От Варшавы до Катыни, от Речечки до Вислы

Не сметь не посмел.
Он яблоко съел
при гвалте униженной публики.
Когда б он сумел,
отнюдь не пострел,
открыться столь мерзостной рубрике.

Не свой у доски,
доселе брезглив,
не знал парень большей опасности,
чем кость от трески,
ребячье "Вали!"
и мозг не спасти от напрасности.

Не то, чтобы жид,
в Варшаве он жил,
любил свою милую бабушку.
Сушёный инжир,
бывало, ложил
на столик ей вроде подарушка.

Но кончилось сё:
усатый осёл
вступил в сговор в августе с Гитлером.
Любимый Басё,
слив хайку про всё,
был менян на пряжу для свитера.

Давида звезда,
совсем как узда,
для многих билетики в печечки.
И мама туда,
и Зофья туда —
сгорели на Брянщине, в Речечке.

Отца он не знал.
В Катыни аврал:
детишкам не свидеться с папами.
А он всё же ждал,
притом, что алкал,
котёнка довольствуясь лапою...

— Зачем ему жить? —
читатель брюзжит,
устав расшифровывать байку.
И вновь юморить,
кутить, есть и пить,
такой продолжает за пайку.

...А главный герой,
полвека седой,
меж тем ковыляет вдоль Вислы,
и вдруг пред глазами
огромной слезой
то яблоко с ветки повисло.