, как у солдат внутренних войск, у нас не было, как не было и дубинок. Мы были экипированы обычно. Все солдаты были без оружия, лишь у офицеров были скрыты под бушлатами пистолеты. Подъехав к площади, мы увидели многотысячную толпу (говорят, что было более 10 тысяч человек). Где-то играла музыка, кто-то кричал в мегафоны… Среди шумной толпы было много пьяных мужчин и молодёжи. Но более всего поразили женщины и старухи, стоявшие перед уже выстроенными в каре солдатами внутренних войск. Я заметил среди толпы и несколько местных милиционеров, также выкрикивающих в наш адрес слова «оккупанты» и «долой в Россию!»
      Странные люди!.. Среди моих однополчан было много кавказцев, в том числе и грузин. Мы находились в своей стране, но я, впрочем, как и многие из однополчан, не узнавал свою страну. «Перестроились», называется! Постепенно страсти стали накаляться. Больше всех старались старухи, лезшие своими пальцами в лица и глаза солдат. Мы, сцепив руки, пошли на толпу и чуть оттеснили. Нам поступил приказ в конфликт не вступать. Солдаты внутренних войск иногда для устрашения постукивали дубинками по щитам и плотным строем оттесняли толпу, расчленяя её на части. Сотрудники милиции и некоторые военнослужащие выхватывали из расчленённых групп самых ярых крикунов или тех, кто кидал в нас камнями из-за спин женщин, и уводили их куда-то… Все подходы к площади оказались блокированы автомашинами, что создавало угрозу пробки в случае возникновения беспорядков.
      Вновь и вновь в нас кидали камни. Такое бестолковое противостояние продолжалось почти до 4-х утра. Ночью на площади оказалось слишком много пьяных и обкуренных мужчин. Как они проникли сюда через выставленные кордоны – не понятно… Они-то и стали зачинщиками дальнейших беспорядков; их призывы «мочить солдат» с последующими точечными попаданиями камнями и пустыми бутылками из-под алкоголя не давали никакой иной возможности, кроме как разогнать эту безумевшую с каждым часом толпу. Нас, боевых солдат, выживших в Афганистане, стали как кутят выдёргивать из цепи по одному, при этом у нескольких солдат вырвали сапёрные лопатки, которые нам запрещено было доставать из чехлов.
      И мы  решительно двинулись на толпу, которая шарахнулась назад. Там же, ещё не зная, что первые их ряды уже дрогнули, продолжали давить на нас. Все отобранные лопатки были тут же возвращены их законным владельцам. Мы «работали» только руками и ногами супротив палок, арматуры, камней и бутылок. Слава Богу, что оружие никто не доставал! В толпе стали давить друг друга, люди стали разбегаться, но узкие выходы, загромождённые сваленными баррикадами из троллейбусов, автобусов и машин, не позволяли народу быстро покинуть площадь. На площади остались лежать несколько человек. Как позже оказалось, то все они были задавлены толпой. Но ещё сотни людей при давке получили травмы. Наши же солдаты помогали травмированным: отводили в безопасные места, перевязывали их, давали свою воду из фляжек… От здания ЦК компартии Грузии также была отогнана толпа агрессивно настроенных граждан.
      Могу честно сказать, что никакими сапёрными лопатками мы специально никого не били. Если где и случилось подобное, то это могло быть только при возвращении отобранных лопаток у солдат, но не более того. Обидно, что нас же и обвинили в жестокости! Могло произойти более страшное, если бы войска на площади ещё немного промедлили. Там надо было находиться, чтобы понимать, что случилось на самом деле. Мы, солдаты, всего лишь предотвратили массовые преступления и выполняли приказы руководства своей страны, в которой мы тогда жили. Теперь эта ужасная ночь называется «Тбилисскими событиями».
      С этих пор я в Грузию – ни ногой! Несмотря на то, что у меня трое однополчан -грузины, с которыми мы встречаемся иногда, и зовут к ним то – в Тбилиси, то – в Рустави, то – в Кутаиси, но я им говорю, что в Грузию я больше никогда не поеду. Хватит! Один раз меня там уже встретили горячим грузинским приёмом! За первые десять лет после Афгана я несколько раз ездил на Кавказ к однополчанам: был в Баку у Мамеда Садиева, был в Ереване у Арика Маликяна, был в Сухуми у Томаза Гобелишвили и Реваза Чандбы. У двух последних я как раз оказался перед грузино-абхазской войной в 1992 году. После начала этой войны Томазик был вынужден, оставив ключи от своей квартиры Ревазику, уехать к своим перебравшимся в Воронеж родственникам. Реваз же, участвовавший и в боевых действиях, теперь стал уважаемым человеком в Абхазии. Дважды я уже побывал у Реваза в Сухуми. Я горжусь своими друзьями-кавказцами. Мы между собой до сих пор все дружим, несмотря на политику своих правителей. Они все, кунаки и генацвале, бывали у меня в гостях в Москве.
     После армии я поступил в Московский технологический институт лёгкой промышленности, но после первого курса перевёлся на заочное отделение. Мне нравилось работать. У меня открылись творческие способности дизайнера по изделиям из кожи, а позже – и из других материалов. К тому же я стал прилично получать, что было немаловажно в условиях начавшихся задержек в выплатах заработной платы. Я создавал новые дизайны сумок и кошельков, шляп и сапог, фигурок из кожи… Потом стал придумывать вставки из кожи для мебели… Лишь на одежду я не посягал, тут надо быть чуток модельером, а распылять свои силы на всё у меня не было необходимости. Дважды в середине девяностых в Центральном доме художников организовывались мои выставки.
      А вот жены у меня не было. До моей службы в армии у меня толком девушек не было. После школы до призыва мне пришлось поработать сварщиком на «ЗИЛе». На дискотеках при заводском ДК с девчонками я знакомился, но как-то не получалось у меня с ними; дальше рукопожатий дело не доходило. Лишь на проводах в армию, устроенному заводским комитетом комсомола, меня прямо на сцене при всех впервые в жизни поцеловала посторонняя девушка, вручив цветы и памятный сувенир – автомашину «ЗИЛ-130» с дарственной надписью на постаменте. Вот вы смеётесь, а я этот дежурный поцелуй всю свою армейскую жизнь вспоминал. Мои безвольные губы ей, конечно же, не должны были понравиться, а вот её горячие влажные сладкие губы я долго помнил, как и вкус помады. Смешно, но я даже не знаю, как зовут эту девушку. И на лицо уже не помню; помню лишь губы и глаза, да каштановые волосы, пощекотавшие мне нос, что я даже чихнул тут же на сцене, вызвав смех в зале.
      И после дембеля я ещё долго стеснялся заводить с девушками отношения, хотя на дневном отделении они поглядывали на меня. Но у меня уже была такая цель, родившаяся в армии: сначала добиться какого-то положения в обществе, а потом уже решать семейные дела. Свою девушку я должен был обеспечивать и баловать. Может быть, даже свозить куда-нибудь по путёвке в соцстраны. С осени 1989 года, когда я дембельнулся, до конца августа (когда я уже поступил в институт), я поработал опять на своём заводе. Той девушки, целовавшей меня на сцене, увы, больше увидеть не удалось, как я её не высматривал; даже пару раз специально ходил на общие комсомольские собрания. А другие девушки мне были не интересны. Выспрашивать же о ней в комитете комсомола я робел.
      Перейдя на заочное отделение после сдачи летних экзаменов на первом курсе сразу на третий курс (тут мне пришлось дополнительно досдать три экзамена), я стал работать сразу на двух работах – устроился в мастерскую, где создавали кованные, литые и сварные металлические художественные изделия (здесь я работал сварщиком), а также подрабатывал ночным грузчиком в хлебном магазине. На последнем месте меня устраивал график работы: ночь через двое; по ночам я принимал хлеб, торты и другие изделия, разгружал товар по накладным, раскладывал в подсобке. С двух работ получал я достаточно, чтобы в положенные мне отпуска навестить однополчан. Вот только за Урал я пока не ездил, так как на поезде было долго ехать, а с билетами на самолёт были вечные проблемы и такие большущие очереди в кассы, что многие даже выстаивали ночи, чтобы утром по номеру, записанному на ладошке инициативными людьми, пробиться к кассе, что совсем не гарантировало покупку билета на нужный рейс.
      Очереди были везде и за любым товаром. Полки магазинов были пусты. На производствах выдавались карточки на необходимые дефицитные товары, а на некоторые товары профсоюзы вводили лотерею либо распределяли эти товары по передовикам производства. Не очень-то хорошее время переживала наша страна. Союз Советских Социалистических Республик недавно распался. Бардак в стране нарастал. И всё же я старался не терять связи с однополчанами.
      По возвращении из Сухуми осенью 1992 года у меня произошёл первый спарринг с девушкой. Вру – с женщиной! В наш хлебный магазин была назначена новая директриса. Я её видел редко, знаю, что у неё были двое детей – мальчик и девочка, уже ходившие в школу. Порой она задерживалась до вечера, и за ней на «Москвиче» новой модели заезжал её муж. Ираида Андреевна была довольно строгой с персоналом; одну из продавщиц уволила почти сразу (та была любительница попользоваться выручкой с последующей отдачей денег). Любые опоздания карались штрафами – лишением премиальных. Народ роптал, но все понимали, что на самом деле она права.
      В тот вечер я не смог вовремя уехать из мастерской, чтобы прибыть в хлебный магазин к восьми вечера. К этому времени уже магазин закрывался и оставался кто-нибудь один из продавцов или кассиров, чтобы передать ночному грузчику бумажки: заказы-накладные и ключи от магазина. С работы-то я уехал вовремя, но автобусы по нашей улице не ходили из-за аварии трубопровода с горячей водой: на проезжей части кипяток из-под земли разлился и затопил всю улицу… Мне пришлось бежать на соседнюю улицу и добираться кружными путями до работы… Вместо пятнадцати обычных минут я затратил сорок с небольшим минут и, в конечном итоге, опоздал на пятнадцать минут. На работе была лишь одна Ираида, составлявшая отчёт.
      – Жданов, а ты чего это опаздываешь? Премия, похоже, тебе не нужна?
      – Простите, Ираида Андреевна! Из-за аварии на улице не успел… Пришлось окольными путями добираться… Вон, все кроссовки облезли из-за кипятка и джинсы мокрые.
      Она глянула на мои мокрые ноги; на дворе было сухое «бабье лето».
      – Пораньше надо выходить из дома, чтобы не опаздывать. Жданов, ты – весь мокрый… Вот что, снимай-ка быстро свои брюки и обувь и вешай сушить у калорифера, – она включила калорифер, стоявший у её стола.
      – Да ладно, так высохнут!
      Ираида посмотрела на меня, слегка улыбнулась и вышла из комнаты, на ходу сказав, чтобы я снимал брюки и не занимался глупостями. Я услышал, как она закрыла изнутри входную дверь и... минуты две не возвращалась. Что она делала, я не знал. Но меня это не волновало, самое главное, что угроза наказания, кажется, миновала. Я услышал её медленные шаги. Халат на ней оказался расстёгнут, как и три верхние пуговки её рубашки, из распахнутого выреза которой на меня смотрели две сдобные поджарено-загорелые небольшие булочки. Лицо Ираиды стало непохожим на её привычно строгое выражение, с каким я видел её до этого момента на рабочем месте. Одной рукой она притянула меня к себе за офицерский ремень на джинсах.
      – Костик, ты – не против?!..
      Я сразу понял, что она имела в виду, но у меня не было слов. Организм «Костика» оцепенел и лишь глубоко задышал. Моя голова сама по себе замоталась в разные стороны; это могло означать что угодно: «Нет, не против!», или – «не надо!», или (что больше походило на правду) – «я не умею этого делать…» От её волос пахло духами и ещё чем-то…
      – Брюки и кроссовки должны высохнуть! Давай снимем их… Не бойся меня, я никому ничего не расскажу. Мой муж приедет лишь через два часа. Дай руку!..
      Не дав мне времени на размышление, она приложила мою руку к своему низу живота. Вот такие кренделя!.. Ногти Ираиды с силой вжались в мою ладонь, не давая мне оторвать руку от живота. Свободная её рука проникла под мой батник; кнопочные пуговки расстегнулись от напора руки… Тёплые пальцы стали поглаживать мою грудь у левого соска. Мой мужской организм, живущий в эти минуты отдельно от вспыхнувшего мозга, повиновался генетической памяти и сам знал, что надо делать: правая рука притянула директора магазина Ираиду Андреевну к моему телу, погладила её ухо с серёжкой, потом шею и скользнула к напрягшимся сдобным булочкам. Да они ведь – только что из печки!..
      – Смелей, Костик, у тебя хорошо получается! – глухой проникновенный голос Ираиды развеял мои сомнения в правильности моих действий. – Ох, какой у тебя тугой ремень! – она пыталась расстегнуть мою сбрую.
      – Я – сам! – не узнал я своего голоса.
      Отвернувшись, я снял кроссовки и поставил их к калориферу, а брюки повесил на спинку её стула, которые придвинул также поближе к теплу. Хорошо, что рубаха у меня длинная, а то бы я сгорел со стыда!.. Всё ещё не веря в происходящее, я медленно повернулся. На Ираиде уже не было халата и шерстной длинной юбки, а рубаха её была полностью расстёгнута. Снятая одежда валялась на полу. Лифчик телесного цвета призывно уставился на меня выпуклыми глазами-чашечками. Чёрные трусики гармонировали с загорелым телом этой прекрасной женщины. Ираида спиной отошла к недавно привезённому в её кабинет кожаному диванчику с откидными боковинами-валиками, на котором нам, ночным грузчикам, тоже разрешалось спать по ночам на своих личных простынях. Медленным эротичным движением она сняла заманчивые трусики и присела на диван. Посреди белой незагорелой полоски на меня бесстыже смотрело то, что было запретно. Уши мои заложило, как при близком выстреле танка или гаубицы.
