Снежная Королева. По сказке Г. Х. Андерсена

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Юный друг мой, в сказку дверь
Приоткроем. И, конечно,
Будем больше, чем теперь,
Знать о тайнах жизни вечной.
Огонёк живой свечи
Усладит твоё вниманье,
Запоют дрова в печи…
Что ж, начнём повествованье?..

Жил да был на свете Тролль,
Воплощенье тёмной силы,
Сущий Дьявол, Зло и Боль.
И однажды смастерил он
Чудо-зеркало, в стремленье,
Показать в нём отраженье
Всей действительности. В нём,
В хитром зеркале кривом,
Всё прекрасное, благое
Бесконечно уменьшалось.
Безобразное и злое –
Выделялось, и кривлялось,
И казалось ещё хуже.
А ландшафты – просто ужас!
Прелесть рощ, в коврах зелёных,
Стала, как шпинат варёный.
Люди – жалкие уродцы,
С явным Злом имели сходство.                Отражалась пустота,
Вместо душ благочестивых,
Мыслей, добрых и красивых.

Заменяла всё гримаса,
Чёрной Глупости подстать,
Как бесформенная масса.
Тролль не мог не хохотать,               
А его ученики
(Школа «зрела» у Злодея),
Дьяволята-шустряки,
Те гордились новым чудом -               
Хитрым зеркалом. Повсюду
С ним носились, с восхищеньем
Говорили:  «Вот, сейчас
Можно видеть без прикрас,
В настоящем освещенье
Целый мир и всех людей…»
Ни лесов и ни полей,
Ни одной страны на свете,
Не осталось, где бы эти
Дьяволята-шустряки
С этим чудом не летали.
Отраженья ж излучали
Искажённый взор тоски.

Напоследок им добраться
Захотелось до небес,
Над Святыми посмеяться,
Доказать что Бог – Сам Бес.

Но, чем выше поднимались,
Застревали в облаках,
Рожи в зеркале кривлялись,
Оно корчилось в руках.

От гримас перекосилось
И… вдруг, вырвалось из рук.
Полетело и разбилось,
Дьяволят взорвав испуг.

Миллиарды всех осколков,
Натворили массу бед.
Те осколки, что иголки,
Что песчинки, тяжкий след
Оставляли, попадая
Навсегда в сердца, в глаза,
Ослепляя, охлаждая
Веру в доброе. Слеза
Никого не удивляла
И не трогала ни чем.
Пустота в сердцах гуляла,
Холод властвовал над всем.

Человек с таким осколком
Видел всё наоборот,
Мыслил только кривотолком,
Чаще – задом наперёд.

Подмечал в вещах дурное,
В чёрством сердце зло таил.
Глаз, как зеркало кривое,
Его свойства все хранил.

Ну, а коль осколок в сердце
Попадал – совсем беда.
Сердце было уж не сердце,
А кусок холодный льда.

Тролль в восторге!
Хохотал он
Аж до колик: « Вот успех!..
Как приятно щекотал он!»
Миллион осколков тех
В мире всё ещё летало,
Нанося смертельных ран
Сотни тысяч, точно жалом,
Сея холод, зло, обман,
Болью души растревожив.

Про детей, за стихом стих,
Мы историю продолжим
И послушаем о них.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В старом городе, в гуще домов и людей,
Где под крохотный садик землицы клочочек
Отыскать мудрено, жили двое детей,
И у них садик был, как цветочный горшочек.

Они не были вовсе друг с дружкой в родстве,
Но любили друг друга, как братец с сестрицей,
И порхало их детство в весенней листве
Счастьем чистых мгновений, доверчивой птицей.

Их родители жили в мансардах домов,
Кровли  где почти вместе краями сходились.
Под навесами кровель, на дне желобов,
Водосточных, цветы в длинных ящиках вились,
Опускаясь зелёной гирляндой вьюнов,
Хлёсткой кистью гороха сплетаясь с ветвями
Белых лилий и цепких колючих кустов
Белых роз, что глядели в окошко цветами.

Для детей были ящики так высоки,
Что с земли бы до них никогда не добраться.
И родители, чистой души добряки,
Позволяли им часто на крыше встречаться.

Среди роз детям нравилось тихо сидеть
На скамеечке, в дебрях таинственной сказки,
Слушать голос пчелиный и с радостью зреть,
Как играют в росинках весёлые краски.

А зимою цветы примерзали к стеклу,
В бесконечном сплетенье, морозным узором.
Лишь в проталинках круглых, в тоске по теплу,
Друг на друга глядели два маленьких взора.

Растекалось тепло от нагретых монет,
В снежных окнах глядели, как искорки, глазки,
Наблюдали снежинок чудесный балет
Кай и Герда, из нашей таинственной сказки.

Если летом они за один лишь прыжок
Вмиг могли очутиться в гостях друг у друга,
То зимою все крыши засыпал снежок,
Белым роем пчелиным завихрила вьюга.

- Есть у них королева, у беленьких пчёл?..
(Мальчик знал – есть у пчёл настоящих такая).

- Есть, конечно, садитесь-ка дети за стол,
Расскажу вам, – ответила бабушка Кая. –
В тесном рое снежинок она по дворам
Пролетает на облаке чёрном, ночами,
В окна смотрит. Они от того по утрам
Расцветают узорами, словно цветами...

 - А сюда королева не сможет войти?..
Тихо Герда спросила у храброго Кая.
- Пусть попробует, ей от меня не уйти,
Посажу на горячую печку – растает…

Ну а бабушка, вспомнив о чём-то своём,
По головке погладила мальчика нежно,
Разговор завела о другом. За окном
Опустился буран, будто занавес снежный.

Когда вечером Кай собирался лечь спать,
Он взобрался на стул и в окошке кружочек
Разогретой монетой оттаял. Порхать
Продолжали снежинки. В цветочный горшочек
Вдруг  упала одна, что была покрупней,
Стала быстро расти, наконец, превратилась
В белоснежную женщину. Краше, нежней,
Ослепительней видеть не доводилось.

Её стан покрывал белый тюль, серебром
Отливали на нём миллиарды снежинок,
И сияли глаза её звёздным огнём,
Только шёл холодок от сверкающих льдинок.

Она Каю кивнула, махнула рукой,
Мальчуган испугался и прыгнул со стула,
Он от страха дрожал и не мог сам с собой
Совладать.  За окном, будто птица мелькнула.

После славных морозцев явилась весна,
Облака в ручейках журавлями поплыли,
Закудрявилась зелень, очнувшись от сна,
Под навесами крыш гнезда ласточки свили.

И опять можно было детишкам сидеть
В своём садике маленьком, вместе, на крыше,
На душистые розы с любовью глядеть,
Никогда будто не было окон застывших.

Восхитительно розы все лето цвели,
Герда пела псалом и в нём тоже про розы
Говорилось. Ей Кай подпевал, а вдали
Улыбалось им солнце, росинки, как слёзы,
Отражали сиянье небес. В лепестках
Мирно пчелы трудились. И чудного лета
Ощущалось дыхание. В детских сердцах
Оно жило немеркнущим, радостным светом.

Песни пели детишки. И тысячью роз
Улыбалось им ласково солнце, как чудо.
И казалось им, будто бы смотрит оттуда
Чистотою небес сам младенец Христос.

Как-то книжку с картинками Герда и Кай
Про зверей и про птиц с интересом глядели.
На часах было — пять.
Мальчик вскрикнул вдруг: «Ай!..
Что-то в сердце кольнуло и в глаз…» Залетели
Два осколка от зеркала, с дьявольским злом,
Вместо доброго, где отражалось дурное.
Кай, бедняжка! Теперь его сердце куском
Льда холодного стало, такое же злое.

Герда шею ручонкой ему обвила,
Он мигал, но в глазу ничего не мешалось,
Ничего будто не было, боль отошла,
Так казалось ему. Но осколки остались.

- Ну, о чём же ты плачешь? – он Герду спросил, –
У, какая же ты безобразная. Розы
Все кривые и гадкие, червь их точил.
Вырвал две он из ящика. Капали слёзы
Нашей маленькой Герды из миленьких глаз.
- Кай, не делай так больше?! – девчонка кричала,
А он вырвал ещё одну, несколько раз
Ящик пнул… убежал… Герда горько рыдала…

Да, Наш Кай стал другим, и причиной тому –
Два случайных осколка, что дьявольской волей
В глаз и сердце попали, и стали ему
Безразличны страдания, радости, боли.

