Би-жутерия свободы 276

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 276
 
Недосягаемый мастер-исполнитель, закутанный в серый плащ кучевых облаков, откинул крышку осеннего концертного рояля. Под сатанинскую канонаду в охапке снов воздух наполнился звуками ливня, и агностики гномы отплясывали на древокорнях хоту.
Ветер, если к нему повнимательнее приглядеться, дезактивировался и старел на глазах без злобных притязаний на существование. Молнии серебряными шомполами прокалывали землю, огненными щупальцами скользили по басовым клавишам улиц, вязли в сером асфальте и, окунувшись в тёмные воды Гудзона, сливались с белёсыми барашками метущихся во всех направлениях волн. Сотни зигзагообразных лезвий стальным блеском кромсали небо и оно хмурилось рваными лоскутами облаков. Так продолжалось несколько минут, затем стёсанная крышка разбушевавшегося инструмента природы захлопнулась с перекатным грохотом, напоминая поверхностный вздох эмфиземщика с неравномерно перекрашенным забором воздуха в затемнённых на рентгеновском снимке лёгких. На землю не по верёвочке спускалась тяжеловесная, но легковерная покровительница-ночь. Энтерлинк очнулся голым. Отправляясь спать, он накрылся простеньким идеалом, забыв подоткнуть его (кто-то прятался за забором, а он заненадобностью).
Самокат времени давал о себе знать по весне процессом обновления природы – Арик попал в город сказочных снов Херсон. Этого не случилось бы, прими он антисклеротические пилюли (ох, уж эти вегетарианцы – потребители трупов растений!). Кончился его латентный период, когда просыпаешься, а загаженная простыня стоит (как ни в чём не бывало). В таких случаях клин клином вышибается при наличии самого клина в эректильном состоянии, скрывающегося под накрахмаленным тентом.
Сонная тетеря Арик возрадовался, почувствовав себя дубом, разделанным под орех. Он осознавал, уважающий себя отшельник, усмирив датчики рук, запирается в келье в ожидании пугающей воображение смерти. Антиквар был уверен, что прореагирует на прощание с собой, но час и место ему неведомы. Только он осмотрелся, живя с поставленным диагнозом, как опрокинутая им тишина вновь заняла непререкаемое место в его альцгеймеровской повседневности, ведь она существует для того, чтобы оттенять шумы, в противном случае она не несёт никакой функции.
Тело охватил мелкий мандраж. Не теряя драгоценного времени, Ариком завладел удивительный (на его осмысленный интравертный взгляд) сон № 254, совсем не похожий на тревожный сон Веры Павловны из третьего подъезда, который тяжёлым свинцом лёг на её слипающиеся веки не первой молодости.

Высокий рейтинг – это стул у бара,
где пользуюсь успехом у бармена.
Мне показалось, виски не добрала
девица, подпирающая стену.

Я, как турист, плачу, рот заливаю,
одетый так себе (не при параде ж).
Ты у стены ютишься – волевая,
не бросишь взгляда, рядом не подсядешь.

Пристроившись к портрету Кияну Ривса,
Потупилась в порожнюю тарелку.
А я здесь Балаганов, Бендер, Киса –
верчусь на стуле-барабане белкой.

Жестикулируют в углу немые.
Бренчит на сцене х... на балалайке.
Похоже мы с тобою не намыли,
как некоторые – золото в Клондайке.

Встаю со стула, покидаю рейтинг,
иду, шатаясь с лишних возлияний,
и подойдя к ней говорю, согрейте
меня, хотя, конечно, я не пряник.

Сотру в подходе совесть до мозолей.
Но что это? Не в выпивке ль причина?
Я вглядываюсь пристально в лицо ей...
Она – задрапированный мужчина.

Рот приоткрыл. А он/она сказала,
не будет ли чем мне кольнуться в вену?
Высокий рейтинг – знак потенциала,
я пользуюсь успехом у нацменов.

Имела место сцена в Исфагане.
как спьяну я попал туда, не знаю.
Себе и ей я вечер испоганил.
Пойду вину в бассейне искупаю.

