Отец. Дополнение в главу VI романа ЗОНА

                Поп

Отец мой, белорусский хлопец,
До революции мужик,
В себе не чуя дух холопий,
Был от рожденья большевик.
А дед мой был богобоязнен,
Церковным старостой служил,
Боялся он загробной казни,
Хотя особо не грешил.
Отец мой жил совсем иначе,
Сын старосты, к попу был вхож,
И рано понял: поп дурачил
Крестьян, раскрашивая ложь.
Заметив поздно пострелёнка,
Поп в пост Великий за столом
Не рыбу съесть, а поросёнка
Уж собирался целиком.
Перекрестив однако блюдо,
Призвал он Господа, прося:
«О, преврати, являя чудо,
Ты порося мне в карася!»
Поп не был автором уловки,
Что он экспромтом сочинил,
А лишь как плагиатор ловкий
Её мгновенно применил.
В те годы бытовал в народе
Об этом «чуде» анекдот:
Монах наивно грех «обходит»
И «карасёнка» с рыльцем жрёт.
Дед дома, из церковной кружки
Монетки высыпав, считал,
И – Бог избави! – ни полушки
Затёртой сыну не давал
На леденцы. В платок просторный
Он всё завязывал узлом
И шёл, как бы дорогой горней,
Держать отчёт перед попом.
Но, кротко помолившись Спасу,
Вонзал в ту горку денег поп
Святую длань и сыпал в рясу
Всё, что он бескорыстно сгрёб.

                Пиджак

Ещё в деревне был помещик,
Его отец был крепостник,
И сын на вольных, как на вещи,
Смотрел – к иному не привык.
В России царской, в Беларуси,
Как в прошлом, всё осталось так:
Хоть все крестьяне –  белорусы,
Что ни помещик, то – поляк.
Когда к России пристегнули,
Отняв у Польши, Беларусь,
Паны царице присягнули
На верность, та решила: «Пусть
У них останутся поместья
И белорусские рабы,
Ведь служат россияне с честью
Мне, немке, волею судьбы».         
…Батрачил мой отец у пана:
Пятнадцать скоро, как-никак,
А всё – в рубашке домотканной…
Каб заработать на пиджак!
В деревне, в молодом народе,
Прошли тревожные слушки:
Мол, в Гомеле у хлопцев в моде
Теперь одёжка – пиджаки!
Казалось русому подростку,
Что стоит тот пиджак купить,
Любую девушку-берёзку
Сумеет он приворожить!..
Он будет лучше всех красивых,
На всю деревню – молодец!
И панских стал пасти ретивых
Коней недобрых мой отец.
Знать, панский дух у них от пана!..
Пасти их явно не к добру!..
Что ж, втягивает постоянно
Нас недобро в свою игру.
Казалась жизнь посильной ношей,
Считал порой он до звезды,
Какие пан под осень гроши
Ему заплатит за труды.
Так он мечтал и… домечтался:
Несчастье лютое стряслось:
Глядь – весь табун в овёс забрался,
Жрёт… хоть то панский был овёс,
А всё равно здесь суд короткий:
Пан тотчас в поле прискакал,
И за парнишкой мчится с плёткой,
«Пся крэв!»*) – кричит, но не догнал:
Отец нырнул в ближайший ельник –
Конь на иголки не пошёл.
– Ну, погоди же ты, бездельник! –
Тут пан законы предпочёл.
Он вызвал деда и на счётах
Потраву эту оценил,
И всё, что мальчик заработал,
В карман свой панский положил.
Но должен хлопец всё ж остался
Ему какие-то гроши,
Мой дед едва не разрыдался
От потрясения души.
И пан, узрев его слезинку,
Учтя, что старостой он был,
Его сынишке недоимку
С великодушием простил!..
Так не пришлось отцу в те годы
Купить пиджак… Да леший с ним!
Он скоро вышел сам из моды
И с паном, и с царём самим!
Но нарядился папа всё же –
В шинель и краснозвёздный шлем!
А что же той звезды дороже,
Коль был никем, а стал ты всем?!.
------
*) «Пся крэв!» - собачья кровь (польское ругательство
в отношении подвластных Польше в прошлом белорусов и украинцев)