Он смеялся над бабушкой, Герду дразнил,
А забавы его вовсе стали иными.
И про книжку с картинками он говорил:
«Пусть картинки те смотрят детишки грудные…»

Придирался к рассказам старушки, к словам,
Передразнивал голос её и походку.
Выходило, похоже…
«Ну, Кай – голова! –
Потешались с ним сверстники, – ловко и чётко…»

Вскоре мальчик умел передразнивать всех,
Выставляя их странности и недостатки,
Забывая о добром. Бесспорный успех
Он имел у людей. Только Герда украдкой,
Проливала слезу: «Милый маленький Кай,
Что случилось с тобою?..» Обидно ей было
За бездушие, холод, что в сердце носил он,
За беду, что вошла в его жизнь невзначай.

Раз, зимой, когда сыпал пушистый снежок,
Кай с большой зажигательной линзой явился,
На снежинку направил. Роскошный цветок
Был под линзой. Он светом хрустальным искрился.

«Видишь – Чудо?.. Куда интересней цветов
Настоящих. А точность! А правильность линий!
Как искусно всё! Сотни твоих васильков
Не сравнятся с прекрасным твореньем. Доныне
Я не видел чудесней, ты только взгляни!
Никогда бы не таяли только они…»

А, немного спустя, Кай явился в больших
Рукавицах и с саночками за спиною…
Прокричал Герде в ухо: «Мне надо спешить,
Покататься на площади. Хочешь со мною?..»

Убежал… а на площади много детей…
Веселились, на лыжах и санках катались,
За крестьянские сани крючками цеплялись,
Далеко уезжали, кто был посмелей.

Радость жизнью кипела, и в самый разгар
Появились огромные белые сани.
Человек в белой шубе в них был.  Снежный пар
Вихрем нёсся по площади, за рысаками.

Зацепившись за сани, Кай с ними катил,
Человек в белой шубе к нему повернулся
И кивнул, как знакомому. Что было сил,
Кай держался за крюк. Человек улыбнулся
И рукою махнул. Мальчик следом за ним
Нёсся вихрем, не мог от саней отцепиться.
Человек всё кивал, за собою манил,
Улыбался.  Неслись сани белою птицей.

Кай кричал, но никто не услышал его.
Сыпал снег, санки мчались, и было ужасно,
Кай дрожал, но поделать не мог ничего,
«Отче наш» попытался прочесть, но напрасно.

Умноженья таблица вертелась в мозгу,
Он летел по сугробам, ныряя в канавы,
Чрез заборы, весь в белом колючем снегу,
Человек на санях восседал, величаво.

Снег пушистыми хлопьями долго валил,
А те хлопья росли, в белых кур обратились,
Разлетались они (Каю свет был не мил).
Встали сани, и встал человек. Засветились
От улыбки прекрасной большие глаза
Ледяные.  То белая женщина встала.
Шуба, шапка из снега, стройна, как лоза,
Ослепительна.   Мальчику нежно сказала:

«Славно мы покатались, но ты весь продрог,
Полезай ко мне в шубу!..» И мальчика в сани
Посадила, и в шубу его, как в мешок
Снеговой завернула с руками, с ногами.

Был её поцелуй в лоб холодный, как лёд,
Холод сердце пронзил, без того ледяное.
Каю вдруг показалось – вот-вот он умрёт.
Стало легче, напротив, хотелось покоя.

Королева! Предстала пред Каем она
И стройна, и прекрасна – само благородство!
Кай взглянул на неё: величава, умна,
Совершенней лица он не видывал.  Сходство
Её было, как в ясную полночь с Луной,
В окружении звёзд, в серебристом сиянье.
Не казалась она ледяным изваяньем,
Как представилась раньше, прошедшей зимой.

Королева ещё целовала его,
Позабыл он родителей, Герду, домашних.
Из сознанья ушёл в небытье день вчерашний,
А сегодняшний день был яснее всего.

«Больше я не посмею тебя целовать,
Мальчик мой, а не то зацелую до смерти…»
Кай её не боялся, и пересказать
Обо всем ей пытался, что знал, но, поверьте,
Как же мало он помнил, что в школе учил!
Кое-как математику вспомнил и дроби.
Какова площадь каждой страны – позабыл,
Ни былой теплоты он не помнил, ни злобы.

Королева ему улыбалась в ответ,
А он взором блуждал в бесконечном пространстве,
Со свинцового облака слал всем привет,
Всей земле, что дремала в морозном убранстве.
Над лесами, озерами, твердью земной
Пролетал с Королевой он. Было чудесно!
Дули ветры под ними, стоял волчий вой,
Буря будто бы пела старинные песни.
А над ними сиял ясный месяца рог,
Любовался им Кай ночью, в зимнюю пору,
Днём же крепко он спал, как собака у ног
Королевы.
На окнах сверкали узоры.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Что же было с Гердой, когда Кай исчез?
Ведь никто не ведал, где он потерялся.
Мальчики сказали: видели, как лез
С саночками в гору. А потом умчался
За санями белыми, и за поворот,
В маленький проулок сани повернули.
За чертой безмолвной городских ворот
Канули в неведенье, будто утонули.

Много было пролито Гердой горьких слёз.
Наконец, решили:  мальчик умер где-то.
Дни сменяли ночи, а метель – мороз,
Принесли надежду вешние рассветы.

И сказала с грустью солнышку она:
- Кай мой бедный умер, больше не вернётся!
Улыбнулось солнышко, вторила весна:
- Жив твой Кай, мы слышим, сердце его бьётся.

Прилетали ласточки, жаловалась им:
- Умер Кай, мой братик, больше не вернётся!
- Встретишься ты, девочка, с братиком своим, –
Отвечали ласточки, – сердце его бьётся.

«Ну-ка, я надену башмачки свои,
Новенькие, красненькие. Кай о них не знает…»
Было ещё рано, спали соловьи.
Побежала к речке, разузнать про Кая.

Солнце поднималось, начинался день.
- Правда – забрала ты названного брата?
На воде играла от деревьев тень,
Да волна кипела в бурных перекатах.

- Башмачки отдам тебе. Помоги в беде,
Возврати мне Кая, без него, в печали,
Я умру…
Почудилось, будто по воде
Рябь пошла, и волны странно закивали.

И тогда сняла она чудо-башмачки,
Драгоценность главную.
- Реченька, послушай,
Мой возьми подарок…
На краю реки
Башмачки упали. Вынесли на сушу
Их сейчас же волны. Не хотела брать
Девочкин подарок драгоценный речка,
Потому что Кая не могла отдать,
Не могла утешить детского сердечка.

Девочка решила, что недалеко
Бросила подарок, и залезла в лодку,
Та в воде качалась, рядом с тростником,
Башмачки забросила в самую серёдку
Мирной и невинной, ласковой реки.
Девочка на сушу выпрыгнуть пыталась,
Только не успела. Плыли башмачки,
А за ними лодка. Герда испугалась,
Стала плакать горько, что есть сил, кричать,
Но никто не слышал её слёзных криков,
Кроме воробьишек,  что могли летать
Рядом с лодкой Герды, весело чирикать.

Лодку уносило дальше по реке,
Башмачки уплыли, не догнать их боле.
Красненькие, новенькие, где-то вдалеке,
Среди волн мелькали, унося с собою
Детскую надежду, через боль утрат,
Но с непобедимой, чистою душонкой.
Хрупкое создание с силой во сто крат!..
Вызов свой бездушию бросила девчонка.

Мимо проплывали рощи и луга,
Пастбища зелёные и поля без края,
Горы-исполины, а на них снега.
«По реке, быть может, приплыву я к Каю?» –
Девочка подумала,  стала весела.
Долго любовалась дивными цветами,
Что цвели вдоль берега. Лодка доплыла
До вишнёвых зарослей с сочными плодами.

А в саду, под вишней, приютился дом,
Маленький, с цветными стёклами в окошках,
С крышею соломенной. Проживала в нём
Старая старушка…
«Бедненькая крошка,
Как же ты попала в быструю реку,
Забралась далёко так, за какие беды?
Протянула девочке длинную клюку,
Подтянула лодку, высадила Герду.

