Би-жутерия свободы 296

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 296
 
– Смотри не подкачай, на инфаркт не нарвись, – забеспокоилась предупредительная Груша. 
– На запасные шины я ещё не заработал, зато по папкиным стопам пройду. Он вошёл в Историю как мужчина с членом, напоминающим хвост гремучей змеи, оснащённым металлоискателем. Надеюсь, ему от этого больно не будет, – предположил Тенгиз. Жаль, ты его  не застала за любимым занятием – выдёргиванием волосков из носа и ушей, увидела бы, не устояла б... У баб от одного созерцания его причандала коленки подгибались. Гувернантки в доме менялись по мере их ухода в декретные отпуска. На него целое нянечное агентство пахало. Папаша буквально работал на неотложную гинекологическую помощь. В приёмном отделении установили ванну и койку с табличкой «М.Т. Ловчила». Её намертво прикрепили, как здесь на скамейках в Central Park(e), чтоб народ поклонялся  примечательным личностям. Разница состоит в том, что здесь за это тщеславные наследники огромные деньжищи за таблички отстёгивают, порядка 10 000 таллеров. Что-то я отвлёкся, вернусь к истории с отцом. В случаях любовных клинчей папку вместе с подружками погружали в ванну с молоком, потом молоко бутилировали и продавали на углу в розницу с яркой наклейкой «Из-под Ловчилы».
– Ты, видать, весь в него пошёл. Не уламывай меня, у нас весовые категории несовместимые. Тебе главное набить барабаном желудок. Хочешь на сон грядущий последнюю сказку поведаю об Иване Цеперевиче и Василисе Прекрасной? – запричитала Груша, отпихивая обеими руками льнущего к ней Тенгиза.
Так бывало не всегда. В зависимости от прецедента её руки нежно обнимали Тенгиза, в то время как обильное тело цвета кофе с молоком, стосковавшееся по любви, задерживалось в ванной комнате. Он хорошо помнил это, зная, что Груша сильна задними мыслями, то есть тем чем располагала. Когда-то лазутчик «по вражескому стану» Ловчила быстро подсчитал, что типовой проект женитьбы обойдётся ему дешевле ухаживаний, которые часто принимают за приставания. Но он просчитался, оказавшись в арифметике слабее, чем в «Борьбе не по правилам».
– Нет, отец был талантливей, изобретательней и значительно круче меня. Когда в глазах его женщин стояли слёзы на вытяжку, он чувствовал себя фельдфебелем на плацу, – делился терзаемый дотошными воспоминаниями Тенгиз, – это был неприкаянный Леопардо Давинчик и мастер на все шесть рук Шива одновременно. Туалет на двоих с разделительным пуленепробиваемым смотровым в одну сторону стеклом тоже он запатентовал. А как его зауважали в мире животных, когда он во время их линьки официально заявил, что, глядя на меня, готов вслед за Атлантидой провалиться сквозь землю посреди Атлантического океана!
Не выпустили, гады, старика ко мне. Ну да что там говорить... Сам конфликтный журналист Александр РазМинкин, который не искал себе выгодное местечко где-нибудь на Таймыре, утеплённое заграничными свитерами, рассказывал, что в НИИ «Добавочных Ингредиентов к продуктам питания в социалистическом обществе» папка успел защитить докторскую колбасу от нападок завистников, за что и получил повышение по приставной карьерной лестнице один к трём, как за приставучесть к лицам женского пола.
 В его послужном списке значились медали:
«За отвагу перед лицом дьявольщины»,
«За взятие на абордаж»,
 «За захват сзади одноглазым приёмом лорда Нельсона»,
 «За боевые ночные действия под  покровом одеяла»,
 и, учти, все его достижения сопровождались постраничным перечислением женских имён от А до Я.
– Что же с ним случилось?! – встревожилась Груша.
– Лучше спроси, что с ними стало. А сгубило его горячечное воображение быстротечных любовных связей плюс зашкаленный список диагнозов венерологического отделения психбольницы, где в любовных играх он всегда числился запасным.
На похоронах у его гроба в воющем карауле перестояли в алфавитном порядке уборщицы, санитарки, белохалатные медсёстры – женщины в возрасте, все как опавшие яблоки на подбор, и сам Хорош де Красив, консультировавший по выходным главврача на дому. Своевременная смерть совпала с началом осени, когда уставшие от лета деревья просят разрешения у природы на листопад.
– Какой человек ушёл из жизни по собственному желанию, – всплеснула руками Груша, закончив у зеркала такелажные работы на лице, – какой мужчина!
