Поэзия донского поэта Владимира Апанасенко

               
 "И сам я Вселенская боль..."- эти строки принадлежат донскому поэту Владимиру Даниловичу Апанасенко               
Не знаю, знакомо ли вам имя этого поэта, но я скажу прямо: это был яркий самобытный поэт, глубоко проникший в суть поэтического слова. Самородок, певец землм Тацинской.  Это и его, и моя маленькая «Москва», без которой нет меня,  нет нашего поэта, члена Союза писателей России Владимира Даниловича Апанасенко.   Конечно, помогал нам в работе со словом главный редактор районной газеты «Районные вести» Виктор Петухов. Он объединял нас, всячески поддерживал наши начинания, регулярно собирал в клубе «Надежда»  Он был не просто газетчиком, журналистом, а  проводником яркого талантливого слова в народные массы. А Володя Апанасенко – это и есть народ, среди которого немало мудрости, красоты и душевной чистоты. Иногда мне кажется, что он был нашим Есениным. А воспевал он человека,  простого, русского, земного, образы хлеборобов, работников села. Его душа болела за их судьбы, он вместе с ним шёл по трудной дороге, где пыль от комбайна и сотни машин с пшеницей, где ранние морщины на лицах и верность земле-Матушке, кормилице нашей.  Прошло 20 лет с того дня, как остановилось его беспокойное сердце. Нет и Виктора Петухова. Но я живу и могу замолвить об этих  дорогих мне людях словечко. Вот и сижу ночами за компьютером  и публикую стихи своего современника, поэта Владимира Апанасенко. Даже считаю своим долгом это сделать, пока жива. На сайте «стихи.ру»  я опубликовала 19 стихов, в журнале «Донской временник» вы прочитаете мою статью о его жизни и творчестве.  Итак, я продолжаю знакомить вас, любители поэзии, с творчеством Владимира Апанасенко, тацинского  Есенина. Я - это друг по поэзии Любовь Ивановна Белимова, тоже поэт, последователь Володи Апанасенко. Сегодня решается вопрос  о памятной доске на здании редакции, где он работал последние годы. Он заслужил этого своими мудрыми строками, своим истинным служением  его Величеству поэтическому Слову.
Первый сборник стихов «Ковыльный свет» 1980 год.  Друзья мои,  давайте вместе познакомимся с его поэзией!

Песня

Эта песня меня качала,
Как воробышка ветерок.
Эта песня –
Пути начало,
Как родного дома порог.
Я рукой эту песню гладил,
Словно жаркого скакуна,
Под неё я свой голос ладил
У притихшего табуна.
Я щекой прижимался к песне,
И она, тепла и светла,
И пахучей радостью вешней,
И губами любимой была.
И в степи, от работы тесной,
Где в ладони жара текла,
Сердцем я вошёл в эту песню,
И она мне в сердце вошла.

Плуг

Тот плуг, без корпусов, поджарый,
Бурьян сквозь раму и вокруг,
Как будто в ржавчине обжарен,
Ничейный одинокий плуг.
А бригадир точил, как шашель,
Словами въедливо точил:
«Отремонтируй и попашешь…» -
И горемыку мне всучил.
И тесный был контакт меж нами:
Я – шкет худой и злой как чёрт –
Руками, ватником, штанами
Всю ржавчину на плуге стёр…
Круглилась зябь за ним вдогонку,
Закат над балкою бродил,
И тут на пегой лошадёнке
Подъехал строгий бригадир.
«Да! ...  Наворочал ты немало!
И пашешь ладно,
Молодцом! ...»
И в чистом зеркале отвала
Увидел я своё лицо.

   
Красный камешек

Красный камешек –
К счастью,
Чёрный –
К горю, к тоске…
Так гадали мы часто,
Роясь в белом песке.
Я старался напрасно,
Позже всех уходил:
Чёрных – пригоршни,
Красных –
Горстку лишь находил…
Я не верю гаданьям,
Я не верю в судьбу.
Верю только в дерзанья,
Верю только в борьбу.
Пламенею в надежде,
Хоть она - с волосок,
И копаю, как прежде,
Жизни трудный песок.