Радовалась девочка саду и земле,
Вишенкам на веточке и надёжной суше.
Закатилось солнышко, и в вечерней мгле
Улыбалась ласково бабушка-старушка
В шляпке со цветами. Пригласила в дом:
«Ну, пойдём, расскажешь мне, как сюда попала…»
Девочка рассказывать стала обо всём,
А старушка слушала, головой качала.

 - Кай не проходил ещё, – молвила она, –
Не горюй, объявится, вот попробуй вишен,
Здесь цветы волшебные, каждый, что весна,
Краше нарисованных… тише! Слушай, слышишь?..
Меж собою шепчутся, сказки говорят
Очень интересные, я люблю их слушать.
Подарила девочке добрый, нежный взгляд:
- Спелых, сладких вишенок не забудь откушать».

Герда ела вишенки, а старушка ей
Золотистым гребнем волосы чесала,
Кругленькое личико, в золоте кудрей,
Словно роза нежная, солнышком сияло.

«Как давно хотелось мне девочку иметь,
Маленькую, миленькую, – молвила старушка. – 
Заживём мы славненько, песни будем петь,
Сказки интересные у цветочков слушать…»

Продолжала бабушка кудри ей чесать,
Герда постепенно Кая забывала –
Добрая старушка умела колдовать,
Ради удовольствия часто колдовала.

Девочку оставить захотелось ей,
В сад она отправилась и своей клюкою
Нежных роз коснулась, листьев и ветвей,
И они, во цвете, скрылись под землёю.

Думала старушка, что при виде роз
Герда вспомнит Кая и её оставит
В бесконечной жалости одиноких слёз…
Не отпустит девочку!.. Ублажит, слукавит!

В чудную постельку уложила спать
Маленькую Герду, в красные перинки
С мягкими фиалками. Что ещё желать?..
И плывёт кроватка лёгкою пушинкой,
В сказочные грёзы сладких детских снов,
Чтобы всё, что виделось, вспомнилось ей ясно,
Только бы хватило самых мудрых слов
Описать волшебный мир, сказочный, прекрасный.

А на утро девочку повели в цветник.
А цветов там было!.. Видов и названий –
Из времён всех года!.. Маленький родник
Источал прохладу – блеск, благоуханье!..

Прыгала, играла посреди цветов,
Позабыв о Кае, обо всём на свете.
Снова солнце село в тень больших кустов,
Чтоб взойти с улыбкой снова на рассвете.

И никто не знает, много ль, мало ль дней,
Радостных, безоблачных, без забот промчалось.
Каждый здесь цветочек стал известен ей,
Как ни много было их. Всё-таки казалось,

Что цветка какого-то все ж не достаёт
В этом дивном садике, только вот какого?
Маленького, скромного иль наоборот –
Яркого, богатого, иль совсем иного?

Как-то раз на шляпке, средь других цветов,
Девочка заметила пламенную розу.
«Вот чего там не было – розовых кустов,
В этом дивном садике…»! Побежали слёзы,
Место намочили то, где когда-то рос
Куст красивый розовый. Он мгновенно вырос,
Свеженький, цветущий, от обильных слёз.
Тут же Кай припомнился.   Герда опустилась
На колени к розам, обнимала их,
Вспоминались розы, что, благоухая,
Дома ублажали.    Вот и день утих.
- Как же я замешкалась, мне же надо Кая
Отыскать. Не знаете, где сегодня он?..
Может быть, он умер, больше не вернётся? – 
Девочка спросила, её дивный  сон
Обратился в облако.
- …Жив он, сердце бьётся, –
 Розы ей ответили.– Были под землёй
Мы среди умерших. Кая с ними нету...
- Вам спасибо, милые, рада я, живой
Братец мой, искать его поспешу по свету…

Спрашивала Герда у других цветов,
В чашечки глядела. Может кто-то знает?
Выслушала сотни сказок и стихов,
Ни один цветочек не сказал о Кае.

Огненная лилия рассказала ей:
 - Слышишь, барабаны бьют, звук однообразный?
Слушай заунывные крики лебедей,
Пенье женщин скорбное. Толпы нищих грязных.

В красном одеянии бывшая вдова,
И вот-вот охватит пламя её мужа,
И её, с ним вместе; только голова
О живом в раздумье, кто страдает тут же,
Лишь о том, чьи взоры сердце её жгут
Пламени сильнее, в коем её тело
Разгорится факелом в несколько минут.
Разве пламя сердца, что всегда горело,
Может вдруг погаснуть в пламени костра?
Герда долго слушала, смыслу не внимая.
- Это моя сказка, добрая сестра…
- Не нужны мне сказки, где найти мне Кая?..

Ну а что же Герде рассказал вьюнок?
- Горная тропинка к рыцарскому замку,
Старому и гордому, от больших дорог
Пролегла сквозь заросли. Утром, спозаранку,
Девушка прелестная вышла на балкон,
Как цветок от яблоньки. Смотрит на дорогу.
Чрез перила свесилась: не пройдёт ли он?
На лице – застенчивость, а в глазах – тревога.

Стены замка старого увиты плющом.
- Говоришь про Кая?» – девочка сквозь слезы
У вьюнка спросила. 
 - Вовсе не о нём,
Это моя сказка, это мои грёзы…

Что сказал подснежник ей?..
- Длинная доска,
Между двух деревьев – дивные качели.
На доске две девочки. Рвутся в облака,
Голоса их звонкие, словно птичьи трели.

Платьица нарядные, как пушистый снег,
А на шляпках ленточки – шёлковые змейки,
Да братишка старшенький, важный человек,
На доске, меж девочек, будто на скамейке.

Небольшую чашечку с мыльною водой
Держит он в одной руке, с  трубочкой  другая.
Шарики прозрачные, мыльные, гурьбой
Вдруг взлетают к солнышку, радугой сияя.

Собачонка чёрная, лёгкая, как пух,
Зацепившись лапками, на доске взлетает.
И, сорвавшись, падает, переводит дух,
На детишек тявкает и хвостом виляет.

Это моя песенка, я её пою.
- Может хорошо поёшь, только тон печальный,
Слушала внимательно песенку твою.
Где мой Кай, не подсказал голос твой хрустальный.

- Может гиацинты скажут что-то мне?..
- Жили три воздушные девицы-сестрицы,
Стройные и лёгкие. Ночью, при луне,
В тихом свете озера, в танце, словно птицы,
С лёгкостью парили. Платья, что туман,
Огненный, лазурный и пушисто-белый,
Отражались в озере. Сладостный дурман
Заструился в воздухе, небо потускнело.

Испугались девушки, убежали в лес.
Вдруг три гроба выплыли, и в гробах лежали
Девушки-красавицы. А с ночных небес
Светлячки спустились к ним и вокруг порхали.

Умерли красавицы. Может, просто спят.
Слышно скорбь гнетущую в звоне по усопшим.
Ведь не даром в воздухе сладкий аромат.
- Что-то грустно стало мне, да цветком засохшим
Пахнут колокольчики. Тот же аромат.
Неужели братец мой умер, не дай Боже.
Жив он, жив!.. не верю я! Розы говорят.
Только сердце ноет, и тревога гложет.

К чудо-одуванчику Герда подошла.
Он светился золотом, в травке изумрудной.
- Маленькое солнышко, искорка тепла,
Где найти мне братика, подскажи, пусть трудным
Этот путь покажется. Я его стерплю.
Одуванчик девочке подмигнул, сияя,
Спел высоким голосом песенку свою,
Но опять ни слова в ней не было о Кае.

- В дворике, под солнышком, ранняя весна.
Возле стенки беленькой ласточки летают.
Из зелёной травки смотрит желтизна –
То цветочки солнышком золотым сияют.

Старенькая бабушка посидеть во двор
Вышла. Подбежала к ней маленькая внучка
И целует бабушку. И ласкает взор
Золотистым отблеском маленькая тучка.

Золото у внучки, на её губах,
Золото в улыбке и в её сердечке,
Золото на небе, в золотых лучах,
И в хрустальных волнах бесконечной речки.

