Панночка помэрла, или Как дотянуться до седьмого н

ПАННОЧКА ПОМЭРЛА, ИЛИ КАК ДОТЯНУТЬСЯ ДО СЕДЬМОГО НЕБА

Панночка помэрла.
Надо её хоронить.
Черти, придите
Панночку похороните.
Она лёгкая, как пушинка…

Всё это потом, потом… а пока надо найти подходящее место, тёмное, укромное, безлюдное, колдовское. И это подвал!

Проникнуть туда тайно, почти по-пластунски, всем пятерым, но по одному. Из подвала первого подъезда можно попасть в подвал шестого. Они как сообщающиеся сосуды, и, если ты маленький, ловкий и смелый и на память знаешь все ходы, дорога открыта. В подвале живёт тьма-тьмущая. Да не одна, а с верной подругой – тьмой-тьмущей крыс, неведомых жуков, кусачих мошек и блохастых кошек, пугливых и диких, незаметно ныряющих куда-то вверх под утеплитель труб и обнаруживающих себя лишь по сверканию огромных глаз. Словно привинченные к потолку, глаза горят зелёным светом, а иногда в них зажигается красный. И кажется, эти глаза-фары, верней, глаза-светофоры здесь затем, чтобы разрешать или запрещать движение шорохов и шёпотов, шелестов и шуршания, писка и возни, которыми до отказа забит подвал. Какие-то звуки просачиваются сюда с улицы через узкие зарешеченные окошки и, отскакивая от пустых бетонных стен, делаются громче и объёмней. Но так думать скучно и совсем не страшно. Поэтому лучше думать по-другому: будто в поисках рассвета заблудился ты в чёрном лесу среди ухающих филинов и скользящих у ног змей или с мальчишками в ночном пасёшь лошадей и не догадываешься о множестве летучих мышей вокруг, но стоит только растянуть на дереве кусок белой ткани – и тут же наверняка в неё вцепится не меньше десятка крылатых храбрецов; костёр вот-вот разгорится, и вы с ребятами бойкими голосами по очереди станете рассказывать друг другу страшилки, а рядом в темноте прячется река с молчаливыми рыбами, и рыбы на дне тоже умирают от страха, но, как и ты, даже не подают виду: страх ужасно любит, когда его боятся; и во второй половине ночи, продираясь сквозь густые клочья тумана, ты зашуршишь Ёжиком к другу Медвежонку: к нему непременно надо попасть, чтобы, сидя на брёвнышке и прихлёбывая чай, разделить небо поровну и считать свои родные звёзды… А если звёзды сияют со дна колодца, то почему они не могут сиять в подвале пятиэтажки?.. Подвал – крысиный дом. А ещё – дом духов. И если ты не бываешь в подвале, то ничего не знаешь ни о земном, ни о небесном и с тобой не о чём говорить. Случается, с человеком и молчать приятно. Но для этого нужно быть мудрецом. Хотя бы одному из молчаливых собеседников. Ну а лучше – обоим сразу!

У кого-то из ребят в руках оказываются спички. И тогда неловкое частое чирканье спичкой по коробку, вслед за которым пустое ожидание света, и снова чирканье, и ещё, и ещё, и случайная вспышка вдруг выхватывает из темноты паутинный потолок, и сырые стены, и дырявое ведро без ручки, грязное сидение от стула, обрывки газеты и в самом углу побег чего-то живого и бледного. Видно, бежало оно со всех ног сломя голову не разбирая дороги да прямиком и угодило в подвал. И теперь от безысходности выживает как может – без влаги и света. Без любви. Оказывается, за секунду можно запомнить много всякой всячины. Понимая, что спичка сгорает за миг, ты хватаешь картинку целиком, не дробя на детали, заталкиваешь к себе в голову и, когда пламя гаснет, отлично знаешь расположение всех предметов и как протиснуться, чтобы ничего не задеть. А днём ещё долго таскаешь картинку в голове и вечером берёшь её с собою в постель, чтоб она тебе приснилась.

