Самый страшный Дед Мороз

     «Нет больше Дня Революции. Не знаю следующего на выход, но в конце – мы. И в эту игру впутали Минина и Пожарского, чтобы мы забыли детство страны, в которой родились, её день рождения. Святой 1612 год и без этой медвежьей услуги в памяти потомков. Добавили бы праздник 4 Ноября, не трогая 7 Ноября, да мы бы только радовались все – и были бы сильнее, а не растерянны. Но убивая любую память, мы занимаемся самоубийством. Теперь мы – это День Победы и Новый Год. А один страшный для врагов зуб – День Революции – мы сами себе выбили», — убейте, а всё равно не верится, что это моим глазам приходится читать этакое, мною же написанное.

     Кот вверх пузом, цигарка в руке, лопата за окном, стаканчик на столе, комп включённый, интернет ловит, а всё равно – борода почему-то чешется: «В детстве, конечно, самые розовые щёчки, но почему же про наши пухлые щёчки мы из памяти всё страшное, если и не выкидываем, то стыдливо ставим в самый конец воспоминаний, как досадное дополнение? И второе, а, может, первое: хотя розовощёкий период под присмотром взрослых, но пройти мимо страшного в детстве ещё никто не сподобился – факт или нет? Ладно, а вывод? Ну, засунем подальше неугодные фотографии или придушим немного память, а мы ясно понимаем в этих кульбитах, для чего стараемся, то есть кому в угоду и для чьего будущего?»

     Чуть приврал: сигареты в коридоре, лопата за окном стройки, которую в моё окно не вижу, а бороду после Крыма сбрил. Сегодня 7 ноября, политика мне влом, но от радости не скачется. По мне, уж лучше бы по телеку этологию внушали. И я лучше потревожу стаканчики. Я люблю этот праздник – жалко, что его отменили. Потому не о совсем радостном. Лучше бы о весёлом, но… всё равно ж не удержался поклацать в компе: обидно за праздник, за отнятый день рождения страны, откуда родом, за её детство, хоть и страшное. «А в чьём детстве не было страшного?» – повторяю я за… моей сбритой бородой.

     Но в детстве от страха инфаркт не схватишь: намазала мама хлеб маслом, посолил – и к Вовке Мозговому, например. У нас с ним всегда было «всё пополам!» – и всех делов! Но сейчас со всех сторон какой-то стон с перекосом: «Тогда было: дети всегда на виду – у соседей, у всей улицы, и всё было в порядке». Ага!

     На Урупе, когда Гагарин летал в космос, был искусственный пруд из огромных булыжников. Все купались и загорали на нём, в ус не дуя на слухи, что немало народа уже утонуло на этом страшном месте – дно ведь тоже из каменных булыг. Фотка даже осталась: я с сестрой Галкой плескаемся у берега, а папа в белой широкополой панаме радуется солнцу и молодости на этих жутких, опасных камушках. Но запомнился этот пруд без папы, безлюдный, ни души, и… без Галки. А только что была рядом!..

     Никого нет, некого звать на помощь… Галка, ясно, тоже утонула – сколько людей здесь пропало! Хожу, реву, обошёл весь пруд по его каменным белым черепам – а всё равно придётся идти домой с таким ужасным известием. Как представляю, как говорю маме в её страшные испуганные глаза, что Галка осталась на пруду, утонула – ну, не идут ноги домой… и кружу, и кружу – зову и зову Галку…

     Не помню, конечно, как прителепался домой, а там… Галка!!! Кто терял любимых навсегда, и вдруг их находил живыми – тот знает это чувство… А так не объяснить. Сказать, что вся радость на свете тогда влетела в меня, значит, всё равно ничего не сказать. И ликование должно ж было перейти в сердилку на Галку, но так и сталось всё без ответок. А сумасшедший праздник остался! И осталось «недоумение на лестнице»: а где же были вездесущие взрослые?

     Ладно, это у реки, на конце посёлка – что там творится, можно разве только в бинокль рассмотреть, ну, например, как я топлю в проруби Власенчихи тетрадки с двойками. Но как у клуба – на его ступеньках! – «на глазах у всех», а попал в ловушку? И только чудом доорался до помощи.

     Площадь у нашего клуба – перекрёсток всех «шёлковых путей» посёлка: в детсад, в школу, в магазины, в столовку. Тут стоял газетный киоск, где я впервые увидел братьев Клишиных, хитрого Сашку и немудрящего Вовку. Напротив продуктовый магазин, где иногда клянчили пятачки, а за ним дом Клишиных, напротив нашего дома через улицу. Потом столовая и книжный магазин. Книжный!

