Как-то так...

1.
И пусто, и стынь на развалинах лета:
ты кто, если камень в тебя не летит?!
И что мне: заточенным краем монеты
засечками маять остаток пути?
 
А лучше ввязаться в неравную драку,
чтобы - до боли, чтобы потом,
словно отвергнутый миром оракул,
читать ей стихи окровавленным ртом!
 
И в рваных губах, как само откровенье
о вечной любви и о тайне миров,
умрут не зачатые с ней поколенья
от главных, не сказанных вовремя, слов
 
простых, нерифмованных, как  изначальность…
Особенно длинные в листьях ветра
сегодня моё пробужденье качали.
И кофе особенно кислый с утра.

***
Далеко моя женщина. В октябре.
За ветрами и новой болью,
за разлучным перстом в судьбе
указующе-колокольном,

за полынным и дымным «пока-прощай»,
за оставленным в складках простынь
стоном, жаром её плеча…
Просто кто-то придумал вёрсты.

Далеко моя девочка. Как во сне.
А в душе, точно меж домами,
первый жгуче-колючий снег
всё вьюжит и вьюжит ночами.

На износ. Двери хлопают! На измор…
У виска дуло держит время:
Без осечки оно бьёт – в упор!
Перед этим швырнув на колени.

Расскажи как, родная, дела твои?
Прошепчи, что тебе я нужен!
Замер длинный октябрь. Стоит
в медно-бронзовых с небом лужах.

Далеко моя верная. В октябре
то дождливом, то глупо ясном,
таком странном без сигарет
и во всём без неё напрасном.


***

Как хлопают крылья
         взлетающей стаи,
срывается сердце
         с насиженных вен.
И бьётся. И бьёт!
         …ты уходишь мазками
бледнеющих красок
         по жухлой траве.

А дождик царапает
         нежность тумана,
валежник прощаньем
         хрустит под ногой.
Холодная осень.
         Пустая поляна.
Стреноженный сердцем,
         безумный огонь.


* * *

Я – к тебе! И поезд, поезд, поезд.
Тамбур. Сигарета. Стук колёс.
А потом – снега, снега по пояс.
Тяжелит ресницы наледь слёз.

Там вчера – сомнения. И душно.
Тускло. Синий свитер. И шаги.
Да неужто, Боже, да неужто?!
Помоги её увидеть! Помоги…

Здесь сегодня – станция. И влево.
Мимо рощи, что по берегам.
Шарф слетевший. Пористое небо.
И снега по пояс! И снега.

- Сколько лет прошло…
- А ну их к чёрту!
- Там, в ушедшем…
- Здесь сегодня я.
Под ногами снег скрипит о чём-то
незнакомом, помнящем меня.

Голая и плоская равнина
белая и мёртвая лежит –
женщина из детства… Длинный-длинный
ветер этой ночью завьюжит.

<...>

За серой рекой – отреченье.
Обряд, что внутри себя.
Мучительное прочтенье,
мучительно не любя.

Чего уж, казалось бы, проще:
поверишь словам – простишь.
…Неровная строчка рощи
над кочками старых крыш.

Листы не отправленных писем –
в бумажные корабли:
слова, потерявшие смысл,
утратили кровь любви.

Не ждать. Не страдать.
- Охота?!
Забудь, остуди свою прыть!
Чего там – прощать кого-то,
о том же пора просить.

Беспечность в улыбочке жженьем.
И новая жёсткая бязь.
Бывают иные сраженья –
глупейшая милая связь.               


2.

Чувства, как пули над бруствером,
по-сердцу, по-сердцу –
до краёв!
Но, словно в ложе Прокрустово,
в строчку оно никак не встаёт:

буквами – звуками блёклыми,
образом бледным не передать,
то как за серыми стёклами
пышет, клокочет в душе опять

мир, что в неё опрокинулся
плазмой и матрицей бытия,
где в занемогшем Виндоусе
точку свою не поставил я.

Чувствую, берегом чувствую,
бьётся в который с грозой закат;
небом бездонным с хрустами
пальцев в нанизанных облаках;
 
малым ростком, травинкою,
соками режущую асфальт;
к дому заросшей тропинкою,
что как взлохмаченная тоска

от роковой неизбывности,
от невозможности расколдовать…
Господи, дай мне наивности
выразить то, что Ты смог создать!


АПРЕЛЬ               

Апрель лукавый… Тонкая игра
свирели и прозрачной акварели!
Аллеи нянчат ветер в колыбели,
в картавых ветках брань – вороний грай!

И солнце, на проталины ступив
гораздо твёрже, чем на снег зернистый,
парит над ними воздухом волнистым,
спустив в разбег, в разрыв ручьи с цепи.

Как переменчив твой цветной налив!
Как уловимы запахи, движенья!
И звуки от капели до скольженья
по спелым водам кисти тёмных ив!

И как непостижима та игра,
в которую влюблён, видать, с рожденья,
что дарит ликованье и смятенье
до стона угля в пламени костра,

до грусти, что просветнее лесов,
едва-едва подёрнутых листвою,
до радости, что пляшет на обоях,
в окно зажжённых зеркальцем часов

любви из детства, трепетной, взрывной
и как апрель наивно-акварельной…
Апрель, апрель… Ты крест души нательный
её, шальную, носишь под собой.