Забытая граничная канава

В плену у забурьяненной тоски –
Забытая крестьянская отрава,
Что степь и души – разом на куски.
А ветерок в будыльях прошлогодних
Напоминает давних лет напев,
Когда дубинный и полуголодный
Вскипал не раз слепой мужицкий гнев.
Толкуют старики, что здесь когда-то,
Не помню точно месяц и тот год,
Рассвирепев, убили братья брата
За то, что козы съели огород.
Но полыхнула, понеслась степями
Будённовская красная гроза
И куреням облезлым за плетнями
Открыла заплесневшие глаза.
По вечерам родной заботой пахнет
Просторная колхозная стерня,
А каменный каток в крапиве чахлой –
Поверженной недели шестерня.

        Лица               
В стремнине краснозвёздных дней
Средь городов и пашен –
Огонь сердец и свет очей
Отцов и братьев павших.
Я в этих звонких днях живу,
Где добрая пшеница,
И сквозь покой и синеву
Погибших вижу лица.
Тут звёзды падают в траву,
Тут светлые криницы.
Я на родной земле живу,
Где прах отцов хранится.

Письмо

До врага по склону –
Метров триста.
Рвал сугробы яростный свинец.
«Победим!
Придёт конец фашистам!» -
Под Москвой в снегах писал боец.
Двадцать лет в земле письмо лежало,
Двадцать лет сырую землю жгло.
В рамке из блестящего металла
Под стекло музейное легло.
Желтизною тронутое мглистой,-
Время стёрло многие слова,
Только строчка, где «… конец фашистам!»
Эта строчка полностью жива!

Солдату

Я с тобой не съел ни грамма соли,
Радости и горя не делил,
Не пахал встревоженное поле,
Где запрятал мины чернобыл.
Чувствуешь тепло, не видя печи,
В хате средь завьюженной глуши –
Так и я в минуты первой встречи
Чувствую тепло твоей души.
Даль – не даль…
С тобою я спокоен
И в метель, и в хлесткие дожди.
Где же ты сумел найти такое,
Что и не вмещается в груди?
Сапоги скрипят тяжеловато,
Под ремнём зажат рукав пустой.
И шагает мужество солдата
Рядом с человечьей добротой.

Обелиски

Они стоят в молчанье строгом,
Сомкнув окаменевший строй.
К Берлину звёздная дорога
Во всю Россию шириной.
Цвет жизни, тыщи раз убитый –
Под соловьиный перещёлк,
Под орудийный гром зарытый,
Победы светлым днём взошёл.
С тех пор далёких,
Сердцу близких,
Другой у мира цвет и вид –
Ведь он стоит на обелисках,
На обелисках мир стоит!...

         ***
«Всё бывает, и всё проходит»,-
Врёт пословица наперёд…
Чья-то юность отхороводит,
Снег сойдёт, и растает лёд.
Жизни частые перемены
Затирают свои следы:
Боль – не горечь змеи-измены,
А любовь – не стакан воды.
Не стареют, а каменеют
Эти чувства под шквалом лет,
До могилы болят и греют
И никак не проходят, нет!
Ну а если ты мне не поверишь,
Походи-ка по всей Руси,
Постучись в тесовые двери,
У солдаток седых спроси.

         ***
Ветерок осенний –
Степная нежность…
Шапка пены на ведре легка.
Ты входила в голубую свежесть
Запахом парного молока.
Под твоею розовой ногою –
Россыпь солнца в полудрёме рос.
За цибаркой – кот, спина дугою,
И промокший остроухий пёс.
Зной ржаной из сонного чулана –
Дух, в каком я вырастал и креп.
Мама, ты всегда вставала рано,
Краснощёкий выпекая хлеб.
В белых кофтах за речным коленом
Хаты ясноглазые стоят.
Нет, не хлебом, молоком и сеном –
Мамой пахнут милые края.

         ***
Здесь по утрам голубизна такая!...
Войди в неё на цыпочках и глянь:
Пчела цветок, как вымечко толкает,
А крикнешь – всколыхнёшь степную рань.
Раскатисто, раздольно –
Не объехать!  -
Откликнутся и степь, и небеса,
И слышатся мне в гулкой скачке эха
Моих друзей живые голоса.
Тут солнце заблудилось средь пшеницы,
И пахнут сладко свежестью земли.
Тут хлебный ветер бродит по станице
И гладит в балках травы-ковыли.
Синеет куст на дне крутого яра,
В разливе полыхающем цветы…
И кажется:
Восторженно и яро
Казачья песнь упала с высоты.

