Василию Макаровичу Шукшину

Сижу в КАМАЗе с чуть надтреснутым стеклом,
За боковым окном земля уходит вправо,
Пшеница гордо колосится за канавой,
Водитель Женя щекотит нутро дымком.

Когда б ещё я мог соприкоснуться
С людьми калибра В.М. Шукшина,
Кабы судьба, не знамо чья жена,
Не подарила мне в один с ним день проснуться.

Мы проезжаем там, где жил Г.С. Титов.
Берёзки издали качают головами,
И невозможно описать словами,
Как я хотел бы выпить с ним по сто.

Вот прямо здесь, в кафе у той дороги,
Что кормит нас, опасности суля,
Ведь видел он, как выглядит Земля,
Оттуда, где все люди — недотроги.

И думал ли он там о Шукшине?
Об образах, мастеровитых сценах,
Макарыч в коих думал о проблемах,
Рискуя дурачком прослыть извне.

Прожил тот парень так стремительно, недолго.
По нынчим меркам эти сорок пять —
Подросток, мальчик, ну, ни дать ни взять,
Ещё мечтающий о новой белой "Волге".

А он горел, как водится у таковых, свечой,
Вселенную внутри себя расположив, как одеяло,
Где "Печки-лавочки", "Калина красная" — забава
Лишь для глупцов с их хроменькой душой.

Его судьба — судьба его колхозника-отца,
Расстрелянного рядом с нами, в Барнауле, в двадцать,
В те времена, в которых брат стучал на братца,
А третий брат стрелял, как будто в подлеца.

Так и Макарыч жил: любил, писал, играл,
Был с совестью в ладу, когда-то дружен с водкой.
И в октябре, на теплоходе, тихо-кротко
Всем нам своё величье завещал.

И мне нещадно думается вновь,
Что жил тот парень всё ж трагично мало,
Но сотканное им за эти суженные годы одеяло,
Ещё не раз согреет чью-то охладившуюся кровь.

25.07.2018.