Итак, красного не надевать, не разговаривать, не смеяться и не бояться. Впрочем, последнее условие невыполнимо. А «панночка» лежит на земле в позе покойника, закрыв глаза и сложив руки на груди. В руках у неё – зажжённая свечка, на худой конец – фонарик. Все посвящённые в таинство – а их не меньше четырёх человек – обступают «панночку» с двух сторон, встают на колени и закрывают глаза. Каждый кладёт на пол руки ладонями вверх, сжав в кулак все пальцы, кроме указательных. Главный посвящённый – обладатель самого мистического и мрачного голоса – становится в голове «панночки» и медленно и заунывно тянет:
– Панночка помэрла...
И хор тут же подхватывает:
– Панночка помэрла…
– Надо её хоронить… – ещё более зловещим голосом транслирует в мировое пространство Носитель Тайных Знаний.
– Надо её хоронить… – вторит хор.   
– Черти, придите панночку похороните… – нагоняет жути Причастный Сокровенному.
– Черти, придите панночку похороните… – эхом отзывается хор.
Все стоящие вокруг «панночки» подкладывают под неё указательные пальцы. Она бледна и почти «мертва», без движения и мыслей, и только громкое учащённое сердцебиение выдаёт в ней жизнь. Думать «панночке» не разрешается, иначе из облачка она превратится в груду камней, и сдвинуть её с места сможет разве что грузовик.
Кажется, сейчас в подвале второго подъезда девочкиной пятиэтажки на поверхности земляного пола проступили все девять дантовских кругов ада и вселившиеся в кошек бесы проницательным взглядом насквозь сверлят ещё живых и тёпленьких маленьких человечков, застывших в скорбном поклоне у окостеневшего тельца со свечкой в руках.   
– Она лёгкая, как пушинка… – вещает Испивший из Священной Чаши.
– Она лёгкая, как пушинка… – в ответ послушно подвывает хор.
И тут все, кроме «панночки», открывают глаза, дружно выдыхают воздух и поднимают руки, вознося её указательными пальцами к самому потолку, а «панночку» просто тянет вверх, и пальцы лишь слегка касаются её тела. В белом воздушном платье она плывёт по небу и ни о чём, ни о чём не думает, потому что даже промельк мысли сейчас же обрушит её на землю. А что может быть хуже, чем свалиться с неба?.. Правильно! Дважды свалиться с неба! Жуткое и удивительное плавание, когда ты – уже не ты, длится всего несколько секунд, но ты уверен, что много дольше и за это время увидел всё на свете, и твои закрытые глаза совсем не мешают впитывать невыносимую красоту мира, ведь никто не в силах лишить тебя внутреннего зрения. Потом тело резко и стремительно обретает вес, и ребятам надо изловчиться и поймать свалившегося с неба. 

Девочка всё это знает. От других. Знает в подробностях, в самых мелких штришках. Но никак не может решиться… Нет, она не трусиха! Она просто осторожничает. Но наступает день, когда любопытство берёт верх, и тогда… тогда можно, наконец, дотянуться до седьмого неба!.. Девочка, то есть «панночка», немедленно прекращает думать о шоколадных конфетах, грязных руках, больше чёрных, чем белых носках, мятом платье, ушибленных коленках и поцарапанных очках. И чем от большего числа пустяков она откажется, тем невесомей будет! О розовых и голубых слонах – а их у девочки, то есть у «панночки», целая саванночка! – в зависимости от того, какое стадо приплывёт в этот раз – думать тоже не полагается. «Панночка» лежит на земле в позе покойника, глаза закрыты, руки – на груди, в руках – фонарик, в голове назойливое «лёгкая, как пёрышко, невесомая, как пух, невидимая, как дух… лёгкая, как пёрышко, невесомая, как пух, невидимая, как дух… лёгкая, как пёрышко, невесомая, как пух, невидимая, как….». Она знает, что именно так становятся облачком…