             ***
Росы сверкающая гроздь –
Игра обманчивая света.
Что так украсил спящий дождь
И спрятал под собой приметы?
То ли пырей,
То ли чабрец,
То ль незабудка – каплю сини,
То ль кашки лёгонький венец,
То ль прошлогодний куст полыни…

Стрепет

Стрепет трепетный, дугокрылый –
Песня светлая над жнивьём!
Ты для сердца такая же сила.
Как дымок над родным жнивьём.
Стрепет трепетный, дугокрылый!
Ты не скличешь друзей своих.
Пашня чёрным пластом накрыла
Ту траву, что хранила их.
Я по балкам ковыль посею,
Отодвину тракторный край,
Только ты с подругой своею,
Ради Бога, не улетай!
Только ты обживись, как прежде,
Только выведи стрепетят!
Пусть они над суровой и нежной,
Над казачьей степью летят.

Раненая птица

Срываясь с лёта, раненая птица
Хватает жёсткий воздух в полкрыла,
И строчка крови вслед за ней дымится.
И снег дырявят капельки тепла.
Не на стрелка в последнюю минуту
Косит дымком подёрнутый зрачок,
А на бурьян, где, развернувшись круто,
Растаял куропаток косячок.
Тревогой материнскою томится
Последний свет из-под прикрытых век.
И небольшая серенькая птица,
Ломая крылья, рухнула на снег.

Стреляйте в смерть

В обыденности повседневной
Под мирным небом – непокой,
Вдруг – реквием сквозь гул напевный.
У жизни – бой,
Со смертью – бой!
Косая действует с азартом,
И тут – не плакать, умолять,
Сквозь яды, стрессы и инфаркты
В неё положено стрелять.
Не дайте искорке погаснуть!
Не дайте мотыльку сгореть!
Да будет вера не напрасна –
Стреляйте в смерть!
Стреляйте в смерть!
Стреляйте доброю надеждой,
Улыбкой усмиряйте гнев!
Стреляйте музыкою нежной!
В воде стреляйте и в огне!
Не дайте лесу истощиться,
Не дайте рекам обмелеть!
И каждой тёплою частицей
Стреляйте в смерть!
Стреляйте в смерть!

         ***
Вынут сердце,
Заменят клапан.
Будь здоров, человек!
Живи!
Можешь в горе и радости плакать,
Холодеть и гореть в любви.
Можешь быстро подняться в гору
И, кряхтя, корчевать дубы;
Это сердцу – в самую пору,
В самый такт его молотьбы.
Ну а ты?
Кто тебе позволил
Там, где наши сошлись пути,
Вынуть сердце,
Наполнить болью
И потом навсегда уйти?!

           ***
Может быть, я наивен слишком,
Может, гордость не берегу –
Легкомысленно, как мальчишка,
Я к тебе, ошалев, бегу.
Знай: в других не ищу замены
Той, что кудри – жгучая смоль;
Испытавшему боль измены
Втрое горше отказа боль.
Не закрыть красотой заката
Дня ушедшего хмурь и грусть,
Не успев отлюбить когда-то,
Я влюбиться в тебя боюсь.
И, смущённой души стремленье
Проклиная и злясь, шепчу:
«Я приду на одно мгновенье…
Очень видеть тебя хочу…»

         ***
Тихо смеялась степная калина,
Нашу с тобой охраняя любовь.
Ты ожидала из армии сына,
В злобе холодной – твой муж и свекровь.
Чьё-то хихиканье…
Бабьи наветы –
Каждому, видно, на свете своё.
А на любовь налагают запреты
Те, кто ни разу не встретил её.
Темень парная пропахла пшеницей,
Поезд прощально пропел вдалеке.
Мне бы рукою потрогать зарницы,
Мне бы к твоей прикоснуться щеке.
Вишнею поздней в погожее лето
Радость моя неоглядно цвела.
В розовом платье из тёплых рассветов
Милая рядом тропинкою шла.
Солнце лучистое вижу сегодня,
Истину знаю, былое кляня:
«Стерпится – слюбится» - старая сводня,
Глупая сводня
Не для меня.

      ***
Как будто умчалась попутка,
А я в незнакомом краю
По самую грудь в незабудках
В раздумье глубоком стою.
И пахнет, и светит знакомо
Пшеничная даль и теплынь,
И как у отцовского дома,
Грустит за просёлком полынь.
Законам степным не перечу,
Пройду, не сминая травы.
Но что за курганами встречу?
Раздолье?
Угрюмый обрыв?
В кувшинках весёлую речку
Иль сонный затиненный пруд?
Улыбку с резного крылечка
Иль взгляд,  и насмешлив, и крут?
Горячее время.
Заботы…
Стою и смотрю на реку.
Лукавая, строгая, кто ты?
Поведай-ка мне, земляку.