Подвязала юбочку, легче так бежать,
Но нарцисс хлестнул её стебельком по ножкам.
Девочка подумала: «Может что сказать
Хочет он о братике?..»   Маленькая крошка,
Как она надеялась! Что ж сказал нарцисс?
- Вижу, вижу я себя, я благоухаю,
Я, на ножке тоненькой, лучший в мире принц!
В танце балансирую, лучше птиц летаю.

Герде было некогда слушать пустослов.
Прочь скорей из садика! К дверце устремилась.
На засове дверь была – дёрнула засов,
Ржавый весь. Подался он, дверца отворилась.

Девочка решительно бросилась бежать
По дорожке, в зарослях, но никто не гнался,
Ножки исцарапались, некому сказать,
Не кому поплакаться! Над рекой поднялся
Пеленой тяжёлою розовый туман.
Девочка измучилась, села, огляделась.
Потянуло сыростью из холодных стран,
Лето ведь закончилось. Герде расхотелось
Отдыхать: «Замешкалась. Осень на дворе,
Тут уж не до отдыха…»  Снова по дорожке
(Уж не будет садика, с летом в октябре…),
Босичком. Устали как, как болели ножки!..

Потянуло холодом, воздух стал сырой.
На унылых ивушках листья пожелтели.
Оседал туман на них и стекал водой
Струями тяжёлыми ледяной купели.

Листьями устелена, как ковром, земля,
Лишь терновник потчевал ягодою стылой,
Вяжущей и терпкою…  по седым полям
Пронеслось дыхание осени унылой.


ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Герде пришлось вновь присесть отдохнуть,
Прямо пред ней на снегу прыгал ворон,
Чёрный, огромный.  Хотелось заснуть.
Ворон на девочку пристальным взором
Долго глядел, ей кивнул головой:
«Здравствуй, кар-кар, и куда ж ты, по свету
Держишь свой путь, иль гонима нуждой?
Ждут ли тебя, одинёшеньку, где-то?..»

Ворон пытался слова подобрать,
По-человечески плохо звучало,
Доброе  слово нельзя не понять,
Герда отлично его понимала,
Мягкость души и её чистоту.
Всю свою жизнь рассказав, не скрывая,
И полагаясь на доброту,
Герда спросила, быть может он Кая
Где-то встречал?
- Может быть, может быть…»
- Как? Это правда?! – воскликнула Герда.
- Только не вздумай меня задушить,
Прочь поцелуи, продолжим беседу.

Думаю я – то был братец твой, Кай,
Верно, тебя, из-за юной принцессы,
Он позабыл…
- Где же он?..
- Не сбивай,
Мог бы я всё рассказать интересней,
Коль по-вороньи могла б понимать.
- Нет, к сожаленью, меня не учили,
Бабушка – та понимала, – сказать
Герда ему поспешила. Как было,
Может быть плохо, но он рассказал
Маленькой девочке Герде, что знал.

- В королевстве, где сейчас
Бродишь ты и ищешь Кая,
Есть принцесса. Без прикрас.
Знаю – умница такая!

И в словах не описать.
Все газеты, что есть в свете,
Прочитала. Забывать
Стала, что в газетах этих.

Вот ведь как умна! А раз,
На высоком троне, пела:
«Выти б замуж мне сейчас…»
И впрямь замуж захотела.

Но в мужья себе избрать
Ей хотелось бы такого,
Чтоб умел бы отвечать
На любой вопрос, за словом.

Не полез в карман бы, был
Весел, добр и интересен,
Не «вальяжничал», любил
Жизнь и верен был принцессе.

В королевстве шум и гам,
В барабаны звучно били,
Во дворец придворных дам
Всех созвали, объявили.

Воля дочки короля,
Нашей умницы-принцессы.
Слухом полнилась. Земля
Обрастала интересом.

Дамы, выразив восторг,
Были все довольны очень,
По душе весь этот торг
Им пришёлся, между прочим,
Сами думали о том!..
Это истинная правда! –
Молвил ворон. – А потом,
За желанною наградой,
Повалил народ валом,
В предвкушении соблазна,
Норовил всяк женихом
Стать принцессе, да напрасно.

У меня невеста есть
При дворе, она ручная,
Может пить из рук и есть,
От неё-то всё и знаю.

Она бродит по дворцу,
Много раз была у трона.
Трон ей, право, не к лицу.
Как скучаю я, ворона!

Мне женой могла бы стать,
И умна и грациозна,
Не желал другой бы знать.
Ворон смолк и стал серьёзным.

- На другой день газеты все вышли с каймой
Из сердечек, гласили на первых страницах,
Что сегодня любой человек молодой,
Если он на принцессе желает жениться
(С интересной наружностью), должен прибыть
Во дворец, на беседу с самою принцессой,
Ну, а коли сумеет её убедить
Красноречьем своим да держаться повесой,
Сможет так же свободно, как дома. Того
Изберёт себе мужем она непременно,
Но прошёл день, другой, а она никого
Не избрала. Таков уж жених современный.

Вне дворца – все герои, но стоит порог
Перейти и увидеть во злате лакеев,
Чрез огромные залы, не чувствуя ног,
Доходили до трона, дрожа и немея,
Перепутав манеры, забыв все слова,
Будто их опоили каким-то дурманом.
И кружилась от страха и чувств голова,
И, казалось, кругом всё становится пьяным.

От ворот до ворот – длинный хвост женихов
Растянулся. Гулял я там, всё это видел,
Каждый голоден был, проглотить был готов
Даже мыла кусок. Ведь никто не предвидел,
Что из кухни дворца и стакана воды
Не дождутся они, как того б ни хотелось,
Но никто не узрел в том особой беды,
Повстречаться с принцессой скорей не терпелось.
Правда, кто был умнее, запасся тайком
Бутербродами. Уж не делился с соседом:
Пусть себе голодает, тощает потом,
Не дойдёт до принцессы – не будет беседы.

- Ну а Кай-то, что Кай? Уж посватался ли? –
Громко Герда спросила, – уж он-то женился?..
 - Ты постой-ка, постой, вот как раз мы дошли
До него. На четвёртый он день появился.
Прибыл он не в карете, никак не верхом,
Небольшой человечек, глаза так блестели!
Как твои. А пришёл во дворец он пешком,
Без смущенья вошёл. Сапоги заскрипели.

И одет он был бедно. А там, без сапог,
Разносили лакеи изящные блюда
И вельможи гуляли, а он им – кивок
И со вздохом сказал: «Скучно вам тут, не буду
Я мешаться, а в комнаты лучше войду…»
И вошёл, и направился прямо к принцессе,
На удачу себе, женихам – на беду,
И в угоду дотошной, назойливой прессе.

- Это, верно, был Кай, и на нём сапоги
Были новые, слышала я, как скрипели,
Когда к батюшке он приходил. Помоги,
Добрый ворон, дойти до него. Заблестели
От нахлынувшей радости Герды глаза.
- И была у него за спиною котомка.
- Верно, саночки это его…
И слеза
Побежала по личику струйкою тонкой.

- Подошёл он к принцессе, свободен и смел,
А она на жемчужине крупной сидела,
С колесо, как у прялки. Кругом «Свет» гудел –
Кавалеры, придворные, дамы. Глядела
На него с удивленьем принцесса, а он
Заявил, что пришёл к ней не свататься вовсе,
А послушать лишь умные речи. Умён!
Он понравился ей и она ему.  После
Он вступил с ней в беседу и так говорил
Хорошо, словно, я говорю по-вороньи,
Он речами своими её покорил,
У вельмож изумление вызвав сановных
И у дам.

- Ну а Кай? Он женился на ней,
На принцессе?..
- Конечно, в неё он влюбился,
Жить не мог без неё, без небесных очей…
Будь не ворон я, сам на принцессе б женился,
Хоть помолвлен.

- Да! Кай это был! Молодец!
Арифметики действия знал, все четыре,
Да с дробями ещё. Приведи ж во дворец
Ты меня поскорей.

- Может я и настырен,
Только как это сделать? Не думай, что так
Туда просто попасть. И не очень-то впустят!