Не удивительно, что после такого сновидения Арику привиделись послушные летающие овцы на бреющем полёте из объединённой овчарни «Упаси Господи», и что он очень хорош собой вне досягаемости и уродлив при ближайшем рассмотрении. Причём Арик не подозревал, что омовение в аншлаговом сне было противопоказано средоточению циничного процесса мышления.
Снились ему храпящие морские слоны, наливные яблочки, надувные куклы и судна, не выносимые вовремя нянечками урологического отделения от государства, обеспечивавшего его поражающей наповал бесплатной медобслугой. В такие неуловимые мгновения он оторопело мурлыкал мелодию всепрощающего сна от удовольствия и до прозрачной стены неподражаемого плача. Непосвящённые могли подумать, что ему в промежутках между инсулиновой терапией и отдыхом от неё снились диабетические сны, присыпанные сахарной пудрой.
Ему барабанной скороговоркой снилось, что какие-то типы засыпали его сбивчивыми вопросами, а ему ни с кем не спалось без снотворного под рукой, и он был готов принять Спящую Красавицу с назойливой мушкой на щеке вместо пилюли, которую боялся проворонить.
Его обступили знакомые болезни: неврит младшего пальца левой ноги и стенокардия. У каждой было своё, привычное лицо.
Ему снился он сам в окружении деревьев с лиственной сталью у публичного кафе «Шалман» в компании двух чаровниц из сметливой страны Сметания с путями пастеризованных рек и кисейными барышнями, стриженными «под мальчика».
Снились ему ощетинившиеся мыши, шикающие на него из запылённого угла комнаты на Первой Мещанской улице, дом 3, квартира 5, где он провёл взаперти безропотное детство, под абажуром власти, страдающей рассеянным склерозом.
Снился ленточный солитер, приспособленный под транспортировку плагиата – этого украденного багажа знаний, и фотоаппарат «Зенит», провезённый в аэропорту в обход таможни с плакатом «Не опошляй!» Потом он продал его за бесценок в разобранном виде спекулянту-астматику, грезившему яхтой на кислородной подушке и торговавшему на «Круглом рынке» в Риме, перед тем как овладеть мороженым «Моя девочка» в сказочной стране Инглюшатии. Ему снились заторы при транспортировке нежащихся мыслей из одного бесплодного участка мозга в другой, и зернистая поверхность распечатанной банки чёрной икры с терпким запашком запотевших стёкол очков, раздражавших nervus обонятикус.
Снились блохи, в приступе инстинкта самосохронения съезжающиеся на флимаркет в флимузинах, и ёжики, усыпанные патефонными иголками. Снился хмурый Ветер, прореживавший облака и уволакивающий наиболее послушные тучки за горизонт. Снились ядовитые медузы, сдающие мёд лохам из сообщества «Лохнесские животные». Снился шелест вожделенных зелёных насаждений, похрустывающих, когда их пускают в денежный оборот, кочегары, ворочающие миллионами в растяжке ртов в гармошках-улыбках. Ему снилось, как он мчится на третьей убойной скорости в колеснице, запряжённой тройкой нубийцев и пьёт абсент, борясь с абсентизмом на работе. Снились опустошённые стаканы, судьбой заключённые в сервант.
Ему, с лихвой заменяющему неугомонную ораву каскадёров от слова и сдирающему с себя каску в присутствии детей, снилась королева щипачей эквилибристка Ривка Ду Глаз, раскачивающаяся на трапециевидной мышце испуганного партнёра под куполом цирка.
Итак, говоря без околичностей, он кружился в вихре вальса, подхватив воспаление лёгких и выпадавший на ходу из ширинки крючок в виде колбасного изделия – предмет натурального хозяйства, что в процессе мысленного скрещивания облегчало ношение непосильных тяжестей. Ведь когда-то он приносил свадебную повинность на алтарь элементарной порядочности.
Тогда он ещё юношей (облегчённый вариант мужчины)  со второго захода осаждал Крысю Опасюк – укоренившуюся третью любовь сорокоградусной д’осадной крепости, пытавшуюся придти в себя. Она жадно обнюхивала гнилые зубчики чеснока, когда он с тотальной мобилизацией невообразимых усилий освобождал от миролюбиво расстроенных немцев выгоревшую дотла Варшаву в назидание подонкам.
Ему снилось, что, как оглашённые по списку, заведённые тритоны (две зазывалы-полуторки) гоготали за изгородью в болоте над стриптизёршей Лягушкой, сбросившей пелерину кожи в зеленеющую тину. Всё, как в старой утрусской сказке, с поразительной точностью содранной с устных ненецких преданий в унтах.