Щенок

Вислоухий, в чёрных накрапах,
Словно сажей измазан нос…
Он присел на задние лапы,
Попрошайка – маленький пёс.
А глаза, как росные сливы,
Плачут –
Мимо таких не пройдёшь! –
С голодухи нетерпеливый,
Что ты всюду свой нос суёшь?
Подожди!
Поделюсь я хлебом,
Под полою затишек найдёшь…
Ты под знобким осенним небом
Так на детство моё похож!
            ***
Ветрам за дальней песней не угнаться,
Отплакала, сгорела, не вернёшь…
Акация – старуха средь акаций,
А за дорогой – голубая рожь.
Вот мазанка под глиняною крышей
Да невысокий каменный забор,
И вербы годы детские колышут,
Выплескиваясь шумно на бугор.
Бульдозером давно хатёнки скрыты,
А новь домов не помнит о беде,
И только грусть, как старое корыто,
Ржавеет в тощей жёлтой лебеде.

Работа

Пахла потом и сеном работа,
Пахла зноем и хлебом ржаным,
Нагоняла в суставы ломоту
И бросала в чугунные сны.
С новичками не ласково поле:
В теле – частая дрожь черенка…
Жар истёртых кровавых мозолей
Приносил я в гудящих руках.
Зной звенел, и солома звенела
В тонкой стали сверкающих вил…
Мне дало хлеборобское дело
То, о чём я мечтал и просил:
Хлеб и радость,
Упорство и силу,
Уваженье к степному труду…
И сегодня я вспомнил те вилы –
Стих не легче сложить, чем скирду.
          ***
Дорога – по краю заката,
Неспешная бричка скрипит.
Я лето, как в детстве когда-то,
Из чаши степной буду пить.
Приму, как большую награду,
Жарынь пропылённых дорог,
Ручейного звона прохладу
И рыжий обветренный стог.
Я в шелесте бронзы бескрайной,
Где марево знойно течёт,
Там юность моя за комбайном
Пшеничные копны печёт.
Погаснут под гулким копытом
У старой ограды лучи,
Где мамино сердце убито,
 Услышу, как сердце стучит.

Поле

Оно в меня усталостью входило,
Соломой знойной обжигало плечи.
Стернёю волглой ноги холодило,
За речку оттеснив сгоревший вечер.
А мне – двенадцать…
С жизнью не поспоришь,
Мне степь возить горбатыми возами.
И плачет конопатый «зауморыш»
С печальными и синими глазами.
И каждый день чуть свет:
«Вставай, сыночек!»
И тощий узелок в руках у мамы,
Сверкучих вил тяжёлый, ломкий почерк
И облако половы над быками.
Костры мозолей на руках погасли
Не потому, что я работал мало, -
Хотя не ел я пироги на масле,
С ржаного хлеба силы прибывало.
А дни сгорали, как сухие спички,
Катились грозы, травы подминая…
Чуть помню я, когда пришла привычка,
Когда ж влюбился в поле –
Я не знаю.

Поздние цветы

Давным-давно хлеба покошены,
И осень обожгла кусты,
А тут забыты-позаброшены,
Глазеют жёлтые цветы.
И удивления достойные,
Весне и летним дням вослед
Они сквозь травы сухостойные
Пробились, чтоб увидеть свет.
Давно тепло и солнце розданы
Тому, кто цвёл в урочный час,
А им – застынуть под морозами,
Не закрывая добрых глаз.
Смертельно холод землю выбелит,
И всё же, глядя в высоту,
Цветы не гнутся в три погибели –
Наперекор судьбе цветут!...

Осенняя радуга

Вдруг тёплый дождь прошёл на бабье лето
Покрыл туман речные берега,
И песней лета,
Над стернёю спетой,
Повисла в небе радуги дуга.
И как весною, сердце воли просит,
И летний свет как будто не померк…
Под радугой –
Задумчивая просинь
И лесополос жаркий фейерверк.

                ***
Я здесь, на поле, не вчерашний.
С ребячьих голопятых лет
Вдыхал я сочный запах пашни
И впитывал ковыльный свет
Врывались чёрные метели –
Земли страданье и моё, -
И болью у меня на теле
Горели трещины её.
А там, за глинистым пригорком,
Мой хуторок, отец и мать.
И от земли, святой и горькой,
Меня никак не оторвать.

