Читая Льва Котюкова

Никогда не думал, что простая газетная статья пусть даже и опубликованная в «Литературной России» может принести столько пользы, удовольствия, радости и наслаждения как будто иной раз прочитанная интересная книга  или  очень хорошие стихи.
Девятый номер газеты «Литературная Россия» за этот год со статьей «Жажда бытия» Льва Котюкова я начал читать в электричке, когда ехал на дачу, в субботу 13 октября перед праздником «Покрова» но, не дочитав до конца, стал дочитывать уже  поздно  ночью, с субботы на воскресенье.
Не знаю, как мне прокомментировать, эту статью, так что бы она понравилась и другим читателям, чтобы «из искры возгорелось пламя». Но ухватившись за слова автора (в этой же статье), где он говорит, что, для написания хорошей статьи не обязательно нужно нагромождать ее большим количеством цитат. Не обязательно нужно  в промежутках вставлять слова «засыпая шлаком банальностей, псевдоразмышлений», и тому подобное. Я все же думаю, и  собираюсь это сделать применительно к своим комментариям, потому как не представляю себе, другого способа выражения накопившихся чувств, в связи с прочитанной статьей Льва Котюкова «Жажда Бытия».  И в доказательство тому, привожу целиком первую цитату из этой статьи, предварительно разбавив, своими словами.
 «Подобрать нужные цитаты из книг автора,  а потом засыпать промежутки между ними шлаком банальностей и псевдоразмышлений, которыми, увы, грешит 99% нашей критики – это не мой метод» пишет Лев Котюков.
Может действительно это не метод, применительно к  данной статье автора но, к сожалению, применительно к моему рассказу и истолкованию моих мыслей о прочитанном, это обязательно необходимо.
  О чем же говорится в статье, и каким  таким чудодейственным  колдовством  очаровал меня автор?
Статья, «Жажда Бытия» в основном посвящена известному современному поэту Ивану Переверзину, и его творчеству. Но вместе с тем в ней идет речь и о других поэтах таких: как Владимир Фирсов, Анатолий Передреев, Иван Гоголев,  Алексей Михайлов, не говоря уже о том, что в ней упоминаются и такие имена и фамилии как: Александр Твардовский, Евгений Евтушенко, Николай Рубцов, да и о себе «многогрешном» Лев Котюков не один раз упоминает. И все же, несмотря на большое количество  затронутых имен, и фамилий разных поэтов, в статье много места уделено не только мастерам поэзии, в том числе и поэту Ивану Переверзину и его творчеству, но и самой поэзии. И именно с нее многострадальной и начинается статья.
 «Что такое поэзия?! На этот вопрос есть сотни весьма талантливых определений. Одно из них принадлежит мне, многогрешному: поэзия — это то, что невозможно выразить в самой поэтичной прозе. Но некоторые великие прозаики являют в своих творениях удивительные поэтические образцы. Например, Иван Тургенев или Иван Бунин… Но они родились поэтами, а прозаиками стали, как говорится, волей обстоятельств. Поэтому категорично заявляю: поэтами рождаются, а не становятся»
На этой «категоричной» фразе разговор  о поэзии, не заканчивается, а только начинается, увлекая продолжить чтение  подобно приключенческому роману, или роману в стихах. 
«И не нужно хмуро оспаривать меня, туманно намекая, что самое категоричное и точное определение чаще всего бывает самым неверным. Моё определение абсолютно верное, потому что правильное. И ещё раз резко заявляю: поэтами рождаются, а прозаиками становятся, иногда ради гонораров. А чаще всего просто из-за отсутствия искры Божией».
А вот далее Лев Котюков автор статьи  переходит к рассказу о самом поэте Иване Переверзине и о его творчестве.
«Иван Переверзин родился поэтом, а прозаиком стал, подобно великим своим предшественникам, упомянутым выше, в трудах неустанных и благотворных, поскольку без принуждения с юных лет отдал немало сил северным нивам. Но ни романы, ни повести, ни рассказы не заслоняют его поющую, поэтическую ниву, наоборот, как могучие леса, обрамляют и хранят талант поэта для вечности от суховеев бесплодия над тёмной мерзлотой нашего русского безвременья. И это закономерно, поскольку поэзия для Ивана Переверзина как вера в Бога, никогда не обращается в привычку, ибо вера и поэзия — это бесконечное, вечное открытие и постижение истины. Творчество друга-поэта всегда в радость. И говорить о нём как о стихотворце и человеке, с одной стороны, дело весьма приятное, но с другой стороны, — не такое простое, как кому-то кажется… А в нынешней жизни, словно на грани последних времён, иным, с позволения сказать, гражданам нашего многострадального Отечества, кажется такое, что хоть святых выноси… Ну да ладно, не о них нынче речь моя, не о «гражданах мира», живущих мороком химер, а о друге-поэте, о благородном светлом человеке и творце, которого, как говорится, лучше    перехвалить, чем