Би-жутерия свободы 275

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 275
 
Как и было оговорено, они встретились у главного входа в Центральный парк. На этот раз мисс Вандербильд охраняли полицейские гориллы в намордниках, стоявшие в боевой оснастке с рекламным щитом макдональдсов в полной готовности с раскалённого грилла. На щите грелась неоновая надпись «Берите инициативу в свои руки, предварительно вымыв их. Она вас не засудит!» Поодаль от полиции скворцы неугомонного счастья – компьюторщики вслепую играли за столиком в перфокарты популярной игры «Глаз вопиющего в безмолвной пустыне, подбитый атласом или панбархатом, обозревает всё».
– Я по-утрусски фсё понимайт, например, оушен длинный слов В-акци-нация, потому что пользую с успехом мужик в рассрочку, но буду питаться молчайт. Фи говорит медленно без сложний слоф, and everything will be o`key. Пусть фаша кафалер рассказывайт о себе, я будет фынимателна фысушайт и ви рожать благодарность, – упоённо пропела мисс, преодолевая языковую закостенелость, – я будет получайт инсультацию от фаш угонщик фремени.
Лёлик (на нём было сорочка «Бернард» с жлобоватым воротничком жабо) набрал в засорённые никотином лёгкие побольше нерешительного воздуха. Создавалось впечатление, будто мастер художественного слова собрался уйти под воду и... его понесло.
– Я – корабль на воздушной подушке, но без наволочки, фирмы «Казимир Фаршмок». Когда мне было четыре года, бабушка купила мне матроску с якорями, чтобы я привык к её морским треволнениям (летом её всегда тянуло в Одессу). Но в шесть лет я из костюмчика вырос, в связи с тем, что в стране предсказания сбывались по завышенной цене,  из-за внутрисемейных неурядиц меня вынудили поднять подозрительный якорь. Через много лет я бросил его и женился по недосмотру таможенников в морском порту на невмеруупитанной с паспортом на имя Ивана Ивановича Иванова.
Матрац мой надувной, и женщина – усыпальница бдения, оказалась заглоточно эфемерной в моём чердачном подземелье. Когда год работал на заочную ставку, во мне скапливался углекислый газ, выбрасываемый бронхиально наружу. Вырабатываемый капустно-гороховый сероводород безжалостно выпускаю, но стараюсь проделывать это, не нанося вреда чувствительному уху – из противоположного выхода. А кислород? Он, Недостаточный, меня не спрашивает, сам  входит в лёгкие и по-терапевтически оторопело раздувает их. Придерживаюсь собственной теории, по которой  пьянство, висящее над головушкой Дамокловым мечом, приравнивается к пытке неопробованным напитком. Сам же процесс представляется удобным для восприятия окружающего тебя мира, при условии, когда унаваживается общепринятое правило – никаких тебе забот и тревог.
Резким незаметным ударом локтя в под дых Лотташа прервала Лёликин поток закодированных посылов с опровержением вулканических выбросов сюр-афористических высказываний, поясняя мисс Вандербильд и одновременно обнимая её покрепче за поясницу, что  в юности мистер Пересох занимался тем, чем занимались все молодые поэты-пророки – переводил акына Джамбула на утрусский язык, и то что она услышала сейчас – прямой результат пристраивания оформительского искусства на работу.
Правда, деньги за кропотливую работу выслали по чьей-то ошибке сверху другому – Амброзию Садюге. Отсюда и пошло поэтическое краснобайство в недостаточно красочных выражениях, характерное для модного ублюдочного течения, ротоначальником которого являлся припадочный на левую ногу поэт-уролог Гарик Пошл, ничего кроме свекольника в рот не бравший после опубликования научно-медицинского исследования «О хламидомонадной инфекции в  уретрах народов Урарту». До этого (на основании парности в Ноевом Ковчеге и внутренних органов) он предложил клонирование методом поштучного отпочковывания. С точки зрения видных за версту учёных его идея была сродни доказательству того, что уголь колчедан – колченог.
