Под Любой

   Приехала, как красно солнышко, которого иногда ждёшь – не дождёшься, кума Люба из Иванова, десять лет не было. Не просто в гости приехала, а на юбилей, поздравить любимого кума Владимира, а то как же – надо! И не пустым языком поздравила, подарок хороший подарила – одеяло ватное двуспальное. И хоть во время вручения подарка кум уже пьяный в дымину был, беда не велика: подарки ещё никто назад с собой не увозил. Уговаривали-уговаривали Володьку поспать немного, до тех пор, пока хмель схлынет – все уговоры были напрасными. Тогда главная в доме сила – жена Татьяна – взяла его в свои закалённые в домашних хлопотах руки и кувыркнула поперёк кровати. Так и спал. А что, играть с таким боровом? – И без этого руки Татьянины ломили ночами, будто выворачивал их кто-то, никакого терпения не наберёшься!
     Через час примерно подошла Люба к куму, чтобы подаренным одеялом укрыть не родного, но дородного родственника – жалко стало, что ни говори, а бабье лето уже прошло. Родственник проснулся:
– Ты что, холодное же! Бррррр!
– Вот, кум, с днём рождения тебя поздравляю ещё раз! А это подарок. Видишь, тут красной нитью вышито от кого?! Так что спи теперь под Любой! – засмеялась уже весёленькая Володькина кума.
– Кто подлюга?! Это я подлюга?! Ни хрена себе! Явилась – не запылилась! Это ты меня так уважаешь? Я тебе что-нибудь плохое в жизни сделал хоть раз?! – хозяин поднялся, крякнул, потрогал свою голову: целая, но болит – наверно, Танька клюнула чем-нибудь.
– Здравствуйте, гости дорогие!
– Здравствуй, здравствуй, кум мордастый!
– А с тобой никто уже и не здоровкается! Она меня подлюгой обозвала. За что?! – второй раз закипел хозяин, хотя внутри его итак всё ещё клокотало.
     Уговаривали всем столом, рюмки-тарелки на край сдвинули, одеяло поверх скатерти постелили, в буквы, красным по голубому на нём вышитые, пальцами своими тыкали – всеми способами и средствами оправдать Любку старались, но всё было безрезультатно до тех пор, пока кума не догадалась (вернее – догадалась) полстакана Владимиру накатить. Вот тут-то, опохмелившись, он и пришёл в себя. Весь оставшийся вечер и половину ночи за Любочкой ходил, благодарил её за одеяло, прощения просил и всё целоваться лез.