И если в голову ударит круговерткий бумеранг,
судьба мне выбор предоставит, и я выберу Тайланд.
Среди обслуги раболепной, среди пагод золотых
я к лику праведных примкну и относительно святых.

И если мне не привелось красиво жизнь свою прожить,
не буду клясть себя, искать в ней искупленья виражи,
в притоках нежности, во взрывах возмущения собой
дефекты в гневе обнажать, лечить эмоций нервных сбой.

И если мне не довелось в конце достойно умереть,
поосмотрительнее буду и внимательнее впредь,
изобретательнее в выдумках, прозрачней на виду,
и заново свой смертный путь во сне торжественно пройду...

Как видите, ему снились не только девушки, никогда не приходившие к нему наяву.
Одна из них, невероятно уродливая,  протянула Арику Энтерлинку наманикюренную коллекционную ручку кюретажной ложки Нотр-Дамского кюре и шепнула на ухо «Любовь в рассрочку больше не является запретной... темой разговора двух незнакомок, и кто вам доложил, что Рублёвка ломаного гроша не стоит?» Арик что-то буркнул ей в ответ, загадочно блеснув умом, и предусмотрительно потух.
Девушка рассмеялась, найдя его забавным. Она игриво зашла с подветренной стороны и доверительно сообщила в другое, лучшее ухо: «Подруги считают, что я принимаю активное участие в сексе по-флотски. Предупреждаю вас, что это вовсе не так. Просто один подвыпивший морячок забыл во мне бескозырку, когда играл на моём животе с боцманом в преферанс. Но учтите, на пиллинг я хожу в косметический салон «Напильник», потому что копчёные колбасы и угри вызывают отвращение у поклонников процветающей культуры забегаловок, хотя секс они любят домашнего приготовления, что помогает избегать хлопотливых забот по возвращении к жёнам. Я считаю главным в искусстве девушки познакомиться – это подвернуть ногу в «нужном» месте, время я сама выберу, оно ко мне относится в достаточной степени благосклонно».
Это сообщение разбудило старика. Приверженец Альцгеймера при слове «нужное» отправился навестить подразумеваемое место, и конечно забыл спустить воду, а когда вернулся на балкон, впал в только одному ему присущее приумноженное состояние Весьма Выдающегося Спортсмена по словесному слалому о французском горном курорте Кур-шевель, грозящим переименоваться в месье Пердю. Туда он, используя давнишние связи, устроился инструктором к подгорным козлам с незаконченным низшим образованием, приобретённым ими за деньги на склоне благосклонных лет. Там, при спуске с пологой как женское бедро горы, готовый горы своротить, чтоб хоть кого-то совратить, Арик поддавался влиянию, красочно описаному эротоманом Садюгой: «Облака окучивали гряды Кордильер» (не путайте с кардиллерами).
В одном из сюжетов вырисовывалась приближающаяся с огромной скоростью коричневая паника, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся пучком небритой пришоссеившейся пожухлой травы. А кто-то посоветовал ему в случае, если он почувствует, что у него отнимаются ноги, не вынимать почту неделями, а руками.
Отлучённому от секс-шопа аденомопростатнику Арику Энтерлинку снились места опорожнения мочевого пузыря – утки и писуары, и как он с пенкой у замкнутого круга рта доказывает, что его двоюродный родственник, режиссёр Бенимор Бипер родом из пьянящей  Вин-Ниццы, поставивший на колени «Последнего из Моги-Канн», берёт в распухшие руки первый приз за невнятность дилеммы первичного со вторичным «Выбивать ли дурь из пыли или пыль из дури?» На этот вопрос ответа ни у кого не находилось.