      Мне стало немного прохладно в ещё не протопленном кабинете. У Ираиды, наверное, тоже от холода, задрожали губы. Она вытянула ко мне руки:
      – Иди сюда!
      Я приблизился к ней, как бандерлог к Каа. Рывком она расстегнула все пуговки моей рубахи. Ужас! Мои плавки оказались напротив её лица. Ираида нежно поцеловала мой живот. И тут её начало колотить (наверное, от холода). До меня донёсся как сквозь вату приглушённый голос:
      – Костя, я тоже… впервые… не с мужем!.. Присядь, ты – такой высокий!.. – за руки она посадила меня рядом; моё бедро прижалось к её ноге. Ираида обхватила рукой мою шею и языком обвела контур моих губ. В мою руку легла грудь с мягким лифчиком. – Сними мне рубаху… – Я тут же выполнил приказ директора. Меня тронула беззащитность сидящей передо мной в одном бюстгальтере женщины с изумительно обволакивающим взглядом. Неловко поцеловав её в губы, я тут же почувствовал, как моё тело опрокидывается на спину. Ираида Андреевна легла на меня, упёршись своим бархатным бедром мне между ног. – Расстёгивай теперь лифчик, мой мальчик… учись, – зашептала она в ухо. Замечательный приказ!
      …Дальше было – только блаженство… Лишь один раз, когда Ираида, обхватив мою спину ногами, сильно застонала, я испугался за неё:
      – Я сделал больно тебе?
      – Нет, нет, мне хорошо!.. Ещё!.. – её ногти, как когти тигрицы, впивались в мою спину и пониже спины…
      Все мои внутренние соки устремились к низу моего живота. В глазах потемнело, и я рухнул всем своим телом на маленькую беззащитную женщину. Ираида тут же выскользнула из-под моего потного тела и зашептала:
      – Костик, хочу, чтобы тебе запомнился этот день, как и я чтобы тебе запомнилась, на всю жизнь! Хочу сделать тебе то, что никогда не делала своему мужу…
      Её голова уткнулась между моим животом и ногами. Непроизвольно схватив её за волосы, я попытался оторвать Ираиду от себя. Она меня сжирала… То, о чём я неоднократно слышал в похабных разговорах мужиков, на самом деле было неимоверно приятным! У меня было впечатление, что я раздваиваюсь. Также раздваивались и мои руки, которые, как руки филиппинского хиллера, успевали то проникать в Ираиду, то везде ласково погладить её тело. Обоюдный стон заводил нас обоих…
      …Мои брюки вовремя высохли, и к приезду мужа директора нашего магазина я уже таскал лотки из подъехавшей чуть ранее хлебовозки. На её мужа мне было стыдно даже взглянуть. Мне казалось, что этот полноватый бегемотик, одетый в зелёный пиджак бизнесмена, видел меня насквозь… Уходя, Ираида Андреевна грозным тоном предупредила:
      – И больше, Жданов, не опаздывай!.. Ты, надеюсь, понял, чем это чревато!.. – и… подмигнула мне.
      – Понял, Ираида Андреевна! Так сегодня получилось! Извините! – ответил я со смиренным видом.
      Муж её, болтая брелоком с ключём от автомобиля, ухмыльнулся, мол, тут не забалуешь!.. Рогоносцы всегда так ухмыляются… Зато я – больше не мальчик!
      …Примерно раз в месяц в течение полугода, пока Ираида у нас работала директором, такие вечера скрашивали её сидение за отчётами. Ираида заканчивала заочное обучение в Московском коммерческом университете – бывшем Заочном институте советской торговли, и её по протекции мужа перевели заведовать одним из московских универмагов. Но она просила меня не забывать её и иногда навещать на новом месте. Так что, с женским вопросом у меня с этих пор всё было нормально. Ираида мне нравилась, несмотря на то, что она была старше меня на шесть лет. По её словам, и она отдыхала со мной, разрешая себе и мне всё, чего не могла позволить со своим мужем.
      Через год я ушёл и из мастерской, и из хлебного магазина, став свободным художником, если так можно назвать мою профессию. Другие женщины у меня возникали спонтанно и временно. Все до одной мои пассии мне нравились, но жениться я не торопился, несмотря на увещевания моих родителей, сестры и друзей, а также на неоднократные намёки  пассий. Каждая из девушек была по-своему хороша, и я уже был далеко не тем неопытным и стесняющимся мальчиком. Были у меня и актрисы, и художницы, и поэтессы, и даже деканша из моего института, который я успешно окончил. Очень кстати было то, что в середине 90-х годов родители справили мне мою теперешнюю квартиру! Теперь я спокойно мог приглашать в гости хоть друзей-однополчан, хоть женщину. Но никакого разврата я не любил.
      Вот и в этот день, летом 1999 года, я возвращался от очередной своей пассии к себе домой, где меня ждала моя любимая работа и, хранившиеся в разных местах, мои поделки из кожи. Приехав домой, я обнаружил взломанной свою входную дверь. Осторожно проникнув в квартиру, чтобы не оставить лишних своих следов и сохранить возможные отпечатки следов злоумышленников, я увидел, что исчезли почти все мои поделки из кожи. Это были выставочные поделки, очень дорогие и созданные лишь в единственном экземпляре. Меня обокрали. Это было очень неприятно и прискорбно. Пришлось вызвать милицию, которая приехала только через четыре часа – ближе к ночи, объяснив, что оперативная группа была на выездах с убийствами. В опергруппе следователем была она – миловидная спокойная старший лейтенант милиции Привалова Екатерина. Она же брала с меня отпечатки пальцев: откатала их валиком с чёрной ваксой и прижимала мои пальцы и ладони к листам бумаги. Было необычно приятно и это как-то скрашивало горечь случившегося. Пока мы отмывали с ней в ванной комнате руки, я намекнул, что мне было приятно познакомиться с таким следователем, тем более, что отсутствие обручального кольца указывало на её свободу от семейных забот. Она рассмеялась:
      – Пусть Вас не вводит в заблуждение отсутствие кольца; многие следователи его просто не носят, чтобы не показывать свою привязанность к семье для преступного мира, хотя они и так быстро всё узнают. А я, Константин, лишь недавно развелась; пожили год кое-как… Мужу не нравились мои постоянные дежурства и усиленные варианты. И на самом деле, кому это понравится? Но я работу менять не хочу, а с выбором мужа теперь буду осторожна. Лучше независимой оставаться.
      – А дети?
      – У меня пока нет детей. Муж сказал, что либо – дети, либо – работа, а он не собирается один их нянчить. Я его понимаю и не корю ни в чём. Самое смешное, что он тоже милиционер, но, как я слышала, в последнее время засобирался уходить в какой-то банк в службу безопасности… С ним я отношений не поддерживаю. Тем паче, что у него уже появилась женщина, вроде, и ребёночка уже ждут.
      Тут она замолкла, уставившись в полотенце.
      – Константин, послезавтра к одиннадцати приходите ко мне в кабинет. Я напишу повестку. Для дела надо будет ещё бумаги кое-какие заполнить. Завтра я отдыхать буду после суточного дежурства.
      – Катя, а приходите ко мне отдыхать завтра. Я, как Вы поняли, живу один. На работу мне не надо ехать… Это сегодня я был в Доме художника – договаривался о выставке. Посидим немного…
      Она усмехнулась:
      – Посидим – поокаем… У меня принцип – не связывать себя отношениями ни с потерпевшими, ни с подозреваемыми. Так что, извините, Константин, но Ваше предложение – неприемлемо.
      – Как хотите, Екатерина. Я не заставляю Вас приставать ко мне и лезть ко мне целоваться…
      – Ух, ты какой!.. А с чего это я должна вдруг полезть целоваться?
      – Мне приятно, что мы уже перешли на «ты», Катя! А целоваться?.. Я ведь – не гиббон какой-нибудь ужасный, хотя и не артист с голливудской улыбкой. Но приятная музыка и танец на двоих с бокалом вина – это релакс…
      – Так!.. Вы мне сейчас голову вскружите, а мне ещё на пару вызовов ехать… Пойдёмте, я повестку выпишу…
      Через 15 минут вся дежурная группа подалась к выходу. Екатерина остановилась и прошептала:
      – Возможно, я завтра позвоню, но не обещаю… Так как спать захочу после бессонной ночи!
      В ответ я ей губами прошептал:
      – Вот и выспишься здесь! Я буду охранять твой покой.
      …С утра я успел вставить новый замок. Надо всё-таки поставить металлическую дверь! Телефонный звонок, которого я уже и перестал ждать, раздался около 11 утра:
      – Константин? Вы не передумали?
      – Здравствуйте, Катюша! Я не передумал. Кровать для поспать уже приготовлена. Я мешать не буду.
      – Скоро буду! Кофе готовьте!.. – в трубку я услышал слова, сказанные в сторону: – Жень, ну не лезь, не твоё дело!.. – Потом уже явно ко мне: – Я этаж забыла… Голова гудит…
      – Одиннадцатый этаж. Третий подъезд. Бетонного семнадцатиэтажного дома... Код в подъезде – номер моей квартиры. Цветов не надо!
      – Ну, вааще!.. Всё, выезжаю!..
      Минут через сорок прозвонил домофон.
      – Катя?
      – Откуда ты узнал?
      – По голосу… и по топоту ног…
      – Жаль!..
      – Чего жаль?
      – Что у меня нет пистолета… Я бы тебя пристрелила чуть-чуть навсегда…
      – У меня есть из кожи пистолет – не украли пока… Заходите, товарищ Катенька!..
      …Услышав шум открывающегося лифта, я вышел в коридор и преподнёс девушке, прибывшей ко мне в гости, кожаную цветок-розочку розового цвета с зелёными кожаными листиками (у меня их несколько штук ещё лежат в старом советском потрёпанном чемоданчике).
      – Ой, какая прелесть! – Катюша чмокнула меня в щёчку. – Пройдёмте, гражданин, а то усну прямо здесь!
      – Кофе готов. Можешь – сейчас, можешь – когда поспишь…
      – Кость, а у вас горячую воду ещё не отключили? А то у нас вчера на две недели отключили. Душ хотелось бы принять после дежурства.
      – Недавно ещё была. – Я подержал её за руку, пока она снимала туфли. Тапочки сестры Лариски стояли уже наготове… – Кать, ты проходи на кухню или в спальню, а я гляну пока воду…
      Катя пошла в зал… Вода была на месте. «Кать, всё нормально, ещё не отключили! Я полотенце сейчас принесу, а шампунь и гель – увидишь на полке». Бегом я направился в спальню, где в комоде лежали несколько полотенец. Одно новое я берёг для Ираиды, но уже четыре года мы не виделись – она с мужем и детьми уехали в Сочи поднимать и расширять свой бизнес – открыли там Торговый Дом. Заглянув по дороге в зал, я Кати не увидел. На кухне её тоже не было. Дёрнул дверь в ванную – закрыта, значит, – там… Дверь тут же приоткрылась, и указательный пальчик поманил меня. Чтобы это могло означать? На всякий случай я положил на руку полотенце и стал прикрывать дверь, которая почти сразу отворилась, а из-за двери высунулось удивлённое лицо:
      – А кто мне шампунь будет держать?!..
      Вот так кренделя!
      – Катюш, я знаю, что такое бессонные ночи… Тебе поспать надо хотя бы часа три-четыре.
      – Костя, я сама знаю, что мне надо, – после недолгой паузы сказало Катюшкино лицо, высовывающееся как из-за кулис в театре. – Зря ты думаешь, что я смогу уснуть в совсем незнакомой мне квартире с находящимся рядом одиноким мужчиной… Ну, не совсем, конечно, незнакомой квартире…
      Улыбнувшись, я открыл дверь. Катя стояла уже без своей голубой кофточки, но в клетчатой юбке, прижав к телу полотенце, выше которого белели тоненькие бретельки. Кофточка, аккуратно сложенная, лежала на стиральной машинке, а поверх неё лежала розочка. На меня смотрели тревожно-вопросительно глаза чайного цвета. Вода уже заполняла ванну. Сделав два шага, я чуть ли не вплотную подошёл к Катерине:
      – Давай, подержу полотенце и шампунь. Не прогонишь?
      – Если не будешь приставать… обязательно прогоню! – хрипло ответила моя гостья.
      Такого волнения от предвкушения предстоящей близости с женщиной я уже не испытывал давно, пожалуй с первых встреч с Ираидой. Что-то в Катерине было такое, что отличало её от всех других моих женщин. А вот что – я пока не мог разобраться… Пальцами я нежно прижал её у плечевых оснований рук, и слегка поцеловал в брови.
      – Не прогоняй меня, я ещё пригожусь! – сипло произнёс мой голос.
      Полотенце упало нам на ноги, и тут же женские руки прижали мои бёдра к себе. Большими пальцами рук я спустил бретельки и стал гладить рубцы от бретелек на плечах, опускаясь всё ниже. Катерина задышала чаще, грудь стала вздыматься, пытаясь освободиться от чашечек. Но я не форсировал события. Какой-то инстинкт подсказывал мне, что не надо торопиться, что эта милая женщина сама решит, как быть дальше. Минуты две мы стояли, лишь поглаживая друг друга… И я почувствовал, что она созрела… Непроизвольный стон, вырвавшийся из приоткрытого рта, прозвучал как стартовый выстрел для обоих. Катя потянулась и слегка прихватила зубами мою губу. Цедя сквозь зубы, она произнесла:
      – Замок на юбке – сзади… Только не дёргай резко!..