не доругать… Да-да, именно так, ибо бить крышкой рояля по пальцам талантливого пианиста не в моих правилах, чтобы потом, на радость бездарям, ругать было не за что. Ха-ха-ха!!! И да простит меня благосклонный читатель за столь вольный пассаж. А если серьёзно: как-то почти разучились нынче люди говорить друг другу хорошее, а вот на разную словесную гадость стали падки, как на иностранную валюту. И это прискорбно, если не сказать больше… И дабы не впадать в греховное уныние, вижу отчётливо ясный осенний день тридцатилетней давности и ладную, спортивную фигуру молодого поэта Ивана Переверзина, с которым меня познакомил некий литературный функционер — так, ради вежливости, на всякий случай, а оказалось, на всю оставшуюся жизнь ибо Господь не ведает случайности (отмечу, что Иван — мастер спорта по лыжам — и никогда не уступал лыжню в трудных гонках. И не только в гонках… — Прим. Л.К.). «Вот, Лев Константинович, поэт из Якутии Иван Переверзин! Надеюсь, найдёте общий язык!» — скороговоркой изрёк функционер и с облегчением растворился в издательском коридоре, ибо для литературного чиновника два поэта — это уже многовато… А Иван Переверзин вместо того чтобы бойко зачитать меня стихами в честь знакомства, деликатно предложил: — Может, пойдём пообедаем?! Откровенно говоря, предложение мне пришлось по сердцу — и не оттого, что был с похмелья и без гроша в кармане, а чисто по-человечески,….»
Именно «чисто по-человечески» заинтересовала и меня эта статья, так как люди «почти разучились нынче говорить друг другу хорошее, а вот на разную словесную гадость стали падки, как на иностранную валюту». По-моему, сказанные слова как нельзя лучше дают четкое представление об авторе статьи и возбуждают естественный интерес к дальнейшему чтению.
« …ибо вспомнил историю, произошедшую с моим приятелем по Литинституту, талантливым поэтом Анатолием Передреевым, к сожалению, ныне безжалостно и несправедливо почти забытым.
А история такова. Анатолий Передреев сам сочинял мало, но много переводил ради заработка. И прекрасно переводил, особенно поэтов Кавказа, недаром его женой была уроженка Чечни, красавица Шема. Но как-то в издательстве «Советский писатель» его самонадеянно убедили обратиться к переводам прибалтийских стихотворцев. Дескать, пора тебе, Толя, выходить на Запад, тебя там во как оценят! И Толя доверчиво согласился. И вот в ЦДЛ состоялась его встреча с видным то ли эстонским, то ли литовским, а может, латвийским классиком. (Где-то они ныне, эти республиканские классики, лауреаты Ленинских и прочих премий?! Где эти «глиняные великаны» литературы народов СССР, которых слепили мастеровитые переводчики, куда подевались их немыслимые гонорары? В каких социалистических республиках страны Забвения они теперь обитают?! — Прим. Л.К.). Прибалтийский классик величественно вручил Передрееву рукопись своих подстрочников, деловито посмотрел на часы и сухо изрёк с металлическим акцентом: «Я пока схожу, пообедаю… в ресторан писателей! А вы за это время ознакомьтесь с моими подстрочниками. Думаю, вам хватит одного часа, чтобы поставить мне вопросы, если что не поймёте…». Но Передреев не стал ставить ни вопросов, ни фингалов гостю с западной окраины СССР, а, зашвырнув рукопись оного в ближайшую урну, вернулся в издательство «Советский писатель» и сказал: «Нет, ребята, обойдусь я без Запада. Давайте-ка мне срочно кого-нибудь с Кавказа! И без вопросов!..» Почему мне вдруг вспомнилась эта история в первые минуты знакомства с Иваном Переверзиным?! Не знаю… Впрочем, не буду лукавить, — знаю, но не скажу! Ибо в недосказанном подчас в сто крат больше истины, чем в пересказанном… «И без вопросов!» И ещё, как говаривал другой мой литинститутский товарищ, а именно Николай Рубцов: «У матросов нет вопросов, у поэтов нет ответов!». А с Иваном Переверзиным мы в первый день знакомства не только тихо пообедали в скромной редакционной столовой, но и сразу поняли друг друга — и как-то без лишних слов и стихов стали друзьями на всю жизнь. И не торопился в тот день никуда всегда стремительный Переверзин, хотя его с нетерпением ждали в журнале «Наш Современник», ого-го какие киты русской поэзии — Станислав Куняев и Юрий Кузнецов, — отчего-то не очень жаловавшие меня во время оное. Впрочем, зла на них не держу, хотя… Ну да ладно, не держу так не держу — и помолчу о сём ради красоты стиля и краткости изложения, ведь я о друге пишу, а не о себе многогрешном. А об Иване Переверзине как о поэте для столичных изданий я написал одним из первых в журнале «Форум», в котором я заведовал поэзией и который, как ни странно, через пень-колоду, выходит по сию пору. Это было предисловие к лирическому циклу его стихотворений. Стихи Ивана были опубликованы, а вот короткое моё предисловие из-за редакторского