Ничего не понимаю

     Первый класс. В форточку слышу, что ребята собираются гонять футбол. Даже сестру уже сдуло куда-то: совсем не помню её рядом в тот тяжёлый для меня момент. Дома только я и моя тётя Лиля. И – чистописание: домашнее задание написать заглавную букву З. Перед носом тетрадка, большущая, как целина: километры и километры от верхней косой линейки до нижней. Ни одной буквы ещё не написано, и я, как бабочка под сачком, трепыхаюсь бедной промокашкой, но выход на волю закрыт. А золотой ключик у тёти Лили: одно её слово – и я уже на воротах! Но тётя Лиля не слышит, как подпрыгивает мяч, и воодушевляет меня сказкой, что именно с этой буквы мне откроются все ворота в будущее. А я только гляну на образец этой З – и гладкая пелена обречённости начинает накрывать мячик, ворота, крики ребят и всю мою будущую жизнь.

     А ведь перед этой сизифовой, кем-то придуманной нарочно для меня заглавной З, была уже заглавная Ж. Наша фамилия начинается именно с этой Заглавной и Жуткой буквы. Но капелька прагматизма всё же досталась мне от неандертальцев – и важная Ж почти сразу сдалась нам с тётей Лилей! Я даже полюбил эту самую несуразную букву в алфавите. Вот это боевое усвоение и воодушевляло тётю Лилю на новую педагогическую победу как будущего словесника. А я вот-вот – и схвачусь за «больной» живот. Но её вдохновение за моё прекрасное будущее и озадачивало, и опрокидывало меня: «Вот это двухпузое симметричное отражение двух огромных запятых – оно и есть золотые ворота в моё неведомое будущее?»

     Мне было тяжело. Я верил тёте Лиле и не хотел огорчать мою любимую тётю. Но страх упустить будущее и страх пропустить игру путались и сталкивались, пока моя расстроенная мыслерубка ни сделала оборота два и выдала рецепт: «Раз всё равно мне не справиться со счастьем тёти Лили научить меня моему счастью, а пропуск на улицу у неё, то пишу эту Завитушку – и чем быстрее, тем лучше: может, ещё успею на конец игры?»

     Чем кончилось? Валентина Фёдоровна, наша первая учительница, оценила мои каллиграфические способности как японские и поставила огромную, такую же пузатую, как З, пятёрку!

     Тётя Лиля тоже радовалась за меня и свой успех, но как я радовался потом всю жизнь! Мой почерк подарил мне столько желаемого, что и подумать не мог. Но если бы вы видели почерк моей мамы! Но… я вообще не собирался трогать почерки. Но именно маминым почерком делалось невообразимое! Короче, я про то, когда на глазах творится такое, про что только и могу сказать: «Ничего не понимаю!» Народ, старше меня на поколение, а начинают чудить на всю катушку! У меня уже жизнь взаймы по статистике, а старики дают перцу, будто у них ещё сто лет впереди.

     Мама в 80 лет конспектирует своим красивым почерком «Историю государства Российского» Карамзина. Она всю жизнь страстно интересовалась историей, особенно фараонов. И, если бы ни мама, не видать бы мне Тутанхамона в Москве – очереди стояли километровые.

     Дедушка Ахмат в свои 85 изучает китайский язык. И в «Доме книги» мне повезло наткнуться на нормальный русско-китайский разговорник для него без английских фонем. Он хотел на базарах торговаться с китайцами по-настоящему.

     Дядя Коля – в 93 года! – совершенствует свой испанский, а он прошёл всю Сталинградскую битву. Когда был у него в гостях в последний раз с однокашкой Людой Ивашиной – всё таже картина: на диване, на столах – всюду исписанные листы и книжки на испанском. Люда жила на Кубе, испанский знает, и помогала дяде Коле в возникающих вопросах.

     Мне, в 63 годика, уже всё до лампочки, а у моей любимой тёти Лили из Крыма – это мы с ней сражались с заглавными Ж и З – ещё остались счёты к Серебряному веку. Защищал как мог Мандельштама. А самое любимое моё стихотворение у него – оно и про Крым-то!

     Отец в 77 до последней минуты готовил в печать антологию стихов о горах. Первая книжка вышла, а тысячи его закладок так и прижались к вечности в поэтических томиках на осиротевших полках.

     И в чём «выигрыш» для моих любимых стариков? Выигрыш – это термин из психологии. Ведь им же самим их занятия по большому счёту уже не аукнутся от мира. Значит, какой-то «страх» или зов должен толкать их на такие подвиги?

     Мне было 20 лет, после армии я пролётом-самолётом был в гостях у маминого брата. И вот застаю дядю Борю и тётю Рузю за мясорубкой: крутят мясо на манты и воркуют так нежно, как голубки. Полный атас-идиллия! Сейчас бы… да всю жизнь просидел бы вот так с мясорубкой! с мантами! с заботливой хозяюшкой! Но я помню же, как окаменел тогда от страха: «И я тоже для такого финта родился? – да ни за что в жизни!»

     Вот так мы пляшем под дудку генов. С другой стороны, «будешь бессильный телепаться позади стада – оставят гиенам» – этот генетический страх программа уже не включит, это уже в прошлом: для естественного отбора наши старики уже отработали своё – вырастили детей, внуков, правнуков. Но опять же: та же психология начинается с параграфа номер один: самый страшный бич человечества – скука. От того мы запрограммированы на любопытство и работу. Остаётся, если без инопланетян, без богов и кодексов строителей коммунизма, один вариант: заведённая когда-то наша пружина жизни не может оставить нас в покое, и срочно заняться чем-то – это приказ чувств: команда молекул, ферментов и всякой мелочи, которую можно увидеть только в микроскопы. Или нет?