      …Мы по очереди раздевали друг друга – вещь за вещью… Меня впервые в жизни раздевала женщина, перемежая каждую снятую вещь лёгким поцелуем. Ванна уже наполовину заполнилась. Я налил колпачок геля для ванной, образовавшего пену.
      – Катюш, залазь!
      – Ты – со мной!.. Буду мыть потерпевшего…
      – А я – тебя… Только – не царапайся, а то откушу что-нибудь!..
      – Ах, откусишь?!.. Ну и кусай, только – не больно!..
      – Я буду нежно кусать…
      Она уселась напротив меня. Катюшкина нога проскользнула между моих ног и пальчики ног стали аккуратно прикасаться ко мне.
      – Вот ты – какая?! Тогда – держись! Я начинаю мыть эти шаловливые ножки...
      …Шторку мы не задёргивали и на полу лопались большие кучки пены. Катюшка включила душ, чтобы смыть мыльную воду с тела и вдруг завизжала – оказалось, что горячую воду и у нас отключили… Наверное, слесарь подсматривал…
      Ополоснувшись ледяной водой, я растёр докрасна сначала Катюшу, а потом и своё тело.
      – Беги в спальню, а я кофе принесу.
      – Кофе уже не надо. Потом. Кость, а у тебя вино есть?
      – Нету! Вчера унесли… Но у меня есть бутылка коньяка. На шкафчик воры не догадались заглянуть. Будешь?
      – А давай!.. Напьюсь сейчас, что будешь делать с пьяной? – она с хитрецой посмотрела на меня.
      – Вытрезвитель вызову… Хотя вытрезвители уже ликвидировали… Да сам справлюсь!
      – И правильно! Обойдёмся без протоколов и свидетелей.
      Она, завернувшись в полотенце, пошлёпала в спальню, а я достал бутылку и протёр её от пыли. Этот коньяк «Ной» семилетней выдержки привёз мне два года назад Арик Маликян. Пригодился. Нарезав лимон – единственный оставшийся после посещения непрошенных гостей деликатес в доме, я понёс яства в спальню. Катюшка уже лежала, укрытая до подбородка махровой простынёй. На голове у неё был тюрбан, перекочевавший с тела (надо бы фен купить – мелькнула мысль). Глаза у Катюши уже закрывались.
      – Вот что, давай-ка – поспи! Всё остальное – потом. Часа через четыре я тебя разбужу.
      – Ты меня приятно разбудишь?
      – Конечно! Я так заору «рота, подъём!», что сон сразу как рукой снимет.
      Она сонно улыбнулась и тут же отключилась. Тихонечко поцеловав её в лоб, я ушёл в зал. У меня возникла идея, и я стал делать наброски будущей композиции… ещё через час я сбегал в соседний дом, где расположен магазин, и купил конфет, сыру, сливок… и фен.
      Около 16 часов дня я нырнул головой под одеяло и стал языком будить спящую женщину. Она выгнулась дугой и прижала мою голову к себе. А потом вдруг ойкнула:
      – Кость, а воды-то горячей нет…
      – Я нагрел кипятильником тазик – в  ванне стоит.
      – Тогда – ладно! Мне понравилось такое пробуждение! Продолжайте, товарищ потерпевший!..
      …Через какое-то время мы переместились на кухню. Коньяк рюмками мы не стали употреблять, лишь добавляя его в кофе. Катя сидела напротив в плавочках и бюстгальтере с тюрбаном на голове.
      – Катюш, я фен купил. Можешь волосы посушить. Сказали, что нормально сушит.
      – Костя, а у тебя халатика нету? А то в нижнем белье – как-то неприлично перед потерпевшим сидеть.
      – Согласен! Сними бельё. А халатика у меня нет. Можешь принести… если хочешь.
      Катюша посмотрела на меня задумчиво:
      – Я бы, может, и принесла, но… боюсь опять обжечься. Но с тобой, Костик, мне – хорошо… Даже очень хорошо!..
      – Катюш, я потому и сказал про халатик. Мне уже тридцать лет, пора решать семейный вопрос. Я не собираюсь тебя торопить, прекрасно понимая твои сомнения.
      – Ты мне делаешь предложение? Да, Костя?
      – Знаешь, я никому ни разу не делал предложений, и даже намёков не делал, хочешь – верь, а хочешь – не верь. У меня есть только два маленьких халатика для моих девочек…
      – А вот здесь – по подробней, пожалуйста!.. – подняла брови Катюша, с интересом ожидая моего пояснения.
      – Это – мои племяшки – Катрин и Марлен… – Катюша вспомнила, что я их упоминал при допросе, и переключилась на меня:
      – Костик (так Ираида меня называла), а что у тебя наколото на плече? Группа крови?
      – Ну да!
      – А это – инициалы девушки твоей? – Катюша отвела взгляд от левого предплечья, будто не хотела видеть три буквы «ВДВ».
      – Это я в армии наколол. А девушку звали – Воздушно-десантные Войска или Войска Дяди Васи.
      – Ты – десантник?
      – Было дело.
      – Не похож ты на тех десантников, что купаются в фонтанах Парка Горького.
      – Кать, так среди купающихся ты редко «афганцев» встретишь. И бутылки о свою голову они не разбивают.
      – Так ты, что – «афганец»?!
      – Было дело.
      Мы немного помолчали, прихлёбывая молчание из чашечек.
      – У меня двоюродный брат в 1987 году там погиб. Андрей Кравцов. Он тоже десантником был. Мы в соседних домах жили. Он на 8 лет меня был старше. Казался всегда таким взрослым. А сейчас я уже старше его, погибшего в 19 лет, на четыре года.
На глазах у Катюши показались слёзы. Я молчал.
      – Кость, ты налей по чуть-чуть – помянем погибших. У нас в отделе тоже есть погибшие ребята: кто в Чечне погиб, а кто – и здесь, в Москве – при исполнении… Вот жил человек, о чём-то мечтал, что-то делал, кого-то любил и его кто-то любил, а потом вдруг его не стало… и никогда уже не будет. Страшно это. Особенно, когда от тебя это не зависит.
      Я встал и молча влил в себя рюмку. Катюша тоже встала из-за стола, но, не выпив и половины, поперхнулась.
      – Из меня такой питок… Не умею я пить эту дрянь.
      – Не умеешь, и не начинай. Добавляй лишь в кофе по несколько капель для тонуса – этого достаточно. Женщины, ты же знаешь, быстро спиваются.
      – Ну, мне это не грозит… А ты про женщин откуда знаешь? Из телека-газет, или жил с такими?..
      – Упаси Бог, Катюш! На «ЗИЛе» насмотрелся…
      – У нас одна следовательница-майор попивает. Умница и работяга, но муж из-за работы и ушёл от неё, и она запила. За полгода в хронь превратилась – без 200 грамм уже ни одного дня не может – руки начинают трястись… тремор. Её держат потому, что сложные дела ведёт, допоздна засиживается, будто у неё двух детей нет… Всё надеются, что она прекратит. Только – вряд ли уже!.. Сама не хочет… Кстати, я вместо неё вчера дежурила… Могла и она к тебе на вызов приехать… Сейчас бы пил с ней на пару…
      –  Это – вряд ли! Я на женщин не падкий.
      – Да-а?!.. А кто меня к себе заманил? Раздел.. помыл… и удовлетворил?.. – глаза Катюши были серьёзны, несмотря на натянутую улыбку.
      – Кать, если бы у нас не появилась взаимная симпатия и влечение, то ты бы не приехала ко мне… Да и я не пригласил бы, будь ты хоть трижды красавица и дважды умница.
      – Странно, почему это: красавица  – трижды, а умница –  лишь дважды? Я, что – такая уродина?!.. – Катюшка сделала обиженное лицо.
      – Был бы я в два раза умнее, то сначала бы подумал, а потом бы сказал, что… не трижды, а – четырежды…
      – Гражданин Жданов, я сейчас Вас арестую за… за…
      – Уничтожение памятников исторического наследия? – вставил я, смеясь.
      Катюша выскочила из-за стола, обежала стол и обхватила меня рукой, прижав голову к своей груди. Чуть не задушила… Я ловко высвободился от захвата и усадил её к себе на колени.
      – Гражданин следователь, нельзя душить потерпевших!
      – А целовать их можно?
      – Что значит – можно?! Меня – нужно!.. Других – нет!
      Минуты три мы нежно целовали друг друга.
      – Костя, я чувствую, что ты готов повторить… Так приятно на тебе сидеть!
      – Неужели интересней, чем на тебе лежать?
      – Конечно! Но ты же – глупый, поэтому ничего не понимаешь… Я с тебя сейчас не слезу, – её слова защекотали мне шею.
      …Из ванной Катя вышла после меня.
      – Я вот что подумала: почему именно к тебе залезли, а не к соседям? Может – по чьей-то наводке?
      – Не думаю. Конкурентов в Москве у меня почти нет. Дверь у меня хлипкая и замок – допотопный, потому и залезли. Надо металлическую поставить. Вон, к соседям тоже пытались, вроде, залезть – замок поцарапан.
      – А ты откуда знаешь?
      – Утром заметил, пока у себя замок менял. У меня глаз ведь, как у художника.
      – А наши вчера ничего не заметили… Устали за день. Надо будет сюда опергруппу с криминалистом высылать… А жаль, что у тебя похищенное только на словах в протоколе записано.
      – Ну, почему? Я вашему оперу вчера сказал, что у меня цветные фотографии есть всех изделий – порт-фолио для выставки готовил, но он как-то – мимо ушей…– я принёс ей фотоальбом.
      – Ой, там не опер, а – недоразумение. Случайный временный человек в милиции. Дальний родственник одной шишки из оперативников Южного округа. Потому и не выгнали до сих пор. Давай мне фотографии, я внесу их в дело.
      – Кать, такие изделия, как мои, только на Арбате сбыть можно, либо на «Вернисаже» в Измайлово. Или – в другом городе.
      – Разошлю ориентировки утром. Ладно, Костик, поеду я домой, надо переодеться, а то завтра – на работу. Жду тебя в 11 часов в своём кабинете на втором этаже.
      – Евгению –  привет от меня!
      – Какому? Ах, Женьке?! Так это – она, а не он, – рассмеялась Катя. – Приревновал, значит? – она как бы осуждающе покачала своей короткой каштановой стрижкой.
      – Было дело.
      – Нет уж, не буду я ей ничего от тебя передавать! Обойдётся. А то ещё уведёт. Она не любит холостых мужчин надолго оставлять без себя. Предупреждаю: я тоже ревнивая!..
      – Ревнивая, а ты когда ко мне придёшь ещё? Вдруг в кабинете некогда будет спросить…
      – Скоро!.. Костик, мне было хорошо с тобой. Я хотя и хочу сильно спать, но с тобой бы ещё отдохнула. Домой надо, а то родители, наверное, волнуются. Я розочку заберу?
      Согласно кивнув, я глазами показал ей «да»… Катя ушла, а я прилёг в восемь вечера на кровать, да так и проснулся лишь утром. Мне снились то Катюша, то Ираида, то обе сразу. Они даже чем-то похожи внешне, но – не темпераментом. Ираида, несмотря на возраст, – более энергичная и активная, Катюшу надо заводить, и она больше любит ласки, а Ираида – ласкать. Нет, за один день рано делать сравнение, тем более, что Катюша – не выспавшаяся толком… А как не сравнивать? Все мы – живые люди. Возможно, и у меня есть какие-то большие минусы, о которых я пока не знаю.
      …На следующий день в назначенное время я уже сидел в кабинете следователя. Катюша было в милицейской форме, которая ей шла. Напротив неё сидела смазливая, постарше года на три-четыре, капитан Женя, пожиравшая меня глазами. Я сидел к ней боком и старался пореже оборачиваться к ней на её высказывания… Катя закончила писать в нужных ей бумагах моего дела, в которых я расписался.
      – А Вы, гражданин Жданов, оказались правы: Ваши соседи вчера вечером не смогли открыть входную дверь, в замке застрял сломанный ключ. К Вам тоже звонили оперативные работники, но Вас, наверное, не было вечером дома. У невесты своей были?
      – У меня нет пока невесты. Я дома был весь вечер – спал, как убитый, почему-то, и не слышал никаких звонков.
      Катя, глядя в папку с документами, слегка улыбнулась.
      – Если у следствия появится что-то новое или у нас возникнут к Вам вопросы  - я Вам сообщу. Ориентировку с Вашими фотографиями мы уже разослали по райотделам, – тут она придвинула мне так, чтобы это не заметила Женя, маленький листочек с запиской. Я прочитал: «Сегодня – в 20 часов?»
      –Вот и хорошо! Буду ждать Вашего звонка! – я встал и вышел из кабинета, не закрыв до конца дверь, из которой тут же до меня донёсся громкий шёпот:
      – Катька, не будь дурой! Такой мужчина! Жаль, что не ко мне дело попало!.. – я улыбнулся и поехал по своим делам в Дом художника.
      Возвращаясь домой, я купил в магазине одежды комплект из махрового халатика, полотенца и тапочек. Уже возле своего дома зашёл в гастроном и купил свежих продуктов, в том числе и бутылочку вина для Катюшки. Сам вино я не пью; употребляю только при приездах на Кавказ. Домой я двинулся с тремя толстыми пакетами в обоих руках. Выйдя на улицу, я краем глаза заметил, что ко мне направился от стоящего в некотором отдалении пьяный мужик (сейчас «третьим» приглашать начнёт).
      – Парень, купи интересную вещицу. Не задорого отдам. Жена попросила продать, зарплату задерживают опять, – и в его трясущейся руке я увидел солдатика из кожи. Из моей коллекции, посвящённой афганской войне!
      – Ух, ты! И правда – интересная штучка! Кожаная, что ли? И сколько?
