Би-жутерия свободы 292

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 292
 
– Как твоя фамилия, коп? Ты первый, с кем я сталкиваюсь, думающий костным мозгом. На тебя стоит завести сугубо личное дело, – вякнул Лёлик, – я обещаю настрочить на тебя длинный лимузинный катафалк-труповоз в муниципальный «Наркомат  компромата марихуаны и героина». Надеюсь, тебе известно, что «телеги» теперь не в моде, но тем не менее мне наплевать, что мы нашли  с тобой общий язык на мосту, но поделить его не смогли.
– Так и хочется сбежать от цивилизации и пожить пустынником среди живописных холодильников, ткнуться мордой в жёлтый песок, хотя китайца из меня всё равно не выйдет, поэтому воздержусь, да и на пляже всегда сыщется тип, беседующий по душам. Своё имя я тебе, ублюдок, не выдам, так что запиши кличку сожительницы – Каролина Бугаз, Главпочтамт. А пока что на, получи, белый гамадрил, штраф! – взревел он. Его расплющенный нос побелел от злости, но это не превратило его в альбиноса. – И вали-ка ты отсюда к... Твоё счастье, что моя третья жена восьмого рожает, не то бы  стёр тебя в стиральный порошок «Tide».
– Спасибо, что не уточнили в какой именно, – радостно поблагодарил его Лёлик, – Вы были так любезны. У меня ноги от страха стали ватными, как у наркодилера, которому братаны «план» спустили. Хотите потрогать? Впервые встречаю чёрного мормона. Если вас не угнетает, что мешки для мусора чёрные, я пристрою одного из ваших сыночков в аспирантуру Патриса Лумумбы, сделавшего имя на спекуляциях социалистическими леденцами в Африке. Малец будет получать чистоганом, и не столкнётся с Заморским Налоговым Управлением. После того, как я поставил в университет  писсуары, чтобы студенты не выливали остатки выпитого на дорожку, у меня в деканате завелись кое-какие связи, за что мне была вынесена благодарность в приказе «За полезную деятельность в сооружении туалетов». Но несмотря на заслуги, пришлось пойти на уступки и под нажимом ревнивой интеллигенции университета установить рядом с фаянсовыми мочеприёмниками роговые очки.
– Запомни, седобрысый, у меня одни дочери, не задерживай движение. Пока мне и здесь хорошо. Понаехали тут всякие! У нас в Гомерике не как в Утруссии, где бедных негров в Университете Лумумбы заставляют по чёрной доске мелом водить! Good by, my fair lady, я хочу, чтобы в твоём продолговатом черепке уместилось понятие сострадания к чёрному люду, – высказался верзила и погрозил не то палкой, не то внушительным «Облаком в штанах», в которых явно штормило. Чувствовалось, что баклажан снедаем обидой, измельчённой в скрежещущий на зубах порошок негодования, проскальзывающего сквозь шустрые пальцы времени.
– Good-by Вам тоже за толкование О’снов спиритизма! – вызывающе крикнул в ответ Лёлик, подумав про себя, что при такой дружбе народов и таллеры на простоквашенную «капусту» поменяют. Он поднял затемнённое стекло, чтобы Лотташа не слишком засматривалась на африканское чучело ниже пояса.
– Ты рехнулся, Лёлик, растратил деньги мисс Вандербильд, взял серийных убийц Жалюзи на поруки, посадил их за руль и получаешь штрафы. Давай я запишу тебя к психиатру Густаву Дебаркадеру, – в голосе Лотточки улавливалось едва принимаемое пассивное участие в нём. Создавалось впечатление, что Лёлик сидит в углу с отчуждённым видом, и больше у него никого не осталось.
– Выдающийся типаж! – как бы очнувшись, ахнул Пересох. –  Такие рождаются раз в столетие, на берегу Берцовой Кости, где ничего не слышали о белом слоне, сделанном из мухи Це-це. Этот готов оставить жену, детей, лишь бы вернуться к беседе. Чем полемизировать с ним, уж лучше ворошить угли в камине акушерскими щипцами или читать «Репортаж камня из желчного протока».