Поэтический сборник «Вдовья борозда»
Светлой памяти мамы посвящаю эту книгу

Лазоревый цвет

Степь струилась огнём лазоревым
В лёгком выдохе ветерка.
И хвалилась небу узорами
Разукрашенного платка.
Будто мама перед соседками,
Не скрывая счастливых слёз:
- Долгожданный мой, непоседливый,
Глянь, подарочек мне привёз!
Не молчится ей, не сидится ей
До заката этого дня,
И платок она гладит ситцевый
Точно так же, как и меня.
… я коснулся рукой лазоревых –
В сердце хлынул горячий ток.
Всё смешалось весной под зорями:
Поле, мама, цветы, платок.

Красный вечер

Вечереет. Тревожатся гуси.
Над щербатым изгибом пруда
Краснотала тягучие гусли
Всё пророчат земле холода.
Поздней осени пылкий любовник,
Презирая и стынь, и дожди,
В огоньковой накидке шиповник –
У обрыва на жёлтой груди.
На машинном дворе озаренье:
Кумачом разметался закат.
И комбайны в парадном равненье
В сапогах «побелённых» стоят.
И закатным облитые светом
У обреза крутой борозды,
Словно хлебы из красного лета,
Пахнут сытым тёплом от  скирды.

Песня

Мне мама, бывала, певала
(Я к ней со слезами, босой),
И ласковым тем покрывалом
Меня обволакивал сон.
Разок с облегчением всхлипну –
И горе ушло от ворот:
Репейник нахальный не липнет,
И злой не царапает кот.
Проснусь и лечу, как пушинка,
В прозрачном тепле ветерка.
И радостью белых кувшинок
Меня привечает река.
И манит неведомым счастьем
Тропа в золотистых овсах,
И кот редкой огненной масти
Тасует улыбку в усах.

Ты собирала колоски

Моей милой маме

…и ног распухшие колодки,
Лежим – и нету сил присесть.
И взгляд твой странный и короткий,
Когда мы попросили есть.
И к вечеру в хатёнке нашей
Густело доброе тепло,
И губы обжигала каша,
И было на душе светло.
И ты стонала: - Доля! Доля! –
Сжав побелевшие виски.
Потом узнал – на минном поле
Ты собирала колоски…

Пацаны

Память возвращает из тумана
Дальних вёсен запахи и цвет…
Снова будка тракторного стана
Кособоко въехала в рассвет.
Вот оно – начал моих начало:
Не под рожью – подо ржой земля,
Чернобылом дышат одичало,
Лебедою голосят поля.
Были мы в тринадцать лет мужчины,
В борозде без роздыха и сна,
Дымную ломали мы кручину
Цвета опалённого сукна.
Инвалиды трактора скрипели,
Чадно и прерывисто дыша,
Но над пашней жаворонки пели,
Как полей живучая душа.

Мама

В густой работе – чуть прогалинка,
Когда Вселенная спала.
А ты, белея на завалинке,
Бессонная,  меня ждала.
Болезнью тяжкою измучена,
Ты суетилась у стола.
В глазах улыбчивые лучики,
Рука проворна и тепла.
- Сыночек, я вот приготовила…
Сыночек, я вот испекла…
А на базу сегодня новина:
Кутят Кудлатка принесла..
Слова родимые, простецкие.
Касанье ласковой руки.
И – видано ль?! – в годину бедствия
В сметане жёлтой пирожки!
Наполнен тёплою истомою,
Я день тяжёлый отвалил,
И мягкой, мягкою соломою,
Легко покачиваясь, плыл.
Зарёй шумели ветры шалые,
Скрипел наш ветхий сеновал.
Я в полусне твои шершавые
Худые руки целовал.

Хуторок Исаев

Вечер за скирдами угасает.
Раскалён речной излуки серп.
И стоит мой хуторок Исаев,
Погружённый в шёпот старых верб.
Неба край пылает, не смеркаясь,
Как из той,
Лихой годины гость.
Снова я в минувшем задыхаюсь,
Памятью простреленный насквозь.
Молодых домов –
Иной порядок.
Отливает медью
В окнах тишь,
…видится мне пламя Сталинграда
Ночью на соломе старых крыш.
За садами девки песней звонкой
Кличут на свидание парней…
…слышу: плачет мать над похоронкой,
Мы, детишки, плачем вместе с ней.
Те же дали, но не та пшеница.
И другие пашут и поют.
И с доски Почёта смотрят лица,
И меня уже не узнают.
Только сердце всё ведёт упрямо
По-за балкой на пригорок тот.
Кажется: всплеснёт руками мама
И меня обнимет у ворот…