часть романа

Я вскидываюсь ночью. Мысль одна -
зачем я здесь, что делаю в квартире,
где из окна нездешняя страна
и новое звучание Псалтири
на чуждом, непонятном языке -
другой словарь и литеры другие,
и служат по-другому литургии...
Ужасный сон, какой-то апогей

того, что было раньше, но сейчас
уже иначе, свыкся и притёрся.
Другая жизнь, точней - другая часть,
почти что пастернаковский Спекторский,
не вынесший предложенной любви.
Но я-то вынес много больше. Кстати,
я столько потерял уже на старте,
что мне какой роман ни назови,

читать не стану. Что же до поэм,
то я и сам их стряпаю от скуки,
когда посплю, когда попью, поем,
расслаблюсь, растворяясь в каждом звуке,
забыв о том, как раньше не спалось,
как я не узнавал родных созвездий,
как слушал в трубке лишь дурные вести,
давя в себе сомнения и злость.

И вот я часть романа, я глава,
один столбец иных стихотворений.
Уже ловлю знакомые слова
и запах пастернаковской сирени
меня не будит больше по утрам,
тем паче - ночью, скука и рутина
свиваются, как лента серпантина,
за окнами привычный тарарам.

Возня людей, повсюду беготня.
Мне места нет в совете нечестивых,
но это место выбрало меня -
твердит Псалтирь, заученное чтиво,
чтоб я писал, свой личный храм творя,
врастая в то, что было незнакомым.
Чтоб мой роман, стоящий в горле комом,
писала жизнь, которая не зря.

И всё не зря - другой рисунок звёзд,
мои потери, вёрстка новой книги.
Давно всё то, что я с собой привёз,
пошло на несменяемые ники,
которые гуляют по сети...
Но я, как домосед, привыкший к дому,
божественную чувствую истому,
пустому говоря - прости, прости,

но я уже наполнен до краёв
и городом, и улицей, и речью,
я здесь нашел, увы, не отчий кров,
но я моим потерям не перечу,
и памятью пронизанный до пят,
читаю Пастернаковские звёзды...
И чувствую сгущающийся воздух,
сирени тонким запахом объят.