капитаны каравелл

Распахнутая радость душ и глаз -
из детства страсть к познанию в подкорке.
Сначала напряглась, потом впряглась
живинка в цепь сплетающихся оргий
искания единственных путей
от искренности радостных открытий
Америк не открытых, но и те
плескались в оцинкованном корыте.
Все дети - капитаны каравелл,
кто Питер Пен, а кто похлеще Пена,
и всяк терпел крушение, ревел,
к потерям привыкая постепенно.
И всяк был съеден, словно тот же Кук,
снедаем одиночеством и сплином,
устав от сотен жалоб, скук, докук
на тихом, на любовном, на былинном -
язЫках разных, коим несть числа.
По возрасту и радостей помене...
Кого-то страсть к Эвтерпе не спасла,
кого любовь к игривой Мельпомене.
Тускнела радость где-то взаперти
усталых душ и глаз без капли света.
И все места, куда сумел дойти,
кричали - ничего нам не советуй,
тут свой устав, свои монастыри,
чужих не нужно, что ты, в самом деле...
Подкорка говорила - ну, сотри
их с карты, без того поднадоели
открытия Америк и других
ненужностей, живинок, развлекалок.
Всё выставлено жизнью на торги -
что мамин торт, что бабушкин рогалик,
отцовский сад и первая любовь,
и образы друзей, что нынче стёрты.
Система олимпийская - плей оф,
и музыка биения аорты
безрадостна, когда за пятьдесят,
когда уже к семидесяти скоро.
Так птицы неподвижные висят,
стихают звуки ангельского хора,
пустеют города, мелеет пруд,
ручей, река и даже море тоже...
И кажется, что все на свете врут,
хотя на это всё же не похоже.
Ни веры, ни надежды, ни любви -
ты снова чист, как белая бумага.
Тебя пугает гоголевский Вий,
смешат проделки сказочного мага.
Ты домик без единого гвоздя,
безгрешный грех, духовный, но не плотский...
И страха не узнаешь, уходя,
а только жалость к тем, кто остаётся.