     Школьные стены не так помню, как это книжное царство тёти Раи Маятной! Деревянные, смуглые, лакированные, солнечные полки – и на них всё богатство Креза! Хотя Креза я тогда не знал, но тётю Раю боготворил почище сказочных фей. В двухтысячных я сам подрабатывал в книжном на Шаболовке – во начитался бесплатно и накупил редкостей, как когда-то отец в книжном раю тёти Раи!

     А ещё воскресный базарчик у нашего дома, у широкой лестницы вниз – тоже на площади, напротив клуба. А сам клуб! Кино! А какая была клубная самодеятельность так самодеятельность! Все любят и помнят Валеру Замараева: самый яркий характер, звезда сцены и всеобщий любимец – эту харизму таланта он унаследовал от родителей, а их интермедии тогда в клубной самодеятельности – это «Миронова и Менакер» наших сердец! А вот что такое харизма? Малюсенький штрих из биографии Валеры: какие бы погоны нам ни рисовали дома для войнушек в садике, а Валера всегда приходил с самыми главными! Это не просто лидерство, а дар от предков и дар богов в переводе с греков.

     Вот, такой узел интересов и жизни: и мухе не пролететь, чтоб с кем-то ни столкнуться на площади или у самого клуба – всё, всё под перекрёстным контролем взрослых. Но когда я попался в капкан – площадь была пуста, как Сахара.

     Было лето, почему-то я околачивался один-одинёшенек у клуба со своим любопытным носом. Наверно, потому что там внутри, в левом крыле для выборов и концертных кулис, происходили таинственные действия. Из Кисловодска приехала выставка картин передвижников из музея Ярошенко, но пока никого не пускали, а мне не картины были тогда дивом, а городские люди. Сижу на лавочке под окошком кассы, копаюсь в носу и жду момента – посмотреть на красивых тёть и дядей. И в этой лавочке нахожу дырку от сучка и начинаю со скуки её мерить. И, конечно, домерился! Палец застрял в дырке, ни туда ни сюда, уже багровый, а я никак не могу сам уйти от позора. Палец уже синий, рубашка в соплях – понятно, включаю сирену на всю площадь. Но никого на площади в радиусе моего рёва – ни атома от человечка!

     Вот тут я и увидел красивых городских тёть и дядей. Меня, наконец, услышали внутри клуба, но я запомнил не красивых тёть, а двух добрых дядей! Мальчишка дёргается, орёт слоном, а надо перочинным ножиком срезать толстую доску, и до пальца от края лавки сантиметров пять. Вот это помню: на корточках, на коленях, пот ручьём, двое ребят по очереди добираются ножиком до пальца, а он уже вдвое толще дырки. А как ещё спасать, чтобы не задеть детю пальчик? Уж мой палец и ребята запомнили на всю жизнь. Пальцу было страшно больно, но мне было ещё страшней от мысли, что они со мной сделают, когда освободят любопытный палец? Художники меня убаюкивали и успокаивали, как сто мам, но я видел их адский труд и знал одно: за такие шутки меня благодарить не будут. А ведь они, конечно же, были рады, когда спасли меня, и, наверно, надорвали животы, когда я на их глазах… испарился со скоростью молнии: ведь на площади был полный вакуум – так никто из взрослых и не нарисовался.

     Ой, да на виду у всей улицы мы умудрялись под носом у взрослых устраивать стенку на стенку драку камнями. Мне повезло, меня спас наш «Красный Крест» – мама Тани Волковой прямо на улице обработала дырку на моей буйной дурной голове, а Наташа Клишина приходила потом целую неделю делать уколы. И сейчас на макушке красуется знак от попавшего камня, приходится стричься спецом, чтобы шрам не отвлекал девушек от моих когда-то васильковых глаз.

     А что вытворяли дома, когда везло остаться одним? Полный практикум по физике ещё до школы! Галка ножом с металлической ручкой отковыривала вилку из розетки – контакты замыкала по полной: на лезвии ножа остались две оплавленные выемки от штырьков вилки. Я тоже не уступал в исследовании электричества: пальцами соединял голую проводку – и лампочка меня слушалась, светилась по мановению пальцев! Как живы только остались? Конечно, удачное внутреннее сопротивление и т. д. и т. п. Предки каменели от наших опытов, но всё же они были, конечно, детьми оттепели, раз не влупили нам за нашу физику от всей перепуганной души.

     Из той же оперы Галкины песни на перилах балкона третьего этажа: свесит ножки наружу и радостно машет ручками! У неё страха высоты нет, как и у отца, но когда мама обнаруживала непослушную циркачку, то по-настоящему умирала от безвыходности: когда же Галка напоётся? Ведь и окликнуть ребёнка нельзя, чтобы не дай Бог нечаянно спугнуть.