Гомериканка придерживалась за притолоку неукоснительных правил и сделала вид, что вникла в суть сказанного и данной ситуации, но, казалось, была не в курсе дела, что в связи с повышением акции на нефть в Китае на расстрельных стадионах происходит подорожание смертника, как поставщика пересадочных органов. Она понимающе улыбалась, и одобрительно кивала головой в широкополой внутри войлочной шляпе от солнца. Её восприятие утрусского всегда было связано с верёвкой, пенькой или сугубо интимными средствами связи – разница состояла только в привычках ухажёров. Дважды её штрафовали за продажу любви несовершеннолетним после десяти часов плесневевшего перед дождём вечера.
– Теория, по которой Homo S. на 75% состоит из воды, мне чужда. Представьте себе на минуту, уважаемые леди, как бы вы выглядели, если бы это было правдой! Кисель! Желе! Поверьте, человеку, который появился на свет в результате медицинской ошибки абортария № 007 , – закончил Лёлик, обращаясь к женщинам.
Мисс Вандербильд рассмеялась и захлопала в ладоши, как маленькая девочка, – бра-во, бра-во! – скандировала она, цитируя слова песенки «Неполноценный завтрак в трамвайном депо». К ней присоединился Рикки в заливистом лае с утрусскими нотками в низком регистре, от которых ни время, ни изысканная еда не в силах были его избавить. Возгордившуюся собаку застукали на месте прелюбодеяния с хозяйкой, после чего их отношения были отмечены тенью печали, и мисс Вандербильд в лице Моси приобрела платонического воздыхателя-астматика с туберкулёзным видом на океан (Мошка, отличавшийся большим рвением подушек и мягкой мебели, поймал на слове рапрыгавшуюся блоху, настаивавшую на аксиоме «Разве сбежишь ото лжи, когда в ногах правды нет?!»)
– Признаюсь вам, я люблю газовые косынки на женщинах и газовые рожки у мужчин, – широко развёл руки насмешник Пересох, – но разве мои разбросанные руки могут идти упрямой поступью, когда у ног появляется чувство превосходства над лестницей?!
Мисс Вандербильд расхохоталась, не преминув при этом показать щиколотку толчковой ноги, с вытатуированным перечнем подручных средств,  помогавшей ей в бидэ.
– Над нами летают газовые баллоны из страны со столицей Водевильямсбург, – и Лёлик указал на воздушный шар, – топливные проблемы не беспокоят только утопистов и счастливцев утопленников, размечтавшихся на женской груди.
– What a joke! Сон не сомкнуль ряды мой глаз. Кстати, я ошень уважаю фаш Ленин, ротом из глухомани. Это прафда, что его проматушка рецептурный Бланк, у которой «Six pack» живота выглядели «лежачими полицейскими» поперёк дороги, – взорвалась мисс зажигательным смехом, при этом её заштукатуренные щёки тряслись и осыпались, обнажая ненадолго улегшийся автозагар.
– Что вы, что вы, я вовсе не шучу, today его расtoday, – отозвался он, – я сам пользовался газовыми зажигалками, когда курил.
– I belive you, за кого вы меня принемайт. У меня ест чуйства хьюмора. Продолжайте ф том же Дюке. Зачем экономить чужой фремья, когда его, как это там говорится у индюсов, в сферкассах не принимают. Не хорош смейятся бес преуспевающий дельца.
– Тогда вам, мисс, как никому понятно, откуда из меня, инженера горной эхологии, дым выходил. Кто – сладенький, кто – слащав, а я, куда ни пни, газовый, и на улице без моей любимой Газовой горелки не появляюсь, – соврал совестливый Лёлик, покраснев, потому что вспомнил, как в прошлом году внезапно похолодало на улице и он выскочил из метро, вообразив себя фигуристом в двойном тулупе, напялившим на лицо шерстяную улыбку.
Мисс Вандербильд нахмурилась от прорвы неряшливых мыслей, тогда как черты красивой Лотташи прояснились.
Лёлик – человек, живший не по средствам для бритья, допустил промах, зайдя слишком далеко в своих упражнениях на юмористическом батуте. Он спохватился и перевёл разговор на загазованные улицы своей молодости, которую провёл в преуспеянии в обществе изощрявшегося в препирательствах сожителя Ростислава Кварца – отца кварцевой лампы (мать неизвестна).