раздолбайства потерялось. Впрочем, дивиться тут нечему, ибо мой земляк и бессменный главный редактор журнала «Форум» Володя Муссалитин умудрялся постоянно как бы терять не только мои предисловия, но и повести с романами. Уверен, что он и поныне верен своей милой привычке — терять всё написанное Котюковым, земляк как-никак, и остаётся только уважительно склонить голову перед стойкостью его литературного характера. Но правда жизни всегда в Истине! Каким-то невероятным чудом второй экземпляр предисловия уцелел и не сгинул в безднах спецхранов русской смуты глухих, лихих девяностых. И совершенно неожиданно, но, клянусь, не случайно предисловие отыскалось в старых моих рукописях, которые где только не приходилось оставлять в годы скитаний и гонений. И нынче я, наконец, могу опубликовать написанное почти двадцать пять лет тому назад с гранитной надеждой, что это не потеряется уже никогда. Итак, внимание, господа-товарищи хорошие-нехорошие! Ну хоть чуть-чуть внимания, ведь пред вами ожившие мгновения века минувшего!
Свет первородный
Иван Переверзин родом из далёкой суровой, но светоносной Якутии. Человек нелёгкой судьбы, он не склонялся перед жестокими штормами нашей переломной эпохи — и никогда не предпочтёт сиюминутное вечному. Он — истинный поэт, и нет для него последних времён, нет последней строчки. Он не из тех, кто приходит в сей мир лишь занять пустое место, он знает, что должен совершить в жизни земной, ибо человек, не ведающий грядущих свершений своих, мягко говоря, подозрителен. Он — творец с чистой совестью — и это главное, ибо совесть есть нравственное осознание в себе образа Божьего. И сила русской литературы именно в Совести, т.е. совести Божьей. Стихи Ивана Переверзина — глубинная исповедь любящей души, исповедь открытая и сокровенная. Как бы не талдычили непроспавшиеся «горе-рыночники», т.н. новые русские, о бесполезности и коммерческой убыточности поэзии, Россия без стихов — это уже не Россия, а необитаемый голый остров. И всё явственней в яви земной чудовищная самоубыточность сих окололитературных самозванцев, и всё явственней неугасимый свет отчего слова. В сердце родились и откликаются в добрых сердцах вещие строки Ивана Переверзина:
Но ты звучи и лейся свет, —
Мне легче с музыкой твоею!..
Иван Переверзин — поэт широкого дыхания, он владеет тайной самоцветного русского письма, звучна и летуча его речь, ярки, объёмны и живописны его жизнеутверждающие образы. Мне думается, что Ивана Переверзина можно по праву назвать одним из ведущих поэтов новой русской волны на рубеже тысячелетий. Недавно его книга стихотворений «Снежные ливни» была отмечена престижной литературной премией «Полярная звезда». Я уверен, что поэтическая звезда Ивана Переверзина будет всё ярче сиять на небосводе отечественной словесности, ибо поэтами не становятся, а рождаются!
Лев Котюков, лауреат премии «Литературной газеты» за 1990 год.
Да-да, именно, лауреат премии той «Литературной газеты», которая впоследствии почти пятнадцать лет неутомимо поливала гнусной клеветой и бездарной ложью меня, многогрешного, а ещё больше моего друга и поэта Ивана Переверзина за то, что мы в тяжкие, ненастные годы гонений и скитаний остались людьми и не зарыли искру Божью в могильную землю. Впрочем, не о том нынче речь — и оставим за скобками неласковое прошлое ради краткости изложения и красоты стиля, ибо само время справедливо расставило всё по своим местам. А что касается моего предисловия к подборке стихотворений Ивана, умело потерянного редакторами-раздолбаями, то оно, как капля океанской воды, содержит в себе моё предельно искреннее ощущение генокода поэзии Переверзина — и по прошествии стольких многострадальных, переменчивых лет я и запятой не могу, да и не хочу в нём поправить»
После этих слов можно было бы и закончить разговор о поэте и поэзии, Ивана Переверзина устами его друга и поэта Льва Котюкова, но во второй части статьи автор заостряет внимание читателя и снова начинает диалог с вопроса: 
 « Кто сказал, что истина рождается в споре?! Нет ответа! Но я отвечу: это сказал отец лжи. И люди простодушно поверили. А в споре большей частью рождается ненависть и зло, а не истина. И нынче, в преддверии последних времён, когда в мире идёт страшная борьба Числа и Слова, это особенно очевидно. И похоже, власть Числа в планетарном масштабе почти достигла высшей отметки. Число буквально, а не виртуально, правит этой жизнью через ноль. Множит на этот чёртов ноль всё — от единицы до бесконечности и обращает человека в корень квадратный из минус единицы. Но жажда истинного бытия никогда не иссякнет в душах людских и противостоит земной нежити и неземному безумию. Именно об этом светлые, родниковые, светящиеся серебром, на первый взгляд незатейливые строки Ивана Переверзина:

Пойду в леса развеять душу,
Привечу белку или рысь…
Найду метличку, тихо дуну —
И семена подхватит высь

Я разбегусь, раскинув руки,
И — обопрусь о синеву —
Там крови нет, там нет разлуки,
Там смерти нет, там я живу.

Вот они семена, прорастающие в небо! Вот она вечная жизнь в слове отчем! И обязательно прорастут заветные семена любви, ибо не было Числа в начале, не будет его и в конце. И не Числом, а Словом по воле Божьей останавливали Солнце. Но жёстко понимая свою ущербность, Число мстит человеку выбросами зла, сравнимого со вспышками на Солнце, порождающими чудовищные магнитные бури, в тайне надеясь обратить само Солнце в чёрную дыру. Я процитировал стихи из книги Ивана Переверзина «Северный гром», о которой в своё время много говорили. Эту книгу отметил как явление великий русский художник Илья Глазунов, Царство ему Небесное, и не просто отметил, а публично назвал Переверзина поэтом равновеликим Тютчеву и Рубцову. Это, естественно, вызвало весьма неравновеликую реакцию так называемого литературно-экспертно- го сообщества, а вернее, сборища мелко- великих завистников, коим нет и не будет, увы, никогда перевода в Отечестве нашем, коим нет никакого дела до страшной незримой борьбы Числа и Слова, ибо они вне Слова да и, пожалуй, вне Числа. А вот эти, наполненные громовой энергией, строки Ивана Переверзина беззаветно верны Слову Истины и противостоят Числу во времени ради вечности земной и небесной.
Стою с врагом глаза в глаза,
И грудь к груди, вплотную!
И на грозу идёт гроза
В атаку лобовую.

Сломает, может быть, меня
Не время, так житуха, —
Но мы для вечного огня —
Ведь рождены, братуха!

Пройдусь бруском по топору,
Пришпорю иноходца!
Я сам собою не умру, —
Меня убить придётся.

И травы ржавы, и заря,
Как ржавая кольчуга,
Где рать прошла и где не зря
Мы верили друг в друга!

Я думаю, комментарии здесь излишни, но всё-таки не удержусь и добавлю: с таким другом-поэтом как Иван Переверзин можно без страха идти и в разведку, и… в контрразведку с надеждой — да чего там с надеждой, с твёрдой верой, — что с честью вернёшься в родные пределы. Истинный светоносный талант всегда открыт чистым сердцам, только истинные грешники и безумцы таят от друзей искру Божью. «Не может укрыться город, стоящий на верху горы», — сказано в Евангелие от Матфея, гл. 5, ст. 14. Этот город стихов Ивана Переверзина увидел великий Илья Глазунов, увидел выдающийся Валентин Распутин, увидел и я многогрешный… Да и как его не увидеть после таких проникновенных строк, обжигающих до глубины всю твою душу:
Домой пора! Хочу домой!
Но дома Никто не ждёт
в рассветной мгле, увы…
Но та же на дворе звенящая солома,
И тот же запах полевой травы.

И те же петухи горланят песни,
Особенно в час вешний — поутру.
Я там — умру! Я там весной — воскресну!
И никогда, быть может, не умру!
 