     Но мы же не заигранные пластинки? И пусть мы одеваем опять «рабочие халаты» – но наши навыки мы тренируем уже на новом уровне, то есть обзаводимся любимыми и беспокойными хобби.

     Дедушка Ахмат снова спешит торговать на восточный базар – но побазарить на китайском! И узнавать новости от первоисточника!

     Мама снова пускает свою каллиграфию в дело – и после всех начерченных геологических карт, чертежей машин в КБ, после богов и гробниц Керама конспектирует Николая Михайловича Карамзина, его «Историю»!

     Дядя Коля опять идёт в драку с фашизмом, с каудильо Франко у него свои счёты – и углубляет свой испанский! Покой для Франко только снится!

     «Да, с огородом уже самой не справиться, но не хныкать же, как Серебряный век?» – и тётя Лиля гладит против шёрстки мой любимый век так, что я отчётливо запоминаю эту оптимистическую ноту поколения оттепели под дых тоскующему о вечном блаженстве в вечных революциях великому веку!

     Стихи уже написаны, стоят в томиках на полках всей страны и мира – но отец выбирает из них самые его любимые стихи о горах, о людях, оставивших в горах своё сердце, чтобы окинуть единым взором свою самую пламенную любовь – горы! Антология «Горы рифмованной строкой» давала ему силы для жизни. Он так и не узнал, что стих Фазу Алиевой «Глядя на вершины» в переводе с аварского Я. Серпиным в этой антологии – мой любимый стих о горах. Но он же ведь – и гимн моей любимой равнине!!!

     Вот, болтаю пенсионерскими ножками на лавочке. Скоро дойду до очередной «мёртвой точки» генетического и душевного сгорания. По инерции ещё балдею от зачитанных любимых книг, но когда совсем скиснет и этот мой мемуарный период, что я «залимоню»? Какие импровизы? Затаюсь пауком – и буду точить старческий яд на молодых? Ещё теплится любовь к тайнам ритма подсознательного, но эмоциональные каналы у меня по жизни дырявые, могу только камуфлировать под тексты информацию для передачи. Но приведённые примеры старшего поколения немного успокаивают: если не вцепится непоправимая напасть, то жизнь всё равно же всучит какую-то лопату?

     Во! А я прямо сейчас вот возьму и потренируюсь в передаче информации эмоционального ритма из подсознательного! А вдруг позже пригодится? Тоже создам свою малюсенькую антологию. Конечно же, будем учиться на классике! Вперёд, не теряя времени!

Фазу Алиева
«Глядя на вершины»

Когда на горы я гляжу с равнины,
Я думаю, что, верно, только там
Всегда в избытке неба свет глубинный
И всё открыто солнечным лучам.

И вот уже я вровень с небосклоном –
Тропа крутая выше не ведёт.
Но здесь морозно. Блеском отраженным
Горит не тающий на солнце лёд.

Как до отказа сжатая пружина,
Стою – лихим ветрам наперекор.
И не умеет слиться воедино
Душа моя с душой высоких гор.

А там, внизу, зелёные поляны
И бойких птиц неугомонный зов.
Луга необозримы, и медвяны,
И вышиты узорами цветов.

Я там своя, я там неотделима
От листьев мяты, от степной травы.
И дождь желанный не промчится мимо,
И твердь не потеряет синевы.

А главное – оттуда будет снова
Казаться мне, что горные хребты
В сквозных потоках света голубого
Исполнены тепла и доброты.

И для закрепления урока:

Осип Мандельштам
«У моря ропот старческой кифары...»

У моря ропот старческой кифары.
Еще жива несправедливость Рима.
И воют псы, и бедные татары
В глухих деревнях каменного Крыма.

О, Цезарь, Цезарь, слышишь ли блеянье
Овечьих стад и смутных волн движенье?
Что понапрасну льёшь свое сиянье?
Луна? – без Рима – жалкое явленье.

Не та, что ночью смотрит в Капитолий
И освещает лес столпов холодных,
А деревенская луна, не боле,
Возлюбленная псов голодных.

     Мне сдаётся, если вычеркнуть все строчки до этой моей антологии, то станет даже лучше. Откуда берётся такая магия у ритма, я в этом тоже ничего не понимаю. Но ничего вычёркивать не буду: сгодится как хороший тест для психотерапевта, ведь дошёл до ручки: переписал стих Мандельштама со своими запятыми и тире, в двух словах изменил число, заменил один глагол, а одно слово даже убрал… Может, не полениться и записаться к психиатрам на приём? А, вдруг, какой-то нейронный микроб уже подкрался незаметно? От этого не зарекаются. Дай мне, Боже, любую лопату, любое занятье, лишь бы я был свой и неотделимым от медвяных лугов, а хребты Кавказа манили бы меня к себе!

     Раз такое дело, бросаюсь к мобильнику: «Алло!.. Когда завтра принимает психиатр?.. Да, запишите, пожалуйста... Хочу быть неотделимым и от луны, и от Рима… и от Кавказа, и от Крыма… и от московских подсолнухов тоже… Да, адрес правильный… Что?.. Сами ко мне приедете?.. Большое спасибо!»

     О! Уже ко мне едут! Мир не без добрых людей!

     29.11.2018