Внутри себя на самом дне

Ноябрь ещё не начался, а снег уже шёл полным ходом. Пантелеймон Фёдорович с присущим ему оптимизмом смотрел в окно на кухне на необратимо падающие снежинки размером с кулак взрослого ребёнка и по твёрдости не уступающие ему же, пил кофе, свеженамолоченный вручную, и тщетно пытался подобрать рифму к слову...
Мозги в голове отказывались работать. Шестерёнки в извилинах натужно скрипели, но всё было тщетно. Вид за окном категорически не способствовал плодотворному стихосложению. Мимо пронеслось безвольное тело вороны, сбитой особо крупной снежинкой. Ранняя зима всегда не к добру, подумал Пантелеймон. А  это даже и не зима вовсе, так, разминка. Хотел ведь хвороста заготовить на прошлой неделе. Не успел. И мебели в доме практически не осталось. Только книги — один, изданный за свой счёт и так и не проданный, даже спустя три года, тираж . Книга если честно так себе получилась, но может это и к лучшему  — сойдёт как топливо недели на две или даже три, если морозы крепчать не станут. А они такие, растут как цены на картофель.

Прошлую зиму мало кто смог пережить в Ничипурышках. Большинство уехало в Заозёрск, расположившийся на южном берегу великого Новочуднинского озера. Морозы там были не такие суровые, снежинки  не такие огромные, да и вообще. Мэр Заозёрска распорядился принимать всех сородинцев по упрощённой схеме, дабы сохранить поголовье трудоспособного населения. Пантелеймон тоже планировал переехать на ПМЖ в Заозёрск, но денег на разные там комиссии, анкеты, экзамены у него всё время не получалось собрать в необходимом количестве. Поэтому и сидел он сейчас на кухне своей малосемейной квартиры, пил кофе без кардамона и вспоминал, вспоминал...

Нет, так то Пантелеймой был в Заозёрске, и не раз. Но постоянно что то омрачало его пребывание там. Вот, последний раз, к примеру: остановил его на улице патруль народного то ли ополчения, то ли гаиции, - ну, дорогу в неположенном месте перешёл Пантелеймон кому то. Спросили кто такой, откуда, попросили документы, а их то Фёдорович и не взял  с собой. Ну и повезли подружники его в центр этапирования или департации нарушителей правил внедорожного движения. Там битых три часа пытались связаться с местным миграционным отделом, чтобы определить личность Пантелеймона. На слово никто не верил, нужны были более весомые доказательства подтверждения права Пантелеймона  находиться вне пределов своего основного места регистрации прописки. Уже вроде и опознали его, и сверили все данные, а всё не отпускают, держат почему то в приматнике, рядом со всяким дурнопахнущим отребьем. Так бы и поныне сидел Пантелеймон, да на счастье мимо проходил знакомый водопроводчик. Он поклялся всеми богами, что Пантелеймон и есть тот, за кого  себя выдаёт, и того сразу же отпустили. Ведь слово водопроводчика оно того — твёрдое как биде.

После того случая Пантелеймон долго даже не смотрел в сторону Заозёрска. А тут вдруг пришла зима в ноябре. Главное и не звал её никто, как всегда, а она всё равно пришла, нагло так, без предупреждения. Мол, получите и распишитесь и снега отгрузила за все предыдущие годы. Завтра можно будет выйти на наст прямо из окна спальни. А это третий этаж как никак! Хотя как выйти — там же такие снежинки, ещё прибить могут.

Тут телефон затеребонькал. «Видать сообщение на ватсап пришло»,- проговорил Пантелеймон Фёдорович, провёл пальцем по наливному яблоку на экране. О, Хорошея. Написала, как ты там, живой? Чем занят? Стихи пишешь?
Столько вопросов с утра! Эх, добрый она человек. Переживает. Может и чувства какие испытывает?
Пантелеймон испытывал, но прятал их где то внутри себя на самом дне своей романтической натуры провинциального поэ
та.