Гл. 1 Служение царю и Отечеству

     В  сентябре  1905  года  Портсмутский  мир,  заключённый  при  посредстве  США  между  Россией  и  Японией,  завершил  Русско-японскую  войну.  Россия  уступила  Японии  Южный  Сахалин  и  право  на  Ляодунский  полуостров  с  Порт-Артуром  и  Дальним.  Начали  возвращаться  в  Кронштадт  уцелевшие  после  Цусимы  наши  корабли.  Вновь  увидели  родные  берега  «Цесаревич»,  «Аврора»,  «Диана»,  «Богатырь»,  «Олег»,  «Громобой»,  «Алмаз».  Возвращались  из  японского  плена  русские  моряки.  В  их  числе  был  и  я.  Радость  встречи  с  родными  и  близкими,  счастье  видеть  снова  Петербург,  скрашивали  осознанную  горечь  поражения  и  боль  за  погибших  сослуживцев  и  друзей.  Так  видно  устроено  сознание  человека,  которое  не  даёт  долго  сосредотачивать  мысли  на  горе,  печали  и  поте-рях.
     За  поражение  при  Цусиме  были  сняты  со  своих  должностей  Управляющий  Морским  министерством  адмирал  Ф.К. Авелан  и  Начальник  Морского  ведомства  Великий  Князь  Алексей  Александрович  Романов.  Именно  их  близорукость  и  беспечность  позволили  Государю  Николаю  Второму  направить  на  погибель  2-ю  Тихоокеанскую  эскадру.
     После  отдыха  и  лечения  я  был  назначен  на  эскадренный  броненосец  «Цесаревич».  Это  был  довольно  новый  корабль  1901  года  постройки  водоизмещением  13380  тонн,  имевший  хорошее  артиллерийское  и  минно-торпедное  вооружение.  Командиром  броненосца  был  капитан 2 ранга  Н.С. Маньковский.  Большая  часть  офицеров  корабля  являлись  участниками  недавней  войны.  Из  них – пять  Георгиевских  Кавалеров.  Старшим  штурманом  на  «Цесаревиче»  был  Георгиевский  Кавалер  с  «Варяга»  лейтенант  Е.А. Беренс,  знакомый  мне  ещё  по  Морскому  Корпусу.
     По  всей  России  к  этому  времени  практически  завершились  погромы,  восстания  и  забастовки.  Появилась  новая  реальность – Государственная  Дума  и  Государь.  Отныне  они  брали  на  себя  бремя  ответственности  за  управление  Россией.  Мы  же,  императорские  морские  офицеры,  несмотря  на  новую  реальность,  оставались  монархистами.  Для  нас  главными  на  все  времена  оставались  Воинский  Долг,  Присяга  и  Офицерская  Честь.  Мы  во  все  времена  присягали  Государю  и  Наследнику.  И  в  этом  смысле  для  нас  ничего  не  изменилось.  Мы  были  далеки  от  политики,совершенно  не  понимая  суть  различных  партий,  которые  плодились  под  лозунгом  обманчивой  свободы  и  демократии.
     Среди  офицеров  корабля  на  этот  счёт  ходил  такой  анекдот.  Когда  во  время  революционных  событий  в  Кронштадте  забастовали  рабочие  морского  завода,  к  ним  прибыл  адмирал.  Из  толпы  раздавались  различные  требования,  но  основным  лозунгом  было  требование  сделать  из  монархии  республику.  Выслушав  забастовщиков,  адмирал  задал  толпе  вопрос – «Какая  же  республика  для  вас  нужна:  с  царём  или  без  царя?»  Несколько  человек  выкрикнули  из  толпы – «Нам  нужна  республика  с  царём!»  Адмирал  уверенно  ответил – «Будет  вам  республика  с  царём!»  Довольные  таким  обещанием  адмирала  рабочие  разошлись.   
     О  чём  это  говорит?  С  забастовщиками  и  с  народом  надо  разговаривать,  а  не  расстреливать  толпу,  как  это  случилось  в  т.н.  «кровавое  воскресенье».  И   ещё. 
     Забастовки  рабочих  были  не  ради   того,  чтобы  сместить  царя  и  заменить  его  более  «добрым»  царём,  о  чём  мечтал  всегда  русский  народ,  начиная  со  смуты  времён  Бориса  Годунова.  Нет  же.  Народ  хотел  жить  в  достатке  и  спокойствии.  В  этом  и  только  в  этом  причины  забастовок.  Всё  остальное,  как  гово-рится,  от  лукавого.  Когда  народ  недоволен  жизнью – поднять  его  на  бунты  и  забастовки  всяким  либеральным  деятелям  труда  не  стоит.  Так  я  тогда  понимал  извечную  русскую  проблему.
     Служба  на  «Цесаревиче»  меня  особо  не  вдохновляла.  На  то  были  личные  причины.  Я,  как  было  сказано  выше,  оказался  в  японском  плену.  Но  в  чём  моя  вина?  С  Государя  следовало  бы  чинить  спрос,  а  не  подвергать  обструкции  офицеров,  оказавшихся  в  тяжелейших  обстоятельствах  после  Цусимы.  Тем  не  менее,  служба  продолжалась. 
     В  октябре  1908  года  отряд  кораблей  Балтийского  Флота,  в  который  входил  и  «Цесаревич»,  вышел  в  заграничное  плавание.  Корабли  посетили  Плимут.  В  Плимуте  часть  офицеров  была  приглашена  на  спуск  линейного  корабля.  Здесь  я  впервые  увидел  давно  существовавший  обычай  разбивать  бутылку  шампанского  о  форштевень  корабля  перед  его  спуском  на  воду.  Ещё  в  период  учёбы  в  Морском  Корпусе  мне  довелось  быть  зрителем  при  спуске  на  воду  канонерской  лодки.  Насколько  я  запомнил,  шампанское  о  форштевень  канонерки  тогда  не  разбивалось.
     Из  Плимута  перешли  в  испанский  порт  Виго.  Красивый  порт,  отличный  климат,  доброжелательное  отношение  к  русским  местного  населения,  прекрасные  вина  и  рулетка.  Со  смехом  вспоминаю,  как  некоторые  офицеры  изобретали  разные  способы  игры  в  рулетку,  но  никто  не  обогатился.
     Из  Виго  отряд  кораблей  перешёл  в  Бизерту.  Из  Бизерты  перешли  в  бухту  на  острове  Сицилия.  Совершили  экскурсию  на  поезде  по  Сицилии.  Благостная  обстановка – виноградники,  цитрусовые  сады,  прекрасные  южные  виды.  Вернувшись  на  корабль,  продолжали  обмениваться  новыми  впечатлениями. 
     Утром  вышли  в  море  для  производства  артиллерийских  стрельб.  Когда  же  после  стрельб  вернулись  в  бухту,  нам  было  сообщено  местным  начальством  о  страшном  землетрясении  в  Мессине.  Русский  консул,  прибывший  на  флагманский  корабль,  передал  адмиралу  просьбу  итальянских  властей  об  оказании  помощи  пострадавшему  населению  в  Мессине. 
     «Цесаревич»,  «Адмирал  Макаров»  и  «Слава»  решением  адмирала  были  направлены  в  Мессину.  На  другой  день  утром  наш  отряд  оказался  Мессине.  Ещё  до  подхода  к  Мессине  мы  увидели  плавающие  в  воде  обломки  строений,  различные  предметы  быта  и  мусора  смытые  волнами  после  землетрясения.  Город  был  практически  разрушен  полностью  за  исключением  нескольких  каменных  зданий.  После  постановки  на  якорь  кораблей  начался  наш  адов  труд  по  спасению  из  под  обломков  раненых  и  выживших  людей.  К  концу  дня  корабли  принимали  на  свои  палубы  сотни  спасённых  людей.  Каждому  из  спасённых  в  пределах  наших  возможностей  оказывалась  немедленная  помощь.Вид  страдающих  людей – зрелище  не  для  слабонервных.  Позже  было  приятно  прочесть  стихи,  посвящённые  событиям  в  Мессине:

Не  слышно  выстрелов  и  гула –
Вокруг  покой  да  тишина,
Но  рейд  и  берег  всколыхнула
Нежданно  сонная  волна!
И  зыбь  пошла,  равняя  мели,
И  тихо  вздрогнула  гора,
А  якорь–цепи  загремели
И  закачались  крейсера!
И  всё  не  то  в  недавней  сини,
Спешите  истину  прочесть:
«Землетрясение  в  Мессине!» -
Неслась  негаданная  весть!
Привычен  мир  в  российском  раже -
То  стой,  то  всё  же  поскорей:
Вопрос  решён!  И  экипажи
Снимались  быстро  с  якорей!
Едины  все,  не  надо  мнений,
Держи  высоты  моряка -
Пределы  страшных  разрушений
Не  представляются  пока!
Вперёд,  коль  есть  на  то  потреба,
Зовёт  история  сама!
... Дымы  печальные  под  небо
И  в  прах  порушены  дома,
А  меж  развалин – пламя,  блики
И  месть  разбуженных  богов,
Доносит  ветер  вопль  великий
И  гарь  сметённых  очагов!
И  потекли  на  берег  роты,
Не  замечая  горечь  дней -
Тут  горы  адовой  работы
Среди  завалов  и  камней,
Тут  без  конца  слепая  гонка,
Тут  правит  призрак  роковой -
Вот  под  плитой  нашли  ребёнка,
Как  оказалось - он  живой!
А  в  стороне,  в  стихии  ора,
Где  раньше  клумбочки  цвели,
Вдруг  задержали  мародёра,
И  к  полицейским  отвели!
Ну,  что  ж!  Всегда  всплывает  пена
Среди  потомков  коренных -
Вот  так,  работая  посменно,
Искали  мёртвых  и  живых,
Дарили  жизнь,  надежды  малость,
И  возвращали  скудный  быт,
Но  сколько  люда  оставалось
Среди  посмертных  пирамид!
Здесь  ритм  вмещался  в  общей  дани,
Здесь  равнодушным  трудно  стать -
Пришли  на  помощь  англичане,
Чтобы  от  русских  не  отстать!
Так  день  и  ночь,  и  до  рассвета,
И  до  закатных  облаков,
Здесь  нет  случайного  обета
И  нет  случайных  моряков!
Свой  подвиг,  буквою  заглавной,
Вписал  любой,  суров  и  строг –
Так  русский  Воин  Православный
Исполнил  необычный  Долг!
Вот  командир – «Спасибо,  братцы!» -
И  корабельный  вздрогнул  ют,
И  любят  русских  итальянцы,
И  Славу  русскому  поют,
А  время  подвиг  вносит  в   свитки,
А  мир  кровавой  нитью  сшит –
Больных  и  раненых  в  избытке
На  верхней  палубе  лежит!
Тут  не  до  вымысла  и  счёта,
И  счёт  не  всяким  по  плечу –
Тут  есть  священнику  работа
И  корабельному  врачу,
И  есть  работа  для  матроса –
Держи  удар!  Не  суесловь!
Вчера  мы  нежились  у  плёса,
А  нынче  видим  боль  и  кровь,
И  то,  что  видеть  неприятно,
И   то,  что  удивляет  глаз –
Нам  приказали  очень  внятно
И  мы  исполнили  приказ! 
Здесь  в  русских  главная  опора,
От  нас  вода  и  сухари!
… В  Неаполь  курс  проложен  скоро,
Чтоб  оказаться  до  зари.
Поздравьте,  братцы,  командира –
Он  обгоняет  времена:
Вот  подоспели  два  буксира,
А  вот  причальная  стена!
Простите!  Русским  не  до  лоска,
Не  до  подарков  именных –
Вот  санитарная  повозка
Для  всех  убогих  и  больных.
…Беда  звала,  не  к  месту  фраки,
Был  выбор  времени  таков,
И  пели  местные  писаки
Во  славу  русских  моряков!
Моряк  в  Отечестве – не  барин,
И  у  него  простая  стать –
Но  люд  за  помощь  благодарен,
И  славу  надо  принимать!
И  сердце  русское – не  льдина,
Такое  всякий  подмечал –
И  новый  курс,  и  вновь  Мессина,
И  вновь  Неапольский  причал!
… Вернутся  правдой  эти  стоны –
Таков  уж  русский  завиток:
На  адмиральские  погоны
Шёл  благодарностей  поток!
Поверьте  в  Бога,  оптимисты,
Смахните  пепельную  гарь –
Король  Италии,  министры
И  наш  Великий  Государь,
Все  шлют  послания  с  восторгом,
И  проявляют  в  чести  прыть –
Как  говорится,  все  под  Богом,
Но  есть  за  что  благодарить!
Вполне  прекрасна  наша  смета
И  восхищений  бурных  вал –
Но  это  часть  авторитета
За  «портартуровский»  провал!
А  нам  бы  что-то  злей  и  круче,
Чтоб  различался  Божий  глас –
О,  люди  русские  могучи,
Но,  как  обычно,  в  судный  час!
Когда  опасный  посох  будит,
Когда  бурлящая  вода,
Но  нас  история  рассудит,
А  не  цари  и  господа!
Нет  у  России  середины –
Миг  от  звезды  до  топора!
… А  дальше  Греция,  Афины,
И  скромность  местного  Двора,
И  зал,  и  радостные  свечи,
И  торжества  словесный  зуд,
Как  мы  шутили – «Наши  плечи
Любой  восторг  перенесут!»