      Надо срочно что-то придумать и потянуть время, вдруг милиционер появится.
      – Кожа, я пробовал поджигать («прокололся» с женой ханурик). За сто пятьдесят рубликов отдам. Стоит – триста пятьдесят семь (Пентюх, такая эксклюзивная вещь стоит около тысячи – месячный оклад следователя!).
      Сделав вид, что рассматриваю солдатика, я два раза специально украдкой оглянулся, показывая, что понимаю, как она у него могла оказаться, но не желаю, якобы, попадаться (милиционеров никаких не было видно. Ну да, иначе эти ханурики здесь не торчали бы!). Задержать их я бы смог и сам, но для этого мне пришлось бы бросать свои покупки, которых ждёт неизвестная судьба, как беспризорных.
      – Подожди! Я сфоткаю! У меня фотик с собой есть. А денег уже нету, но я схожу домой и принесу. А ещё есть что-нибудь, или одна штучка?
      – Есть с собой три штучки… но там – барахло какое-то (Дебил, то «барахло» стоит ещё дороже!).
      Как хорошо, что я всегда вожу с собой фотоаппарат-мыльницу. Она нужна мне постоянно – делаю разные снимки всего, что мне понравится, чтобы потом создавать композиции.
      Я сфотографировал солдатика, а потом попросил ханурика вытянуть руку и держать солдатика, объяснив, что так ракурс очень хороший.
      – Ребят, я щас на компьютере жене покажу – сразу денег даст. В-общем так! Никому не продавайте. Все четыре штучки я куплю за четыреста.
      – Не-е, за шестьсот; и так задёшево сдаём!
      – Мужики, пятьсот – и не больше. Их никуда не приспособишь, а на подарки – они в самый раз. Но это и так дорогие подарки. Кому они нужны?! Тебе нужны?!
      – На хрена они мне?! Давай, только не долго. Если через полчаса не придёшь, я продам.
      – Буду через полчаса или пораньше. Стойте здесь!
      Я заторопился домой. Эх, пора уже мобильный телефон покупать!.. Из дома я сразу позвонил Катюше, но её не оказалось на месте. Трубку взяла соседка Евгения. Я быстро обрисовал ситуацию, и сказал, что иду к ним, иначе – скроются, хотя я их обоих сфотографировал, но это ещё надо их найти, да и доказать потом труднее будет). Евгения сказала, что сейчас постарается выслать группу захвата, а меня попросила потянуть время, но самому их не задерживать, чтобы мне потом не предъявили обвинение за превышение необходимой обороны.
      Выйдя на улицу, я появился у магазина. Ханурики были на месте. Я сделал вид, что у меня развязались кроссовки. Время работает на нас… Оба ханурика в нетерпении направились ко мне.
      – Ну, чё? Согласна жена?
      – Согласна, но за триста пятьдесят!
      – Во, бабы! Все одинаковые, шалавы!.. Парень, бери за пятьсот и разбегаемся!..
      Увидев подъезжающую милицейскую машину за их спинами, я сделал вид, что полез за кошельком. Глаза у мужичков радостно загорелись. Один аж притоптывать начал. И тут за их спинами возникли два милиционера: лейтенант и сержант.
      – Шлынов, ты опять продаёшь что-то?
      –  Ой! – предлагавший мне краденое Шлынов аж присел от неожиданности. – Товарищ лейтенант, я ничего не продаю. Прошу на пиво у почтенного господина.
      – Выворачивай карманы. И ты, Сизов, –  тоже, – обратился лейтенант ко второму.
      В это время к нам подошла Евгения в милицейской форме с фотоаппаратом в руках. С нею подошли двое женщин – понятые. Из карманов хануриков были вытащены шесть моих фигурок. Евгения быстро всё фотографировала.
      – Гражданин участковый, я – ни при чём, – заныл Сизов, – я только помогал сбывать ему.
      –  В отделе разберёмся.  – Тут участковый повернулся ко мне: – Вам придётся тоже проехать в отдел. Я – участковый инспектор лейтенант Боровиков.
      Евгения мне подмигнула как старому знакомому. Мы пошли к машине. Задержанных посадили в задний отсек машины – «кандейку». Евгения полезла садиться в УАЗик раньше меня, и успела сверкнуть перед моим лицом своими плавочками в заднем разрезе форменной юбки. Места мне оставила не очень много. Я понял уловку хитрой бестии… Всю дорогу она прижималась бедром к моей ноге. Мне приходилось делать вид, что я этого не замечаю. Уфф! Доехали!.. Катя оказалась в кабинете. Как я узнал позже – она выходила в туалет, когда я позвонил, а Евгения ей так ничего и не сказала и даже записку не оставила.
      …В конечном итоге, на сегодня у нас с Катюшей встреча сорвалась, так как ей пришлось допрашивать задержанных, с которыми одновременно работали и оперативные работники, отрабатывая их на причастность и к другим квартирным кражам… Катюша мне пододвинула ту же саму записку с припиской слова «завтра». Я незаметно ей кивнул. Евгения вышла из кабинета, когда я стал прощаться со своим следователем. Катя подскочила ко мне и поцеловала меня быстро в губы:
      – Хочу тебя, Костик! Завтра буду изнывать, пока не закончится рабочий день… Хоть бы никого больше не задержали!..
      На лестнице меня окликнула стоящая с сигаретой этажом выше Евгения. Ноги её ничуть не стеснялись меня.
      –  Константин, Вы бы не хотели отметить нашу совместную операцию?
      – Извините, Евгения, я к своей невесте спешу. Надо обрадовать её.
      Лицо у Евгении разочарованно вытянулось:
      – Невеста – это замечательно! А вчера говорили, что нет невесты… Хотя Вы – свободный от семейных уз… И всё же – жаль! Посидели бы, поговорили бы о жизни без ушей и глаз… Если будет грустно, то Вы заходите, или звоните – рабочий телефон знаете…
      Я кивнул и стал спускаться, заметив, как эта красивая молодая женщина со злостью загасила о пепельницу половину сигареты. Не дай Бог попасться к такой злючке в руки!.. Почему-то мне стало неуютно…
      …В двенадцатом часу ночи меня разбудил телефонный звонок. На автоматическом определителе номеров высветился незнакомый номер. Я поднял трубку.
      – Это – я, – узнал я шёпот Катюшки. – Кость, я вот что спросить хочу: к какой ты невесте сегодня торопился? Мне Женька рассказала. Говорит, что ты – гад такой, сначала под юбку ей в машине залез, а когда она тебя ударила по рукам – обиделся. В коридоре приглашал её куда-то в ресторан, по твоим словам, загладить нанесённое ей оскорбление…
      У меня не нашлось слов от такого потока лжи. Единственное, что я смог произнести:
      – Катюш, у меня даже в мыслях не было подобного. Ты переверни всё с точностью до наоборот, и получишь истинную картину. Я – в шоке. А невеста – это отмазка, чтобы Женя не приставала.
      – Ну, что-то подобное я и предполагала… Знаешь, уснуть не могу из-за её слов.
      – Так надо было ко мне прийти…
      – Да я поздно закончила. Полдесятого только домой добрела…
      – Я бы и в позднее время тебя впустил бы!
      – Прямо сейчас хочу!.. Но родители сейчас не выпускают меня поздно. Переживают за меня… после развода… Кость, ты меня слышишь?
      – Слышу.
      – Я тебя сейчас представила и… В общем, завтра буду обязательно! Спокойной тебе ночи! Ты уже спал?
      – Было дело. Спокойной ночи, Катюш! Набирайся сил на завтрашнюю ночь!
      – Кость, ты меня на всю ночь хочешь оставить?
      – А ты до «Спокойной ночи, малыши» хотела уйти?
      – Думала, часов до десяти хотя бы побыть…
      – От меня так быстро не отделаетесь, товарищ следователь!..
      Она тихо рассмеялась в трубку.
      – Целую тебя… везде!..
      В трубке раздались короткие звонки. Я записал номер на АОНе: «Катюша Привалова». Теперь можно поспать! Ну и стерва же, эта Женька! Надо от неё подальше держаться, чтобы не давать ей никакого повода для провокаций.
      …Следующие вечер и половина ночи пролетели как в сладком тумане. Утром, уходя на работу, Катюшка счастливо сказала, что чувствует себя так, будто я ещё нахожусь в ней. Это было отличной оценкой моих мужских способностей.
      …В течение двух месяцев Катюша приходила ко мне по вечерам через два вечера на третий, если не выпадало дежурств, и оставалась до утра. А потом осталась навсегда… Через год с небольшим, осенью 2000 года, у нас родился сын Тимофей. Катерина просидела с ним в декретном отпуске год и три месяца, а потом вышла на работу, т.к. уже не могла сидеть дома. Моих заработков нам хватало с лихвой, но я понимал Катюшу, что ей, привыкшей к обществу, скучно заниматься изо дня в день одним и тем же. Тимофея мы определили в коммерческий детский сад. У нас появилась машина «Мицубиси», которой управляла Катюша. У меня прав не было, да я и не хотел учиться в автошколе из-за того, что мои мысли постоянно отвлекаются, и за рулём я не смогу сосредоточиться на своей любимой работе. Мои изделия стали выставляться в разных городах страны и бывшего СНГ, и я потихоньку получал известность. Дома появился компьютер. Мы обзавелись мобильными телефонами. Жизнь наладилась…
      Работавшая с Катюшей в одном кабинете Евгения, ушла на повышение, удачно выйдя замуж за какого-то бизнесмена. Катя намекнула, что устроиться на вышестоящую должность Женьке помогли большие деньги. Я в этом не понимал ничего, хотя слышал, что какие-то места на государственных постах продаются и покупаются. Но чтобы в милиции – это было мне не понять!..
      Тимофей наш уже перешёл в третий класс, и Катюша получила звание подполковника. Два года назад её назначили начальником следственного отдела в одном из Округов. Без взяток! На работе жену ценили как специалиста. Но вот домой после этого она стала возвращаться лишь под самый вечер, и зачастую от неё пахло алкоголем. Я пытался её увещевать, но напрасно. Утром она клялась, что такое больше не повториться, но и отказаться было нельзя, так как было много начальства на банкете, на дне рождения, на обмывании очередного звания кому-то, на проводах на пенсию, на получении кем-то новой должности, на «вливании»и в коллектив, на «сливании» из коллектива… Не участвовать в коллективных мероприятиях, по словам Катюши, было невозможно… А в последние полгода я заметил, что она стала выпивать и дома. У неё были везде рассованы маленькие бутылочки коньяка. Самым страшным было то, что Катерина стала ездить иногда в нетрезвом виде с работы домой. Супружеские обязанности со стороны Катюши прекратились во всех направлениях: спать она перешла в Тимошину комнату; готовка пищи легла на мои плечи… Моя жена «уставала на работе как собака»…
      Ни верить, ни даже думать о том, что у моей супруги кто-то появился, совершенно не хотелось, но косвенные предпосылки для этого постоянно появлялись: то кто-то на работе вдруг подарит ей дорогие, но безвкусные золотые серьги, то подвеску, то сумочку из крокодиловой кожи… Один раз я заметил у неё в портмоне и пачку долларовых купюр, происхождение которых она толком не смогла объяснить. У нас начались ссоры и скандалы со слезами и клятвами. Тимофей был на моей стороне – сказалось  моё воспитание. В последние годы свою мать Тимофей почти не видел. Воспитанием сына и его обучением занимался только я. Екатерина ни разу не бывала в школе, кроме 1 сентября, когда он пошёл в первый класс. Даже школьную форму мы с Тимофеем вдвоём ездили покупать.
      Моя жена спивалась, и спивалась не постепенно, а по нарастающей, и я ничего не мог с этим поделать. Наши ссоры продолжались. Родители Катерине – не указ. Более того, Катерина рассорилась с моей сестрой Ларисой и моими племянницами-студентками, Катькой и Машкой, которые перестали к нам ездить совсем; я теперь мог видеть своих родственников только на днях их рождений, когда ездил к ним с Тимофеем, или на даче у сестры. Мне такая жизнь надоела, в связи с чем я и вынужден был сделать ей последнее предупреждение, поставив ультиматум – или она продолжает выпивать, или мы расстаёмся. Ровно месяц Екатерина не пила. Мы с Тимофеем, как и наши родители, тихо радовались положительным переменам, боясь спугнуть возвращающееся в дом счастье…
      4 ноября 2009 года Тимофею Константиновичу исполнилось 9 лет. День рождения сына всегда выпадает на каникулы. Пока мама была на работе (она сказала, что постарается вернуться сегодня пораньше), мы съездили с утра в палеонтологический музей, после чего побывали в который раз в зоопарке, а потом, по дороге домой заскочили Торговый центр на Варшавке поиграть на аттракционах. Точнее, играл там только Тимофей, а я его ждал. Мы здесь были уже в третий раз, и  этот игровой зал очень нравился сыну. Захотелось курить, и я вышел на улицу. Было довольно холодно и ветрено. Зайдя за колонну, чтобы ветер не гасил пламя зажигалки, я прикурил и затянулся. Курить я начал два года назад. Успокаивало. А может, и самообман это, но, действительно, после курения я немного успокаивался. На день мне хватало пол-пачки. А вот Екатерине и пачки не хватало. Стаж курения у неё гораздо больше моего; она начала курить почти сразу после выхода на работу из декретного отпуска. Стоя за колонной, я задумался о нашей с Катериной жизни-жестянке. И вдруг почувствовал, как меня кто-то тронул сзади за локоть. Боже, Ираида!
      – Привет! Думаю: ты или – не ты? Рада видеть тебя!
      – Здравствуй, Ираида! Я тоже рад тебя видеть!
      – Ты чего такой серьёзный? Будто мировые проблемы решаешь…
      – Хуже! Семейные…
      – Ты женился?