- Всё равно я пройду туда (девочка в грусти)!
Только Кай бы узнал, что я здесь, он скорей
Прибежал бы за мной…

- Подожди у решётки…
А пока я слетаю к невесте своей,
Посоветуюсь с ней, со своею красоткой,
Может чем-то поможет…

И он улетел,
А вернулся под вечер: «Поклон от невесты,
Я пораньше вернуться хотел – не сумел.
Хлебец маленький шлёт, и должна его съесть ты,
Потому голодна как. Стащила его
Для тебя она в кухне. Уж там-то их много.
Во дворец не попасть. Тут сложнее всего,
Ты ж босая. Таких не пускают. Там строго.

Ну не плачь, попадёшь, ведь невеста моя
Знает, как пройти в спаленку, с чёрного хода,
Знает, ключ где достать. Положись на меня,
Моя милая девочка. Скоро невзгоды
Все закончатся. Кая увидишь. Он рад
Будет встретить тебя. Так пошли же скорее…»

И вошли ворон с девочкой в дремлющий сад,
И пошли по запутанным длинным аллеям,
Сплошь усыпанным мягкой, осенней листвой.
Огоньки во дворцовых окошках погасли,
Воцарился дремотный, волшебный покой.
Герда шла вне себя от волненья и счастья,
Нетерпения, радости, боли. В висках
Молоточек стучал, билось трепетно сердце,
И давил, и владел необузданный страх…
Ворон Герду провёл через малую дверцу.

- Да, конечно, он здесь…
Руки Герды тряслись,
Будто вздумалось сделать ей что-то дурное,
А ведь только хотелось узнать, что сошлись
Их дорожки, да вспомнить, как раньше, весною,
Они рядом сидели, средь ласковых  роз,
Улыбался он ей, и она улыбалась,
Как в метельную стужу, в жестокий мороз
Он исчез, она в поисках долгих скиталась,
А теперь он увидит, услышит её
И узнает, как долго о нём горевали.
Милый братец! Хотелось быть снова вдвоём,
Чтоб навеки забылись былые печали.

И она представляла живые глаза,
Очень умные, волосы, голос, улыбку.
Заблестела в ресницах росинка-слеза,
Как хотелось бы вместе исправить ошибку
Беззаботного детства. На лестнице – шкаф
С керосиновой лампой. Ручная ворона
С интересом глядела. Волненье уняв,
Герда робко присела, склонилась в поклоне.

- Мой жених рассказал всё подробно о Вас,
Моя фредхен, – сказала ручная ворона, –
Ваша Vita, как принято это сейчас
Выражаться, достойна похвал и поклонов.

Не угодно ли лампу? За мной! Я пойду
Впереди. А пойдём мы прямою дорогой.
Никого б здесь не встретить, себе на беду...
Голос птицы звучал повелительно строго.

- А мне, кажется – кто-то за нами идёт!..
Пронеслись мимо с шумом какие-то тени:
Дамы, лошади, трубы, какой-то народ…
- Это сны, чтобы мысли особ улетели
На охоту. Однако, тем лучше для нас,
Так удобнее будет рассматривать спящих…
Они в залу вошли. Томный, сладостный час!
Снова сны пролетали, так быстро! Летящих
Мимо всадников Герда никак разглядеть
Не могла – они бешеным вихрем промчались.
Залы были прекрасны, и Герда узреть
В них успела цветы, они тихо шептались,
В позолоченных вазах,  картинах живых.
Улыбались красотки своим кавалерам,
Сочетался с мелодией пламенный стих,
Моряки среди волн штурмовали в галерах.

Наконец-то до спальни дошли. Потолок
Был похож на верхушку огромнейшей пальмы
С драгоценными листьями. Каждый цветок
Ослеплял серебром в переливах хрустальных.

С середины его стебелёк золотой
Опускался. На нём две кроватки висели,
В виде лилий. Принцесса дремала в одной,
В той, что белая. В красной – все Кая хотели
Увидать непременно. Один лепесток,
Тот, что красный был, Герда слегка отогнула.
Тёмно-русый затылок открылся. У ног
Герда тихо присела, волнуясь, вздохнула.

- Это Кай!..
Она громко его позвала
И лицо его лампой своей осветила,
Принц проснулся, не понял:
- И что за дела?..
Ах, не Кай это был!
Герда в страхе застыла.

Походил принц затылком. Был молод, красив,
Как и Кай.
- Что случилось? – проснулась принцесса.
Герда плакала. Принц же был добр и учтив,
И она рассказала им всё. С интересом
Они слушали Герду и долго, потом,
Удивлялись, хвалили ворон за участье.
- Для меня найти Кая – огромное счастье…
И бедняжка вздохнула, ей вспомнился дом.

- А быть вольными птицами вы бы хотели?
Иль желаете должность придворных ворон
С содержанием полным?..
От радости млели
Ворон с важной вороной.  Отбили поклон.
При дворе.  эту должность себе попросили:
- Он не лишний на старости, хлеба кусок!..
Герду  принц успокоил, постель уступил ей,
Поступить по-другому он просто не мог.

- Как добры эти люди,  хотя и вельможи!..
Спальню тот час наполнили сладкие сны.
Все на ангелов Божиих были похожи.
И Кай с Гердой неслись в край далёкой весны,
Где душистые розы, скамейка под крышей,
Где старинная бабушка вяжет носки.
Но исчезло виденье, никто не услышал
Повзрослевших страданий недетской тоски.

А на следующий день её в бархат роскошный
Нарядили, в шелка,  и позволили жить
Во дворце, сколько хочет, но было ей тошно,
Лишь три дня погостила, решила просить,
Башмаки чтобы дали и лошадь с повозкой.
Ей в дорогу хотелось, чтоб братца искать
За безмолвной чертой, за рассветной полоской,
В белом свете, во тьме, где течёт время вспять.

Башмаки дали Герде  и чудное платье,
Дали муфту из меха, с частицей тепла,
Пожелали удач и огромного счастья,
Засветилась надежда. С ней Герда ушла.

Золотая карета явилась с гербами,
Что сияли огнём у дворцовых ворот.
И принцесса в слезах… принц коснулся губами
Детской щёчки. Карету сокрыл горизонт.

Провожал Герду ворон, три первые мили
Ехал с нею, в карете, ворона-жена
На воротах сидела, покуда не скрылись
Очертанья кареты…  глядела она
И махала крылами, слезу утирала,
Было девочку жаль, не хотелось терять.
Не поехала с Гердой, поскольку страдала
От мигрени. Она не могла не страдать,
Так как в должности новой безудержно ела.
Принц с принцессой вдогонку прокричали:
- Проща-а-а-й!..
И ворона махала, а Герда ревела,
Добрый ворон слезу обронил невзначай.

Так промчались три мили, простился и ворон.
Тяжело расставаться! На ветку взлетел
И крылом помахал, и глядел долгим взором
В след карете златой.  Горизонт опустел.
      

ГЛАВА ПЯТАЯ

Лес таинственный, дремучий,
Встал у Герды на пути.
В чаще зарослей колючих
Ни проехать, ни пройти.

Темнота, сколь глаз хватает.
Над каретой золотой
Золотым тельцом летает
Лунный диск.
- А ну, постой!..

На карету наскочили,
Под уздцы коней схватив,
Слуг и кучера убили,
Кто-то б хоть остался жив.

То разбойники. Заслышав,
Среди леса, стук копыт,
Поживиться в чащу вышли
И увидели – горит
Золотым огнём карета,
Вся в убранстве и в гербах.
Какова добыча! Герду,
Чуть живую, на руках
Они вытащили.

- Прелесть?..
Что барашек молодой.
Жирновата. Как отъелась! –
С длинной жёсткой бородой,
С бородавкой возле уха,
Теребя мохнатый ус,
Басом молвила старуха, -
Какова же ты на вкус?..

И разбойница (о, ужас!..)
Острый вытащила нож
Из-за голени.  О, ужас!
- Ой!.. –  вдруг вскрикнула.
- Не трожь!..

То старуху укусила
Её собственная дочь,
Что вольна была, спесива,
Своенравна.