– Жаль, в газовой промышленности больше не работаю из-за «скудного» освещения военных событий в багдадском Мраке. Но это ничего, моя бабка газированной водой у Центрального рынка не зря торговала, скалкой для раскатывания губ и в кафельной печке вытяжкой, чтобы угарным газом не отравиться. Кое-что заботливая  старушка мне на «Газик» отложила. И я успешно учился наезжать на чужие «газоны». Теперь вот на «Майбах» нацеливаюсь.
Мисс захлопала в перчатки, различив понятное название, так и не ухватив намёка Лёлика. Лотташа зааплодировала, но по другому поводу. Обе женщины были явно довольны взаимным общением.
– Раньше дело моё было расхлёбаний труба, по-фашему, газолин (бензин по-нашему), – потрафил ей Лёлик, намереваясь выкачать деньги из мисс, как кактусолицые арабы нефть в пустыне.
– Я ошень лублу траблчист, – заметила капиталистка, – особенно Louis Armstrong. Он бил очарофатэльний, просто тушка, пошти как ви, мой О’love(яный) зольдатик!
– В космосе газа нет, там пусто, – не унимался Лёлик, – а мне пустоты и здесь предостаточно. Я также против принятия угля (per os) – пусть себе пучит. Газ всегда себе выход найдёт! Вот капусту с молоком употребляю редко, и то, когда никто не видит. Лучшими консультантами по пучащим вопросам считаются евреи – их к ответу за прокисшее призвать можно. Не зря же  бытует мнение, что квашеная капуста воспряла духом, произведя «капусту».
– Блестяще, брильянт, – воскликнула дама, – бизнессную между столиков по вечерам сноровисто и изворотлифо при извлечении федра из колодца. Это мы-гомериканцы, ценим префыше фсего!
– Мне тут на днях акваланг притащили, – доверительно сообщил Лёлик, пристально глядя в глаза мисс Вандербильд, под воду советуют слазить. – А вы газ проверили? – спрашиваю. Это ж не водка самопальная. Они ж того дурни-советчики не понимают, что газ, он разный бывает, могут и веселящий подсунуть или удушливый. Я почему через Бермудский треугольник не летаю? Да потому, что там метановый газ в огромных количествах из воды выбрасывается. Нет в этой треуголке любви. Люди как мухи в районе Бермуд гибнут, пропадают безвозвратно. И метановых газов, исходящих на кладбищах из земли от несчастных, не собрать, чтобы надгробную газовую плиту было чем подпитывать.
– Наполеон, – обрадовалась мисс, – он тоже треуголник на голова напялить, на нос носил, в год катастрофический разлива седьмая вода на киселе. Так мне утрусский гувернантка часто говорил. Он сама очень не хотел оказаться в глубокой кресле, хотя бил голодорванец родом из непочатого края кукурузных перчатков и зубов.
– Это, конечно, мы все в газ превращаемся. Своими вопросами вы способны просверлить дырку в голове, но предупреждаю – из моей скважины нефть не забьёт, и посудите сами, мисс... – тут Лёлик заметил, что лоснящиеся лосины на ней, напялены на чулки с гипсовыми повязками, и почему-то подумал, наступит ли замирение, когда люди перестанут отравлять существование другим  и портить воздух, способствуя всемирному потеплению.
– Судить не надо, авокадо нанимайт – дорогого стоит, – прервала его размышления мисс.
– Ну что ты, басурманка, всё со своими юристами встреваешь! – запротестовал Пересох и что-то странное произошло с ним. Ему привиделись три увесистые груди в ряд на её тщедушном тельце.
– Что он такойе говорит? Моя нэ понимайт. Сложно, сложно. Не кручинься под нога, милий трюк, – обратилась мисс к Мошке.
– Он хочет сказать, что впервые встречает женщину, настолько компетентную в газовом вопросе, – пояснила Лотта.
– Какой балшой спешиалист ваш кавальер. Сразу видно, в свой круг он очень вливательный челофек с неистощим боеприпас сатиры Но по наш яйзык всо намного короче говорийт. Правда, Рикки?