3.

Дождь со снегом. Серый ветер.
Блеск асфальтовой реки.
День. А кажется, что вечер.
Суть – надеждам вопреки.

Гром изранен. Даль без граней.
И стеной стеклянной муть.
Май с осенними ветрами.
Вопреки надеждам суть.


***
А они просыпались,
мечтали и верили,
ели бутерброды, запивая молоком; -

может быть, потом
ничего и не было,
но ведь это было - потом…


Судьба

Ухожу. Мне назад не вернуться.
Как нелепа печная труба!..
И продрогшею кошкою куцей
у ноги притулилась судьба.

И не в зебру, а пегое что-то,
но, казалось, добавил бы цвет
сразу счастьем овеет полётным,
только третьего цвета и нет.

Я не думал, что с ней поперёк нам,
верил, что по пути и на раз…
В тюлях слепли закрытые окна,
в окнах – лица с распятием глаз.

И когда по ночам убивали,
то знакомых, то лучших друзей,
что-то сразу случалось в Начале
и у самых последних Дверей.

Выжил. Раз сто пятнадцать. Сто двадцать.
Может больше. Никто не считал.
По скрижалям, по правде, по святцам
отопру не уста, а перста.

И теперь без сапог-скороходов
я под русско-балканский мотив 
жду немыслимых яростных всходов
от семян гениальных своих.

- Может, станешь мне лучшей подругой?
Я сую эту кошку в тепляк.
- Ты мне сердце согреешь, зверюга,
а я вырву его для тебя.


*  *  *
Метаться. Влезать. Прыгать, словно с небес,
с какой-нибудь третьей ступени.
И в пятки душой обмочиться и без-
заветно упасть на колени

у самой черты между сном и мечтой,
раскаиваться в сотворённом,
плевать, материться и думать: «О, чтоб…!»
И всё же не быть покорённым!

Увидеть. Забыть. И в вишнёвых тонах
содрать целлофан с глаз и сердца,
когда снова вспомнится то, как она…
Любовь – в диссонансе от терций!

А там – ну так что ж… Как ведомый слепой,
с душою о свет обожжённой,
всё тою же вечной заплечной толпой
на трон, как на кол, посажённый,

воссяду! И ха… Вот и старость вразлёт:
и мудрость железнее мнений,
в уютную заводь меня приведёт
и спрячет в покои творений.

Там истинным ценностям нету цены,
а суть измеряется вечным;
там тихо и теплятся белые сны,
до Бога – два шага с крылечка. 


Снится мне посох серебряный

Что-то творится со временем
– время фальшивит со мной:
мир разделился на Премии
и подписался войной;

мне же – не стерпится-слюбится
- степлится в полбытия:
утром каёмка без блюдица,
днём без изюма кутья…

И подсекает смятение:
боль и не боль, а хочу
тихо припасть на колени и
тихо смотреть на свечу.

Больно, не больно, а на сердце
уж не морщины – рубцы.
Осень дорогами сквасится,
гнёзда оставят скворцы.

Знаю, что слева за городом
прячет могила отца,
а за приподнятым воротом
прячется мама до сна.

Слышал, мол, что-то останется
вроде бы как навсегда.
Собственно, в том-то и разница:
«нет» или всё-таки «да»?..

Рвётся асфальт фотографии.
Рвётся под выси: «Прости!»
Мы и бросаем по графику,
и предаём по пути.

Знаю, что боли засечные
сам же себе зарубил:
где-то хотелось развлечься, а
где-то забыть о любви;

где-то с делами распутаться
- хлеб ли насущный искал?
Что в перепутье распутица?
Душит и давит тоска.

И по годам исповеданным
раненой птицей мечусь.
Бедами по-над победами
с кровью подкрылой взлечу.

Что ж я?! Прости меня, Господи!
Лихо – ещё не беда.
Вместо погоста бы – госпиталь,
келью – до Божья Суда.

Рядом шагала, костлявая,
и исходилась собой:
то обрывалась канавами,
то уводила в запой.

Не разглядеть из-за капора,
то замолчит, то споёт…
Сам же судьбы детонаторы
вставил я в сердце своё!

Но от канавы и палицы
кто-то меня уносил…
Самое время покаяться!
Слава Тебе… и спаси!

Горько. Ещё не воздали нам.
Чувства сильны, но просты.
Стынет на сердце окалина,
только не может застыть.

Жду переклички без пропусков,
чтоб у Престола нашла,
чтоб, как карманы при обыске,
вывернуть душу до шва!

Вытрясти и успокоиться,
выплакать мир и покой,
что б суета – за околицей,
что б маята – за стеной…

И перед ликом с лампадою
взор обращается вспять:
я бы исполнил, но надо бы
Замысел прежде понять!


Тёмными страшными дебрями
долго плутала душа…
Снится мне посох серебряный,
чудится ангела шаг.