     Наша  бескорыстная  помощь  в  тяжелейших  обстоятельствах  и  героическое  поведение  русских  моряков  поднимали  престиж  Русского  Флота  после  Цусимы.  Итальянский   король  вручил  ордена  адмиралу,  командирам  кораблей  и  корабельным  врачам.  Позже  все  участники  событий  в  Мессине  были  награж-дены  памятными  серебряными  медалями.
     Этот  поход  отряда  русских  кораблей  навсегда  остался  в  моей  памяти.  Посетив  Александрию,  Гибралтар,  остров  Мадейра,  Канарские  острова,  порт  Виго,  Портсмут  и  Кильскую  бухту,  отряд  наших  кораблей  прибыл  в  Порт  Александра  Третьего.  Сердце  неожиданно  забилось,  напомнив  мне,  как  в  октябре  1904  года  отсюда  уходили  корабли  2-й  Тихоокеанской  эскадры  в  последний  смертельный  поход.  Я  невольно  дотронулся  до  нательного  крестика,  который  всегда  висел  у  меня  на  груди.  Комок  горечи  подкатился  к  горлу,  напоминая  мне трагические  годы.  О  том,  что  это  были  и  героические  годы,  я  тогда  так  не  считал.  Осознание  героических  событий  приходит  гораздо  позже  трагических.  Так  устроена  психика  русского  человека.   
     С  приходом  в  Порт  Александра  Третьего  наступила  пора  отдыха  и  перемещений  по  службе.  К  этому  времени  закончил  ремонт  крейсер  »Аврора».  Мне  неожиданно  была  предложена  должность  на  крейсере  «Аврора».  Я  без  особого  сожаления  расстался  с  «Цесаревичем».   Служить  на  этом  корабле  мне  было  некомфортно.
     Крейсер  «Аврора»  около  года  стоял  в  ремонте.  Шло  сколачивание  экипажа  и  ввод  корабля  в  состав  боеготовых.  На  крейсере  было  достаточно  много  участников  похода  в  составе  2-й  Тихоокеанской  эскадры.  Они  держались  достойно,  но  и  уважительно  к  тем  офицерам,  которые  попали  в  японский  плен  после  Цусимы.Было  заметно  явное  желание  старых  «авроровцев»  сохранить  былую  славу  экипажа,  блестяще  проявившего  себя  в  бою.  На  правом  борту  корабля  было  помещение,  в  котором  хранился  кормовой  Флаг  крейсера  при  Цусимском  сражении,  а  также  портрет  погибшего  командира  «Авроры»  капитана 1 ранга  Е.Р. Егорьева.  Тут  же  стояла  высокая  лампа,  изображавшая  богиню  «Аврору».
     К  «старому  экипажу»  офицеры  дружно  относили  собаку  «Камран»  и  попугая  «Степана».  Эта  живность  попала  на  корабль  ещё  на  переходе  2-й  Тихоокеанской  эскадры.  Так  что  собака  и  попугай  были  участниками  того  трагического  боя.  Пёс  знал  каждого  члена  экипажа  крейсера,  а  вот  чужаков  не  терпел.  На  берег  пёс  сбегал  по  трапу  всегда  самостоятельно.  Возвращался  обратно  на  крейсер  на  нашем  катере,  никогда  не  ошибался  в  выборе  катера,  хотя  нередко  у  пристани  стояли  чужие  катера  и   шлюпки.  В  1911  году  «Аврора»  стояла  в  Копенгагене.  Пёс  привычно  оказался  на  берегу  и  в  этот  раз,  но  в  назначенный  час,  когда  наш  катер  вернулся  на  корабль,  его  не  было.  Многие  из  нас  очень  сожалели  о  потерянной  собаке  и  считали  потерю  дурным  предзнаменованием.  Что  поделаешь – моряки  при  постоянных  опасностях  на  море  довольно  суеверны.
     Попугай  же  «Степан»  продолжал  нас  радовать  своей  непосредственностью  и  способностью  хорошо  схватывать  сказанные  слова,  которые  нередко  и  неожиданно  повторял  в  кают-кампании.  Он  умел  просить  пить.  Если  же  во  время  обеда  входил  вахтенный  со  срочным  докладом,  попугай  тут  же  кричал: «Ваше  высокоблагородие!»  Когда  «Аврора»  входила  в  состав  отряда  кораблей  Морского  Корпуса,  то  с  командиром  отряда  контр-адмиралом  Степаном  Аркадьевичем  Воеводским  произошёл  неприятный  и  забавный  случай.  Воеводский  и  его  флаг-офицер  Степан  Александрович  Паскин  обедали  в  кают-кампании.  И  попугай  неожиданно  отличился – он  всё  время  повторял:  «Стёпка  дурак!  Стёпка  дурак!»  Хорошо  у  адмирала  хватило  такта  не  высказать  командиру  «Авроры»  своё  неудовольствие.  Всё  обошлось.  Гардемарины – народ  прирождённый  к  шуткам  и  проказам.  Кто-то  из  них  научил  попугая  бранным  и  непристойным  словам.  Однажды  во  время  посещения  знаменитого  крейсера   Государем  и  Императрицей  Александрой  Фёдоровной  произошёл  совершенно  неприятный  случай.  Государь  осматривал  крейсер  в  сопровождении  командира,  а  Императрицу  во  время  осмотра  помещений  сопровождал  старший  офицер.  Когда  последние  вошли  в  кают-кампанию,  то  попугай,  увидев  гостей,  неожиданно  и  громко  произнёс  нецензурное  слово.  Императрица  Александра  Фёдоровна  спросила  у  старшего  офицера – «На  каком  языке  разговаривает  попугай?»  Смышлёный  и  находчивый  старпом  тут  же  ответил – «На  туземном  языке,  Ваше  Величество!»  Инцидент  с  попугаем  последствий  не  имел,  если  не  считать  безуспешную  попытку  старшего  офицера  отыскать  «учителя»  или  «учителей»  попугая,  да  непрощённое  богохульство  попугаю  со  стороны  корабельного  священника – «Вселился  в  птаху  сию  дух  нечестивый!»  «Учителя»  попугая  многим  офицерам  были  известны,  но  доносительства  не  случилось.  Зачем  же  портить  гардемаринам  карьеру? 
     На  «Авроре»  я  совершил  второй  заграничный  поход.  Посетили  порт  Виго.  Из  Виго  перешли  в  Бизерту.  Из  Бизерты  перешли  в  порт  Пирей,  где  и  встретили  Новый  Год  и  Рождество.  На  корабле  была  устроена  ёлка,  приготовлены  не-мудрёные  подарки  каждому  матросу.  Не  обошлось  без  матросской  самодея-тельности  и  матросского  танца.  Всё  это  скрашивала  нашу  корабельную  жизнь.  Запомнилось  посещение  «Авроры»  королевой  Ольгой  Константиновной.  Она  лично  вручала  подарки  матросам.  Её  любили  в  Греции.  Говорят,  что  после смерти  Ольги  Константиновны,один  из  миноносцев  греческого  флота  был  назван  её  именем.  После  Пирея  перешли  на  остров  Порос.  Тут  некоторые  офицеры  на  берегу  решили  снова  испытать  судьбу,  ввязавшись  в  карточную  игру.  Но  хитрый  грек  не  позволил  никому  обогатиться – все  офицеры  оказались  в  проигрыше.
     В  Греции  получили  телеграмму  из  Главного  Штаба  с  приказанием  следовать  в  Мессину.  Нет,  на  этот  раз  землетрясения  в  Мессине  не  было.  Нам  предстояло  принять  золотую  медаль  и  благодарственный  адрес  кораблям  Балтий-ского  Флота  за  оказание  помощи  итальянцам  в  период  землетрясения  в  Мессине.  Мессина  пока  лежала  в  руинах.  Казалось,  что  землетрясение  произошло  только  вчера.  Но  итальянцы  помнили  помощь  русских  моряков.  Все  местные  газеты  с  восторгом  отзывались  о  русских  моряках,  что  нам  было  приятно  читать.  Были  организованы  взаимные  приёмы.  Для  кораблей  Балтийского  Флота  были  переданы  новые  подарки.
     Из  Мессины  мы  перешли  в  Малагу.  Далее  снова  порт  Виго,  после – Шербур.  Из  Шербура  мне  удалось  съездить  в  Париж,  где  побывал  в  Лувре  и  осмотрел  гробницу  Наполеона.  Из  Шербура  перешли  в  порт  Александра  Третьего.  На  этом закончилась  моя  служба  на  крейсере  «Аврора».  Я  всегда  считал,  что  служба  корабельная  хороша,  но  новые  знания  можно  приобрести  только  в  процессе  учёбы.  На  Флот  начали  поступать  новые  корабли  с  артиллерийским  и  минным  вооружением.  Естественно,  требовались  знающие  офицеры.  Я  уходил  на  учёбу  в  Кронштадтский  Минный  офицерский  Класс.  Шлюпка  подана  к  трапу.  С  палубы  машут  фуражками.  С  грустью  смотрю  на  свой  родной  корабль.  Что  ожидает  впереди?  Удастся  ли  встретиться  вновь  с  бывшими  сослуживцами?  Время-то  тревожное!  Я  переходил  на  береговой  оклад – 125  рублей  в  месяц,  питание - 45  рублей,  комната – 25  рублей.  Так  это  было:

Вино  и  добрая  закуска,
И  возглас – «Словом  не  суди!»
Прощанье – в  чём-то  перегрузка,
Коль  сердце  ёкает  в  груди.
Учёба?  Да!  Не  к  месту  споры –
Пришла  учебная  пора:
Ждут  океанские  просторы
И  боевые  крейсера!
Мы  повзрослели!  Мы  не  дети -
Мы  знаем  гибельность  огня,
Уж  говорят,  что  есть  в  проекте
Линкоров  русская  броня!
Пока  не  роды,  а  потуги –
Разметки,  доки  и  леса,
Уж  в  золочёном  Петербурге
Катают  в  сурик  корпуса,
Срывают  фантики  и  шоры,
Зубилом  рубят  кандалы –
Там,  у  прославленной  Ижоры,
Готовят  новые  стволы!
Проснулись  пьяницы  и  сони,
Есть  дело  хилым  и  больным –
Хотя  бы  так!  И  мы  в   погоне
За  грозным  флотом  мировым,
За  их  прицелом  и  нарезом,
За  их  заклёпкой  и  болтом -
О,  уж  нельзя  российским  Крезам
Дела  оставить  на  потом,
На  час,  который  быстро  тает,
И  на  любой  короткий  миг –
Морское  ведомство  пинает
Упёртых,  тёртых  и  глухих,
Мужей  учёных  и  богатых,
Хамелеонов  и  ханыг,
И  русских  трутней  вороватых,
И  хитрованов  записных!
Ещё  живём  с  подкожным  риском,
Затянут  слабо  властный  жгут,
Но  всё  же  «ведомством  цусимским»
Уж  Флот  Российский  не  зовут!

