В войну 30 глава

30 глава

Прошёл ещё почти месяц. Васильев с Солнцевым уже давно лежали в одной палате. Валентин был ненамного младше Анисима, они быстро сблизились и подружились. Почти каждый день вместе атаковали докторов, требуя выписки. И наконец, последний раз осмотрев пациентов, Шиндин решил над ними сжалиться.
– Что скажете, Антон Алексеевич? – Приготовившись снова к долгому спору, спросил Васильев. – Как вы не понимаете, что гнать нас с Валентином давно пора, откреплять от казённой пайки и гнать. Что же мы тут, два здоровых лба, занимаем чьи-то чужие места. Да на нас пахать уже можно.
– Действительно, товарищ доктор, каждый день с фронтов эшелоны ребят с полной грудью орденов да медалей по домам возвращаются. Пролежим с Емельянычем пока, жёны наши за молоденьких фронтовиков замуж повыходят. Приедем к разбитому корыту. Вы просто судьбы наши губите, Антон Алексеевич, одумайтесь. Не на фронт же торопимся, дома долечимся. – Подмигнул Солнцев соседу по палате.
– Вам ли насчёт наград прибедняться, думаете, я ваши личные дела не читал? Пять орденов на двоих, а медалей и не перечесть, сидят они тут, рассказывают за свои опасения. Да кто же таких променять-то решится. Ни на какую молодость, уверяю вас, голубчики мои.
– Ничего себе, Емельяныч, да ты у нас трижды орденоносец, горжусь брат, чтож не обмолвился ни разу?   
– Большое дело, поди не для хвастовства их дают-то. К тому же, информация у вас, Антон Алексеевич, старая.
– В каком смысле старая? Я что-то напутал?
– Самую малость. Вчера от ребят из полка письмо получил. За последний бой к четвёртому представлен был. К ордену Победы. А так всё верно, – улыбнулся Васильев.  – И опять молчит, – укорил его Солнцев. – Качай его ребята.   
Все семь человек, кто был в палате, бросились к нему с поздравлениями, подняли на руки и несколько раз подбросили чуть не до потолка.
– Да, будя, будя вам, хлопцы, не получил же ещё награду, чего заранее-то?  Спасибо, конечно, приятно, но всему своё время быть должно. – Поправляя сползшую пижаму, успокаивал соседей старшина.
– Нет, ну как мне теперь с таким человеком с войны возвращаться вместе? Затмит ведь, бледненько я буду на твоём фоне выглядеть, конечно. Вот чертяка. – Обнял друга Солнцев.
– Ничего, не потеряешься. Самому есть чем блеснуть. – Ответил Анисим. – Ну, так что вы скажете, Антон Алексеевич, не пора нам вещи собирать? – Перевёл он взгляд на доктора.
– По-хорошему, конечно, повременить бы ещё с месяцок с вами обоими, да что-то мне подсказывает, что выписать сейчас будет всё же правильнее, с медицинской точки зрения. Ведь дома, как известно, и стены помогают. Можете собираться, голуби мои, завтра с утра на вокзал. Не забудьте зайти, попрощаться, а то знаю я вас таких, домой спешащих. Лечишь, лечишь, теплом души делишься, а как к выписке – ни спасибо тебе, ни привета. – Нарочно серьёзно сдвинул брови Шиндин.
– Вот кого надо качать, хлопцы, – подошёл Анисим к доктору и пожал тому руку. – Спасибо Вам, от всех, кто прошёл через ваши золотые руки и доброе сердце, и кто ещё пройдёт. Спасибо и низкий поклон. – Они обнялись. Доктор прослезился.
 Уважил, Анисим Емельянович, Ну, право, не стоило. Вас нужно благодарить, такого ворога разбили, ребятушки, в голове не укладывается.  Каждому в отдельности солдату нужно в пояс поклониться за этот подвиг.