У жюри фестиваля «Грёз» создалось впечатление, что дилетант-режиссёр перешёл сам себе дорогу из 3-го во 2-ой класс норвежского лайнера, и оно выдало победившему утешительную премию «Дятла» (Бенимор Бипер всегда творчески бился головой о стенку чёрной французской сборной при назначении штрафных ударов в побелённые стойки под девизом «От ворот поворот»).
– Дыма без огня не бывает, – научно высказался участник профашистского собрания «Рукояточные эфесовцы тевтонской шпаги» и член жюри Другослав Стремглавыч Кыш, – не забывайте, что и гороховый шут был стручковым, когда ему не с кем было перекинуться в бадмингтон словечком-воланом. Не зря же Бипер носил дымчатые очки, которые дрессировщик акул – бесстрашный окулист посоветовал ему снять, на что тот ответил: «У меня отродясь фотоаппарата не водилось при затяжном взгляде на кинематограф».
От этого выражения и соответствующих ему домыслов Арику почудилось, что удручающая жара спадает с него широченными подштанниками, с трудом поддерживаемыми зажёванной ментоловой резинкой на экваториальном поясе живота.
Неожиданно (нет, и ещё раз нет – не то слово, здесь подходит «непредвиденно») он причислил себя к касте непререкаемых авторитетов, для которых чердаки с балконами видятся закромами Родины. Ему захотелось посожительствовать с наперсницей по водочным вкусам, делясь привычными для обоих градусами, известие о которых кровь разнесла в обжитые им участки тела, не ведающие сопротивления.
Соседка – с духовным содержимым содержанки, для которой любовь обернулась кропотливым трудом (он уже не помнил её отчества, и была ли она выпускницей техникума Лёгкого поведения), неизвестно у кого научилась стрелять глазами невооружённым взглядом. Она стабильно выбивала сто из ста, потому что сотня была её любимым «числом поболее, ценою подешевле» с учётом, что в стране начинался взаимовыгодный обмен репатриантами.
С годами Арику, следуюшему правилу «Дайте прыщу созреть!», становилось не безразлично, что ему снилось, поэтому он с балкона в доме на отшибе памяти, где бывали его подруги и более опасные женщины, уединялся. Испустив клич в туалете, он посматривал, способны ли они мочиться в раковину, этим он старался потрафить своей распухшей простате. Измотанный продолжительным свиданием с фарфоровым унитазом всемирно популярной фирмы «Утрилло и сыновья», Энтерлинк (личность скользкая, неоднократно наступившая на кожуру банана) возвращался в постель, чтобы через полчаса впасть в сомнамбулу, после стольких лет проведённых на драйтонском пляже, что оправдывало вспрыснутую энергию былой самовлюблённости. Там на песочке он дневал и ночевал, представляясь главным пастухом, прослывшим добрым малым, в отаре блондинистых овечек с замашками матёрых волчиц.

   Нескучный сад, как сладок дым воспоминаний,
На тополях слова беспамятной любви
Мы оставляли под небом купольным свиданий,
Дней этих нам не возвратить, не повторить.

Где отыскала своё призрачное счастье,
С кем ты осталась, разойдясь со мной?
Подозревал, твоя любовь мне неподвластна,
Но сердцем жил. Ты, оказалось, головой.

Шептали листья мне, судьба неотвратима,
Скрипели ветви в унисон, устав,
Картина осени трагичная картина,
Опущен занавес, покинуты места.

Но, как магнитом, меня тянет в старый театр,
Где на скамейках, как и много лет назад,
Актёры молодости ставят свой спектакль.
Аншлаг влюбленных на  Нескучный сад.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #277)