Я прочитал эти стихи одному как бы известному поэту — и в ответ услышал железобетонное, равнодушное молчание. Но что делать: не всем дано в мире Божьем сопереживающее понимание очевидного. Некоторые как бы пишущие, а больше завидующие «коллеги» упорно «не замечают» этот неповторимый город в силу своей духовной слепоты и глухоты душевной. А некоторые действительно, а не притворно, не видят явного. Но коль дано, значит, не дано, а значит, не надо… И нечего метать бисер перед известно кем… И остаётся только тяжко вздохнуть по поводу этих «непонимающих», которые в «миростроительстве» подобны гвоздям без шляпок или шляпкам без гвоздей (это уж как кому угодно! — Прим. Л.К.), а стало быть бесполезны в слове и деле. Но, как ни странно, эти гвозди без шляпок страшно любят поучать настоящих поэтов, тех, кто по праву является солью земли нашей, с фарисейским высокомерием наставляя: «Жить надо честно, писать надо талантливо!» Я уж не говорю, что с честностью, а тем более с талантливостью у этих субъектов весьма смутные родственные отношения. Но наглость и спесивость сей публики не устаёт меня поражать вот уж которое десятилетие. Даже сейчас, когда багаж лет и трудов литературных позволяет мне посылать подобных учителей жизни куда надо, я по инерции вступаю с ними в разговоры… О, как они жаждут этих пустых разговоров, как они силятся переговорить собеседника, доказывая, может быть, самим себе, что они умнее, честнее и талантливее, чем ты, читая как бы наизусть, взахлёб километрами угловато-истеричные вирши горемычной Цветаевой, цитируя сомнительные высказывания Набокова и Ницше… Льва Толстого и Сталина на них нет! И доказывают совершенно обратное, к сожалению, не самим себе… В своё время, на заре туманной юности, внимая поверхностным словоблудам от поэзии, не скрою, сам поддался на гнилую прелесть учительства и подсознательно решил не высовываться в «умные», а учиться у дураков. Ха-ха-ха! Но что было, то было! Как говорится, из песни слов не выкинешь… Сначала я решил узнать, как не надо писать, а потом во всей полноте познать, как надо писать. Нынче я не знаю ни первого, ни второго, обхожусь без третьего — и счастлив, словно Дон Жуан, прощённый всеми обманутыми женщинами. И тысячекратно прав великий Маяковский, сказавший: «Поэзия — это езда в незнаемое!» «Эк, однако, куды Котюкова занесло… Обещал о друге-поэте рассказать, а сам о себе любимом талдычит… Эгоист! А ещё других разоблачает…» — насучится какой-нибудь деклассированный стихобрёх, наискосяк читая вышеизложенное. «А вот и не туды попали! Не в яблочко! Промахнулись! Не суждено вам стать Робин Гудом, господин стихобрёх!.. — отвечаю я. — Я знаю, куда иду — и грядущий мой путь и мои раздумья о друге-поэте не отнимет никто!» Ивана Переверзина тоже, подобно мне, для пользы дела пытались наставлять «как надо и как не надо» жить и работать в литературе. И порой совершенно искренне и почти дружески, как бы с благими намерениями. И в ледовитой Якутии, и в ядовитой Москве. Не буду называть фамилий матёрых северных литаппаратчиков, которые самонадеянно пытались отрихтовать по своим убогим идеологическим лекалам оригинальный талант молодого поэта — слишком много чести, да и ничего не скажут их должности и прозвища ныне. А вот имена настоящих поэтов, классиков якутской литературы Ивана Гоголева и Алексея Михайлова назвать надо обязательно. Иван Гоголев, к которому с тетрадкой стихов пришёл 22-летний паренёк из сельской глубинки, не только с доброй улыбкой принял Ивана Переверзина, но с радостью написал предисловие к подборке его стихов и рекомендовал их в журнал «Полярная звезда», где они были незамедлительно опубликованы. Поэт Алексей Михайлов не отстал от Ивана Гоголева и со своим доброжелательным напутствием направил стихи молодого поэта в газету «Социалистическая Якутия», где их сразу же напечатали. Ну, как тут в сердцах не воскликнуть: «Да, были люди в наше время!» А в Москве над Переверзиным взяли опеку аж четыре «К» — тогдашние главари журнала «Наш современник»: Станислав Куняев, Юрий Кузнецов, Геннадий Касмынин и формально примкнувший к ним властитель поэтических умов того времени Вадим Кожинов. (Однако, ныне обращаясь к литературоведческим трудам Вадима Валерьяновича Кожинова, в частности к его, как считалось, тузовой книге «Стихи и поэзия», с огорчением отмечаешь некоторую заданность, ограниченность и предвзятость в оценках художественных достоинств и недостатков русских поэтов. Кожинов, например, категорически не принимал очень самобытного поэта и человека Владимира Фирсова. И когда коллеги с подначкой указывали на это Фирсову, тот совершенно спокойно и справедливо ответствовал: «А что мне его признание?! Мои стихи любил Юрий Гагарин, Сергей Королёв и сам Брежнев! А предисловие к моей первой книге написал Михаил Александрович Шолохов! Больше никому не написал, только мне одному. Вот так-то…» Кстати, Иван Переверзин, будучи большим поклонником Владимира Фирсова, издал двухтомник его избранных стихотворений. Но это я так, к слову, не покушаясь ни на чьи авторитеты. И всё-таки скромно добавлю, что сам был чуть не затоптан и низведён в поэтическую пыль в лихие годы литературными авторитетами, то есть «К». Но своевременная помощь друга-поэта Ивана Переверзина в издании моей книги стихотворений «Страх любви», да и просто его человеческая поддержка помогли мне не потерять себя. Кстати, именно за эту книгу я был отмечен Святейшим Патриархом Алекси- ем Вторым — Царствие ему Небесное! — и стал первым поэтом в истории России, удостоенным Международной премии имени Святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. — Прим. Л.К.). Достойнейшие люди и литераторы взяли над Переверзиным шефство в столице, к сожалению, последние трое ныне покойные. Но да простится мне вольнодумное предположение, что они, как и якутские литаппаратчики, практически и метафизически не оказали никакого влияния на энергетическую, первозданную самость Ивана Переверзина ни в поэтической учёбе, ни в жизни. Я сам, как говорится, на своей шкуре, испытал неукротимый системный напор этих талантливых людей, но, не совпав с ними в понимании и непонимании существующего и несуществующего, отошёл в сторону, дабы сберечь запасы творческой воли для времён иных. Но Иван Переверзин, в отличие от меня, в сторону не отошёл — и не оттого, что не захотел терять дружбу маститых деятелей и соблюдать приличия литературной дисциплины, а в силу твёрдости характера. И молодец! — говорю я по прошествии десятилетий. Молодец, ибо там, где воцаряется дисциплина и порядок, там кончается литература и начинается полный бардак. Иван Переверзин в полной мере знает это как общественный деятель и как творческий человек. И не удержусь, может, к месту, а может, не к месту, процитирую стихотворение Ивана:

С тобою мы в одном окопе
И враг один палит по нам.
 Мы держим фронт, мы силы копим,
Но хлеб не делим пополам.

Когда хлебнём свинцовой каши
И выдержим, и — устоим, —
Какими будут речи наши,
О чём тотчас заговорим?

Бывает грустно мне порою,
Что нас с тобою ссорит ложь:
Сегодня я тебя — прикрою,
Но завтра ты меня — убьёшь!
И закрою на сём тему литературного наставничества — и если кто-то чего-то не понял, то я не виноват. И вообще, если сказанное невозможно объяснить, то лучше всего воспользоваться необъяснимым во благо несказанного и здравого смысла, с коим нынче большие-большие проблемы и в жизни, и в литературе. А здравый смысл бытия предельно прост: не ставь предела своему совершенству — и Истина по воле Божией откроется тебе!»
Мои комментарии по поводу второй части статьи, на мой взгляд были совершенно излишни, а вот полный ее текст обязательно необходим, так как лучше чем сам автор, то же самое никто не скажет. «Что сказал, то сказал».
Третья заключительная часть статьи «Жажда бытия» начинается уже не с вопроса как две других предыдущих, а со слов Святого Апостола Павла из «Первого послания Коринфянам» и это еще более усиливает интерес к статье.
«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам всё имение моё и отдам тело моё на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится… Достигайте любви». Этот вдохновенный гимн любви, написанный почти две тысячи лет назад, во всей полноте открывает нам Божью истину. Все дары служения земного ничто перед Богом, если их не полнит всецело и не движет всевластно любовь, ибо истинная любовь по природе своей не частична, а целостна — и потому переживёт всё и пребудет во веки. Без любви нет поэта, и поэзия без любви — ничто! Попробуйте представить без любовной лирики Пушкина и Лермонтова, Тютчева и Фета, Блока и Есенина, Маяковского и Пастернака, наконец! Невообразимо?! Да, невообразимо, ибо все великие не мыслили себя без любви — и потому их стихи навек в душах наших. Поэт без любовной лирики, даже очень, как говорится, раскрученный во времени, после смерти как-то быстро начинает тускнеть, теряться и обращаться в мнимую величину. Яркий и, увы, прискорбный тому пример — Александр Твардовский, который из «советского Пушкина», как величало его тогдашнее литературное холуинство, легко и без ущерба большой литературе обратился в рядового стихотворца 20-го века. Кстати, неслучайно, будучи главным редактором журнала «Новый мир» он по-барски отказал в публикации Николаю Рубцову. Да что там горемычный Рубцов, он и гениального Есенина не жаловал, величая, сквозь прокуренные зубы, неряшливым поэтом. Впрочем, я подробно говорил об этом в своей книге «Демоны и бесы Николая Рубцова», изданной не без поддержки Ивана Переверзина. За эту книгу меня, естественно, облили мелкой дежурной литгрязью Станислав Куняев в журнале «Наш Современник» и Владимир Бондаренко в «Дне литературы», намекнув, что я не так уж и хорошо знал Рубцова, как рассказываю в своих воспоминаниях. Видимо, в отличие от них, неутомимых… Но, насколько мне известно, Куняев встречался с Рубцовым пять или шесть раз, а вот Бондаренко вообще в глаза не видел поэта, с которым я одновременно закончил Литературный институт. Уверен, что какой-нибудь озверевший недоброжелатель мой с негодованием прогнусавит: «Опять о себе любимом талдычит!» А я даже возражать не стану, ибо, если говорить начистоту, то у Ивана Переверзина стихов о любви больше, чем у меня раза в три, а может, и в четыре. И уверен, вышеупомянутый А.Твардовский ну ни в какую его не напечатал бы, как не напечатал Рубцова. И пусть в меня бросают камни из стремительно редеющей кучки поклонников «советского А.С. Пушкина», то бишь А.Т. Твардовского! Пусть! В песок обратятся угрюмые камни ваши, не долетев до меня, многогрешного. А я в ответ недругам процитирую стихотворение, нет, не Ивана Переверзина, а своё, посвященное другу-поэту. И тряситесь, бездарные уроды: не от старости помрёте, а от зависти!
Певцу любви
Моему другу-поэту
Ивану Переверзину
Всех соблазнить в подлунном мире
Готов антихрист в тёмный час.
Но ты, поэт, внимая лире,
Пой о любви, как в первый раз.