      – Десять лет летом было.
      – Да ты что? И дети есть? С ними пришёл?
      – Сын. Сегодня ему – девять. Оставил в игровом зале.
      – Я тебя там и заприметила, но не сразу была уверена, что это – именно ты. А жена где?
      – На работе. У тебя-то как, Ирид, дела?
      – Как сажа бела. Костик, Бегемотика моего я пять лет назад схоронила; убили его в Краснодарском крае. Куда-то не туда, говорят, полез. Я его предупреждала, чтобы не лез в другие сферы… В-общем, вдовая я. Детей недавно поженила и вернулась сюда, в Москву. Бизнес мужа частично в Сочи продала. Дети там жить остались. У всех – квартиры. Я уже – бабушка, внучок есть. Читала о твоих успехах в интернете. Молодец! А этот Центр – наполовину мой, а наполовину – бывшего напарника мужа. Не хочешь посидеть в моём кабинете? Кофе, коньячок или виски?..
      – Ирид, спасибо, но у меня – сын!
      – Костик, я тебе визитку сейчас принесу, ты не уходи из игрового зала. У тебя семейные проблемы настолько серьёзные?
      – Пока, вроде, заморозились проблемы… Не знаю, надолго ли?..
      – Ну, не хочешь, и не говори! Правильно, Костик! А я тебя постоянно вспоминала. Не было у меня лучше любовника за все мои 45 лет.
      Я улыбнулся. На душе посветлело. Не часто за последние годы меня так радовали известия от посторонних людей. Посторонних ли?!..
      – Ирид, а выглядишь – лет на 35! Знойная женщина!..
      – Это – ботакс, – увидев моё недоумение, она рассмеялась, – Костик, это – уколы такие специальные, подкожные инъекции. У некоторых, говорят, неудачно проходит процедура… Противопоказаний много. Спасибо тебе за комплимент!
      Поднявшись с ней на служебном лифте на третий этаж, мы вышли в игровом зале.
      – Я – за визиткой... Кстати, на дни рождений организаторы аттракционов в этом зале делают скидки. Сейчас узнаю у администратора, что и как... Как же я рада тебя видеть, милый ты мой!
      Ираида ушла. Меня так уже давно никто не называл. С Катюшей наши отношения сошли на нет, когда она пошла на повышение. Я для неё вообще стал обезличенным человеком: «ты; отец; Жданов», вот и все обращения ко мне… Я наблюдал за игрой Тимофея, проходящего всё более сложные уровни. Мне и одного, наверное, не одолеть… Незаметно подошла Ираида:
      – Держи! – подала она свою визитку. – Этот – твой? На тебя сильно похож! Как зовут?
      – Тима. Тимофей.
      – Тимофей Константинович… Ох, девки точно будут бегать за ним, как за папашей. Признавайся, бегали после моего отъезда?
      – Было дело, – засмущался я. – Да уже давно остепенился. Верен жене.
      – Жена – тоже из творческих? Или где-то работает?
      – В следственном комитете. Начальник отдела. Подполковник.
      – Ого! Высоко шагнула!.. Молодец! А к нам сюда тоже одна следовательница наведывается уже года полтора. Часто с мужем-банкиром приезжает. Говорят, он её за деньги и пристроил, да и себе «крышу» обеспечил. Да вот и они на стоянку пошли. Домой поедут. Что-то раненько она сегодня!..
      Я глянул в сторону, куда кивнула Ираида, и обомлел. Повиснув на руке мужчины с лицом, похожим на жабу, и заглядывая со смехом ему в глаза, шла Екатерина – моя жена и мать нашего сына Тимофея. Я такой весёлой её уже давно не видел. Пол стал уходить из-под моих ног, но я взял себя в руки. Ираида продолжала комментировать:
      – Это – Привалов. Сколотил в конце 90-х какой-то тёмный капитал. Никто не знает, откуда он поднялся, но все говорят о «грязных приваловских миллионах». Детей у них, похоже, нет. Но она ему не верна. Раз пять я видела её с разными мужчинами. Упивалась в дупель и кричала: «А теперь – в номера!.. Исполняю любые желания!..» Вот тебе и следователь!.. Правда, я слышала, что она толковая в своём деле.
      Я стоял как каменный. Хорошо, что полутемнота игрового зала скрывала мою пунцовость. Мне было стыдно и за Катю, и за нас с Тимошкой. Тимофей обернулся к нам, улыбнулся приветливо Ираиде:
      – Здравствуйте! Пап, я дошёл до восьмого уровня!.. Ой, а вон – мама уходит… с дядей.
      – Да, Тима, это – наша мама со своим шефом.
      – Пап, пошли к маме!..
      – Тимош, она нас немного подождёт. Сказала, что очень хочет познакомить меня с этим дядей.
      Ираида ахнула и, извиняясь, зашептала:
      – Костик, прости! Я тут по-бабьи наплела сплетен. Даже и не сообразила… Слушай, так она ведь – Жданова, а я и не связала с тобой ни разу, думала – однофамильцы…
      – Ты ведь знаешь, где она ставит машину?
      – Не ходи! Они будут долго там сидеть…
      – Говори, или я сам прослежу…
      – Костик!.. – увидев моё лицо, она тихо сказала: – В нижнем ярусе парковки, там справа, за шлагбаумом –  ВИП-места …
      – И как долго они обычно «сидят» в машине?
      – Минут по 25-30… Костик, не ходи!
      – Ираида Андреевна, всё будет нормально, без эксцессов и мордобитий, не переживайте! До свидания! Пошли, Тимофей!..
      Мы двинулись к лестнице.
      – Пап, а кто эта тётя?
      – Она – директор всего этого здания. Узнала, что у тебя сегодня день рождения, и собиралась скидку нам на твои аттракционы сделать, но ты захотел к маме…
      – Эх, жалко! Да я бы ещё поиграл, но мама уедет…
      – Думаю, она нас дождётся. Тим, я к машине первым подойду, а потом уже и ты, ладно? Досчитай до ста и подходи…
      – Интересно, какой подарок мама мне приготовила?
      – Без понятия, сын…
      Идти к машине мне совершенно не хотелось. Какая-то душевная пустота и апатия тормозили мои шаги, но Тимофей тянул за руку к матери. Да, надо всё же заканчивать с этой тягомотиной! Пора рубить узлы!.. На парковке я  увидел шатающуюся машину. Недобро усмехнувшись, я достал мобильный телефон, включил видеорежим, а Тимофею показал, чтобы он остановился. К машине я подошёл с задней стороны, дёрнул дверцу водителя, но водительское кресло оказалось пустым. Затемнённые боковые стёкла автомобиля не позволили мне сразу увидеть, что водительское место пустует. Вслед за камерой я просунулся в салон. «Голубки» сидели на заднем сиденье, а жабообразный Привалов, сжимал оголённую грудь моей жены. В глазах Екатерины заметались и досада и ужас. «Жаба» самодовольно и нагло спросила вымазанным помадой моей жены ртом:
      – Ты чё, хамло, к нам – без стуку, без спросу? Или по ушам давно не получал?!
      – Извините, у Вас ширинка расстегнулась! Вы бы не хотели застегнуться?
      – Я тебе щас рога поотшибаю, чудовище!..
       – Рога?!.. Давно надо бы поотшибать. Да ведь я не даюсь, почему-то! Вылазь, Жаба!..
      – Слышь, ты, чучело, если я сейчас вылезу, то размажу тебя по полу, слизняк!
      Катерина дёргала за руку «Жабу», но он горячился… Я схватил его за ноздри и резко дернул к себе; Привалов ударился лбом о подголовник и зарычал от боли в носу и непонятных пока для него моих действий.
      – Артём, это – мой муж. Костя, не бей его, тебя же посадят!
      – Неужели?! Уж не ты ли посадишь? Это – твой первый муж?
      Моя жена затравленно закивала головой, застёгивая рубашку и кофту. Вытащив, ставшие мокрыми, пальцы из жабьего носа, я вытер их о его кремовый пиджак. «Жаба» глядел на меня непонимающими глазами, в которых показались слёзы от болезненного захвата ноздрей.
      В это время к машине подошёл Тимофей и открыл переднюю пассажирскую дверь.
      – Мам, а мы вас видели с папой… Здравствуйте! – приветливо поздоровался с «Жабой» Тимоша. – Мам, а у дяди из носа кровь идёт.
      – Я понял, что ты сегодня не собиралась домой поздравить сына. Тебе с этим хмырём гораздо интереснее. Тима, закрой дверь, я пару слов скажу маме с дядей.
      Тимофей посмотрел на меня, улыбнулся и весело хлопнул дверью.
      – У меня есть куча записей, как ты тут, в этом Центре, веселишься, в том числе и с другими мужичками… И выкрики твои пьяные записаны про поездку в номера и удовлетворение всех их прихотей. Ой, Жаба, у тебя тоже рога полезли…
      – Каких ещё мужиков?! – Привалов резко повернулся к Катерине.  – Ты же говорила, что кроме меня – ни с кем?..
      – Я тоже долго не хотел верить… Увы!.. Катя, на вынос твоих шмоток из квартиры даю неделю! Можешь вернуться к родителям, если они захотят тебя видеть… А я тебя, потаскуху, больше видеть не хочу.
      – Артём, это – не то, что ты думаешь, это – сослуживцы… Жданов, ну, и сволочь же ты!..
      – Катюша, если бы не Тимошка, то вас бы обоих обнаружили в машине отравленными угарным газом… А сегодняшняя видеозапись будет доказательством в суде, если ты вдруг начнёшь выпендриваться и подключать свои связи… Могу приобщить и все другие, – блефовал я.
      – Вот как с таким жить, Артём?!.. Я же тебе говорила…
      Я вылез из машины… Пусть сами разбираются между собой. Подошёл Тимофей:
      – Пап, вы с мамой расходиться будете?
      Я потрепал его по голове. Ребёнок ещё, но уже всё понимает!.. Мы с ним двинулись к стеклянной двери на выход. Сзади раздался крик Екатерины:
      – Тима, сынок, я же подарок тебе купила!..
      Тимофей, оглянувшись, презрительно на неё посмотрел:
      – Мам, оставь его себе… или этому дяде отдай, Тёмочке своему. Мне от тебя уже ничего не нужно! – Сын дёрнул меня за руку: – Чего стоишь?! Пошли! Мы ей – чужие!..
      Комок в моём пересохшем горле не позволил мне и слова сказать. Я лишь промычал что-то нечленораздельное, и крепко сжал маленькую ручку сына. Краем глаза я заметил юркнувшую за один из многочисленных столбов на парковке Ираиду.
      – Тима, Тим!.. Ну, прости меня!..
      Тимофей хмуро, но решительно вёл меня к двери… И только на улице, когда я прикурил, сын заговорил:
      – Пап, я всё слышал, что та тётя-директор говорила… А мама давно с этим дядькой перезванивается. Я слышал несколько раз. А один раз она отругала меня, когда я упрашивал её не звонить этому Тёмочке…
      Мы сели в троллейбус.
      – Пап, ты не горюй! Я тебя люблю! С мамой я не буду жить. Не повезло нам с мамой! Так и бабушки с дедушками говорят…
      Мне приходилось лишь вздыхать и согласно кивать головой. Слова не хотели покидать мою душу.
      – Пап, а почему она его полюбила? Он же – толстый, некрасивый, как жаба!.. А она целовала его…
      – Сын, она не его самого полюбила, а его кошелёк. Некоторые люди за большие деньги и родителей, и детей своих, и Родину свою продадут… Сложно это, сынок!
     – Да я всё понимаю, не маленький уже! В нашем классе у многих родители разводятся. Любовь, это же когда двое любят друг друга… без денег… Пап, тяжело нам, мужчинам! Мне тоже одна девочка из параллельного класса нравится, но она подарки сильно любит. Ничего у меня с ней не получится! – Тимофей по-взрослому вздохнул.
      От его слов мне хотелось плакать навзрыд, и я еле сдерживал подступающие слёзы. Все говорят, что он – вылитый я в детстве, но я видел в нём много знакомых мне до мелочей Катюшкиных черт… из тех времён, когда у нас ещё всё было замечательно.
      …На развод подала Екатерина, и нас развели уже через неделю тихо и буднично. Уже через месяц бывшая жена позвонила мне и пьяненьким голосом пригласила на свою свадьбу. Я ответил, что приду с удовольствием и ещё раз оттаскаю за нос её нового старого жабоеда. Она помолчала в трубку, а потом уже более трезвым голосом сказала:
      – Я была бы рада, но ведь ты не придёшь!..
      – Живите без нашего участия! Хрен вам в руки!..
      – Костик, я к фамилии Жданова через тире добавлю Привалова. Так надо. Я тебя всегда с теплотой вспоминаю. Досталось же тебе со мной!.. Я сейчас не пьяная; наглоталась таблеток от бессонницы… Всю жизнь себе испортила… Костик, передашь от меня Тимоше подарок к Новому году? Он на мои звонки и СМСки не отвечает.
      – Пусть кто-нибудь мне привезёт. С тобой я встречаться не хочу.
      …Нераспечатанный подарок из рук сына полетел в мусоропровод… По форме и объёму было похоже, что там, в красиво упакованной коробке, находился телефон или смартфон… После развода родителей наш сын не замкнулся и не расстраивался. Во всяком случае, я этого особо не замечал. Что было у него на душе на самом деле, знал только он сам. Но когда я вдруг задумывался надолго о чём-то, сын подходил ко мне, трогал за руку и, улыбаясь, глазами говорил, мол, всё будет хорошо! Кто из нас больше переживал – это ещё вопрос.