– До сих пор не могу простить преподавателям папкино изгнание из 9 эконом-класса за обоюдовлюблённую неуспеваемость на уроке «Секс детям» под партой с преподдавательницей Марлен Дриблинг. По официальной версии эти ханжи выгнали его «За ковыряние в носу у соседки по парте». Кто донёс, не скажу. Может сама Марлен из ревности к любимому предмету обожания, а может быть её замурзаный котяра Пур-Пур (в миру Тимофей). Теперь ясно, почему я приложил все усилия, чтобы стать детективом?
– Удивительная доподленькая история, – всхлипнула растроганная всюду Груша Нео-битая, – кто её рассказал?
– Моя любимая нравоучилка польского языка в пятом классе Крыся Феофановна О’Пасюк.
На тумбочке у кровати задребезжал телефон.
Ловчила перегнулся над настольной лампой «Перегной» и дрожащей рукой выскорлупил трубку из углубления в аппарате.
– Детектив Тенгиз Ловчила слушает. А-а-а, это вы, господин следователь! Какое сборище? Где, у Энтерлинка? Так он же в коме! Как вышел? Интересно, кто его выпустил? Сам выбрался? И волки сыты и решётки целы? Как это не было решёток?! Непростительное упущение. Прикажите, исправлю. Чего-о-о? Вечер вальса надувных кукол?! С ума сойти по трапу парохода! Спасибо, что доверили расследование мне, а не Вольке Шлюхеру. Я вам за это мороженое «Не обкапав блузку» на платиновой палочке куплю. Что? Вы на диете? Тогда «леденец одиноких дней» – на стоеросовой дубине. Пойдёт? Ну и хорошо. Буд сде... Я лично отвечаю за посадочные работы.
– Груша, срочно приготовь горячую ванну и не забудь запустить в неё резиновую уточку для сварения и пейзажу.
– В каком виде ванну изволите, сэр?
– В жареном, дура, – разоткровенничался Тенгиз, любивший разыгрывать из себя капризного карапуза, когда выкраивал несколько минут на купание перед дозаправкой горючим из слёз.
– А приставать не будете? – полемично, чуть по-деревенски спросила Грушенька (в первый же день близости с ним она столкнулась с тем, что Тенгиз безвреден в небольшом количестве и даже вывела для себя рекомендуемую с ним дозу в ретроспективе, ведь бездетной вендетты не бывает, когда убивать некого).
– Не надейся. Не до тебя. Мне вечером на ответственное задание идти намечено к Энтерлинку, жив ещё курилка. У него там «Вечерние вальсы с надувными куклами» намечаются. Не зря видно старик прожил бурунистую жизнь, ростбиф её себе и ряду красавиц. Его опыт не сравнится со Шницелевским, который с плоской Мурой Спичкой чувствует себя как школьник, вызванный к доске.
В душе она была рада, что не придётся вертеться перед зеркалом, перед минутным восхождением на конвульсирующий конус. Стоя в ванной с распущенными, выгоревшими на солнце глазами и волнами волос, она напоминала пенящуюся бутылку дорогого шампанского в кубиках льда в серебряном ведёрке.
– Может ты сверхразмерную подберёшь, Extra large, гулливерную, – прервала его художественное отступление Груша (в глазах её прочитывались вспышки удивления и зарницы недовольства).
– Уверен, сверхбольших для этого дела не выпускают.
– Туго тебе приходится, милый.
– Не то слово, туже не бывает, а на операцию мне ложиться что-то боязно – жизнь укоротить могут. Учитывая прогноз, почему-то очень хочется древнюю римлянку. Гнусные непогодные предсказания телевизионной цыганки не сбылись, несмотря на спонтанно возникшее восстание метеорологов на соседней радиостанции.
– В городе творится что-то невообразимое. По центральной улице проходит демонстрация пешеходов против колесования проулков. На небе мультиярусные облака своей кучерявостью уносят в сказку неискушённых. Солнышко над Эмпайр Стейт Билдинг в присядку идёт. Злыдни-соседи кусты стригут в талию. По радио обещают бурелом и ветрогон с Юго-Востока и 80 градусов по Фаренгейту, что по Цельсию эквивалентно нашим дистиллированным 40 градусам. Но тебе сегодня пить не следует, на монументальное задание идёшь, правда, если заплачет дождь со льдом, не забудь выйти в люди со стаканом виски, у нас холодильник сломался.
– Чуток не мешало бы, утихомириться тебе Груш в твоих заявлениях. Я ж не какой-нибудь драматург, который либретто к опере «Откровения потайной дверцы» мазюкает, небось не чай прошу или Вилочковую железу на десерт...
– Самые натуральные чаяния у индийского народа – он пъёт получай не от кого попало. И не проси иного, мне твоё здоровье дороже, – её широкая спина обещала утлые радости, впервые испытанные ею в шестом классе, когда её по блату оставили на второй год. Тогда она хотела броситься врассыпную, но родные школьные стены не позволяли, и Груша так и не смогла никому передать эту историю целиком, боясь переусердствовать в своём рвении.
