Достижение катарсиса

«В этом мире всё, что осталось, будет тебе отзываться беззвучной, беззубой, охрипшей и поседевшей болью. В твоей голове, на твоих ладонях, в каждом существующем звуке и образе я буду, и я буду в самом красивом платье специально для тебя одного, чтобы ты наконец всё понял.»

Привет, дорогой друг. Рассказываю сразу, довольно сумбурно, но как умею.

Смотри. Попробую перечислить по порядку. Чёртова ВДНХ со своим этим отелем из «Дозоров», ебучий Пилзнер на Чистых прудах, не менее ебучий ирландский паб, названия которого я не помню, но ты запомнишь навсегда. Набережная на Поречной, парк неподалёку, названия которого я не помню и не знаю, но ты-то узнаешь и запомнишь навсегда. Эта обида вопьётся тебе в плечо, прогрызёт ключицу, прожуёт и выплюнет мясо с твоих поломанных, потрескавшихся костей. Всех мест не счесть, но ты будешь помнить каждое место и каждую деталь этого места, и ты будешь изнывать от червя в голове, который жрёт всевозможные попытки подавить отчаяние. Я улыбаюсь.

Ты — боль в моей голове. Каждое твоё слово — спазм. Каждый твой взгляд — истощение. Что можно сделать, если вместо цельной личности остаётся перегоревшая со всех концов света спичка, которую пытаются поджечь, да так, чтоб ещё и горела, да так, чтоб ещё и ярко? Что можно сказать об этих людях и являются ли они людьми?

Могу ли я тебя после всех этих потуг поджечь то, что уже сгорело, вновь называть человеком?

И это действительно так.
Каждый уголок твоего города, в который ты сам меня, кстати, позвал, пропитан мной. Каждая улочка, каждый кирпич, каждый ****ый проспект и лавочка пахнут мной. Всё вокруг, даже сквозь тысячи единиц измерения времени, будет тебя раздирать до состояния перемолотых коровьих хрящей. И во всём: в картинах и рисующих их художниках на Старом Арбате, в еле заметной ряби на воде Братиславского парка, в каждом вагоне метро, в каждой электричке ты будешь видеть моё лицо. Ты будешь ненавидеть моё лицо.

Ты — исследователь, который залез слишком глубоко (в мою голову) и само собой не выдержал. Каждый твой вздох без меня источает слабость, словно сам из себя выдыхаешь остатки сил. Каждый твой шаг без меня — падение. Каково это: ненавидеть то, что когда-то так честно, бескорыстно и отчаянно любил?

Каково это — врать себе и остальным, что больше не любишь? Каково это: бросить кольцо в пропасть, а затем кричать ему: «Эй, слушай, вернись, ты мне так дорого, прошу, давай же, а ещё ты мне крайне нужно и необходимо!» и не получать никакого ответа? Что можно сказать о тебе? Являешься ли ты после этого хоть кем-то?

Стивен Кинг, которому сказали, что «Побег из Шоушенка» написал не он.
Я помню, как приехала в Машков без прописки, временной регистрации, денег и какой-либо совести. Помню, мать умоляла меня остаться, а я из себя невесть что выплясывала и думала, что чего-то добьюсь. Все вокруг думали, что я дура, но я не дура: таков был мой замысел. Я знала, что произойдёт. Я знала всё абсолютно и плыла по течению. Помнишь? Я тебе всегда говорила: плыви по течению, оно тебя обязательно куда-нибудь принесёт. Меня вот принесло обратно в колыбель морского флота, столицу черноземья и в общем-то домой.

Я помню очень многое. Даже то, что во всём произошедшем есть и моя вина, которую я не отрицаю. Раскаяние — мёд в утреннем чае с липой и чабрецом для меня и опухоль в твоей голове. Я его выпью, а ты — захлебнёшься. И когда ты захлебнёшься, последнее, что предстанет перед твоими глазами — моё лицо, последнее, что ты услышишь — мой смех, а последнее, что запомнишь — моё имя.

И будешь ненавидеть так сильно, что ничего другого не полюбишь. Не сможешь и не захочешь.

Достижение катарсиса для тебя, я считаю — пройти стезю раскаяния в полной мере. Почувствовать всё, что чувствовала я, но чего ты так отчаянно не замечал. Я не вправе причинять тебе боль, потому что ты причинишь её себе сам. Причина — следствие. Я — ты.

Разложу по пунктам. Люблю составлять списки. Смотри. Пройдёмся мельком по физиологии: обязательно начать заикаться, испытывать тревогу, слабость, боль в животе, судороги, тошноту, головокружения. Это если совсем мельком. Теперь кое-что более духовное. Познать чувство одиночества в полной мере, по максимуму, когда в доме полно людей, но тебе не с кем поговорить и ты один всегда, везде и всюду (из раза в раз, это как длительный курс лечения, только наоборот). Словно вокруг тебя — вакуум. Приходить в тот самый дом, который наполнен людьми, и чувствовать себя одиноко, так, словно ты один. Или наоборот? Кстати, путать всё вокруг тоже входит в тарифный план «Раскаяние». Дальше. Терять память в геометрической прогрессии. Биться в истериках. Захлёбываться в слезах. Падать без сил на пол каждый вечер. А, кстати. Попробуешь спросить кого-то, какой сегодня день, где твои очки, сколько осталось дней до зарплаты и когда наконец ты получишь хоть каплю внимания — услышишь целое ничего при условии, что спросить есть у кого. Будешь стремительно терять память и не понимать, что с этим делать. Уже говорила? Ладно.

Ты будешь испытывать такую боль, от которой не спасает ничто. Пронести эту боль сквозь себя и станет твоим раскаянием. Сначала тебе будет казаться, что ты перегорел, остыл и перестал чувствовать, но всё будет возвращаться. Построенные планы рухнут, позитивный настрой растворится аки сахар в кружке крепкого-крепкого кофе. Поднимется буря. Отлив — прилив. Причина — следствие. Я — ты. Верь мне. Я слишком хорошо тебя знаю. Со временем ты попросту разучишься жить без неё, после чего боль станет твоим самым желанным катарсисом изо всех существующих. И ты будешь ненавидеть меня и моё имя, меня и мой голос, меня и моё лицо, меня всю: изнутри и снаружи.

Потому что я — твоя боль. И твой катарсис.