- Ну-ка прочь,
Ты, паршивая девчонка! –
Закричала в гневе мать.
- Нет, не дам! – ей в ухо звонко
Дочка крикнула. – Играть
Будем вместе, спать в постельке,
Она муфту мне отдаст,
Своё платьице. С недельку
Поживёт со мной. Сейчас
Я желаю сесть в карету!..
Настояла на своём
Дочь-разбойница. При этом,
Сидя на плечах верхом,
Вновь старуху укусила,
Та подпрыгнула слегка,
Закружилась, отпустила
Герду… хохот не смолкал.

Над старухою смеялись:
- Ишь, как скачут, стар да мал?..
Дочка с Гердой в лес помчались.
Кто-то в чаще завывал.
Путь лежал по пням, по кочкам.
Ростом с Герду, но сильней
И взрослей казалась дочка,
И пошире, посмуглей,
И с глазами, как у беса,
Но беззлобными. Печаль
В них таилась:
 - Ты принцесса?..
- Нет, – сказала Герда. Жаль,
Что не в силах продолжать я
Больше странствия свои
И, пожалуй, рассказать я
Все смогу. И о любви,
К братцу названному Каю,
И о том, что испытать
Довелось мне, и не знаю,
Где теперь его искать…

Всё разбойница узнала
И серьёзно на неё
Поглядела и сказала:
- Верю – это не враньё,
Не дрожи и успокойся,
Я пока с тобою тут!
Ты разбойников не бойся,
Ведь тебя здесь не убьют,
Даже если рассержусь я.
А историю твою,
Верь мне, выслушала с грустью.
Я сама тебя убью,
Если нужно будет…
Слёзы
Герда вытерла платком,
Ёжась, будто от мороза,
Руки спрятала, потом,
В муфту козью, меховую.
Встали кони, наконец,
Двор разбойничий почуяв,
Перед ними был дворец –
Замок старый, обветшалый,
Стены  в трещинах. Из них,
То и дело,  вылетали
Стаи воронов лесных
И ворон. От коль, не весть,
Вдруг бульдоги набежали
И свирепо так рычали,
Будто всех хотели съесть.

Посреди огромной залы,
Там, где камнем устлан пол,
Пламя жаркое пылало,
Над костром бурлил котёл –
Суп варился. На вертелах
Зайцы жарились, а дым
Полз по стенам прокоптелым
Сизым облаком густым,
К потолку, где путь на волю
Должен сам себе найти.
Эх ты воля – злая доля!
Боже Праведный, прости!

У костра, в тепле согрелись,
Вволю-волюшку наелись,
Коротать ушли свой час
На соломенный матрас,
Что застелен был ковром,
За пылающим костром.

- Будешь спать со мной, вот тут,
Рядом с маленьким зверинцем.
Здесь, вот, голуби живут.
Видишь, вкусненькие птицы?..

Больше сотни голубей!
Все они, казалось, спали,
При разбойнице, при ней,
Разом вдруг заворковали.

- Все мои! –
 А одного
Грубо за ноги схватила,
Да встряхнула, что есть силы! –
На-ка, поцелуй его!..

И в лицо им Герде ткнула.
Голубь крыльями забил.
Его в угол зашвырнула –
На полу лежал без сил.

- А вот, парочка – плутишки…
За решёткою, в стене,
В небольшой, как клетка, нише
Спали голуби. Во сне
Крылья их слегка дрожали,
Снилось им, что вновь парят
Над лесами… Их держали
Взаперти. Вдруг улетят.

- А вот тут, мой милый бяшка,
Старичина…
За ремень
Потянула. Сник, бедняжка,
Гордый, северный олень.
Он косил печальным глазом
На разбойницу.
- Ну вот,
Видишь? Он к стене привязан,
А иначе  удерёт.
Каждый вечер с ним играю,
Щекочу его ножом,
Возле горла. Умирает
Он от страха, и притом,
Весь дрожит...
Она достала
Из расщелины свой нож.
 - Вот смотри!..
Захохотала,
Провела по шее. Дрожь
Растревожила всё тело,
Забрыкался в страхе он.
- Что-то спать я захотела…
- Ты с ножом спишь?..
- Что за сон
Без него?.. всегда… как знать,
Что здесь может приключиться?
Не могла б ты рассказать
Мне ещё раз, как пуститься
В странный путь по белу свету
Ты смогла, как убежала
От старухи… про карету…
Герда всё ей рассказала.

Спали голуби… что в клетке,
Те тихонько ворковали,
Как две курицы-наседки…
А разбойники играли
В кости, пили, песни пели,
А старуха кувыркалась.
Дочь-разбойница храпела.
Герда, глаз сомкнуть боялась.

Ведь её могли убить,
А могли в живых оставить.
Сколько ж ей осталось жить?
Страшно было. И представить
Не могла она, где Кай,
И ещё в какие дали
Путь держать ей, где тот край?
- Курр, курр, курр, а мы видали.
Кай, со Снежной Королевой,
Восседал в её санях,
Под метельные напевы.
В своих гнёздышках, в ветвях,
Мы за ними наблюдали,
Ещё малые птенцы.
Они лесом пролетали,
И звонили бубенцы
Рысаков их белых, скорых.
Блеском радовали глаз
Белоснежные узоры
На санях. В тот скорбный час
Королева рассмеялась,
Холодком дыхнув на нас.
Все замёрзли, мы остались,
Двое нас… – таков был сказ. –
Следом, курица летела,
И окрас-то, снежно-белый,
Санки, странно, на спине.
Всё видали, как во сне.
Курр…
И голуби устало
Замолчали.
- А куда
Королева путь держала?..
- В край, где вечный снег, туда,
Где сверкающего льда
Бесконечные пространства,
То – Лапландия. Спроси
У оленя…
- Там прекрасно!..
Был я молод, полон сил,
Прыгал там на вольной воле,
По сияющим полям,
Ледяным равнинам. Доли
Не желал иной. Там,
В ярком бисере алмазов,
Ледяной стоит шатёр
Королевы – радость глазу,
Сердцу – воля и простор!

Постоянные ж чертоги
Королевы – Шпицберген,
Полюс Северный, что плен,
Для меня ж — чудесный рай.
Да помогут тебе боги!
Там живёт твой братец Кай...

Утром Герда рассказала,
Что узнать от голубей
Довелось ей.
- Да, не мало
Ты узнала, поскорей
Надо в те края добраться,
В ту Лапландию, но как?
Жалко мне тебя и братца,
Только это не пустяк.

Эй, олень, ты, верно, знаешь,
Где Лапландия, скажи.
Сам, небось, о том мечтаешь,
Как добраться до межи
Своего родного края?..
- Знаю, верно, как не знать!
Я по тем краям страдаю
И мечтаю повидать
Те просторы, где родился,
Где резвился, рос, мужал…
И олень приободрился,
Огоньками заиграл
Взгляд его, доселе грустный…
- Слушай и соображать
Начинай. Глянь – в доме пусто,
Лишь одна старуха-мать, –
Шепотком девчонка Герде
Намекнула. –  Вновь  уснёт,
Погодя немного, прежде –
Из бутылочки хлебнёт.
Кое-что тогда смогу я
Сделать лично для тебя…
 - Ах ты, милая мамуля,
Козлик маленький!..
Любя
Дочка крепко обнимала
Мать за шею. Бородой
Её жёсткою играла,
Больно дёргая.
 - Ой, ой!..

А потом, когда хлебнула
Из своей бутылки мать,
Задремала и уснула,
То разбойница терять
Долго времени не стала,
А к оленю подошла,
С теплотой ему сказала:
- Бяшка мой, пора пришла
Этой девочке помочь нам.
Надо Герду отвезти
К Королеве Снежной срочно,
Во дворец. Вам по пути,
Отпущу тебя на волю,
Ты в Лапландию опять
Убежишь, не будешь боле
Здесь, на привязи дрожать.

Я могла бы потешаться
Ещё долго над тобой,
Да спасти нам надо братца
Этой девочки. Смешной
Ты бываешь, если в шутку
Щекочу тебя ножом.
Уж прости за те минутки,
Скоро свой увидишь дом…

Он от радости подпрыгнул,
Добрый, северный олень,
Горделиво шею выгнул.
И разбойница ремень
Отвязала. Усадила
Герду на спину к нему
И подушку подложила
Под неё, чтоб мягче было
На спине сидеть… к сему,
Её крепко привязала,
Для надёжности, к спине.
- Так и быть, – затем сказала. – 
Твоего не надо мне.
Забери назад сапожки
Меховые. Холода
Там стоят повсюду. Ножки
Будут мёрзнуть. Только дай
Муфту мне свою, уж больно
Хороша, взамен надень
Рукавицы. Будь довольна,
Не замёрзнешь. До локтей
Их натянешь. Сунь в них ручки!
Это матушки моей.
Слезы? Что ещё за штучки!
Вытри нос. И веселей!

