3. Как молоды мы были

                продолжение

  Чтобы добраться до средины шестидесятых, до потребности удерживать размышления в
коротких вербальных формах, прийдётся вернуться в царствие вопросов, где каждому
отпущено три годика - с двух до пяти.

БЕСКОНЕЧНОСТЬ.


  В Крыму, под Севастополем, где стояла воинская часть, за последними финскими
домиками меня каждый день ожидало царствие небесное.
  Что только в степи не вытворял с ковылём ветер.Ветер был радостный, тёплый уже
послевоенный - молоденький. Он совсем не беспокоил поляну, нет-нет, не поляну, а
территорию жизни маков. Именно жизни. Маки рвать нельзя. Я пробовал. Цветок ещё в
руке сбрасывает себя.
                Жаль. Ну, и ладно. Посмотрел на этот единственный в моём мире
живой ковёр - представился и туда, к ущелью, где мальчишки и девчонка уже разбудили
эхо.
      Особенно здорово, когда над ущельем замирал в небе орёл. Расправит свой крест,
парит, смотрит и слушает эхо.

   Спускаться к морю по ступенькам вполовину моего роста тяжело и потом там пещеры.
Пещеры я совсем не любил. Купаться и не собирался. В море можно утонуть. Это знает
каждый. А вот с обрыва смотреть на море...
   Оттуда, с обрыва, так понятно, что море - это не вода. Море - это когда всё море!

Легкомысленно даже пытаться сформулировать какие вибрации, не добираясь до ума детёныша, подпитывали крохотного свидетеля.

                Да! Бессловесная душа
                И старика, и малыша
                Знает секреты эстафеты.
                Обречена молчать об этом
                И, не старея, волно-вать,
                Штормить, кипеть и
                расширять
                простор запретов и ответов
                а груди живущего на свете.

  Война и меня заставила таскать в свой штаб всё, что сверкало в степи под ногами.
Первое что делал папа после работы, заходил в мой штаб и выбрасывал мои трофеи все.
Я ни разу не обижался. Наверное после сна я забывал про накопленные богатства. И
только один трофей переехал в Одессу. Как я его дотащил? Это был немецкий ящик для
инструментов.

  Кабина немецкого самолёта торчала в земле с остатком крыла и смотрела на всё
потрескавшимся некрасивым рисунком стекол только потому, что эти стёкла назывались
слюдой. Слюда насовсем не разбивается. Самолёт меня не интересовал.
  А вот полевая пушка, прошитая прямым попаданием...
Однажды всё все мальчишки (меня не пустили на помощь) решили развернуть её.Шелохнуть
не удалось.
 Пройдут годы и,гром небесный! Я увижу её, читая как собака Амундсена оставила живых
и вернулась к могиле друга.

  Но самое главное, не трагическое, не на совсем, чуть-чуть, но всё-таки разочарование во взрослых. Войны уже не было, а светомаскировка продолжалась и ничто
не мешало смотреть на землю глазам неба.

 Все тёти и дяди знали слово: бесконечность и никтошеньки не мог рассказать - это,
что такое. Я успокоился, когда кто-то, офицер наверное, офицеры понимают что нужно
ребёнку, сказал: "Про бесконечность знают писатели."

* продолжу.