Моисей завилял хвостом по древесным опилкам и положил морду на расшнурованный ботинок шофера мисс Вандербильд.
– Вот меня и уболтали газопровод по дну Балтики в Западную Гармонию тянуть, – неожиданно раскрыл свои контурные карты Лёлик, испугавшись чрезмерной болтливости.
– Я вспоминай. Гармония – это такой балшой сторона. Ми его победил с вашей помочь. А что далше на задворках побед?
– Будем их газом снабжать, как они нас газовыми камерами.
– Камера, это оушен плёхо варьировать меж стенок. Они может лопатца на колёса втридорога и стелиться прихвостнем.
– Не волнуйтесь, мисс Вандербильд, газовые не лопнут. И потом «Кто прошлое помянет, тому глаз вООН (Организации Обделённых Нотациями)». А с вашей помощью я уйму газо-тронутых станций понастрою, – sosторожничал Лёлик.
– Глаз нэ надо трогать, нэ хорош это.
– Одноглазого папку не трожь! – предупредила Лотта Лёлика.
– Нэ волнуйтся, миляжка, ваш папку за барельеф нефти я буду в сейф держайт в память о моём папа – в надбавку за вредность.
– Это я, мисс, про тестя своего будущего. Он с детства без глаза. Сосед мальчишка-хулиган выбил, что по всей вероятности вызвало перерасход, а затем сублимацию профессиональной энергии. В Газпроме папаня пенсию наработал и мне концы оставил, – выдал информацию, которую ему удалось наскрести, Лёлик.
– Предупреждаю, папку не трожь, – нахмурилась Лотташа.
– Да помолчи ты, не трогаю я его и не намереваюсь. Я ж не сумасшедший какой, или под газом хожу? Который год с газовых акций питаюсь, глядишь, и меня в олигархи-набобы запишут. Главное – не упустить своего и чужого не позволить, тогда в  благоприятный момент удастся одержать верх, перевернув его вниз. А для избежания загазованности уютный тихоокеанский островок необитаемый наискосок от Таити приобрету, чтобы от испарений вредных газов утаиться. Мы и  зобачка Рикки с собой прихватим.
– Рикки мой терьер для комнатный интерьер, когда круг его губ сомкнулся на мой ухо, мы с ним к вам на остров на свой яхта, окружённый охранным катером приедьим. Там будим пирогу с зелёными цукатами засахаренных цикад ням-ням. А я за это на него деньги на привязи держал в лондонский зобачий банк с тавтологическим названием «Барклай». Правда, мой голубчник?
– Yes! – гавкнул Мошка. Его хвостик задрожал от предвкушения поощрения за собачью преданность косточкой и не преминувшим подвернуться шансом покататься на двугорбом верблюде грудей похотливой хозяйки.
Беседующие не заметили, как подошли к воротам.  Подкатил блестящий «Майбах». Высунув язычок, мисс подала знак слуге. Он вышел, сопровождаемый дымком собственных выхлопных газов, держа на втянутых руках пьяненький атташе-кейс.
– Give it to him, – указала  на Лёлика мисс Вандербильд.
Слуга неохотно вытер ноги о растоптанное «Я» и пот со лба с отшелушившимся эпидермисом. Послушно передав сафьяновый чемоданчик, он вернулся к машине, в негодовании вильнув округлыми сферами влияния, к которым равнодушно отнёсся шофёр и наблюдавшие эту сцену ротозеи. Потом он поймал себя на нескромной мысли и долго отчитывал, презрительно наморщив спину под смокингом и кляня себя за контейнеризацию чувств.
– Здэс Two millions. О последующий вклад в наш общий предприятель я сообщу допони-теле-ний. Thank you very much. Рикки, дла тэбья, мой малчик, я гатова на everything.
Мошка подмигнул Лотташе. «Майбах» мягко отчалил. 
– Свиноматка в иномарке, – мстительно проехалась Лотта. И это развеселило её так, что она чуть было не расцеловала слишком доверчивого и преданного спутника. Поначалу она отстранилась от него, но потом прильнула с ещё большей силой, тем самым подстёгивая эпизодические свидания разнохарактерных личностей.