      После Нового года я записал Тимошку на курсы английского языка. У него появилась идея-фикс стать военным переводчиком. Откуда он узнал об этой профессии – не пойму, но подозреваю, что из интернета, в который я запрещаю ему заходить. Если бы из телевизора, или от приятелей, то он бы так сразу и сказал. Но английский ему всегда пригодится. Пусть учит! Парень он способный, в отличниках ходит. А тут ещё захотел научиться у меня варить супы и жарить мясо, рыбу… Получается у пацана. Не пропадём!
      В июле моя племянница Марлен-Машка собралась ехать вожатой в детский лагерь в Туапсе от своего педагогического колледжа на практику, и сказала, что может записать в свой отряд и Тимофея. Мы купили ещё в начале июня ему путёвку, и Тимошка предвкушал радость поездки. Раньше он бывал на море, но уже давно – ещё до школы; мы дважды ездили в Крым и в Сухуми к моим однополчанам. Тимошке тогда было 3 и 5 лет, и он уже плохо помнил те поездки. Пусть едет! Машка обещала присмотреть за кузеном.
      Ираиды в Москве уже не было. Несколько раз мы встречались в её офисе или у неё в трёхкомнатной квартире, где она проживала одна. На Новый год она уезжала к детям в Сочи, а в конце апреля вновь уехала в связи с рождением внука от дочери, да там и зависла. Её звонок меня несколько расстроил: «Костик, тут такое дело… В-общем, мы наверное не скоро увидимся. Я, кажется, выхожу замуж. Он – из Краснодара, милицейская шишка… Втюрился в меня. Вроде, нормальный мужчина… Тоже – вдовец… Костик, я тебе желаю всего самого-самого!.. Ты ещё найдёшь своё счастье, а мы с тобой всё равно не сойдёмся ведь… Ты не сойдёшься… Но я тебя никогда не забуду, Костик, милый мой мальчик!..»
      Понимая правоту её слов, я всё же чуть не ляпнул: «Хр… Флаг вам в руки!», но лишь сказал одно слово: «Поздравляю!» Первую неделю после этого звонка было тяжело на душе: «Все меня бросают. Что я за мужик такой, ненужный женщинам, которые меня, вроде, любят и которые ко мне неравнодушны?!..» Тут ещё и Тимошка выдал:
      – Пап, а я вчера маму видел. Она за нами смотрела из-за дерева. Я тебе не стал говорить, а то ты и так грустный. Пап, давай, как мужчины взрослые поговорим?
      Я с интересом глянул на сына и согласно кивнул.
      – Пап, я маму простил в «Прощённое воскресенье». И хочу, чтобы у неё всё было хорошо! Но не с нами. С нами ей уже хорошо не будет. И нам с ней уже не будет хорошо. Мы с тобой не пропадём, да, пап?
      – Не пропадём, сын! Мы – сильные духом и телом, – я обнял этого юного философа. В моей груди разлилось тепло.
      – Пап, мы с пацанами говорили… В-общем, ты меня не ругай только, но я скажу, что тебе, как и всем одиноким мужчинам, нужна женщина, жена. Не смотри на меня так, я – уже давно не маленький… И мне тоже нужна будет жена, когда я вырасту… Только я пока стесняюсь девчонок… Пап, а почему девчонки в нашем классе выше пацанов?
      Этот вопрос меня развеселил. Надо что-то ответить:
      – Они сейчас как раз набираются женской силы и соков, чтобы скоро распуститься как бутон цветка. И станут они не неуклюжими, а красавицами. А у мальчишек созревание происходит чуть позже. Так природа распорядилась… Или – Бог.
      – Мальчишки – как яблоки, да, пап? Или – как орехи…
      – Ну да! Важно, чтобы черви внутри не завелись в этом яблоке или орехе. Слушай, ты откуда такой умный у меня? Не в интернет ли ныряешь?
      – Бывает, но редко, пап. Я твои книги читаю, и телек смотрю, пока ты занят…
     Занят я был много. Ираида подсказала мне интересную идею: применять сочетание кожи и драгоценных камней. Про камни я давно думал, но у меня не было выхода на поставщиков и огранщиков, а те которые были, не устраивали по предлагаемой ими завышенной цене. Ираида же связала меня с двумя своими знакомыми, имеющими лицензию и официально работающими с камушками. Теперь я имел приоритетную возможность выбрать камни нужных мне размеров и формы без дополнительной их обработки. Наши с Тимошкой доходы резко увеличились. Недавно меня попросили выставиться в Лондоне (в октябре) и Милане (в декабре) на персональных выставках. Я вышел на международную арену. Фриц, Ларискин муж, тоже стал вести переговоры о моей возможной выставке в Берлине или Дрездене.
      После отъезда Ираиды женщин у меня не было, да и я сам пока не проголодался по ним. Так что, женский вопрос пока не был для меня актуальным. Некоторые (не многие, чего врать-то?!) женщины делали мне недвусмысленные намёки на расширение наших деловых отношений, но я не торопился. Не хотелось больше душевных болей, да и Тимофею нужна была такая мать, чтобы она ему понравилась, и чтобы она любила вместе со мной и моего сына. Далеко не все женщины, по-моему, были к этому готовы. Догадывался, что кого-то просто привлекало моё положение.
      В середине июня раздался междугородний звонок – из Воронежа звонил однополчанин Томаз:
      – Гамарджоба, генацвале! Как у тебя дела?
      – Хэлло, Томазик! (я начал вставлять английские словечки, учась у сына) Ближе к телу давай!.. Ты ведь звонишь не для того, чтобы узнать, как у меня дела? Живём, стареем потихоньку…
      – Костян, не буду кошку мучить за яйца (я улыбнулся такому афоризму). Помнишь, у меня сестра младшая была – Ирма? Короче, она замужем была… за грузином… В Рустави жили… Плохо жили… Короче, она подала на развод, и дочку свою отправила к нам сюда в Воронеж… А он был военным… Короче, он против наших воевал в Северной Осетии в августе 2008, и там его убили… Короче, похороны, туды-сюды… Хотела уехать в Воронеж, а старший брат мужа убитого забрал у неё паспорт… Паспорт у неё наш – российский (Томазик опять заставил меня улыбнуться слову «наш»)… Короче, он хотел, чтобы на ней жениться… Она не хотела… Её стали выгонять из квартиры, где она жила с убитым мужем (я вновь улыбнулся и покачал головой)… Короче, сестра этого старшего брата тайком выкрала Ирмин паспорт и купила ей билет, и Ирма уехала к нам… Она сейчас у нас с дочерью… Братан, ты же знаешь, у меня недавно третий ребёнок родился (я знал, что Томаз, наконец-то дождался сына)… А тут и родители ещё живут у нас… Короче, базар-вокзал у нас… Ирма отлично поёт и хотела бы продолжить петь, но не это главное. Моя племянница Марга поёт ещё лучше, как Тамара Гверцетели, но ей ещё семь лет только будет… В школу должна пойти… Короче, Костян, я чё звоню? У тебя нет на примете хаты свободной, чтобы Ирме долго её не искать? Хотя бы – на первые месяц-два… С интернетом и телефоном надо обязательно. Ирма найдёт себе работу и Маргошу устроит в школу. И жильё будет сразу искать… Мы ей первое время помогать будем… Но сейчас денег нету сразу квартиру купить в дорогой Москве… У Ирмы – наш российский паспорт…
      – Томазик, я тебя понял, – прервал я поток слов боевого друга. – Сейчас у меня нет на примете такой хаты. Была одна «трёшка», да две недели назад я помог своей знакомой сдать её в долгосрочную аренду… Томаз, послушай, твоя сестрёнка может пока у нас пожить. Думаю, сильно не стеснит… Только… это…
      – Костян, я понял: никаких грузинских диаспор и гостей!.. Так?
      – Ну, ты всё правильно понимаешь, генацвале!
      – Братан, кроме меня ты никого не увидишь! Ну, Ревазика ещё, может, если он соберётся приехать… Слушай, Ирма приедет на моей тачке. Она хорошо водит. Права у неё – наши – российские… Я тогда дам ей твой адрес?.. Слушай, ты так выручишь, так выручишь, генацвале!.. – не давая мне возможности говорить, тараторил Томаз. – Слушай, короче… завтра она утром выедет и ближе к вечеру будет в Москве… Встретишь? Я бы и сам привёз их, но работе – бардак!.. Нельзя мне сейчас никак уезжать… Кризис – сам понимаешь! Это… Костян, а как твоя КатИ к этому отнесётся?
      – Томаз, а Кати –  всё равно… Кати здесь больше не живёт. Закроем тему. Потом всё узнаешь.
      – Ни фига себе!.. Не знал!.. И молчал!.. Костян, я завтра вечером позвоню, узнаю, как доехали…
      – По скайпу выходи на связь. Чего деньги зря тратить на межгород?!..
      – Да я толком не умею с компьютером… Но жену попрошу, чтобы вечером включила. Часов в десять вы не будете ещё спать?
      – Нет, я в двенадцать или в час ложусь. Вечером – самая работа!..
      – Спасибо тебе, братан! Выручишь офигительно!.. Костян, Ирма готовит прекрасно, ты её там напрягай!.. И деньги на продукты у неё есть на первое время… Если что, ты ей помоги мою тачку продать. Доверенность я ей уже написал… Она в Москве почти ничего ещё не знает… Ну, и сам понимаешь: женщина, грузинка… Но она по-русски почти без акцента говорит, не как я…
      – Ладно, Томазик, всё нормально будет! Если что, то мы тебя достанем, – пошутил я под конец разговора. А Ирме дай мой номер мобильного; пусть звонит… Да, братишка, ты домофон ей мой напиши – пусть номер квартиры моей наберёт на двери подъезда…
      – Записал… Вах, так выручишь, так выручишь!.. Спокойной ночи, братишка!
      – Гуд бай, генацвале!
      Мда!.. Ну, ничего!.. Поживут гости немного, найдут жильё и съедут… Ирму я видел лишь девчонкой; она лет на 12 моложе Томаза… Сколько ей сейчас? В девяносто пятом ей было около 14 лет, когда я приезжал в Воронеж; возил её в городской парк… Невеститься уже начала тогда, но ещё подростковый возраст давал о себе знать – мороженое, аттракционы… Глазастая такая, немножко полноватая… Точно, ела всё подряд (я улыбнулся, вспомнив, как она не пропускала почти ни одного продуктового ларька). Да, по-русски она чисто говорила… Надо будет фруктов-конфет купить (Тимошку я старался конфетами не баловать, чтобы зубы растущие не испортились).
      Тимофей – тут как тут:
      – Пап, ты с кем по телефону разговаривал?
      – Тим, к нам завтра гости приезжают: Томазика сестра – тётя Ирма с дочкой своей… Ей – семь лет почти. Они немного у нас поживут, ладно? Ты ко мне перейдёшь жить. Они найдут квартиру и съедут… Возможно, что и всё лето у нас проживут. Ты не ссорься там с Маргой – с дочкой… Я их сам ещё не видел… Тётю Ирму я видел последний раз 15 лет назад, но она тогда в восьмом классе ещё училась…
      – Грузины? Не люблю я кавказцев, пап! Наглые такие… Один дагестанец из четвёртого класса… точнее, – в пятый уже перешёл, на борьбу ходит… достаёт меня… Пап, я ему недавно сказал, что если ещё раз полезет, то я ему глаза выбью навсегда… Его все боятся…
      – Может, мне вмешаться? Или к директору школы сходить?
      – Да не надо уже, пап! Он сегодня во дворе со мной за руку поздоровался… А к директору – зачем?! Мы же – на каникулах!.. Сами разберёмся! Пап, давай, после лагеря, осенью я тоже куда-нибудь в секцию запишусь? В восточные единоборства…
      – Запишись. Главное, чтобы это учёбе твоей не мешало. Да и руки чтоб потом не распускал без надобности. А про выбивание глаз – это ты серьёзно, сын?
      – Чё я – глупый что ли?!.. Так, для устрашения… Ладно, пап, спокойной ночи!.. Я думал – мама звонила.
      И он пошлёпал в свою комнату, маленький мужичок. Я вздохнул…
      …Около шести вечера мой мобильный телефон заиграл мелодию из кинофильма «Свой среди чужих, чужой среди своих». Это означало, что звонит незнакомый абонент.
      – Слушаю вас!..
      – Здравствуйте, Константин! Я – Ирма – сестра Томаза Гобелишвили… Мы возле Вашего дома стоим. Скажите, а машину можно на свободное место поставить, или надо платную парковку искать?
      – Здравствуйте, Ирма! Если есть свободное место – ставьте, не раздумывая, пока не заняли. У Вас много вещей? – Она ненадолго замялась:
      – Много, Константин!
      – Я сейчас спущусь. Какая машина?
      – Красный «Ниссан», номер – 345… 36-ой регион.
      – Ух, ты! «345» – как наш полк!..
      – Да, Томазо специально взял этот номер, – засмеялась в трубку Ирма.
      «Ниссан» удачно припарковался в кармане у соседнего подъезда. Ирма, стоя ко мне спиной, выгружала из машины сумки и чемоданы. В открытую заднюю дверь я увидел глазастую кудряшку, расстёгивающую ремень безопасности. Она подняла на меня глаза и скромно улыбнулась:
      – Добрый вечер, дядя Костян!
      Я в голос рассмеялся такой детской непосредственности. Ирма тут же резко обернулась.
      – Здравствуйте ещё раз, Константин! Вы почти не изменились!
      А она – не только сильно изменилась… Передо мной стояла потрясающе красивая женщина, совершенно не похожая ни на грузинку, ни вообще на уроженку Кавказа… Только чёрные смоляные волосы да большие смородиновые глаза выдавали в ней неславянскую кровь. От той Ирмы, которую я знал, почти ничего, кроме глаз, не осталось. Я ожидал увидеть располневшую женщину, но передо мной стояла, виновато улыбаясь, настоящая фотомодель, в джинсах и лёгкой кофточке.
