Бабий яр

Предместье.  Спектакль живого  кошмара.
Свирепая, чёрная быль…
Дорога,  от  жизни,  до Бабьего Яра…
Дорога,  разбитая  в пыль.

Конвойные бдят.   Раздражительны.  Строги,
Устал, оступился – готов.
Не могут идти.  Заплетаются ноги,
Тщедушных, седых  стариков.

Угрюмые взрослые. Бледные дети.
Узлы,  чемоданы,  мешки.
Как будто, поднялись все люди на свете,
Потоки  печальной реки…

Поток  рассекает  утюг  транспортёра,
Рыгает  бензиновый  чад.
Солдат  показательно лязгал  затвором,
Бесстрастно  глядит на девчат.

Немецкая кукла в железном корыте,
Застрелит – не дрогнет рука.
Такими глазами глядят на убитых,
Которые  живы  пока.

Но сколько  смертей притаилось в патронах…
Сирены занудливый вой.
Огромный, живой, оглушающий шорох,
Затапливал  сердце  тоской.

Багровая, снулая туша трамвая.
Тралеи  бессильная  нить…
Шагают.  И жжёт подошвы мостовая,
Так страшно.  И хочется пить.

- И скоко  набралося разной паскуды!
Прям яблоку негде упасть, -
Стоят  у  дороги  вчерашние  люди.
Полиция.  Новая  власть.

В картузах. Торчит папироса за ухом,
Презрительно скривленный рот.
Неспешно болтали, сосали сивуху,
Украдкой, от немца. Орёт.

У немца  терпи.  Не директор, не барин,
Скатает  в  баранячий  рог.
Не может понять европейский  хозяин,
Его первобытный  восторг.

- Не будь  растреклятого, Бабьего яра,
За городом,  рыть бы, да рыть…
Голгофою  сделалась каждая яма,
Пригодная  труп уместить.

- Народу то ловят по Киеву – тыщщи,
Комсу,  активистов,  жидов.
Жандармы, полиция в городе рыщет,
Облавы, аресты, погром.

Начальников разных,  военные семьи,
Одной пионерии – тьма.
Совдепии   бывшей  крапивное семя,
Доверху набита тюрьма.

Командуя всласть  обречённым  парадом,
По ходу, толкуя  «за жисть»,
Беременной,  тычут в лопатки прикладом,
- Брюхата, иды!  Ворушысь!*

- Ты немцам ответь за советские сказки,
Стахановец, мастер, герой,  -
Украдкой посмотрит…  прозрачные глазки,
Гадюкой шипит за спиной.

Недавно юлил, как собачка, лакуза*
- Простите, украл, виноват!
 Часами  увешано   круглое пузо,
Цепочки  на солнце  блестят.

 Его распирает от сытого смеха…
Эх-ма, пожалели  червя.
Супруга в ногах у начальника цеха,
Валялась, белугой  ревя…

Детей  поминала… а мы на поруки,
Украл, оступился, простим…
Скрестил на груди волосатые руки,
Игрался,  «наганом» крутил.

- Иди, дорогой! От тебя не убудет…
Рассадник  червоной  чумы.
Соседи. Вчера ещё жили, как люди,
И спички просили взаймы.

На праздники пели «Коня» и «Барвинок»,
До школы  водили  детей…
Удары обрызганных кровью дубинок,
- Шагайте, стонадцать  чертей…

Кастрюли,  тазы, чемоданы, посуда,
Катаются  перьев  комки,
Продукты – направо,  в пахучую груду,
Налево – узлы и мешки.

Налево – мотки  неостывших  пелёнок,
Завалы  туфлей  и  штиблет.
Гора  распотрошенных, шляпных картонок
Избитый, трясущийся  дед.

Седой старичок отгораживал внучку,
От масляных  взглядов солдат.
Ударили. Вырвали тонкую ручку.
Кривляются,  тычут,  визжат!

Гогочут.  Прижали  к пятнистой машине,
Веселье,  галдёж,  кутерьма!
- Що робытэ, люды! Вона жэ дытына!
 Е совисть у вас чы нэма?!*

Кого уговаривать?!  Где эта совесть?!
Сменяли на марки* и шнапс.
Толкают  в поспешно  отрытую прорезь,
 Ногами,  прикладами  - Рраз!…

По глинищу  катится,  как на салазках…
-  Заснули!  Попробуешь  плеть!
Штанишки  на тонкой, косой перевязке,
Застряли, ни снять, ни надеть.

Глаза округляя,  глядят,  как на волка…
Беззвучно  глотая  испуг,
Стараются матери, хоть ненадолго,
Затягивать время. А вдруг!