– Кхе-кхе, молодые люди… кхе-кхе… не помешаю?..
Любопытная полоска света шарит по полу подвала и даже умеет разговаривать. А «тайное общество» в полном составе вскакивает на ноги и готово поклясться чем угодно, что ничем «таким» тут не занималось…
– Кхе-кхе… по делу я... за газетками старыми… «Вечорка», «Правда», «Известия», «Звязда»… пионеры из пятого «а» макулатуру собирают, соревнование у них, понимаешь... первое место дадут и грамоту!.. нельзя отказать… победа – дело стоящее!.. кхе-кхе…
От внезапной утраты своей тайности теперь уже бывшее «тайное общество» превращается в общество офонаревших столбов и от досады готово разреветься в три ручья: стоило ли неделями громоздить хитроумные планы, если цена им – разоблачение в секунду!
– Я только связку газеток возьму… а у вас тут, простите, что, штаб какой?.. вы, может, тимуровцы?.. старичкам помогаете… тогда вот – ключик, а вот – дверка… с «восьмёрочкой»… знак бесконечности, понимаешь... кхе-кхе…
Это дедушка Кхе-кхе, или Треножник, как прозвали его мальчишки. Ходит он медленно, всегда с палочкой, и кажется, что у него три ноги. А если вдруг выронит палочку, то и сам упадёт. У дедушки Кхе-кхе есть имя – Фёдор Иванович. И, кроме имени, одиночество. Дома он может говорить только со стенами. Вот и сидит старичок день-деньской на лавочке у подъезда, наблюдая мимо пробегающую жизнь, а вечером карабкается на свой первый этаж. Сидит и улыбается всему на свете. Однажды девочке пришлось укрыться в сиреневом кусте (и куда только не занесёт игра в прятки!), и она видела собственными глазами, как старичок улыбался и кланялся тюльпанам. В безветрие цветы ровно горят тихими красными огоньками, а налетающий ветер колышет их и прижимает к земле, и тюльпаны будто кивают и кланяются. И дедушка Кхе-кхе с улыбкой кланялся им в ответ. Но девочка об этом никому не сказала: кто ей поверит? И разве ребята во дворе знают, что тюльпаны вежливы? А Кхе-кхе он потому, что так начинает любой разговор, щедро пересыпая его своими «кхе-кхе». Старичок вытягивается в струнку, на глазах делаясь выше и моложе, и, для солидности или из застенчивости покашливая в кулачок, произносит любимое: «Кхе-кхе». И ещё он никогда не снимает странной шляпы непонятного цвета – вот и сейчас он в ней.
– Кхе-кхе, ребятки… а вы Гоголя не читали? – уж как-то очень хитро и путано продолжает старичок. – Занимательное чтение, скажу я вам!.. «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Вий»… почитайте-почитайте, прежде чем в Диканьку-то играть… кхе-кхе… с Диканькой-то поаккуратней… несмышлёныши… всё это было… было... а у вас ещё впереди… кхе-кхе… ну, благодарствую, давайте ключик… летите, летите, воробышки, на свет Божий… небо кличет… и вот ещё что: завтра к вечеру приходите на нашу скамейку… с любопытной вещицей познакомлю… кхе-кхе…
Дедушка Кхе-кхе улыбается. Но улыбки его никто не видит, потому что шумная стайка уже порхает по двору в поисках нового надёжного укрытия: душа «панночки» всё ещё просится вон из «мёртвого» тела.

А к вечеру следующего дня скамейка была облеплена малолетними «воробьями». Старичок по-черепашьи выполз из подъезда, сжимая в сухонькой руке потрёпанную книгу. «Интересная», – подумала девочка. Он присел на лавочку, открыл книгу на заложенной странице и медленно и торжественно стал читать. Голос его подрагивал, и девочка догадывалась отчего: так всегда бывает от восторга, когда ты даришь свой мир другим. Дедушка Кхе-кхе читал: «Сэмюэль Пипс. Дневник. Глава вторая. Быт и нравы. Предрассудки. Сегодня вечером говорили с мистером Брисбейном о магии и заклинаниях. Делились опытом: я рассказал ему о заговорах, известных мне, он – о том, что видел собственными глазами в Бордо, во Франции. Вот слова этого заклинания:

Voicy un corp mort
Royde cornme un baston
Froid comme mabre
Leger comme un esprit,
Levons te au nom de Jesus Christ*.

[В Бордо] он увидел четырёх девочек, совсем ещё маленьких, все четверо стояли преклонив колена; первая шептала на ухо второй первую строчку [заклинания], вторая – третьей, третья – четвёртой, а та – первой. Потом первая принималась шептать вторую строчку – и так все четверо по очереди. При этом каждая указывала пальцем на мальчика, что лежал навзничь на спине, словно мёртвый. В конце заговора им удалось, указывая на мальчика пальцами, поднять его так высоко над землёй, что сами они с трудом могли до него дотянуться. Поражённый увиденным (а также изрядно испугавшись, ибо девочки хотели, чтобы и он тоже принял участие в заклинании и повторял за ними слова; кроме того, самой младшей было так мало лет, что её с трудом заставили затвердить текст), мистер Брисбейн, заподозрив, нет ли здесь мошенничества со стороны мальчика, который к тому же весил очень мало, позвал домашнего повара, здоровенного детину, ничуть не меньше, чем повар сэра Дж. Картерета, и его они оторвали от земли с той же лёгкостью. Признаться, ничего более странного я в своей жизни ещё не слышал, однако он изложил мне то, что видел собственными глазами, и у меня нет никаких оснований ему не верить. Я поинтересовался, кто были эти девочки, католички или протестантки, и он ответил, что протестантки, что поразило меня ещё больше. 31 июля 1665 года».

Дедушка Кхе-кхе закрыл книгу и улыбнулся. А «воробьиная» стайка будто приросла к скамейке. До этой минуты каждому казалось, что любопытную эту игру придумал он сам.

________________

*Вот мёртвое тело,
Одеревенелое, как палка,
Ледяное, как мрамор,
Лёгкое, как дух,
Поднимись именем Иисуса Христа (франц.).



Иллюстрация: кадр из х/ф "Вий" (1967)