– Не лукавь, Груша, сама знаешь, работа моя такая, подашься в народ – в говно вступишь. Ты себе не представляешь, как это тяжело с утра до полдника находиться у рассвирепевшего начальства под дулей пистолета и ворошить воспоминания, не перестилая их.
– Ладно, уломал. Восстанавливай силы, а я пойду надену лёгкий костюмчик из кримплена, данного мне в ощущении. Все говорят, оно мне очень к лицу, – кивнула Груша, со вздохом отпуская натянутую тетиву отношений, опутанную софистикой деяний.
– Животным чаще доверяй, людей перепроверяй. Если йоркшир Мошка захочет костюм испортить, значит, одёжка тебе вовсю  личит. Хотя Мося аккуратно берёт си-бемоль – лапками не испачкает. А ежели я окажусь неправым, считай, ошиблась ты, и костюм завистливые подруги хвалить будут. Мужчины часто заблуждаются, но их рогатых, можно наставить на путь истины, в то время как красавица без мужика – драгоценный камень без оправы. Примером тому может служить твоя массажистка Эльвира Трюмо, чесавшая спинку своей девичьей кровати по первому её требованию.
– Решительно ничего из твоего предложения не получится.  Подруги с их оплавленными сырками мозгов и пустопорожней болтовнёй, сам знаешь, у меня долго не держатся, включая Элю. А бедный Мошка бесследно пропал, может его уже на эксклюзивную живодёрню отправили. Мне не забыть его напутственного гавканья: «Запятнанная совесть, как шкура долматина». А может он выбросился в окно, не кошка, ведь, – на все четыре не приземлится.
– Жаль, такой барбосик приветливый был. Не поверишь, Груш, меня со вчерашнего вечера чувство вины под кончиками пальцев за совершённое преступление гнетёт. Собственноручно убил двух комаров на левом предплечье прямо в разгар любовного свидания.
– Не казни себя. На месте преступления свидетелей против тебя всё равно не сыщется. Забудь ты об этих размножающихся кровососах, лучше подскажи, что тебе на завтрак приготовить?
– Намажь маргарин на тонко нарезанный бетон. Сыр, выпавший из клюва вороны, положи отдельно на тарелку с беконом и налей-ка мне чёрный кофе. Сегодня важная на шару птица и циклоп тропического урагана – Генеральный Секретарь в отставку уходит после подачи дурного примера на десерт.
Груша оставила информацию придирчивого Ловчилы без комментариев и выплыла из спальни, поправляя помятую оснастку, тем самым показывая, что не причастна к произошедшему. Она вовремя вспомнила давнюю обиду, когда он отнял у неё любимый миксер, чтобы не болтала глупостей, вроде той, что молодость – это золотое времечко, когда можно есть всё, чего тебе захочется.
За её полураскрытыми губами улыбка играла через одного в бутыльчатые зубастые кегли. Тенгиз – этот изрядно подпорченный продукт современного воспитания, принял меня за трепетную лань, радовалась она, и отказался как от женщины, затасканной в кафе, где подают горчащее пойло с допускаемыми погрешностями в круасанах. Возможно, так оно спокойней, ведь не зря ему на пляже прилепили ярлык подрядчика, которому неважно с кем и как.
Она понимала, для разжигания в Ловчиле спортивной злости ни лучины, ни спичек не потребуется. Куплю-ка я любимому на его пятидесятилетие  надувную куклу с взаимозаменяемыми отверстиями и вместе с нею буду ждать в постели появления рельефного очертания его моложавого тела в проёме двустворчатой ракушки-двери, пусть знает, что я выступаю за техническое оснащение спальни и мелиорацию супружеской постели, не обводняя её. Но чем же мне всё-таки поразить его детективное воображение, думала Груша. Ах да! Тенгизу так хотелось знать моё происхождение. Ну что ж, придётся удовлетворить любопытство несведущего, ничего, такое случается, когда здравый смысл деградирует в умысел.
1. Отец – изыматель-таможенник в аэропорту, до этого семь лет отстоявший в государственной столовой на раздаче должностей.
2. Мать – мул, перевозивший наркотики воздушным путём в достопримечательных органах, и ранее отсидевшая пять лет в бухгалтерском чресле за лишение себя невинности со взломом.
3. И, наконец, я – плод запоздалой вспышки любви, была зачата  отцом, преисполненным псиного скепсиса и служебных обязанностей сторожевых и служебных собак, занятых предварительным изъятием наркотиков (мастерок ему в руки за неимением флага!)

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #297)