– Тоже нашёл кем восхищаться – не полицейский, а секшуал карась-мент, – поморщилась Лотта, не заметив как вычурные чурки выстроились по обеим сторонам тротуара. Теперь она поняла, зачем приехала в Гомерику – сохранить линию талии песочных часов и увидеть, как негры смеются над бесцветными, которых на Белом свете насчитывается всё меньше. Неожиданно для себя и братьев Жалюзи, мытарящих рулевое управление, Лотта выдала.

Ты из страны, где чёрных нет.
Метёт язык, как помело.
Из птичек выпадает снег,
И потому белым-бело.

Бывший фарцовщик слабак Лёлик Пересох не отреагировал на выпад Лотты и поспешно поднял пуленепробиваемое стекло. Он включил радио. В эфир запустили новый шлягер Л.Т.М. «Как уютно геморрою в тёплом статусе своём» в исполнении популярных японских звёзд Кикиморе Каблуками и Сигнала Катаки.
Блаженные улыбки заиграли на лицах близнецов, они всегда заливались смехом, когда исполнитель гнусавил, заикаясь с прононсом, «Поймал её на слове, и то оказалось блохой».
– Прикажи им выключить эту гадость, – потребовала Лотташа.
– Не могу, ребятам в их ситуации необходимо расслабиться, – небрежно обронил Лёлик, дистанциируя себя от проблем.
Позади машины с заглохшим инфарктным мотором раздалось плакучее «Viva Italia!» и серия предупредительных выстрелов. Это полицейский, готовый любого держать в чёрном теле, заподозрил в горниле траффика водителя лимузина индуса-сикха в синей чалме, в хитрости помноженной на подлость терроризма. Но никому не было доподлинно известно, что в основе его подозрений лежало неопровержимое доказательство, что у распереживавшегося снежного человека непременно подкатывает снежный ком к горлу при обсуждении претерпевших изменения климатических условий в Гималаях. Просто полицейскому требовалось «выпустить пар» после общения с Пересохом и властной дамой. Но может быть это явилось логическим продолжением пиф-пафовых настроений в стрельбе из репчатого лука по сбегающим Мишелям.
– Лучше бы он не пулял из игрушечного пистолета, а занялся бы стрельбой из лука, чтобы попасть в притёртую дорожную пробку, не подруливая к нам, – сострил прощелыга Моня, который уже в пятом сне видел себя на поприще прощелыги врача-прыщетолога.
– А я предвкушаю, как вернувшись домой, докурю сигаретку до фильтра и выпью чашечку крепкого чёрного за то, что врождённые пороки не поддаются просветлению, относящемуся к бесценным приобретениям. Клянусь всеми святыми, я не раз буду пересказывать эту смешную историю своему сиамскому брату. Правда, Моня?  – вступился за чернеющего постового Евдоким.
В правом предсердии Мони защемило от неизлечимой манеры  пересказа. Но ему, ко всему привыкшему, ничего не оставалось как согласиться с братом, потому что от чужих он ещё и не такое хавал. Потрясённый Моня удивлённо снял с холмистой переносицы беззащитные очки с диоптриями, безреснично моргнул и увидел брата в другом свете – в виде эпилептического эллипса. Про себя же Моня отметил, что Евдя никогда ещё так остервенело не вгрызался в теорию о любви к ближнему, основанную на аксиоме: «Я – империя, ты мой протекторат от Одержимых до Вислаухих».
Настроение Лотташи Добже, несмотря на вручённые ей дорогие подарки, окончательно подпортилось. Она не понимала, с чего это Лёлик раздобрился? Может доктор проверил Лёлика на щелочную реакцию, зажав ему яйца дверью, не задумываясь о последствиях. Определённо в связи с этим на улице посуровело и потемнело.
Сиамцы включили подслеповатые фары, залитые грязью, и заспорили между собой, какой дорогой ехать к Драйтону – по кольцевой двусторонней «Трёхрядке» или по парквею со светофорами, а не обратно к Нью-Джерси, где пришлось бы платить неуклонно повышающиеся иранизирующие Ай-айятоллы на мосту Вырезано.
Лёлик не преминул рявкнуть на них:
– Не искушайте, гады, моё милосердие! Лучше поставьте мой любимый диск Коленкорова с Нюркой Подлючкой «Костоправ запаяй запястья, переломы души излечив», – и снова опустил испорченное настроение приподнятого разделительного стекла в салоне.
