Нумидийская княжна

За червонною рекою, за горами и за долом,
За тем лесом, что чернеет сосен грозным частоколом,
За оврагом, что краснеет камнем пламенного солнца,
За луною голубой, где тень к западу крадётся
Стоит терем до небес с башней из слоновой кости.

В башне той, где стража в ряд нощно сна за жизнь не знала,
Где кукушка все года за сто лет не прогадала,
Где металл, гранит и уголь изваяньями в стенах,
Где из злата и смарагдов стоит трон на трех слонах…
А в нем дева, черноока, с тонкой шалью на плечах.

Черноброва, волос – уголь, что спиралями чадит,
С кожей в цвет из темной бронзы, а в ладонях – аляскит,
А в очах миры и звезды – зов из сказочных глубин,
Да и глас подобен зверю с чудным именем Морфин,
И чело ее – что идол красоты земной твердынь.

Принцы ездят в ту страну, что Нумидией зовется,
И как ворон, и как грач, каждый вокруг девы вьется.
Но печальна та княжна – принцы те сплошь хвастуны,
Лишь болтают всё о чести, но душою все бедны,
Хоть и могут быть от девы все, как пьяницы, пьяны.

Но однажды ужас вдруг на Нумидию спустился:
Черный дым вокруг княжны пеной жуткой заклубился,
И колдун возник в ночи – в цвет осеннего тумана,
С гласом хриплым и густым, взором мелкого тирана,
И хромой, и кособокий, кинулся он к деве рьяно.

«Одиночество и Грусть – мне иных имен не надо.
До тебя и дотянусь – станешь, дева, безотрадна.
Станешь слезы лить, пока любовь сердца не коснется,
Станешь на луну ты выть, и от скорби не очнешься», -
Молвил ей колдун лихой, что над радостью смеется.

Помрачнела ли княжна, или взором посерела,
Но скатилася слеза со щеки ее несмело.
Принцы все засуетились, и забегали кругом,
За улыбкой нашей девы гнались, глупые, с грехом…
Улыбалась им всем дева, но не сердцем, а умом.

А на севере далеком, где ночь правит круглый год,
Где мечи, щиты и копья кружат вместе хоровод,
Где и люд, и зверь подобен на искусного ловца,
Где и бог – и гром, и небо - служат чести храбреца,
Живет славный, честный воин, с власом цвета воронца.

Взглядом – буром он просверлит саму твердь сырой земли,
Ну а жилы – сталь и пламя, и в очах всю ночь сожгли.
Одинок он и печален, и воительниц своих
Ему впрок уже не надо, как и слов их колдовских,
Как и прелестей, и злата, и всех благ, как есть, людских.

И отправился он в путь – за любовью и за славой,
За леса и за дола, сквозь могучие державы,
За ту реку, что рубином омывает берега, за овраг,
И за луну, где на запад тень сбегает, шел варяг,
И вдруг завидел башни до небес маяк.

Герой северных просторов в башню ту с мечом шагнул –
И рассыпался от страха принцев местных караул.
Стража с копьями вперед к бойцу с севера рванула,
Пошатнулась, и споткнулась о меч острый – кладенец, утонула
В битве жесткой, в бою славном… и струхнула, и из башни улизнула.

А княжна, сидя на троне, вдруг взглянула в пустой зал,
И на воина с мечом, что от крови бур и ал,
И что взглядом пробуравил всю вселенную в очах,
Так и сердце вдруг забилось, застучало, и в руках
Потеплело от желанья прикоснуться поцелуем с нежной дрожью на устах.

Воин же, княжну завидев, враз, как столп, неловко замер,
И на кожу цвета бронзы темной взгляд пронзительный уставил,
На чело, что так подобно всех богов людских красе,
На черняву, словно уголь, тонковьюшками косу,
На силуэт, что видел ночью в саму черную грозу…

Потеплел, и в ножны меч, и шагнул к княжне прекрасной,
И стал взор из бура душ страстным, добрым и атласным.
И ушла Печаль из девы, в сердце – радости струя,
И заклятье разлетелось с воплем страха колдуна,
А герой шептал той деве: «Ты – моя. Навек – моя».