Пусть соблазняет нас лукавый,
Ведь он когда-то жил в раю.
Но ты, поэт, — сын Божьей славы —
Пой Богу про любовь свою.

Пусть не спасёт любовь от жизни,
 Но вот от смерти — может быть…
И в страстный час прозреют выси,
Что нам дано ещё любить.

Пусть зло почти всесильно в мире,
Пусть Бог почти забыл про нас.
Но ты, поэт, внимая лире —
Пой о любви, как в смертный час!
Стихотворение опубликовано в моей книге «Пепел тьмы», вышедшей в 2015 году, но написано было где-то в году 2012-м. К сожалению, оно вылетело из небольшой подборки стихотворений, напечатанных в журнале «Наш современник». Может, его «по привычке потеряли» неведомые мне доброхоты, а может, Станислав Юрьевич Куняев, главред журнала, по каким-то непостижимым для меня соображениям решил его придержать. Может, до лучших времён последних?.. Кто знает?! Впрочем, журнал «Наш современник» никогда меня особо не жаловал, печатал редко и скупо, в отличие от сладкоголосых певуний-поэтесс, для которых журнального места не жалели и которые дружно предали в трудный час великодушного главного редактора как человека, как поэта, как благодетеля, дабы усладить тайное тщеславие своё. Но ожидать иного от подобной публики могут только те, кто ничего не смыслит по женской части. И забудем о них ради красоты стиля и краткости моего неловкого сочинения. Да, именно неловкого!.. Потому что начинаю писать о друге-поэте и тотчас, как на автомате, вспоминаю свои житейские и литературные перипетии, и наоборот… Но что делать, видно, так яростно, так плотно свела меня судьба с Иваном Переверзиным, что по-иному не получается. И хорошо, что не получается, зато остаётся правда жизни, а не морок и ложь поэтических фантазий. А не желающие знать правду могут меня не читать, на сей счёт чтива предостаточно. А на их жалкое признание я плевал с колокольни! Достаточно того, что мои сочинения благожелательно приняли та- кие выдающиеся творцы и подвижники великой эпохи, как Сергей Наровчатов, Арсений Тарковский, Виктор Астафьев, Михаил Лобанов, Василий Белов, Анатолий Иванов, Булат Окуджава, Юрий Любимов, Владимир Высоцкий, Геннадий Шпаликов, Александр Вампилов, Иосиф Бродский, Николай Рубцов, Вик- тор Боков, Николай Тряпкин, Владимир Соколов, Анатолий Эфрос, Виктор Пеле- нягрэ, Игорь Золотусский, Зоя Богуславская, Юлия Друнина, Белла Ахмадулина, Светлана Кузнецова, Наталья Варлей, Олег Даль, Леонид Филатов, Марина Кудимова и даже примкнувший к ним после мелких колебаний «многострадальный» Евгений Евтушенко… И, конечно, Святейший Патриарх Алексий Второй и незабвенный патриарх отечественной словесности Сергей Владимирович Михалков… Кстати, он также очень ценил Ивана Переверзина, который благодарно учредил Международную литературную премию имени С.В. Михалкова, лауреатом которой, естественно, является автор этих строк. И мне просто грех, наконец, не дать слово моему замечательному другу-поэту, ибо своевременно освободиться от собственного тщеславия всегда дело доброе. Итак, Песнь любви Ивана Переверзина!»
Да простит меня автор статьи и сам Переверзин, но из четырех приводимых стихотворений приводимых Львом Котюковым я привожу одно стихотворение, так как считаю, что Ивана Переверзина необходимо читать не из газетных статей, а целиком приобретая его книги. А пока одно стихотворение.
 Боль о пощаде не просила,
не плакал о спасенье грех…
Я всё забыл, что можно было
забыть однажды, но навек.

Лишь одного — твоей измены
забыть не смог, как ни желал.
 И набухали гневом вены,
и я душою в крик кричал!

Мне расхотелось жить на свете…
Но со слезами на глазах —
я был за нашу жизнь в ответе —
и обратил страданья в прах.