     Было бы понятно, когда предки на работе или в отъезде и детки остаются одни. Но у нас дома была нянечка! – наверно, после нашего ликбеза по электричеству. И наша няня, видать, была дальней родственницей Арины Родионовны: в одну её сказку я верил лет двадцать!

     Был тогда у нас чёрный шустрый котёнок. Его самая любимая игра была бросаться под ноги домочадцам. Батя спотыкался и падал сто раз, и клялся, что этого зверя когда-то волки всё же скушают, раз он такой непослушный. Хотя по пословице волки питаются только послушными, мы переживали за будущее нашего любимого чёртика. И вот приезжают мама и папа, и с плохо скрываемой радостью спрашивают нас, мол, а куда же пропал котик? Ну, мы в горючих слезах хором и отбарабанили сказку нашей Арины Родионовны, что как-то забыли закрыть форточку – и кот по проводам смотался, пока мы с Галкой гуляли. Это ж через сколько лет сказка о коте-проводоходце вдруг провалилась сквозь мои ржавые мозги: «Какие ж это электрические провода могли тянуться да прямо к форточке?!!!» Знал бы сейчас про эти провода мой чёрный лентяй Морфиус, он бы, точно, ехидно мявкнул: «Боссик, ты балбес!»

     Ну, и вспомним хоть одну страшилку. Не знаю, где моталась Галка, и где были родители, но до сих пор вижу себя одного, дома, уже ночь, и я сжимаюсь под подоконником самого маленького окна в коридоре напротив входной двери. А там, за окном – второго этажа! – горят и караулят меня жёлтые волчьи глаза! И вот же тебе на – такая вкусная добыча для волков, а сам же ещё и «умничал»! Наши кроватки в детской стояли у противоположных стен, и я забавлялся, когда предки уже выключали свет, как Галка дрожала и жалобно шептала: «А у меня тигры под кроватью!..» А я рычал под подушкой к стенке и был наверху блаженства…

     Но смешной и грустный апофеоз моих детских страхов – мой самый страшный Дед Мороз!.. Оно смешно мне и самому, конечно, но где-то на донышке во мне тот страх так и притаился. И я помню даже отцовскую фотографию той новогодней ёлки в садике: ватная борода Деда Мороза на фоне меня в костюме зайчика, и у бедного зайчика кривится дрожащий рот, а глазки блестят от слёз от непонятного самому ему испуга.

     Да всё шло на утреннике как по писаному: и стишки, и песенки, и хороводы вокруг ёлочки. И я, и все знали, что Дедом Морозом и Снегурочкой нарядились наши воспитательницы. Но страх хитро подкрался под прикрытием подарка. Всё-таки Дед Мороз оказался на МХАТовской высоте!!! И для меня перевоплощение в настоящего Деда Мороза – то ли Александры Ивановны, то ли Галины Петровны, а, может, это была другая воспитательница? – оказалось несомненным! И когда волшебный Дедушка Мороз ласково протянул мне подарок, я не вынес ужаса, что наша воспитательница теперь навсегда останется Дедом Морозом!

     Я не смог перенести такой жертвы для нас, настоящего сказочного внимания, и «сыграл» зайчика тоже по МХАТовской схеме, внастоящую, без дураков, с полным набором сказочного трусишки!

     Вот, и народу полная коробочка, и день ясный, и все на виду, и не вольная улица, а отлаженный детский праздник в зале, и родители рядом, а я всё же умудрился оказаться без присмотра взрослых!.. Эх, взрослые, забыли мы, что дети могут и не верить в Деда Мороза и Снегурочку, а в чудо всегда верят! А ведь сами верим в чудо перевоплощения: сто раз смотрим «Чапаева» и надеемся на чудо, что любимый комдив уж на этот раз доплывёт до заветного берега… Мы все с замиранием сердца считали пули по воде – вот это был страх всем страхам, и мы все его пережили в наших клубах. Остаётся только осушить стаканчиков пять разом за нашу старую детскую мечту всей страны: Чапай, невредимый, на другом берегу Урала снова с Петькой!

     Мы сами отдали День Революции, день начала детства страны, в которой родились. И день памяти и красных, и белых. Позволили забрать у нас наш «День взятия Бастилии», а сами смотрим на родину автора «Мадам Бовари» свысока. С такими темпами безразличия когда-то останемся и без Чапая. Мы уже начали сами кушать себя: осталось всего два всенародных праздника в стране: День Победы и Новый Год. День Победы пока нашим врагам не по зубам, а без Нового Года для начала останемся. Вот тогда, братцы, это точно, он к нам и придёт – наш общий самый страшный Дед Мороз, наше же перерождение. Просто отвалится наша историческая память, как сосулька с крыши, даже главные «спасительные» русские слова не вспомним. Господи, прости мне стаканчики!

     7 ноября 2018 г.