Ненавижу, когда хнычут.
Здесь, тебе, корзинка с дичью,
Хлеб да кроликов, вот, пять,
Мясо. Слышь, не голодать!
Ну, прощай. Опять от скуки
Мне страдать…
Сомкнулись руки…
Отворила дверь:
 - Беги!
Да девчонку береги…

И олень, что было мочи,
Вскачь пустился по лесам,
Через пни, болта, кочки,
По заснеженным степям.

Волки выли, а вороны:
Кар, кар, кар, на злобу дня…
Небо фыркало со стоном...
Вдруг пробился столб огня...

Чудо Севера!.. Сиянье!..
Погляди-ка, как горит!..
Днём и ночью на свиданье
С той землёй олень бежит.

Хлебы съедены, дичь – тоже,
Напоследок – ветчина.
Ожидание тревожит.
Перед Гердою страна,
Что Лапландией зовётся.


ГЛАВА ШЕСТАЯ

Олень задержался у жалкой избушки,
Где крыша спускалась до самой земли,
Где в низкую дверь, не пригнувши макушки,
Войти невозможно, и люди могли
Вползти туда только лишь на четвереньках.
А в доме старуха-лапландка  жила
И жарила рыбу. Олень помаленьку
Поведал ей всё, что сказать не могла
Замёрзшая Герда – о ней и о Кае,
А прежде, ей всё рассказал о себе,
Что было важнее. Всю ночь не смолкали
Рассказы оленя о тяжкой судьбе.

- Бедняги вы оба, – сказала лапландка. –
И долгий же вам предстоит ещё путь,
Миль сто ещё с лишком, пока до Финмарка
Вдвоём доберётесь. Там, любо взглянуть!
Дворец королевы, как жемчуг, сияет
Под золотом солнца иль в свете ночей.
И там каждый вечер она зажигает
Букеты из синих бенгальских огней.

Для вас напишу на треске я сушёной
Слов пару, бумаги-то нет у меня.
Её вы доставите финке с поклоном.
Живёт в тех местах она лучше меня,
Сумеет помочь, скажет, что надо делать...

Лапландка, черкнув пару строк на треске,
Дала её Герде и строго велела
Беречь её. Герда согрелась, поела,
И вот, они снова в пути, налегке.

Вновь фыркало небо чудесным и ярким
Огнём светло-синим, напомнив пальбу
Из праздничных пушек. И вот, до Финмарка
Домчался олень, постучался в трубу
Жилища, где финка жила, где дверей-то
И не было вовсе, стояла жара
В жилище, а двери, по совести чьей-то,
Исчезли когда-то, быть может вчера?

Сама финка грязная (долго ль помыться?),
Была полуголая. Живо она
Всё с Герды сняла: сапоги, рукавицы
И платье, осталась рубашка одна.

Оленю на голову лёд положила
И стала читать «пару слов» на треске,
Прочла много раз, пока не заучила
Весь текст наизусть, а треску в котелке
Сварила потом – она в пищу годилась.

Олень рассказал ей сначала свою
Историю. Дальше – что с Гердой случилось,
Но финка молчала.
- Я знаю твою
Волшебную силу, я знаю, что можешь
Единою нитью все ветры связать.
Ты мудрая женщина, всё подытожишь,
Рассудишь, уладишь, всё сможешь понять.

Для девочки, может быть, ты приготовишь
Напиток, который бы силу ей дал
Двенадцати воинов, коих не сломишь,
Чтоб ей королеву сразить наповал?

- Двенадцати воинов! – финка сказала. –
Немало в том толку!..  
И с полки сняла
Огромнейший свиток из кожи. Читала
Его письмена. Пот глаза застилал.

Олень вновь за Герду просил. У бедняжки
В глазах умоляющих, мокрых от слёз,
Надежда светилась, и вздох её тяжкий
Растрогал хозяйку. Олень на вопрос
Ответ получил. Финка тихо шепнула,
Когда лёд меняла, что Кай во дворце.
Он жизнью доволен, в нём память уснула,
Иного не знает, забыл об отце,
О матери, бабушке, Герде и доме.
Причина – осколки, что в сердце, в глазу,
От зеркала дьявола. В горькой истоме
Девчонка-бедняжка роняла слезу.

- Их вынуть бы надо, а то злая сила
Над ним свою власть сохранит навсегда.
Померк его разум и сердце застыло,
Ему человеком не стать никогда.

- А может быть Герде ты как-то поможешь
Ту власть уничтожить?..
 - О нет, не могу,
Ведь силу, что есть в ней, ни как не умножишь,
Уж так велика она! В холод, в пургу,
Полсвета, босая прошла она. Силу
Не нам занимать ей! Она – в ней самой,
В сердечке её, детском, чистом и милом,
Невинном и добром. С какой теплотой
Ей служат животные, люди и птицы!
И если не сможет она во дворец,
В чертоги самой королевы пробиться,
Никто ей не в помощь, ни Бог, ни мудрец.

В двух милях отсюда, где сад Королевы,
Растёт можжевельник, скачи-ка туда,
К большому кусту, от дороги – налево,
Доставь туда Герду и живо сюда…

На спину оленю она посадила
Несчастную Герду, и тот, со всех ног,
Пустился бежать. Герда тут же взмолилась,
Попав на мороз: «Я ж без тёплых сапог!..
Я без рукавиц!..» Но олень быстро мчался.
Вот, он добежал до большого куста
И Герду ссадил. Слёзно с ней попрощался,
И Герда всплакнула, подставив уста
Под жаркие губы и нежные слёзы.
Затем он стрелою пустился назад,
А бедная Герда, одна, на морозе,
Во след устремила беспомощный взгляд.

Она побежала вперёд, что есть мочи,
Навстречу ей хлопьев летел снежный полк,
Живых, безобразных, выхлёстывал очи,
Царапал лицо. Только девочка в толк
Никак не брала, кто ей страх нагоняет.
Огромные хлопья бегут по земле,
На небе – ни тучки, сиянье пылает
Гирляндами пламени в радужной мгле.

А хлопья, чем ближе – страшнее, крупнее,
Причудливых форм, все блестят белизной.
Одни, как ежи, а другие, как змеи
Стоглавые, войск авангард боевой.

Но Герда отважная их не боялась,
Молитву читать начала «Отче наш»,
Но было так холодно, что превращалось
Дыханье в туман, где, как белый мираж,
Рассыпались бисером белые точки,
Которые стали расти на глазах,
И вот уже маленькие ангелочки
Закрыли всё небо, с оружьем в руках.

Спустившись на землю, они вырастали
В больших грозных ангелов, в золоте лат,
Число их росло, и ещё прибывали.
И вот легионы из тысяч солдат
Предстали пред Гердой, к исходу молитвы,
И стали страшилищ мечами рубить,
И брать их на копья. Такой глупой битвы
Не видела девочка в жизни. Разбить
Им снежное войско за доли мгновений
Пришлось без усилий. И смело, вперёд!
И шла наша Герда без страхов, сомнений,
И Бог был ей в помощь от тяжких невзгод.

Ей ангелы гладили руки и ноги,
И стало не холодно. Время спустя,
Пред ней королевы открылись чертоги,
Во всем благолепии. Скоро дитя
Увидит желанного братца. А что же,
Что делал в то время наш Кай? Ничего.
Не думал о Герде он. Меньше того,
Что Герда стоит  перед замком.
- О, Боже!
Быть может, о нём позаботишься Ты?..


ГЛАВА СЕДЬМАЯ
 
В чертогах снежной Королевы,
Где стены намела метель,
Где сотни залов ярко-белых
Тянулись друг за другом. Трель
Залётных пташек не звучала,
И зверь туда не забегал.
Стоял мороз в пустынных залах.
Мертво и дико! Лишь гулял
Там буйный ветер, двери, окна
Проделал в стенах. Полыхал
Сияньем северным, холодным
Огонь, что залы освещал
Потоком света бесконечным.
А посреди одной из зал
Хрустальный лёд, пустынный, вечный,   
Замёрзшим   озером лежал.