И только горевая жалость,
что ничего не изменить,
со мною вместе убивалась,
самим собой мешая быть…

Я всё забыл, что можно было,
забыл — однажды и навек!
Но боль пощады не просила,
не плакал о спасенье грех…

Заканчивая третью часть статьи в продолжение начатой мысли сказанной Святым Апостолом Павлом: « Достигайте любви», автор не менее ярко и красноречиво говорит о любви, акцентируя на главном. 
«Любовь — всегда поединок! Именно поединок, а не борьба хорошего и плохого, ибо в сей борьбе почему-то чаще всего побеждает нехорошее. Любовь — это поединок высоких, вечных чувств, а не временных смутных страстей. Можно было бы цитировать и цитировать дальше Ивана Переверзина, тем более, мне ставят в упрёк, что, размышляя о жизни и творчестве своего друга, больше цитирую самого себя. Объясняюсь по сему поводу. Я прочитал практически всё, написанное критикой об Иване, в том числе и несправедливое. И откровенно скажу, что кроме трёх-четырёх статей, а именно Льва Аннинского, Виктора Пеленягрэ, Ивана Савельева, ничего в душу не запало. Критически и с некоторой досадой за неровность стиля воспринимаю и свою собственную статью о поэте «Единственный путь», опубликованную в качестве предисловия к его однотомнику «Грозовые крылья» (издательство «Слово», 2010). И вообще считаю, что творчество Ивана Переверзина пока не получило должной и заслуженной оценки наших литературоведов. Да и с широкой публикацией его стихов и прозы тоже напряжёнка. А то, что я мало цитирую поэта — ложь, я цитирую достаточно и то, что нужно.
 Например, вот это прелестное и как бы простодушное стихотворение, посвящённое любимой жене — красавице Светлане, женщине со светоносным именем, истинной Музе поэта, Музе неповторимой, нежной, но и ох, какой подчас грозовой!.. Потому и не случайны названия книг Ивана Переверзина: «Северный гром», «Грозовые крылья», «Дыхание любви»…
Дай Бог мне так любить жену,
Что я и в смерти не забуду
её вишнёвых губ весну
и глаз горящих изумруды.
Она —мой свет, она —мой снег!
Она —мой мир святой, небесный…
Лишь с ней единственной навек
Останусь я в стихах и песнях.
Ну а пока плечо к плечу
 идём вперёд тропой суровой…
И вновь подобен я — лучу,
что счастьем полнит свето-слово…
Эти строки — торжество прямого стиля, кстати, самого-самого трудного в поэзии, невыразимой тайной которого владели Блок, Есенин, Исаковский и Рубцов, и которым обладает и, может быть, уже владеет Иван Переверзин.
Я мог бы привести ещё десятки и десятки примеров, но это не мой метод — подобрать нужные цитаты из книг автора, а потом засыпать промежутки между ними шлаком банальностей и псевдоразмышлений, которыми, увы, грешит 99% нашей критики. Впрочем, это уже другая тема, не имеющая к любви никакого отношения, — и опустим её ради красоты стиля и краткости изложения. Не будем сводить счёты к нулю в неверном литературном времени. Будем побеждать несправедливость добротой, подлых людей — даром своим, а лжецов — истиной. Будем снисходительны и великодушны! Кто сеет щедро, тот и щедро жнёт. Вот главный жизненный и творческий завет Ивана Переверзина. Он всегда в трудах неустанных, а не в праздном возбуждении от торжества справедливости в неблагородном течение жизни, коим страдают, а вернее, грешат иные суетливые литераторы нынешних предпоследних времён. Неповторима и светоносна его песнь любви! И что-то поистине завораживающее в его стремительной фамилии — Переверзин! Завораживающее, как огнекрылый всполох северного сияния над заполярными снегами. Вот так завораживающе для сердца русского звучит фамилия Есенин! Нет, Боже упаси, я не ставлю знак равенства между великим классиком и моим другом, но знаки преемственности вижу отчётливо, явственно слыша поющую в снегах золотую струну Ивана Переверзина… И да услышат её все, кому дорого самородное отчее слово. И если некая усохшая, бездарная окололитературная фекалия, кривясь от зависти и дыша перегаром от дурного вина, угрюмо прокаркает, что, дескать, слишком комплементарное эссе сочинил Лев Котюков о своём друге-поэте Иване Переверзине, то не собираюсь оспаривать злого глупца. Да, комплементарное! И мне оно очень нравится… И поучись, дурак, как надо писать! Но, боюсь, не в коня корм. Завистникам не дана благодать Божья. В наши звериные времена большой поэт и большой человек, как правило, почти не совпадают. Иван Переверзин — счастливое исключение из этого горького правила. Вся жизнь Ивана Переверзина словом и делом незыблемо подтверждает, что в мироустройстве Божьем поэтами рождаются, а не становятся, что для русской поэзии нет, и никогда не будет времён последних. И что сказал, то сказал!..»