     Учёба  в  Минном  Классе  была  организована  вполне  сносно.  После  сдачи  вступительных  экзаменов  начался  учебный  процесс.  Теория  и  практика  дополняли  друг  друга.  По  всем  предметам  были  учебники,  что  помогало  восполнить  то,  что  не  было  понято  на  лекции.  В  те  времена  минный  офицер  отвечал  на  корабле  за  электротехнику  и  радиотелеграф.  Мины  и  торпеды,  тралы  и  электромоторы,  взрывчатые  вещества  и  подрывные  работы,  тактика  минных   кораблей  и  специальные  минные  корабли – всё  это  входило  в  программу  обучения.    Следует  сказать,  что набор  изучаемых  предметов  был  довольно  широк,  да  и  на  преподавателей  грех  было  жаловаться.  В  России  умели  учить  и  учиться.  Сам  же    Кронштадт  в  те  времена  вполне  был  приспособлен  для  простой  и  размеренной  офицерской  жизни:
 
Мы  век  в  любимой  круговерти
Себя  сильней  осознаём:
Всё  хорошо  на  белом  свете –
И  эта  комната  внаём,
И  завтрак  вовсе  необильный,
Простор  и  зарево  в  огне,
И  сам  Кронштадт,  пустой  и  пыльный,
И  гул  брусчатки  в  тишине!
Жизнь  непривычна,  небогата,
Но  тут  не  к  месту  пересуд –
В  Морском  Собрании  Кронштадта
Увидишь  весь  лощёный  люд,
Увидишь  золото  и  спины,
И  орденов  высокий  ряд –
Сюда  и  дочек  на  смотрины
Выводят,  словно  на  парад!