«Братья по рулю» послушно притихли, попеременно поглядывая на дорогу, которую в тот момент переходила миловидная девушка с откидной ножкой табуретки в руках, и перестав заниматься беспроигрышным самогипнозом, они обратились к мыслям с подстёжкой. Евдоким, видящий повсюду коммунизм, – вперёд, а постоянно озирающийся Моня, как и подобает людям с его именем – назад, согласие наступило только тогда, когда в приёмнике зазвучала песенка, которую сам придумал чешский композитор Карел Невдомёк «Носки гамашами сползали на штиблеты...»
– Итак, вернёмся к нашим баранам, или, как ты  выражаешься, к непозволительным тратам, – воинственно развернулась лицом к чёрным очкам Лёлика Пересох бесстрашная Лотташа Добже.
– Тебя это не должно волновать. По последним разведданным соседа, защитившего диссертацию «Теневая экономика потустороннего мира» мы живём всего один раз, – отреагировал Лёлик.
– Твоя правда, этот аховый случай я запомнила на всю жизнь. Вот ты пятый год повторяешь, что живёшь для меня, отрывая от себя непонятно что, видимо для того, чтобы я почувствовала себя неразборчивой людоедкой. А ведь это далеко не так. Судьба непредсказуема, как курок на взводе, для тех, кто умеет группироваться при падении. Кому-то, кому удаётся откусить от плода воображения, она улыбается, а кому-то маскарадно строить рожи, как часовым «мастерам», что охраняют вход в Мавзолей.
– Не переживай, теперь мы можем себе позволить купить много-много Виагры, и ты забудешь о широком ассортименте разновидностей самоудовлетворения. Спасительные таблетки позволят нам интимно общаться на регулярной основе в течение всего осеннего сезона. Обрати внимание, дорогая, моё душевное равновесие всегда на должном уровне даже зимой.
– Оно и заметно. С таким лицом падать духом было бы непростительной ошибкой. Канули в рулетку времена разудалого брежневского застолья, тем более что у тебя налажены периодические связи с уборщиком в челюстно-лицевом госпитале, смотрящим на меня недобрым орлиным взглядом.
– Но согласись, дорогая, что всё периодическое напоминает систему Менделеева, а там сплошные цифры, кажется, обозначающие валентность воронёных металлов, им я предпочитаю мягкий рок и твёрдые сексуальные намерения. Не зря же за мной числится три привода в штатское сознание! А то, что мы с тобой пережили на Брюквинском бридже от гигантской чернильницы в бриджах, так быстро не стирается из памяти.
Расскажу тебе в связи с этим, для успокоения нервов, один свежезаваренный случай не с новым утрусском, а с чудаковатым чукчей эскимоского происхождения.
Учитывая развивающиеся тенденции в многострадальной Гомерике, он перешёл с чёрного чая на яркозелёный, чтобы не быть заподозренным в расистских и глобулистских настроениях, и заодно вступить в партию «Хрустящезеленых». Ему хотелось отмежеваться от треклятой чёрно-белой проблемы. Кончилось всё это плачевно.
Жена чукчи родом из стойбища «****юки», планировавшая уйти от него к ледоколу «Пленин», в минуту с четвертью их редкой близости заметила, как её продирает мороз, теперь Он стоял на границе у Берингова пролива и только пар из его рта валил за кордон, когда эскимосов спаивали.
Мораль сей побасенки такова – мечта чукчи развлечься под пальмами с туземными тюленями не осуществилась и не прошла обкатку на заднем сидении «Носорожца» Витьки Примулы, который для самооценки носил религиозный ярлык на золотой цепочке, а на номере у заднего бампера повесил завлекалку «Не гони порожняк, прихвати девчонку и качественно завали!»
Но, честно говоря, милая щебетунья Диззи Губнушка предъявила ему ультиматум в раскрытом виде в маринаде невзвешенных слов: «Или ты обладаешь чувством юмора или мной!» Он, не отнекиваясь, выбрал первое, и знаешь почему? Потому что его команда сравняла счёт в свою пользу во второй половине мачете.
Через две разбитных улицы на третью в городском парке, где известный в районе пустобрёх вёл на поводке пустолайку, разрывающемся на мелкие части, цирк шапито с карликами «В пуловерах на каблуках» разбрасывал красочный шатёр.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #293)