Вдруг станется чудо!  Молили  украдкой,
Небесный  разверзнется  суд!
И праведный пламень спалит без остатка,
Антихристов,  гадов,  иуд!

Архангел с мечом?!  Или  сталинский сокол?!
Крылом  раскроит  небосвод?!
До  наших далёко. До бога высоко.
А смерть - она рядом.  Ревёт…

Вопит, перекрыв  пулемётный  шарварок*,
Глотая  сивуху  с  горла,
- Не служба у нимця, а чистый подарок!
И вэсэло, и  барахла! …

- От бачыш, Мыколо!  Мы знову  при  дели!
А шо б ты робыв без войны?
Мамашо, ну шо вы вовтузытэсь*?  Шнэлле!
У пэкли  подтягнуть  штаны!

- Сама чого мнэшся?  Скидай  кацавейку!*
Мосластый, здоровый мужик,
Хватал пацанёнка  за тонкую шейку,
Крутнул. Острый, тоненький вскрик…

Взметнулся  и канул  у  глинистой стенки…
- Холера!   Видали  ****ва!
Хватает обвисшую  мать  под  коленки,
Волочит к закраине  рва…

Плюются  горячие рыльца  винтовок,
В затылок, в разинутый рот…
Ходил ходуном нерождённый  ребёнок,
Толкался в отвисший живот…

Сверкает на солнце труба граммофона,
Охриплый,  припадочный  ор.
У борта  пятнистого  автофургона,
Денщик раздувает костёр.

Так манит прилечь  кружевная  подушка,
Соломенный,  толстый  тюфяк,
Печётся на углях молочная хрюшка,
В  бокалах  играет   коньяк.

Налейте,  камрады!  Вот это  потеха!
Отбросив  истрёпанный  кнут,
Уставшие  мальчики  курят со  смехом,
Куриные кости  грызут.

В погоне за кадром. Вот он у колодца,
Вот лезет  с обрыва,  без рук,
Фотограф то вскинется, то изогнётся,
Присядет,  подскочит,  - Генуг*!

- Ярынка!  Оксаночка!  Мишенька!  Вася!
Спрессованный,  розовый  гурт.
Детишки…  Две  сотни… Вот  только  из  ясель,
Глазища  огромные.  Ждут.

Что матери могут?!  В бессилии рушась…
Молись,  надрывайся,  молчи…
Струился  по икрам  расплавленный  ужас,
Стекал ручейками мочи.

Ничто  не поможет!   Ни  просьбы,  ни деньги,
Ни жалкого  скарба  узлы…
Две чёрные, жёсткие цепи-шеренги,
Повязки, нашивки, стволы…

Стреляют  в  дрожащие,  детские спины,
Пинками  сгребают  в откос.
 Платками  стирая с цевья карабина,
Ошмётки  с клоками  волос.

Германское  качество!  Точно  по  схеме!
Две сотни за пару минут…
Стоял  на откосе  отглаженный  немец.
Глядел. Приговаривал, - Гут.

Брезгливо кривился.  А, важная птица…
Внушает  коробящий   страх.
Очки протирал  вышиваной  тряпицей,
Платочком  в багряных  цветах.

Надменно  застыла  костлявая  рожа.
Ариец!  Тевтон!  Полубог!
Постукивал стеком по хромовой коже,
Новёхоньких, чёрных  сапог.

Немецкий  триумф!  Победителя  право,
Решать, кто  под  пули, кто  жив…
А боги помельче  вершили  расправу,
Для храбрости  зенки  залив.

Глотали  горилку.  Черпали из кадки.
Баклаги,  ладони,  фужер…
Рычал пулемётчик, в безумном припадке,
Ворочал  машиненгевер*.

Овчарки, охрипшие  в  яростном  лае…
Лопаты  плюются   песком…
Два дня на отвалах торчат полицаи.
Ворохнется – тычут  штыком.

Земля шевелится!  Останцы  кошмара,
Сочатся  кровавой  смолой.
Земля  прокажённого, Бабьего  яра,
Беременна  мёртвой тоской!

03. 12. 2018г.
Пятаченко  Александр.

Примечания:

Ворушысь!(укр.) – Шевелись!
Лакуза(укр.) – подхалим,  угодник, прихвостень.
- Що робытэ, люды! Вона жэ дытына! Е совисть у вас чы нэма?!(укр.)  – Что делаете, люди! Она же ребёнок! Есть совесть у вас, или нет?!
Шарварок(укр.) – неразбериха.
Вовтузытэсь(укр.) – суетитесь.
Кацавейку – Кацавейка – короткая, распашная  кофта.
- Генуг(нем.) – достаточно.
Машиненгевер(нем.) – пулемёт.