Letter in November С. Плат в переводе В. Бетаки

Стихотворение 'Letter in November' («Письмо в ноябре»), написанное 11 ноября 1962 г.

Начальные строки 'Love, the world / Suddenly turns, turns color. The streetlight / Splits through the rat's-tail
Pods of the laburnum at nine in the morning. / It is the Arctic...' в переводе имеют вид «Милый мой, мир
Вдруг стал цветным. Свет  фонаря стынет / Среди стручков золотистой акации- / И это в 9 утра! / Вот ледяная пустыня...». В оригинале: «любовь/милый, этот мир вдруг меняется, меняет цвет. в девять утра уличный свет дробится, [проходя] сквозь крысиные хвостики стручков ракитника. здесь Арктика...». Переводчик зачем-то изменил «дробящийся» свет на «стылый», «ракитник» на «акацию», и пренебрег «крысиными хвостиками».

Строки 'This little black / Circle, with its tawn silk grasses—babies' hair. / There is a green in the air, / Soft, delectable. / It cushions me lovingly' переведены как   «Под фонарем темный кружок, а в нем / Трава, как волосы малыша, / Шелковистая, под рыжим каштаном. / Воздух насыщен зеленью — просто прелесть! / Ласково меня окутывает ватным туманом».   В оригинале: «...маленький черный/темный круг порыжелой шелковой травки — детские волосы. В воздухе зелень, мягкая,  восхитительная. она   любовно меня скрывает». Выступив соавтором С.Плат,  переводчик  в своём вкусе  «украсил»   стихотворение  «рыжим каштаном» и «ватным туманом».

В следующих строках 'My Wellingtons / Squelching and squelching through the beautiful red' где «высокие резиновые сапоги - «веллингтоны»  шлепают и шлепают сквозь красную красоту», переводчику послышалось иное:  «Резиновые сапоги скрипят и скрипят по / Опавшей листве кленов красной, темной».

Cтроки 'This is my property.  / Two times a day / I pace it, sniffing  / The barbarous holly with its viridian  / Scallops, pure iron, / And the wall of old corpses' переведены с фактической ошибкой: «Этот кусок земли — мой! / Дважды в день / Я хожу тут, вдыхая / Грубый дубняк / С его зеленой жестяной зубчатой листвой. / Мертвые стволы стоят стеной...». 'Barbarous holly' — это  не « грубый дубняк», а дикий падуб, или остролист, но едва ли повествовательнице удалось  «вдохнуть»  что «дубняк», что «падуб», это  физически невозможно.  В оригинале она   нюхает/вдыхает запах «сине-зеленых фестончатых/зубчатых, точно железных, листьев дикого падуба и кладбищенской стены». Именно так - «кладбищенская стена» -  в контексте стихотворения переводится 'the wall of old corpses' (дословно: «стена  старых/древних мертвецов»), а вовсе не «мертвые стволы стеной», как у В.Бетаки. («Имение», описанное в стихотворении — купленный весной 1962 г. небольшой домик с садом в предместье Корт Грин (Court Green)   городка  Северный Таутон, Девон, Англия ( North Tawton in Devon, England) - располагалось по соседству со старым кладбищем.  Здесь   С.Плат   жила   до декабря 1962 г.). 

Строки 'My seventy trees / Holding their gold-ruddy balls / In a thick gray death-soup...' озвучены переводчиком как «Вот они, все мои яблони! / Шары червонного золота висят на них / В сером смертельном густом растворе...». Перевод возможен, но наличие «густого раствора»  в яблочном саду  сомнительно. 'Soup' в разговорной речи — густой, плотный туман,  более уместный в переводном тексте.