Подошел ко мне, как приятель...

Подошел ко мне, как приятель.
Словно мы – знакомы давно.
И сказал, что он Вонифатий.
Улыбнулся: Что? Мудрено?

Рассказал, что жил с Аглаидой…
И осекся – не было слов.
И любовь может быть обидой –
Не у всех, таланты козлов.

Не у всех… При чем тут порода!?
Говорил, а голос дрожал.
Он судьбой – из рабского рода.
А она – его госпожа.

Да еще приняла к тому же.
Может сам бы и затерпел.
Ну а что теперь – если нужен.
И доверен в решенье дел.

Вдруг упал Киликийский вечер,
И на Тарс легла темнота.
Он шептал про тайные встречи,
И глазами – слезы глотал.

Говорил про нового Бога,
Что вот так же как он бродил.
И не знал своего порога.
Но, хотя бы свободен был.

И своею волей распялся,
Чтобы нашу коросту смыть.
И как он над этим  смеялся –
Что такого не может быть.

А потом, сказал – рассуждая,
Словно чье-нибудь повторил,
Что свобода – она такая,
На какую хватает сил.

Что ее дает только чудо.
А потом сказал – ерунда.
Эти силы – они откуда?
Ну откуда они, тогда?

Это кто кидает монету,
Выбирая жребий судьбы?
Есть любовь, да вот счастья нету.
Только страх, и стыд без борьбы.

Только страх пред смертным порогом,
Да и некуда умирать,
Без надежды на встречу с Богом.
А божкам на него насрать.

А под утро – ушел на плаху.
Я не видел. Я не ходил.
Говорят, в нем не было страху.
Он его совсем победил.

И кричал о Новом Завете.
При котором – нету рабов.
Потому что, ничем на свете
Не опустишь эту любовь.

Что теперь не будет обиды,
Потому что – перетерпел.
И в глазах своей Аглаиды,
Он такой – каким и хотел.

Он кричал, что за всех в ответе.
Что он может это посметь.
Что прощает всех. Даже этих.
И никак не мог умереть.