– Разве бы солдаты без вашего брата или сестры – медика управились бы? – Со своей койки вмешался Солнцев. – Не сидел бы я здесь с вами сейчас, если бы не Зоечка, санитарка наша. – Опустил он голову, уйдя в воспоминания. – Меня дотащила и назад к бойцам. – Он вновь замолчал. Потом на выдохе, собрав все силы в кулак, закончил. – Да, только больше не воротилась. Очередь в спину приняла, помогая следующему раненому. Совсем девочка ведь ещё была, восемнадцать с небольшим. Там, в Югославии и схоронили. И сколько ведь таких девочек было за всю войну? Страшно подумать. А вы говорите, не стоило. – Валентин отвернулся к окну.  В палате повисла тишина.
– Спасибо. Спасибо за память. – Первым её прервал доктор, сняв очки и промокнув влажные глаза платочком, продолжил, – Это подвиг всей нашей страны, всего её народа, где бы всё это страшное время человек не находился, на переднем ли крае войны, или в далёком тылу. Каждый внёс свою непосильную лепту для её окончания. И память о дорогой цене этой нашей с вами сегодняшней победы будет с великим уважением храниться в веках нашими последующими поколениями. Уверяю вас, друзья мои. Помяните моё слово. И по праву. По праву будет храниться, в назидание всем, кто ещё когда-либо попытается замыслить развязать подобное кровопролитие.
Вновь все присутствующие замолчали, у многих мужчин, прошедших все круги ада войны, в глазах стояли слёзы. Немного успокоившись, Шиндин, почему-то извинившись, покинул палату.
Хорпенко достал из-под кровати свой вещмешок, вынул оттуда полученную девятого мая, бутылку водки. Молча подошёл к общему столику, где у стенки стояли кружки каждого пациента. Разлил всем поровну, и только после этого сказал:
– Помянем.   
Все подошли к столу, не глядя друг другу в глаза, также, молча, не чокаясь, выпили. 
– Пойдёмте-ка, братцы на воздух, – предложил всем тот же Леонид Аристархович, – По-моему, после этого разговора нам всем нужно перекурить. Все, кто с ним согласились, направились в скверик. Но до любимой скамейки Анисима они дошли только вдвоём. Присели, закурили.
– Значит, прощаться завтра будем, Анисим Емельянович? – Спросил Хорпенко. Счастливые вы с Солнцевым. Меня ещё подержат.
– Раз держат, значит действительно рано пока, Лёнь, не торопись. Дождётся тебя твой Минск.
– Минск. Каким он там теперь стал, после тысячи ста дней под гитлеровцами, ещё вопрос? И возвращаться боязно.
– Ничего, отстроится со временем, глаза боятся, а руки делают. – Начал успокаивать соседа по палате Васильев. – Хотя, конечно, в этом плане мне легче, до Урала враг не дошёл. Но, думается, без работы и уральцы не останутся. Теперь столько всего навалится, только успевай поворачиваться. Не заскучаешь. Представляешь, третью ночь степь во сне вижу, степь и бездонное небо над ней. Ни людей, ничего более, один ковыль. Иду я будто по нему и такая усталость по всему телу чувствуется, что чуть зубами не скрежещу. Хочется повалиться в него, в ковыль этот пушистый, дух перевести. Но, всё что-то мешает, иду дальше и сам себе будто говорю, ещё немного, после, ещё чуточку. Так и просыпаюсь, не отдохнув, не присев ни на минутку.  К чему бы это, как считаешь, Лёнь?
-Ничего удивительного, к дому. К скорой с ним встрече, вероятно. Тебе же теперь её недолго ждать осталось. Эх, завидую, белой завистью завидую тебе, дружище. Ну, да, ничего, и над моей улицей дождик из медовых кренделей прольётся, подожду.
– Конечно, друг, дождёшься. Жизнь, она только теперь может и начинается-то по-настоящему. Всё у нас в ней теперь будет хорошо. Иначе, Лёнь, и быть не может. Пойдём, в столовую пора, у меня сегодня последний обед в госпитале. Ты свою победную достал для правого дела. А моя покуда цела, за отъезд самое то, пожалуй, будет применить, как считаешь?
– Не могу не согласиться, аргумент. Так, что же мы сидим? Полный вперёд.
– Иди, я в палату заскочу за ней, да остальных кликну. Готовь пока стол, Эльвире намекни, что я попросил, пусть с пониманием отнесётся. Давай, удачи, я на тебя надеюсь…
---24.10.2018 г.--- Продолжение следует…