      – Вот встретились бы где случайно – не узнал бы, точно! Шикарная женщина!
      Ирма потупила глаза и прикусила губу. Я, наверное, ляпнул что-то, что её обидело! Мысленно отругав себя, я переключился на кудряшку:
      – Ну, что, Марга, выходи! Понесёшь свою здоровенную сумочку, а я – чемоданчики! Ирма, Вам придётся здесь покараулить немного вещи. Пойдёшь со мной? – обратился я к девочке.
      – А у Вас мальчик не дерётся?
      – Нет, он девчонок не трогает! Только тех, кто у него без спросу что-то забирает… – серьёзным тоном пошутил я. Ирма улыбнулась:
      – Иди с дядей Костей, дочка! А я за вещами пока присмотрю…
      Девчушка с деловым видом взяла свою сумочку, полную каких-то вещей, вытащила большого плюшевого панду, и заторопилась за мной.
      …Сын с интересом смотрел на гостью:
      – Привет! Я – Тимофей. Проходи сюда, вы здесь, в моей комнате, будете спать. Только, чур, на моих картинках не рисовать!..
      Я оставил детей, а сам вновь спустился к машине. Прихватил четыре сумки… Придётся ещё раз спускаться!..
      – Константин, может, я оставлю пока часть вещей в машине? Потом донесём?
      – Потом будет неохота… Надо зараз постараться унести… Сейчас ещё спущусь.
      Поднявшись, я услышал за дверью рёв… Что там у них уже произошло?!..
      Открыв дверь, я увидел, что один из рисунков сына валяется помятый и надорванный с одного края на полу… Тимофей стоял нахохлившийся и грозно смотрел на плачущую чуть ли не басом Маргу.
      – Пап, она специально порвала моего динозавра…
      – А ты что, её ударил?
      – Не бил я её, ещё чего!.. Я сказал, что ей попадёт, она и разревелась!
      – Не ври, ты сказал, что я – глупая дура!..
      Фу, я думал, что-нибудь более серьёзное у них!
      – Народ! Сопли – смыть в ванной. Тимофей, покажи, где можно умыться и руки помыть! Покажи гостевое полотенце! И чтоб – никаких мне тут больше международных конфликтов! Ясно вам?
      Оба, косясь друг на друга, нехотя закивали.
      – Я ещё вещи принесу! Не хочу повышать голос, поэтому предлагаю сразу – будем дружить! Договорились?
      Дети посмотрели друг на друга и буркнули, что согласны со мной.
      О случившемся в квартире я на всякий случай рассказал Ирме.
      – Константин, извините нас! Всю дорогу ведь её предупреждала, чтобы не создавала конфликтных ситуаций. Любит делать всё наперекор. Не знаю, как избавить её от такой вредной характерной привычки…
      – Разберёмся! Надеюсь, всё образуется! Пошли, что ли, временное пристанище смотреть?
      Ирма взяла две сумки,  я поднял три сумки побольше размерами, и мы пошли. В лифт с багажом мы влезли кое-как, пришлось вплотную прижаться плечами… Боковым зрением я увидел, что Ирма в зеркало разглядывает меня. Улыбнувшись, я наклонился за сумками, и вдруг мы очень больно треснулись головами.
      – Ну вот, сейчас подерёмся… Что дети скажут?
      Мы рассмеялись, потирая ушибленные места… В квартире была идиллия: дети, усевшись на полу в лоджии, играли в игру-бродилку с кубиком, и даже не посмотрели в нашу сторону. Как быстро меняется климат в доме!.. Не поднимая головы от игры, Марга сказала:
      – Мам, мой быстрей руки в ванной, а то кушать хочется!
      – Марго, ну я же предупреждала тебя! – смутилась Ирма.
      – Всё правильно она говорит! – вступился я за её дочь. – Ужин уже готов. Сейчас за стол садиться будем.
      – Папа сам готовил, а я – помогал, – произнёс не отвлекающийся от игры сын.
      Ирма посмотрела на меня и прошептала: «Томазо вчера мне сказал, что Вы разошлись… Мы постараемся вам не надоедать».
      – Потом поговорим! Вот в этой комнате будете жить, – сказал я, занося в Тимошкину комнату последние сумки.
      ..Ужин проходил в спокойной обстановке. Марга, доев котлетку с картофелем, вытерла салфеткой рот и произнесла:
      – А моя мама вкуснее готовит!
      – Маргарита, это что ещё за новости?!.. – испуганно-извиняющимся тоном одёрнула дочь Ирма. – Разве так можно?!
      Я улыбнулся, видя, что Тимофей уже хотел что-то сказать в мою защиту, но у него был полный рот.
      – И замечательно! Вот твоя мама и будет нам готовить всем! А я буду продукты покупать… Идёт? А ты, значит, не совсем – Марга, а – Маргарита? Марго, Маргоша, Рита…
      Девочка закивала кудряшками и решительно заявила:
      – Я тоже буду покупать! Я люблю по магазинам ходить!
      – Нет, тебя нельзя в магазины пускать! Ты всё хочешь купить, что надо, и что не надо! – властно сказала её мать.
      – Кого-то она мне напоминает? – засмеявшись, я посмотрел на Ирму. – Кто-то тоже всё подряд трескал и всё сразу хотел купить…
      – Я этого уже не помню. Но я помню, как мы с Вами, Константин, ездили по Воронежу. На Вас приходили смотреть мои одноклассницы, а я им гордо показывала Вас из окна соседнего подъезда, – улыбаясь, вспомнила Ирма. – А готовить, особенно для детей, действительно, лучше буду я.
      – Чему я буду только рад! Вино будете, Ирма? Не грузинское, правда, у нас его нет в продаже сейчас. Итальянское, кажется… Или – коньяк?
      – Я почти не пью, Константин, но за наше знакомство выпью полбокала вина. – Посмотрев на меня, она внесла уточнение: – За наше новое знакомство.
      – Предлагаю перейти нам на «ты», иначе – несуразица какая-то получается!
      – Поддерживаю, Костя!
      – Костян, а где Ваша мама?
      – Марго, дядя Костя тебе – не Костян, это он для дяди Томазо – Костян, а всем остальным – Константин, или дядя Костя. Ты, думаю, всё правильно поняла?
      – Дядя Костя, а где Ваша мама?
      – Наша мама живёт в другом месте, – наконец-то прожевав, вмешался в разговор Тимофей. – Ей там лучше, а нам – здесь. Тётя Ирма, Вы за папой ухаживайте, а то он себе ничего так и не положит…
      – Ой, и правда ведь, Костя, ты ничего не ешь…
      – Если надо, я потом поем… Я поздно ложусь… У меня основная работа – вечерами, до ночи… За меня вы не волнуйтесь, я голодным не останусь!..
      – А я через две недели на море еду! – похвалился Тимошка. – В лагерь в городе Туапсе. Ни разу в лагере не был…
      Ирма на меня посмотрела как-то странно.
      – А я ещё не была на море. Мам, я тоже хочу на море! – закапризничала Марго. Похоже, что девочка устала от длительной дороги. После ужина её стало клонить ко сну.
      – Мы обязательно поедем, дочка! Как закончишь первый класс, так и съездим с тобой. Я тоже всего один раз была… в Сухуми. У Реваза, – пояснила для меня Ирма. – А сейчас, Маргош, пошли-ка спать. Глаза уже слипаются… Ещё разобьёшь носом тарелку!..
      Марго послушно вышла из-за стола…
      – Мам, я не буду глаза мыть, а то сон убежит…
      – Хорошо! Пойдём.
      Я встал и пошёл с ними в комнату, по дороге шепча:
      – Ирма, я застелил кровать… Бельё – стираное и глаженое…
      – Костя, я уложу её… Потом поговорим…
      Я согласно кивнул и пошёл на кухню.
      – Пап, даже не похожи они на кавказцев, и по-русски хорошо говорят, – опять жуя, с полным ртом проговорил Тимофей. – А тётя Ирма, пап, – красивая! И Марго – нормальная девчонка, только маленькая ещё! Пусть живут пока у нас! Посмотрим, как тётя Ирма готовит… Неужели, лучше тебя?
      – Было бы классно, если бы она лучше меня готовила! А то одно и то же уже надоело, правда, сын?
      Сын неопределённо пожал плечами.
      Когда вернулась Ирма, то мы ещё посидели за столом. Она рассказала, что хотела бы пристроить дочку в какой-нибудь знаменитый детский вокальный ансамбль, так как у Маргоши явные наклонности к пению. Сама Ирма закончила консерваторию по классу вокала, и тоже будет искать работу, связанную с певческим искусством. Попросила меня помочь купить им ноутбук. Когда Тима ушёл в нашу комнату, то Ирма рассказала вкратце о своих перипетиях в Грузии, что жизнь у них с мужем не сложилась почти сразу – ещё тогда, когда она ходила Маргошей, что муж заставлял её отказаться от Российского гражданства, чего она вовсе не собиралась делать, что не давал ей возможности заниматься искусством и не пустил работать телеведущей на грузинском телевидении, хотя её настойчиво туда приглашали. Я также вкратце рассказал о своей жизни, работе, сыне, немного сдабривая разговор коньяком. Хмель не брал.
      Около десяти вечера мы на кухне поговорили по скайпу с помощью ноутбука с Томазом и его родителями. Томазик постоянно напутствовал Ирму, чтобы она слушалась меня и чтобы помнила, что он ей говорил в Воронеже. Я заверил его, что пусть не беспокоится, а все проблемы мы будем решать по мере их поступления. Томазик сказал, что сможет к нам вырваться лишь ближе к осени, если не в сентябре. Экономический кризис заставлял крутиться практически без выходных.
      Я зашёл в спальню. Тимофей уже засыпал с книжкой в руке. Я забрал у него книгу «Робинзон Крузо». Тима улыбнулся: «Пап, а они мне понравились! Спокойной ночи» и повернулся на бок. Вернувшись на кухню, увидел, как Ирма в резиновых перчатках (с собой привезла) осторожно, чтобы не греметь, перемывает посуду.
      – Ирма, у нас посудомойка есть. Туда составляй, – я открыл дверцу. – Лишь некоторую посуду нежелательно туда класть, я потом скажу какую… Сейчас её нет на столе.
      – Константин, мне даже не верится, что я – в Москве. Один раз здесь была с десятым классом; нас на экскурсию возили. Мне казалось, что здесь живут особенные люди, типа небожителей. А вы с Тимошей – такие земные… как родные… – у неё заблестели слёзы.
      – Ты чего это сырость разводишь?! У тебя всё будет хорошо! Верь мне! Я это предчувствую!
      Ирма, приподняв руки в резиновых перчатках с пеной, ткнулась мне головой в плечо.
      – И у тебя всё будет хорошо! Я тоже предчувствую! А я как предчувствую, то так и сбывается. Спасибо тебе, Костя! Ты на Маргошу не обращай внимание! У неё возраст такой. Она отцу всё назло делала – боялась его и не любила. А он не любил её. Да и меня не любил. У него была женщина в Рустави. Я видела её. Красивая. Богатая. Но ему нужен был выход на Россию, и он мной пользовался… Отцы наши когда-то дружили, вот меня и отдали за него. Сначала он был внимательный, обходительный… А как расписались и уехали туда – сразу же переменился.
      Я слегка приобнял её за плечи: «Иди, ложись спать! А плохие мысли выкинь из головы! Утро вечера мудренее».
      …За две недели проживания у нас Ирма предварительно записалась в четыре места для прослушивания. Съездив в один из дней сразу на два прослушивания, она вернулась не совсем довольная:
      – Там нужна только попса, и по вечерам в ресторанах работать с живой музыкой. Я пока окончательно не отказалась, но и согласия не дала. Поищу ещё… Сейчас – лето, и многих продюсеров нет в Москве, а их помощники ничего не решают, просят подождать до осени; продюсеры подались на юга на «чёс». Сначала сама устроюсь, а потом и Маргоше буду искать детский коллектив и школу.
      Через пару дней на ещё одном из прослушиваний повторилась та же ситуация. Но мне нравился оптимизм этой женщины: «Значит, пока ещё – не моё время». Во время её отъездов на «прослушки» дома с детьми оставался я. В субботу мне надо было срочно ехать договариваться об очередной выставке, а Ирме, чуть позже по времени, – на очередной кастинг, поэтому с детьми согласилась посидеть моя матушка. Мы с Ирмой договорились, что я после своих переговоров подъеду на её прослушивание в ДК «ЗИЛ»; мне было интересно посмотреть своё бывшее место работы да и послушать, как поёт Ирма.
      Впервые я выставлял свои работы со вставками из драгоценных камней, и меня интересовал вопрос сохранности моих изделий. Осмотрев экспозицию, мы с организаторами ударили по рукам, после чего я поехал на метро до станции «Автозаводская» во Дворец культуры. Теперь бывший ДК назывался Культурный центр «ЗИЛ»; внутри многое что изменилось, и изменилось в лучшую сторону. Ирма, после моего ей звонка, вышла в холл и проводила меня в зал, усадив на кресло, расположенное через два ряда от членов жюри, сидящих за столиками. «Здесь лучше всего слышно», – шепнула мне Ирма. Члены жюри – два парня и две женщины, перед которыми лежали листки с именами конкурсантов, делали пометки, и лишь иногда делали замечания конкурсантам в микрофон. Насколько я понял, то здесь шёл отбор участников в труппу для будущего мюзикла. Каждый кандидат должен был исполнить одну песню по собственному выбору на русском языке, и одну – на иностранном; в основном все пели на английском. Все претенденты находились за кулисами, и лишь после своего исполнения им можно было спуститься в зал и слушать остальных конкурсантов.