Справедливости ради сказать, все мы производные одного корыта и не замечаем, как вставая перед ним на колени, пускаемся наперегонки на уловки. А теперь покажите мне того, кто выиграл бой с судьбой на ринге жизни, не получив сокрушительных ударов.
Подъехало такси и остановилось перед Лёликом и Лотташей. Это напомнило им, что враг не сдаёт свои позиции в аренду.
Дверца распахнулась. В салоне их приветствовала широкая золотая улыбка Виктора Примулы. От него пахло дремучей смесью дорогого козьего сыра и пива «Бурда». Он тряхнул головой, откидывая волосы назад – зад не протестовал. Создавалось впечатление, что Витёк простил Лёлику хамский поступок с горстью монет. Но солнце спряталось, и Витьку доверять было нельзя.
Прямо через исполосованную переходами дорогу в Музей французского комамбьера имени Робеспьера толпа нетерпеливых туристов радостно приступила к гинекологическому осмотру Шестой детородной выставки песен Лебедева Too Much(а) «Всё о безумной молодости, зажатой в кулак». 
Раскачивающийся в трансе мулат-виброфонист, утрируя нос и подыгрывая себе палочками для суши в виртуозных переходах с трусцы на сбивчатый аллюр, пел картинный популяр из выставочного репертуара музея. Композиция «Живот и его окрестности» привлекла к себе внимание не только гастроэнтерологов, но и акушеров-гинекологов. Его повидавшая виды потёртая шляпа зияла приглашающей пустотой. Она валялась на тулье, напоминающей провалившийся нос студента-медика, вытащившего экзаменационный билет, в котором первый вопрос был по экземе, а второй по профилактике люэса в приступе зарешеченных чувств.
Переходя с тротуара на мостовую, непритязательная публика ревела от восторга на манер уникорна, жующего попкорн. Эта орава отменных бездельников (с поилкой и кормилкой – мать с отцом) пребывала в состоянии неувядаемого поросячьего восторга. Она пританцовывала, цокая языками, повизгивая и похрюкивая в меру своих природных данных в ожидании, когда скульптурные шедевры в парке  сойдут с постаментов размять занемевшие гипсовые ноги.
И только Лёлик Пересох (с носом иной закваски) подытоживал свои чувства старьёвщика в весёлой толпе. Он сводил баланс неприязненных отношений солнечных дней и неподдельных чувств адреналиновых ночей, проведённых с Лотташей не в свою пользу (когда она не звала его к столу только по имени, на который подавала тесёмки, запечённые в тесте, он уходил, закусив губой). Деньги Лёлика не интересовали, но к песне он приболел душой.
               
Я ушёл от забот, чтоб забыться в тебе, а зачем?
Погрузиться бессмысленно взбалмошной головой?
И, откинув себя, приспособившись между колен,
Заработать, пыхтя, вызывающе, как заводной?

Я мытарил себя, чтобы как-то удовлетворить,
Ненасытную похоть твою, ту, что знал и любил,
В детство впал, проявляя феноменальную прыть,
И, конечно, лекарство от сердца принять позабыл.

Никогда я не мог устоять против женщин и карт,
Не внимал вразумленьям родителей, учителей.
Перенёс на коленях свой третий по счету инфаркт
И скончался в оргазме победоносно на ней.

Разумеется, всё это поэзия, а в реальности Лёлик пятый год грозился устроить Вальпургиеву ночь и погрязнуть с Лотточкой в академической гребле в постели с применением  оружия массового унижения – разгульной песенки, превосходящей все её ожидания:
             «От колена до колена виснет дилдо, как полено».
      После этого охрана из амазонок-телогреек внесла на скабрёзных носилках Лёлика, у которого кровь бурлила буриме, в список присутствующих в зал ожидания психбольницы, чтобы он больше не посылал своей шизанутой возлюбленной крикливые цветы с душещипательной запиской замысловато-игривого содержания:
      «Голос мужчины с ленцой – это призывной пункт, вербующий жертвенника  на разнополую борьбу без ограничительных средств и правил, если соперник выставляет своё небритое табло на показ».

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #276)