   
       В юденическом плену   

Но тех, кто всем внезапно стали,
Вновь сделать заживо никем
Рабовладельцы пожелали,
Осатаневшие совсем.
Колчак и корпус белочешский
В Симбирск с Самарой уж вошли,
Но юный гений Тухачевский
С приволжской вышиб их земли.
Но напирал Деникин с юга,
А с севера на Петроград,
Как в золотых погонах вьюга,
Юденич шёл, как на парад.
Хоть насмерть красные стояли,
Но, так как белый пёр злодей,
Они полки формировали
Из необученных людей.
И в полк беспомощный подобный
Вступил мой будущий отец,
И, прежде лишь пахать способный
Мужик, он красный стал боец.
Его и дедушку забрали
При Керенском под Петроград,
Чтоб те окопы там копали
И массу строили преград.
Ведь немец наступал на город,
И брали всех туда копать,
Кто слишком стар был иль молод,
Чтобы на фронте воевать.
Но заболел мой дед-трудяга,
Домой отпущен – слишком слаб,
А сын остался рыть, однако
Авророй прогремел Октябрь.
Но Беларусь досталась немцам –
То был «похабный Брестский мир»…
И стал отец красногвардейцем,
И был матрос их командир.
И вот теперь красногвардеец,
Что хоть в винтовке знает толк,
Уж боевой красноармеец,
Не в боевой попавший полк.
А вот и первое сраженье…
Стрелять в какой-то огонёк
Велели… «Братцы! Окруженье!» –
Крик… Комполка их – наутёк
(Был царский офицер-помещик,
Фамилия с предлогом «фон»)
Бежит к своим, но перебежчик
Уж в спину пулями сражён.
Вон растянулся, как лягушка!..
Но близко – вражеская рать…
И окруженье – не игрушка,
Как без команды воевать?!.
И, круговую оборону
Заняв, отстреливался полк,
Пока не кончились патроны,
И гром родных винтовок смолк.
Держа ружьё на изготовку
И на отца направив штык,
Кричит беляк: «Бросай винтовку
Или прикончу, большевик!»
И бесполезное оружье
Отец бросает… Жизнь – взамен,
Хоть жизнь порою смерти хуже.
Попал с полком он в жуткий плен…
И вот их привели на муки.
Стой! И построили их всех
В шеренги и держать им руки
Ладонями велели вверх.
Сверлили лица белых взгляды,
Ладони всем зрачки их жгли.
Что в них выискивали гады?
Неужто что-нибудь нашли?
Нашли!.. В отличие от прочих,
И металлическая пыль
В ладони въелась у рабочих,
И цеха чад в их лицах плыл.
А у крестьян, что пашут в поле,
Чисты ладони, а лицом
Они красавцы поневоле –
Кровь с молоком!.. Притом глупцом
Мужик дворянам представлялся,
И потому сам Бог велел,
Чтоб он им ввек повиновался
И славил рабский свой удел.
В тот чёрный день на белом свете
Остался чудом мой отец:
Он «добродетели» все эти
Имел, хоть не был он глупец.
Рабочих выдала работа,
Их отвели в крутой овраг,
И там их всех из пулемёта
Перестрелял их вечный враг.
А это значит, между прочим,
Что все злодеи-господа –
Враг классовый всегда рабочим,
Не забывайте никогда!
Загнали в старые бараки
Красноармейцев из крестьян,
И там светился им во мраке
Ужасной жизни их туман.
С утра гоняли на работу,
Был тяжек подневольный труд,
И сил уж нет, и есть охота,
Но есть нисколько не дают.
Хотя б давали им баланду!
Но, чтоб им в гроб не угодить,
Господ блистательную банду
Им разрешалось веселить,
Себя совсем, как попрошайки,
Вконец униженно ведя,
В столовую всей этой шайки
С конвойным по трое войдя.
Столовая… Отдельный столик
Имел там каждый офицер.
Вот этот – благородства облик,
Он был изящества пример.   
А на столе еда царила,
Пустых желудков идеал,
Там с сердцем рюмочка дружила –
Графинчик с водочкой стоял.
Пьянили запахом закуски –
Почти что с неба благодать,
Не знали лишь как их по-русски
Крестьяне пленные назвать.
Сидел салфеткою покрытый
Беляк, чтоб не накапал жир,
Не смел с котлеткой в жаркой битве
Позорно замарать мундир.
И кушал он не просто тоже,
В руке он вилочку держал,
В другой – блестящий острый ножик.
Как держат боевой кинжал.
В котлетку вилочку вонзал он,
Как в человека – сталь штыка,
Кусок котлетки отрезал он,
Как голову большевика,
И в рот он вкусный нёс кусочек
И, чтоб тот веселил живот,
Он водки отпивал глоточек,
Утиной попкой сделав рот.
На блюде хлеб. Накрыт салфеткой.
И хлеб у белых тоже бел!
Картошку белую с котлеткой
Он, между прочим, тоже ел!
К столу подходят при конвое,   
Едва от голода дыша,
Отец и наших пленных двое –
Не губы просят, а душа:
«Кусочек хлеба, ваш-скобродье,
Ради Христа подайте нам!..»
– Прочь, большевистское отродье!
Я пулю в рыло вам подам! –
Кричит воспитанный мерзавец,
Знаток изысканных манер…
Вот стол другой. Тут не красавец
Сидит, а старый офицер.
Весь лоб морщинами изрезан,
И на щеке от сабли шрам…
Салфетку поднял и отрезал
Ломоть и протянул врагам…
Зачем изысканным дворянам
В столовой гнусный балаган?
То малограмотным крестьянам
Урок был грамотности дан.