      Некоторые певцы и певицы мне нравились, но много было таких, от которых у меня уже через два часа сплошного прослушивания разболелась голова. Я не позавидовал членам жюри, и потихоньку вышел из зала на улицу покурить. Минуты через три следом за мной вышла и член приёмной комиссии. Она попросила у меня огоньку и, видимо, посчитав меня знатоком вокала (я иногда хлопал особо понравившимся мне исполнителям), произнесла прокуренным голосом:
      – Много лажи!.. Не все с микрофоном умеют работать, а некоторым – ещё учиться и учиться… Неужели не понимают, что им ещё рано в мюзиклы, да и вообще на большую сцену.
      – Зато они думают, что это Вы ничего не понимаете и губите их дарование.
      – Ой, это – 100 процентов. Я их столько насмотрелась-наслушалась здесь за двадцать с лишним лет работы. Обижаются, что их до богемы не пускают… А у Вас тоже кто-то будет петь? Или уже спел? Хотя нет, если бы спел, то уже с Вами бы рядом сидел.
      – Будет… Скоро… Человек через семь.
      – Ну, удачи вам! Парень, девушка?
      – Женского пола…
      – Понятно, – улыбнулась в первый раз строгая член жюри. И я её тут же узнал. Это она «провожала» меня поцелуем на сцене в армию.
      По дороге в зал я ей рассказал про свои проводы в этом ДК; мы посмеялись. Она совсем не помнила меня, чему я совсем не расстроился. В зал мы вошли уже как старые знакомые. Садясь в своё кресло, она повернулась ко мне, и жестом показала, чтобы я пересел к ним поближе… Я пересел.
      ...Когда на сцену вышла Ирма, я заволновался. Но она запела так, что некоторые конкурсанты даже стали выглядывать из-за кулис. Мне в особенности понравилась песня из репертуара Мирей Матье на французском языке (я почему-то думал, что Ирма будет петь на грузинском языке). Моя новая старая знакомая Люба обернулась ко мне и покачала головой, мол, вот – что надо! В ответ я широко улыбнулся и цокнул языком, мол, знай наших. Она закивала, мол, согласна!.. Ирма, закончив петь, спустилась к оператору, забрала свой компакт диск с музыкой, и села рядом со мной. Люба повернулась к ней и показала большой палец.
      Через три номера объявили перерыв на обед, и вторая женщина из состава жюри объявила фамилии трёх пока отобранных для мюзикла певцов. А про Ирму сказала отдельно:
      – Гобелишвили Ирма… проходит сразу без второго круга в труппу. Ирма, Вам нужно будет прийти на сбор труппы в следующую пятницу к 12 часам сюда же; захватите паспорт. Сейчас Вы можете быть свободны. Для тех, кто ещё не пел: продолжим через час…
      По дороге к станции метро Ирма, будто бы её не очень интересует мой ответ, поинтересовалась, откуда я знаю Любу. Я ответил, что ещё до армии она здесь работала во Дворце культуры, а я работал на заводе, и что больше с тех пор мы не виделись… В метро нас плотно прижали друг к другу. Я с удовольствием вдыхал аромат духов Ирмы, разглядев две седые волосинки, растущие прямо из темечка. Если бы не эти волосинки, то можно было бы подумать, что Ирма красит волосы под жгучую брюнетку. Я был рад тому, что нас прижали друг к другу. Ирма не поднимала на меня своих глаз, и о чём она думала, мне было неизвестно, но когда народ вышел на кольцевой линии, и возле нас появилось свободное пространство, то она не отодвинулась от меня. И мне это было приятно!..  Наше сближение нарушил зазвонивший у Ирмы мобильный телефон. Быстро переговорив и что-то записав в записную книжку, она объяснила, что в понедельник её пригласили на ещё один кастинг на телевидение. Кажется, у Ирмы пошла «везуха», и это радовало!
      После этого звонка я уже не стеснялся смотреть на Ирму. Мы разговаривали о прошедшем кастинге, о моей выставке, о будущем Марго.
      А в лифте меня вновь что-то удерживало от встречи глазами с этой очень красивой женщиной с прекрасными вокальными данными, являющейся по воле случая моей гостьей.
      …Матушка на выходе из квартиры, поманила меня пальцем в коридор, и шепнула:
      – Сынок, а эта Ирма – вроде, порядочная женщина, и не пьёт, кажется… И Маргоша у неё – прелесть!..
      – Мам, даже не начинай!.. – выпроводил я матушку, заталкивая её в подъехавший лифт.
      … На следующий день, отъезжая в лагерь, Тимофей мне один на один, когда я вышел его провожать к метро, сказал:
      – Пап, ты их не выселяй до моего приезда! Мне Маргошка так нравится! Крутая!.. И смешная… А тётя Ирма очень вкусно готовит. Ты присмотрись к ней. Вдруг у вас что-то получится?
      – Хорошо, сын, присмотрюсь! Она – приятная женщина, умная, красивая, опрятная… Что получится – загадывать не буду. Как получится, так и получится.
      – Должно правильно получиться, пап, а не как попало! Жаль, что я уезжаю! Но Маргошка за вами приглядит, чтобы вы полюбились…
      Я в шутку треснул его по затылку. Он разулыбался и с рюкзаком пошёл к Марлен-Машке, ожидавшей его у метро.
      …Через три дня мы с Ирмой и «полюбились». Этому предшествовали два события.
      Во вторник мы на машине Ирмы съездили в магазин «Метро», где закупили продуктов и всякой всячины. Посидеть дома с Маргошей приехал мой отец… По дороге домой я устроился, обложившись многочисленными пакетами, на заднем сиденье; в машине играла музыка. И тут мне позвонила Екатерина. Ирма убавила громкость музыки.
      – Здравствуй, Костик!
      – Хэллоу!
      – Хм!.. (моя бывшая не знала, что мы с Тимофеем изучаем английский язык). Кость, я хочу тебе сказать, что у нас с Артёмом будет ребёнок… Под старость лет… Ты слышишь?!..
      – Да слышу, не кричи! Поздравляю!
      – Кость, я Тиме пыталась дозвониться, а он опять трубку не берёт…
      – Тимоша на море уехал с Марлен в лагерь. Наверное, телефон у него разрядился.
      – Как он?
      – Он нормально себя чувствует. Три часа назад я с ним разговаривал.
      – А ты как?
      – И я нормально!.. У тебя всё?
      – Я тебя утром видела с какой-то молодой брюнеткой… Вы с ней на красной машине уехали куда-то…
      – Мы и сейчас вместе едем… У тебя всё?
      – Ясно… Да, Костик… я тебе желаю счастья! С ней… или с кем-нибудь другой…
      – О”кей!
      – Она – иностранка, что ли? Англичанка?.. Ты по Ларискиным стопам пошёл. Твоя сестра…
      – Сорри!.. Всё, бывай, Катерина! Это – ни к чему уже!.. Гуд бай!
      Я отключил свой мобильный. Ирма в зеркало с интересом бросала на меня свои взгляды. Она тактично ничего спрашивать не стала. И без пояснений всё понятно.
      …Батя, прощаясь, показал глазами на кудряшку Марго и прошептал:
      – Ритуся, сын, – это нечто! Ох, как она поёт!.. (а я ещё и не слышал её пения). – Заговорщицки ко мне наклонившись, отец продолжил: – Мы с матерью переговорили час назад по телефону… Если что, Костя, то Ирма с Ритусей смогут у нас пожить. Места в трёхкомнатной квартире у нас на всех хватит. Маргаритка уже согласна…
      – Пап, ну я сам постараюсь разобраться… Не время ещё…
      – Не время!.. Время – это неодушевлённое понятие, а вот ваша жизнь – вполне даже одушевлённое…
      – Спасибо, пап, за переживания! Езжай, давай! Маме – привет!..
      А вечером, когда Ирма, усыпив Марго, ушла в ванную, а я на кухне убирал после ужина со стола грязную посуду, раздался междугородний звонок. Звонила Ираида. Я вышел с трубкой в лоджию.
      – Костик, здравствуй!
      – Хэллоу!
      – О-о! У тебя в произношении – прогресс! Костик, я тут  это… У меня в субботу свадьба. Поздравлений не жду… Сообщаю, чтобы ты знал… Как у тебя дела?
      – Мои дела делаются! У нас – всё о”кей! Надеюсь, что скоро будет ещё о”кеистее!..
      – Да-а?! Даже завидно! Завидую белой завистью… Костик, но я тебя не забуду! Такое не забывается. Целую тебя!
      В трубке раздались сначала чмоки, а потом короткие гудки.
      Вот и у Ираиды всё хорошо по жизни стало. Обе мои бывшие любимые женщины нашли свои вторые половинки. Открыв окно, я закурил. Вдруг сзади раздался голос Ирмы:
      – Что-то случилось, Константин?
      Обернувшись, я увидел Ирму, стоящую в проёме двери в шёлковом халате с золотыми драконами по тёмно-зелёному полю. Глаза её тревожно смотрели прямо мне в глаза. Я успокоительно улыбнулся:
      – Всё замечательно, Ирма! Теперь уже – всё хорошо! У всех – всё прекрасно!
      – А я подумала, что это Тимоша звонил.
      – Нет, у них сейчас – отбой в лагере. Одиннадцатый час уже… Пойду я, прилягу. Спокойной ночи, Ирма!
      – Спокойной ночи, Костя!
      Она, стоя в проёме, не отодвинулась, когда я стал впритирку проходить мимо неё. Вставив телефонную трубку в гнездо базы, стоящей на комоде в коридоре, я пошёл в свою комнату. За спиной я услышал, как осторожно открылась и закрылась дверь их комнаты, где она спит с Маргошей. Я прилёг на кровать и включил телевизор, убавив почти до конца звук. Как только я прикрыл глаза, сразу же передо мной, как на экране, возникли картинки счастливых времён с Екатериной, а потом – и наших встреч с Ираидой. Последняя картинка встречи с Ираидой претерпела неожиданную метаморфозу: вместо лица Ираиды я вдруг увидел лицо Ирмы. Она стояла, прижавшись ко мне спиной и всем телом, и медленной поворачивала ко мне своё красивое лицо. Мои руки стали тянуть поясок на её зелёном халате. Я спросил её шёпотом в ушко: «Можно?..!» В этот момент из мечтаний я резко возвратился в реальность: из приоткрывшейся двери в мою комнату до меня донёсся повторный шёпот, а потом появилась голова Ирмы:
      – Можно?
      Практически впервые за всё время проживания у нас она вечером заглянула в нашу комнату. Я вскочил:
      – Ты ждёшь, что я отвечу отказом? Заходи!
      Ирма вошла и осторожно прикрыла за собой дверь. На губах я заметил лёгкую свежую помаду, нанесённую уже явно после ужина.
      – Костя, хочу спросить… Ещё при Тимофее хотела, но стеснялась… Он – такой мужчина уже, только маленький ещё… – она замялась.
      – Я, наверное, догадываюсь, о чём ты хочешь спросить, – шагнул я к ней. –  А, может, и ошибаюсь…
      – Нет, не ошибаешься… Скорее всего, не ошибаешься. – Большие карие глаза прожигали меня насквозь:  – Костя, я тебе нравлюсь хоть немного?
      – Ирма, ты мне с первых минут нашей встречи понравилась! Но ты – создана не для меня, и ты – молодая такая…
      – Если я тебе нравлюсь, то почему ты, старикашка такой, ни разу даже попытки не сделал поцеловать меня? – Ирма ткнулась мне в грудь лицом. Я обнял её, и почувствовал, что её бьёт озноб. Её дрожь стала передаваться и мне.
      – Ирма, я боялся тебя…
      – Боялся?!.. Что, я – такая страшная?! Костюш… – она слегка поцеловала меня в подбородок, – не бойся меня!..
      Взяв её лицо в ладони, я стал целовать Ирму… И из глаз, в которых появились слёзы, я выпил слезинки… А потом поцеловал в губы… Ирму пробила конвульсия, я и она всем телом прижалась ко мне. Я поднял её на руки и улыбнулся ей… Её влюблённый взгляд со слезами был очарователен! Аккуратно переложив женщину на кровать, я медленно развязал пояс на халате… Бронзовое тело с белой незагорелой грудью подалось ко мне. Моя ладонь прикоснулась к её левому соску, а правую грудь я поцеловал… Тёмные соски этой красивой молодой женщины набухли. Ирма, застонав, произнесла лишь моё имя, и стала страстно целовать меня, пытаясь снять с меня совершенно ненужную сейчас футболку…
      Мы «полюбились»…
      А утром за завтраком, Марго, глядя на мать, спросила меня:
      – Дядя Костя, а ты маму мою любишь?
      Этот детский вопрос заставил меня слегка улыбнуться. Ирма с вилкой и ножом в руках смотрела на меня, замерев и затаив дыхание.
      – Да, Маргош, очень люблю!
      – А почему вы тогда не поженитесь?
      – Так ведь надо ещё Тимофея спросить, согласен ли он, чтобы ты была его сестрой…
      – Тимофей согласен. Это вы оба недогадливые! – Марго бесцельно  и апатично стала тыкать ложкой в кашу. – А вы нас с Тимошей на свадьбу позовёте?
      Мы с Ирмой посмотрели друг другу в глаза и счастливо рассмеялись… Глянув на нас, Марго сначала широко улыбнулась, потом тоже громко засмеялась и захлопала в ладоши:
      – Мам, дай свой телефон!
      – Зачем?
      – Ну, дай!.. Я Тимоше позвоню. Он очень-очень ждёт моего звонка… Ой, Господи! И почему все взрослые – такие глупые?!..

                28.10.2013 г.