Он треснул, как-то, на единых
И равных тысячи кусков.
Всем обывателям на диво.
И было много лестных слов
У королевы. Называла
Зерцалом разума тот лёд,
Где трон был в центре. Восседала
Она на нём, когда с высот
Спускалась. Всем подряд твердила,
Что лучшее из всех зеркал –
Её. Гордилась им, любила,
Считала центром всех начал,
Истоком разума. Что ж с Каем?
Совсем бедняжка посинел.
И сам того не замечая,
Он коченел, почти чернел,
От поцелуев королевы.
Стал нечувствительным к тому,
Что замерзал. Где сердце, слева,
В груди, был лёд. И, посему,
Тепла не помнил он. И льдины
В фигурах разных и в словах
Искусно воплощал. Любил он
Занятья те. В его глазах
Фигуры были просто чудом,
Шедевром творчества, а их
Сложенье – вовсе не причудой –
Занятьем важным. Будто стих,
Он слово складывал складывал и фразу,
Никак не мог лишь одного
Сложить он слово. И ни разу
Не получалось у него
То, что особенно хотелось,
То слово – «вечность». И в мозгах
Оно навязчиво вертелось,
Мешало, путалось в словах.

«Сложишь сумеешь это слово -
Я подарю тебе весь свет,
Коньков прекрасных пару, новых», –
Сказала королева. Нет,
Его никак сложить не мог он.
- Ну, а теперь я полечу
В края, где нет замёрзших окон
И снега, заглянуть хочу
В котлы Везувия и Этны
И их немножко подновлю,
Сияньем радуг разноцветных.
Уж больно этот цвет люблю.

Но не лимонный, виноградный...
Хорош он. Чёрные котлы,
Обычно полные золы,
Вулканов кратеры-громады
Она любила подбелить,
Зажечь в них солнце, охладить 
Бурлящей лавы пыл горячий.
Она умчалась. И один
Остался Кай, немой, незрячий,
Ни раб себе, ни господин.

Один в необозримом зале,
Сидел он, словно неживой,
И думал. В голове трещали
Тугие мысли. Сам не свой,
Глядел на льдины, неподвижный
И бледный, будто бы замёрз.
Слова какой-то фразы книжной
Пытался вспомнить. Парой звёзд
Пустых глаза его глядели.
А в это время, у окна
Стояла Герда. Ветры пели
И улеглись, когда она
Прочла молитву. Тут же, в залу,
Через проём ворот вошла,
Родного братца увидала:
- Мой милый Кай! Тебя нашла
Я наконец-то, мой любимый!..
На шею бросилась ему
И обняла. Он, недвижимый,
Сидел и, судя по всему,
Не узнавал бедняжку Герду.
Тогда заплакала она
От боли, с горечью, с надеждой –
Родного братца ото сна
Освободить любой ценою.
И слёзы жаркие её
На грудь обильною росою
Упали, растопили лёд,
Проникнув в сердце, и осколок
Растёкся, словно восковой.
Взглянул на Герду Кай.  Как долог
И тяжек путь был непростой
К его беспомощному сердцу!
Запела Герда, плакал Кай.
Она на братца наглядеться
Была не в силах. Невзначай
Осколок вытек вдруг из глаза,
На радость, вместе со слезой.
И Кай очнулся, Герду сразу
Узнал он:
- Герда!..
- Мой родной!..

- Где ж ты была, тебя заждался?
Где был я сам, где мы сейчас?..
Он огляделся и прижался
К её груди. Она, смеясь
И плача, всё ему пыталась
Растолковать и объяснить.
Вокруг была такая радость,
Что захотелось снова жить!

И даже льдины в пляс пустились.
Когда устали (вот дела!..),
То сами в слово в то сложились,
Что королева задала.

-------

Девочка пела, и щёки у Кая
От поцелуев опять расцвели
Розами. Блеском глаза заиграли,
Как у неё. Силу вновь обрели.

Руки и ноги ему целовала
Бодрость, здоровье вернулись к нему.
«Вольная» братца здесь, рядом лежала – 
Слово из букв ледяных. Посему
Кай стал свободным, и свет весь с коньками
Новыми в дар должен был получить,
Стать господином себе. Герда с Каем
Наперебой меж собой говорить
Не уставали и, за руки взявшись,
Вышли из замка и двинулись в путь,
Как им хотелось, до дому добравшись,
Снова на алые розы взглянуть,
С бабушкой свидеться, в садик, под крышу
Снова забраться. У них на пути
Буйные ветры стихали. Всё выше
Солнце светило, и легче идти
Было им вместе. И вот, можжевельник!
Там их олень поджидал: «Ну, как жизнь?
Матку с собой, молодую оленью,
Я вам привёл…» Молока напились
Прямо из полного вымени дети,
К финке отправились. Там, за трубой,
Все отогрелись, затем, на рассвете,
Финка сказала дорогу домой.

Дальше – к лапландке. Та сшила им платье,
Сани дала и пошла провожать
Вплоть до границы Лапландии. Счастья
Им пожелали олени. Как знать,
Где оно счастье, какою дорогой
Выйти к нему суждено? Впереди
Лес показался полоскою строгой,
Сердце запело, заныло в груди.

Ветки покрыли зелёные почки,
Первые птички запели в лесу,
А, кое-где, распустились листочки,
Предвосхищая земную красу.

Девушка из лесу к ним молодая
Вышла навстречу, на стройном коне,
В шапочке красной. Металлом сверкая,
Два пистолета за поясом. В ней
Герда узнала разбойницу сразу,
Конь был когда-то в карету впряжён.
Вспомнились страх и смешные проказы,
Будто туманом овеянный сон.

Жить надоело разбойнице дома,
Север решила она повидать
Да побродить по краям незнакомым,
Коль не понравится там. Ей узнать
Герду не менее радостно было. 
- Ишь ты, бродяга! Хотела б я знать,
Стоишь того ты, чтоб девочке милой
Столько страдать, что б тебя отыскать?..

Герда спросила:
- А где принц  с принцессой?..
 - Переместились в чужие края,
Там появились у них интересы,
Поднадоела родная земля…

- Как же ворона и муж её, ворон?..
- Ворон скончался, ворона вдовой
Стала, грустит, ходит в трауре чёрном,
С вечно больною седой  головой…

Всё пустяки, а вот ты расскажи-ка,
Что с тобой было, и как ты нашла
Братца?..
Поведала Герда.
- Скажи-ка,
Здорово как всё! Какие дела!
Сказке конец!..

Она руки пожала
Каю и Герде:
- Счастливый вам путь!..
«Как-нибудь» их навестить обещала,
Если заедет в их город. Чуть-чуть
Было им жалко прощаться. Дорогой
Дальше отправились, каждый своей.
Шли наши дети, забыв о тревогах.
Стали их глазки живей, веселей.

А на пути их цветы расцветали,
Зеленью травка сияла. Вот он,
Город родной! Его дети узнали
По колокольням. Волнующий звон
Встретил их радостью детской надежды.
Лестница в дом. Вот, они поднялись
В комнату, где всё осталось, как прежде.
Тикали так же часы, и неслись
Неутомимого детства минуты.
Но, проходя через низкую дверь,
Дети заметили, что, почему-то,
Стала мала она. Только теперь
Стало заметно – они повзрослели.
С крыши в окошко глядели цветы
Пламенных роз. Тут их стульчики. Сели,
Каждый на свой. Улыбнулись мечты,
Что заглянули к ним с Солнцем. Чертоги,
Великолепье пустынное в них,
Были забыты, как сон. На пороге
Счастье стояло с букетом живых,
Ярких цветов, самых нежных на свете!
Бабушка громко читала псалом:
- Если вы будете в жизни, как дети,
Царство небесное станет, как дом.

Герда и Кай вместе так и сидели,
Оба уж взрослые, дети душой.
Розы цвели, а минуты летели.
Был на дворе благодатный покой
Тёплого лета…

05.02 – 30.03.2001г; 2003г.