Там истины им прописные
Внушал, хамя, культурный сброд,
Что может лишь как крепостные
Существовать простой народ…
Фронт красных гнулся от ударов –
На Петроград Юденич пёр…
Пригнали пленных комиссаров –
В барак отдельный – под запор.
А позже белые бандиты,
Воспитанные палачи,
Барак тот, намертво закрытый,
Внезапно подожгли в ночи.
Пылал, как ад, огонь великий,
Горели в нём большевики,
И слышали горящих крики
В других бараках мужики.
А поутру их всех погнали
Всё, что осталось, разгребать…
Что ж, и пошли, и разгребали,
Чтоб после в памяти собрать.
Обугленные брёвна, люди…
Тот чёрный, будто бы живой,
Он как бы ждёт, когда разбудят
Его, чтоб вновь помчаться в бой.
Отец слегка его коснулся,
И тот рассыпался во прах,
Как будто духом в бой вернулся
И там воскрес в большевиках!..
Куда ты, сердце, горе денешь!
Ты в месть его обороти!...
Уж красный фронт прорвал Юденич
И в Питер силится войти…
Осталось двадцать километров,
Уж Исаакий видит враг,
Но, словно стаей красных ветров,
Его последний сорван шаг.
Нет забастовок, нет восстанья
(Их ждали беляки-глупцы!
Всегда ждёт глупых наказанье,
Когда их в бой ведут слепцы!).
Рабочий класс – с большевиками,
Сейчас там все – большевики,
И измождёнными руками
Оружье взяли старики,
Над белой офицерской бандой
Вдруг стали небеса черны:
Глядь! – Большевистской пропагандой
Упились нижние чины!
Они ведь тоже из рабочих,
А большинство из мужиков.
Никто из них идти не хочет,
Чтоб убивать своих братков.
Бегут от белых дезертиры,
И перебежчики бегут,
Бросают чуждые мундиры,
Присягу красную дают.
И тут прислал товарищ Троцкий
На помощь новые полки,
И прибыл сам с отрядом флотских:
– Вперёд за мной, большевики! –
Он на коне перед полками,
И маузер в его руке,
И красное родное знамя
Скользнуло по его щеке.
– Вперёд! – и воздух криком взорван:
«Ура!» – и лавой – на врага!
И фронт юденический прорван,
И до победы – два шага.
Об этом пленные не знали,
Но, хоть все были от сохи,
Они почуяли, что стали,
Дела у беляков плохи.
Их офицеры приуныли,
Как бы споткнулись на меже,
И не из рюмок водку пили,
А всё стаканами уже.
Солдат им явно не хватало:
Вдруг пленных стали вызывать
И им – не много и не мало –
Их «преступления» прощать,
Но уж, конечно, при условье,
Что окончательно вину
Они свою искупят кровью –
Пойдут за белых на войну,
Чтоб вновь «Единой Неделимой»
Россия стала навсегда,
Где им пахать необходимо,
А править будут господа –
Такая логика у гнусов:
Для них был создан Богом раб!
Отец и трое белорусов
Приведены однажды в штаб
Конвойным из барака были,
И разговор тут был таков:
Они прощенье заслужили,
Чтоб бить пойти большевиков.
Как отказаться? Расстреляют!
Перемигнулись земляки –
Перекрестившись, заявляют,
Что им враги – большевики!
Их – в баню, чтобы грязь отмыли,
А с ней – и прежний красный грех,
И наконец-то накормили,
И обмундировали всех.
Они всё новое надели,
Но было тяжко надевать
Белогвардейские шинели –
Как будто в саван залезать.
Конспиративных дел художник,
Но грузный, как английский танк,
Полковник был большой картёжник,   
И предложил идти ва-банк:
Чтоб этих четверых проверить,
В разведку надо их послать,
Вернутся – можно всем им верить,
Скрепляет верность долгу рать!
И вот им выдали винтовки
И в лес послали… Благодать!
Свобода! Там они с обновки
Погоны начали срывать.
Прошли ещё они лесами,
Неся винтовки, как кресты,
И вышли всей четвёркой сами
Они на красные посты…
В них часовой хотел с колена
Стрелять…  – Стой! Стой, товарищ, брат!
Бежали к нашим мы из плена,
А эта форма – маскарад! –
… На гауптвахте продержали
С неделю их не как врагов,
А всё, как надо проверяли –
Закон военный был таков.
Всё верно. Никакой измены.
Вернулись в красные полки!
И звёзды красные на шлемы
Пришили им большевики.
И важно, что тогда чекисты
Допросы правильно вели,
Не мучили, как сталинисты,
Что позже в органы пришли.
Те били зверски окруженцев,
Чтобы заставить их признать,
Что те работают на немцев
И предали Отчизну-мать.
А тех, кто смог бежать из плена,
В те годы мучало вдвойне
Гебистов дьявольское племя,
Карьеру строя на войне.
Но на гражданский, той неблизкой,
Отец мой не был принуждён
Признать, что финский и английский,
И – плюс – эстонский он шпион.
И мстил отец мой белым гадам,
Став вольным красным мужиком, 
К земле прикладывал прикладом.
Колол, как вилами, штыком.

20-23 октября 2018 г.
Москва.
------
На фото: мой отец Ковалёв Фёдор Фёдорович, 25 лет,
Борисоглебск, 30-го/IV-1924,
2-я Военная школа лётчиков.

Дополнения вставлены в главу VI "Страна-психушка" романа "Зона":
http://stihi.ru/2009/11/11/974