Ты поэт... -20

ТЫ ПОЭТ. ТЕБЕ МНОГО ПРОСТИТСЯ

2012 год

ЛЕТЯТ, ЛЕТЯТ КОСЫМ УГЛОМ...

Летят, летят косым углом,
Вожак звенит и плачет.
О чём звенит, о чём, о чём?
Что плач осенний значит?

А. БЛОК.
«Осенний день»

В минувший год осенним днём
Я вышел из пролеска.
Мир сник от тишины кругом
И солнечного блеска.

И вдруг в прогретой тишине,
Почти за небосклоном,
Неясный звук стал слышен мне
Звенящим странным стоном.

Я полем по жнивью шагал
И понималось смутно,
Что дальний стон не затихал,
А нагонял как будто.

Я оглянулся, журавлей
Приметив еле-еле,
Шеренгой ломаной своей
Они на юг летели.

Легко пронзая синеву
И солнечные дали,
Они по правде, наяву
Так жалобно стонали.

О, этот тихий, скорбный стон,
С курлыканьем молебным!
Как разрывал мне сердце он
Над сжатым полем хлебным.

Два наших горя бились в лад,
Надрывно вместе плача,
И понял я,
о чём звенят,
Что стон их долгий значит.

Я в думе горестной своей 
Таил печаль и жалость, 
Что хлебных на Руси полей
Почти что не осталось.

А журавлям и ночь и день,
Болотных топей глуше,
Безлюдье сёл и деревень
Терзало птичьи души.

Вот и прощались над землёй
С любимым пепелищем,
Российским, нашенским, таким
Безрадостным и нищим.


КАК МАТЬ ПОЛОСКАЛА БЕЛЬЁ

Мороз золотистый, сибирский,
Вот-вот и дыханье сведёт.
Дорогой зальделой и склизкой
Мать с тазом на речку идёт.

Не таз, а колодец широкий,
И столько белья в нём лежит,
Что башенный сторож стоокий
Беззубо, но лихо свистит.

В заплатанных валенках месит
Размолотый трактором лёд.
В карман за словечком не лезет,
Из стыни воздушной берёт.

«Эй, женщина али девица!
Не любит, ли чё ли, супруг?
Бери-ка мои рукавицы,
Останешься, девка, без рук!»

А мать не спеша, голоруко
Свой груз перехватит, и вновь
Шагает легко и упруго,
Лишь в щёки бросается кровь.

Да как ещё с горки высокой
По краю тропинки сбежит! 
И к проруби – снежной протокой,
Где бабья работа кипит.

Там панцири с хрустом бросают
В протоку, и лишь отойдут,
Полощут бельё, выжимают
И лютую воду клянут.

И руки в свои меховые
Суют рукавицы, смеясь:
«Повылезли все, вековые,
А всё же куда мы без вас!»

Но мать на краю водоёма
Как будто врастает в него.
Лишь руки пылают знакомо,
И нету вокруг ничего.

«Да что ж ты! стиралки застудишь! –
Ругают соседки её. –
Под старость безрукая будешь,
А это какое житьё...»

Рубашку отца выжимая,
В ответ улыбается мать:
«В мороз я всегда огневая,
Лишь лёд не могу поджигать...»

Но так разгоняет жестоко
Окошко дымящихся вод,
Что вот загорится протока
И мигом растопится лёд.

Воде так и хочется взвиться,
Опасная ходит волна!
И хоть бы на миг в рукавицы
Упрятала руки она.

У всех лишь ещё половина
В тазах и корзинах белья,
А уж поднимается Нина,
Молодушка, мама моя.

Берёт, как колодец широкий,
Свой таз бельевой, и опять
По речке, по горке высокой
Ей с грузом застывшим шагать.

По улице, к речке склонённой,
Дорогой идти ледяной,
И жгучее солнце короной
Блестит над её головой.

И молодо ноги шагают,
И карие очи ясны,
И щеки, как розы, пылают,
И руки, как солнце, красны.

И сторож у водонапорной
У башни, что вся в куржаке,
Беззубо свистит и упорно
На странном своём языке.

Но мать подымает ресницы
И с вызовом – наискосок:
«Развесить бельё 
рукавицы,
Не дашь ли, отец, на часок?»

И сторож, поохав, смеётся,
Качает чудно головой,
И эхо, как хрип, раздаётся
В простуженной башне пустой. 


РАВЕНСТВА И В ВЕЧНОСТИ НЕ БУДЕТ...

Равенства и в вечности не будет –
Ни в наградах, ни в мученьях. Бог
По заслугам каждого осудит.
Каждый по себе хорош и плох.