Такими темпами я помру, строчки закончатся...

***
Такими темпами я помру, строчки закончатся - моя миссия будет выполнена и адью. А может просто жадно хватаю ртом любую свободу пе-ред годом отсутствия творчества. Такое пророчество самому себе: в моей судьбе не мало бед, и радостей ведь тоже, и не похоже, что исписался, но сколько б не старался я всё пишу какой-то бред. Убереги, Господь, от бед. Но сердцу моему всё тяжелее. Я чувствую, длиннеет срок для строк, но всё же печаль. Ты на меня обиду затаила, поставила печать на чувства и слова. Молчи, не говори. Искусство требует меня и без остатка. О, если я тебе не нужен, то все мои задатки сведены к нулю. Когда я говорю с самим собой, что происходит между Ним и мной? Что же нам делать? Куда идти? Мне женских мыслей не понять. Мужская доля жалкая - стареть и умирать. Но написать пред смертию своею несколько стихов не в праве запрещать ни-кто. Никто не сможет надеть оков на руки. Писателя, о руки. Зачем вы созданы? Вы лишь терзаете и создаёте муки любимым. Да, я знаю. Всё сводится к великим, к зримым результатам. В конце концов, мы все будем богаты. Наше богатство - искусство, то, чем мы стали. И всё что мы писали лишь для того, чтоб нас прочитали, поняли, простили, полюбили, поцеловали, забрали с острова Земля к далёким звёздам. Ведь никогда не поздно стать вдруг инопланетным пришлецом, великим наглецом с далёких звёзд. И мне пришлось добавить драматизма. Я слабый человек! Моя отчизна требует оплаты! О, этот долг рождения. Моя зарплата как поэта - лишь только снисхождение. А может всё это воображение? И я на самом деле герой романа, но не второстепенный, а не указанный. Я смазанный, пятно, картинка в книге. Величие - искусственность, подделка. Когда умрём, там все окажутся другими. Живыми. И их величие не в том, что живы до сих пор в умах, но в том, что страх сумели превратить в умение, в способность жить, чтобы творить. Нет, я пишу лишь чтоб быть понятым. Я не хочу иного. Не надо крови, крова. Не надо мне иного Бога, кроме того, что есть. Мой крест, если он есть - насест.
Не важно - встать, иль сесть, иль застрелиться. Я чувствую, самоубийцам тяжело, убийцам тоже. Мелькают лица, рожи, морды, окна, двери. Мои потери - пот, вес, семя, время. Я виноват во всём, но я же и исправлю. Мой дух перенаправлю. Что сделал я не так? Я текст поправил, в котором говорится, что мол есть, существует... Что я несу? Кого это волнует? Существование создано не для раздумий, а для шагов сквозь бури. О, мой Везувий - ум, когда ты прекратишь, я замолчу. Настанет тишь. Исчезнут строки, и вдруг поймём тогда, что одиноки мы в безумии своём, но не в беззубьи. И старость в двадцать первом будет легка, и коли нервы выдержут, то проживи хоть двести лет - всё так же в свой обед ты сможешь про-читать газету, поесть борща и ленту полистать. О чём ещё мечтать, скажи мне? Пути Его всё ж неисповедимы. И страх испытывать, наверное, нормально, ведь я теперь как в драме - на краю стою. Я всматриваюсь в неизвестность каждый день, меня спасает лишь словесность и отголосок, тень. Теперь же тает всё моё. Какое-то обычное кино. Я превращаюсь в лишь пятно. Надеюсь, что она не вся картина. Я верю, что лепи нас Бог - итог был тот же самый. Но каждый малый имеет место, способен преступить порог. Восславься, Бог, - я всё что смог - изрёк.
04.06.2017