     Нам  было  известно  о  строительстве  новых  минных  заградителей.  Из  минных  заградителей  «Амур»,  «Енисей»,  «Волга»  и  «Ладога»  был  сформирован  отряд.  Один  минный  заградитель  мог  принимать  до  325  мин  заграждения  и  был  способен  при  соответствующей  подготовке  команды  выставить  все  мины  за  полтора  часа.  На  один  из  минных  заградителей  я  был  назначен  после  окончания  учёбы  в  Кронштадте.  Мины  в  условиях  Балтийского  моря  были  грозным  оружием,  что  и  подтвердила  война.  Пока  же  тренировки,  обучение  минной  команды  и  ожидание  смотра.  В  итоге  наш  минный  заградитель  ос-мотрел  и  проверил  не  только  Командующий  Балтийским  Флотом  адмирал  Эссен,  но  и  Государь  Николай  Второй  с  огромной  свитой:

В  урочный  час  готовьте  мины,
Как  эхо  будущей  главы –
Тут  служат  флотские  мужчины
В  тавоте  с  ног  до  головы,
Без  удивлений  и  уловки –
Готовность  пишется  в  актив,
И,  что  ни  день,  то  тренировки,
А,  что  ни  час,  то  норматив!
Тут  не  даётся  время  спорам,
Тут  и  ошибка – та  же  смерть!
... Сам  Эссен  с  флагманским  минёром
Решил  новинку  осмотреть.
Он  деловит,  и,  слава  богу,
От  неудачи – не  дрожи,
Пробил,  как  принято,  тревогу,
А  ты,  что  можешь,  покажи!
Но  мы,  понятно,  русской  ковки –
Нас  похвалить  чуть-чуть  изволь,
Готовы  мины  к  постановке,
Осталось  крикнуть – «Товсь!» и «Ноль!»
Решили!  Сделано  немало -
Готовы  флотские  спецы,
Да  и  улыбка  адмирала
Сама  кричала – «Молодцы!»
... И  в  ночь  ушли  в  родные  шхеры –
Покой  вокруг  и  тишина,
Но  неуместны  полумеры,
Когда  предвидится  война!
Смелей  развязывайте  путы –
Не  дело  в  тактику  играть,
Вся  постановка – три  минуты,
Но  долго  мины  выбирать!
Зато  и  зрелище  подарим,
И  будет  день  удачей  сыт!
... Перед  Российским  Государем
Сдавать  экзамен  предстоит.
Урочный  час  уже  назначен,
На  месте  добрый  Главковерх,
Но  командир  не  озадачен -
Он  верит  в  славу  и  успех!
Задача – выше  Эвереста,
Судьба  поставлена  на  кон:
Под  царским  вымпелом – «До  места!»
Ушли  в  назначенный  район!
Тут  время  скроено  в  минуте,
Тут  правит  голос  «правил–мер» -
Есть  мины  новые  на  юте,
И  в  срок  включён  секундомер!
Врагу  же  будет  не  до  рая,
Пророчит  истина – «Держись!»
Скатились – первая,  вторая,
Толкай  другие – не  ленись!
В  достатке  острых  впечатлений,
А  факт – Отечеству  в  зачёт,
И,  показалось,  нет  сомнений,
Что  состоялся  минный  флот,
Что  изучили,  значит,  помним,
Не  будем  вымыслом  гадать,
И  долг  назначенный  исполним –
Осталось  только  подождать!
Трудна  державная  дорога,
Фитиль  таинственный  горит!
... А  благодарность – это  много,
Коль  Государь  благодарит.

     Служебное  время  в  заботах  и  постоянной  корабельной  занятости  летит  непостижимо  быстро.  Прослужив  на  минном  заградителе  около  двух  лет,  я  уходил  в  Николаевскую  Морскую  Академию  с  должности  командира.  В  парадной  морской  форме  я  прибыл  для  сдачи  вступительных  экзаменов  на  11-ю  линию  Васильевского  Острова.  В  перечень  экзаменов  входили  практически  все  флотские  специальности.  Кроме  флотских  специальностей  каждому  кандидату  предлагалось  написать  сочинение  на  историческую  тему.  Специальные  экзамены  я  сдал  без  особых  затруднений.  А  вот  с  написанием  сочинения  произошла  некая  неприятность.  Мне  предстояло  написать  сочинение  о  времени  правления  Александра  Третьего  и  его  реформах.  Я  высоко  ценил  Государя  Александра  Третьего  и  время  его  правления.  Мне  нравились  его  несокрушимая  воля  и  любовь  к  Отечеству.  При  нём  Черноморский  Флот  начал  возрождаться  после  поражения  России  в  Крымской  войне.  Можно  сказать  так – «Он  заставил  европейских  монархов  и  лидеров  уважать  Россию».  В  сочинении  я  с  уверенностью  утверждал,  что  при  Александре  Третьем,  если  бы  он  был  жив,  Цусимского  позора  не  случилось  бы.  Такой  вывод  оказался  на  тот  момент  слишком  резким  и,  как  мне  было  указано,  просто  бестактным.  Но  в  Академию  я  был  принят  решением  собрания  профессоров.  Мне  кажется,  оценка,  которую  я  дал  в  сочинении  Александру  Третьему,  вполне  разделялась  и  профессорами.  Велик  был  Государь  и  была  велика  и  трагична  его  преждевременная  смерть. 
     На  этот  раз  главным  противником  на  море  для  России  был,  естественно,  германский  флот.  Хотя  изучались  уроки  недавней  Русско-японской  войны.  Было  ясно,  что  европейские  державы  готовят  свои  морские  силы  к  очередной  войне.  Два  раза  в  неделю  для  нас  устраивались  военно-морские  игры.  Слушатели  поочерёдно  командовали  то  германским  флотом,  то  русским.  Снова  подсчитывались  коэффициенты  и  мощность  огня.  Снова  мы  побеждали.  Жаль,  что  эти победы  были  пока  на  бумаге.  Я  нередко  не  соглашался  с  руководителями  игры,но  моё  несогласие  не  влияло  на  учебный  процесс.  Так  это  было:

Нам  разгребать  не  просто  тину
Под  маской  нового  родства –
Тут,  не  познавшие  Цусиму,
Дают  уроки  мастерства!
И  разберёшь-то  их  едва  ли –
Как  говорят,  не  обессудь,
Они  при  бойне  не  бывали,
Но  понимают  соль  и  суть!
И  знают  боль  недавней  драки,
И  горе  прошлой  кутерьмы –
В  России  учат  не  вояки,
Нередко - книжные  умы!
И,  под  отеческим  завалом,
Когда  секунда  дорога,
Мы  не  огнём,  а  интегралом,
Громим  коварного  врага!
И  этот  бред  веками  длится
Под  торжеством  безумных  крыл -
«Позвольте  мне  не  согласиться!»
И  я  нередко  говорил.
Уж  тут  покажется  немало
Для  рокового  моряка,
Однако,  истина  скандала,
Важней,  чем  книжная  строка!
Но  есть  в  России  Бонапарты,
Когда  не  просто  пустоплёт,
Кладёт  без  вымысла  на  карты
Английский  и  немецкий  флот!
И  вмиг  идей  возникнет  груда,
И  будет  истина  в  цене -
Возможно,  Слава  Моонзунда
Рождалась  в  этой  тишине?
Возможно,  выдумки  и  были
Сплелись  в  созвездии  веков,
А  мы  уроки  не  забыли
Своих  великих  чудаков?
А  может,  флотский  воевода
Не  зря  звонил  в  колокола?
А  суть  Победы – сплав  похода
И  кабинетного  стола?
Но  души  истиной  пытают
И  направляют  словом  рать –
Тут,  показалось,  всё  же  знают,
Как  будем  с  немцем  воевать!
Готов  восторг  посмертной  славы,
Готов  огонь  для  бересты -
Уж  все  великие  державы
Готовят  пушки  и  кресты,
Спешат  по  новенькому  следу
И  размечают  грозный  миг,
И  верят  в  первую  победу,
И  в  мощь  дредноутов  своих!
Мы  видим   всё  и,  вроде,  знаем,
И  в  спешке  плавим  и  куём,
Но,  как  всегда,  не  успеваем,
И,  как  обычно,  отстаём!

     Правда,  однажды,  во  время  тактической  игры,  когда  один  из  руководителей  занятий  слишком  увлёкся  подсчётом  количества  орудий  кораблей  противника  и  наших  кораблей,  я  тихо  заметил,  что  мы  и  в  1904  году  считали  стволы  и  мощность  огня,  но  потерпели  позорное  поражение.  На  вопрос – «Значит,  не  надо  считать  стволы,  коэффициенты  и  мощность  огня?» - я  ответил: «Подсчёты – это  арифметика,  но  есть  высшая  математика  боя,  есть  готовность  экипажей  к  бою,  есть  разведка  и  другие  обстоятельства,  которые  определяют  успех!»  Я  был  участником  Цусимского  боя.  Возможно,  поэтому,  мои  возражения  в  отдельных  случаях  оказывались  без  последствий.  Кроме  того,  все  понимали,  что  мои  возражения  были  направлены  против  конкретной  личности – против  профессора  Кладо.  Он  читал  нам  предмет   под  названием  «Учение  о  войне»,  ссылаясь  на  труды  Жомини,  Клаузевица  и  других  военных  деятелей. Предмет  его  был  несколько  абстрактен  и  скучен. 
     Это  тот  самый  Кладо,  который  в  боевых действиях  на  море  никогда  участия  не  принимал,  находясь  в  береговых  и  штабных  структурах.  Он  перед  Японской  войной  служил  в  военно-морском  отделе  Главного  Морского  штаба.  Он  же  возглавил  кампанию  на  страницах  «Нового  времени»  по  посылке  всех  кораблей  в  составе  2-й  Тихоокеанской  эскадры  на  Дальний  Восток.  Он  же  подсчитывал  коэффициенты  и  мощность  огня.  Что  из  этого  вышло – нам  известно.  Лейтенант  Кладо  состоял  на  должности  флаг-капитана  по  оперативной  части  в  штабе  Рожественского  перед  уходом  эскадры  на  Восток.  Говорят,  что  Рожественский  сумел  избавиться  от  слишком  инициативного  офицера,  послав  его  в  Париж  по  делам  службы.  После  сдачи  в  плен  японцам  эскадры  Небогатова,  выявилась  вся  абсурдность  расчётов  господина  Кладо.  Он  был  уволен  в  отставку.  Но  хитрый  грек  не  пропал – он  снова  учил  новое  поколение  офицеров.  К  сожалению,  так  уж  сложилось  в  России,  что  зачастую  в  Академии  в  наше  и  советское  время  слишком  много  было  теоретиков  и  служебных  неудачников  среди  преподавателей.  Некоторые  со  старших  лейтенантов  прибывали  в  Академию,  обучая  потом  годами  будущих  флотоводцев  и  командиров  высокого  ранга.  Не   секрет,  что  от  некоторых  офицеров  просто  избавлялись  на  действующем  Флоте,  посылая  их  на  учёбу  в  Академию.  От  «знатоков»  и  отличников боевой  и  политической  подготовки  можно  избавиться  только  так.
     Как  ни  странно,  мы  частично  изучали  в  Академии  политэкономию  и  труд  Карла  Маркса  «Капитал».  Многие  из  нас  к  изучению  «Капитала»  относились  без  особого  энтузиазма,  но  знания  основ  «прибавочной  стоимости»  мне  пригодились  в  Советском  Флоте. 
     Мы  всегда  нервничали  перед  сдачей  экзаменов,  но  среди  преподавателей  не  было  особо  придирчивых.  Экзамены  сдавали  в  срок  и  без  особых  проблем.  Перед  выпуском  я  проходил  практику  на  Черноморском  Флоте.  Хорошее  время  и  хорошие  воспоминания  мирного  времени.  Так  это  было:

Вот  Севастополь  встретил  сонно
Под  командирскою  пятой –
Взгляни  на  море  удивлённо,
У  Графской  пристани  постой,
Пойми,  как  путник  одинокий,
И  разберись  под  пенный  вал,
Что  был  у  Родины  Потёмкин,
Который  город  создавал!
Прекрасны  мирные  картины,
Весь  этот  цвет  и  полутон,
В  распутный  век  Екатерины
Здесь  обозначил  Славу  он!
Здесь  всё – провалы  и  победы,
И  память  русской  старины,
И  здесь  матросы-непоседы
Готовят  судьбы  для  войны!
Здесь  крови  отческой  Некрополь,
Здесь  память  славная  сынам!
«Храните  Русский  Севастополь!» -
Так  завещал  Корнилов  нам!
...Поклон  тебе,  Земля  Святая,
Тебя  в  обиде  не  виним,
Но,  из  пелёнок  вырастая,
Свой  город  точно  сохраним.

     Два  года  прошли  незаметно.   На  третий,  дополнительный  курс,  оставались  не  все.  Мы  понимали,  что  это – последние  дни,  когда  мы  вместе.  Что  нас  ждёт  впереди?  Верили  в  счастливое  будущее  и  не  сомневались  в  блестящей  служебной  карьере.  Флот  трудами  Морского  министра  И.К. Григоровича  возрождался.  По  нашей  тогдашней  оценке  через  три  года  Россия  будет  иметь  мощный  Флот.  Оставалось  немного  подождать.
     На  фоне  празднования  300-летия  Дома  Романовых  в  1913  году  власть  Монарха  казалась  неколебимой.  Мы  оставались  монархистами.  Для  нас  Государь  всё  ещё  являлся  сакральной  фигурой,  Помазанником  Божием.  Под  этим  знаком  прошёл  и  наш  прощальный  обед  в  Петровском  Петербурге.  Первый  тост,  как  это  было принято  в  нашем  кругу,  был  за  Государя.  Далее – раскованное  состояние,  шампанское,  блестящая  обстановка  и  прекрасное  настроение.  О,  как  же  мы  многого  не  знали,  до  чего  же  мы  были  наивными,  хотя  имели  достаточный  опыт  службы  и  жизни.  Мы  и  не  предполагали,  что  всё,  что  сопутствует  мир-ным  и  счастливым  дням  скоро  рухнет,  а  мы  окажемся  по   разным  сторонам  баррикад,  ненавидя  друг  друга.  Так  это  было:

Уж  где-то  плод  готовят  спелый –
Делить  назначено  руно,
И  скоро  в  разные  прицелы
Глядеть  нам  будет  суждено,
Дерзать  в  тисках  слепого  быта
И  выживать  в  огне  едва,
Да  мы – два  полюса  магнита,
И  скоро  будет  цвета  два,
И  будут  новые  задачи,
И  будет,  вдруг,  в  разрывах  сон,
А  выбор?  Выбор  обозначен
Самой  историей  времён!
... Оставьте!  Мирный  ветер  дует,
Жизнь  не  висит  на  волоске,
А  власть  пока  что  торжествует,
И  атаманщина  в  руке,
Да  и  вино  рекою  льётся,
И  слава  вымыслом  красна -
Поверь,  Отечество  проснётся
От  летаргического  сна,
Ещё  в  сердцах  в  достатке  Веры,
И  сохранён  дворянский  стыд!
... Гуляют  флота  офицеры,
И  кто  нам  это  запретит?
И  пусть  блаженствует  Держава
Под  весом  собственных  опор –
России – Слава!  Флоту – Слава!
… Ну,  это,  братцы,  перебор!
Нас,  несомненно,  не  исправить,
Мы – от  отцов  благая  рать,
Умеем  пить,  умеем  славить
И  «По  Присяге!»  умирать!
Простим  воякам  час  отдушин –
Он  столько  возгласов  вместил!
… Не  будь,  читатель,  равнодушен
И  их  поздравь  по  мере  сил!

     После  выпуска  из  Академии  предстоял  небольшой  отпуск.  Мне  давно  надо  было  повидаться  с  родителями.  Я  уезжал  с  радостью  и  тревогой  в  родную  русскую  глубинку:

 
Что  нам  проблемы  мировые?
И  что  эпохи  грозный  грим?
Ведь  мы  живём!  И  мы  живые,
И  Божьим  Промыслом  горим,
И  верим  в  чистые  колодцы,
И  в  то,  что  воины  не  спят,
Твои,  Россия,  ратоборцы
Ещё  с  оружием  стоят,
И  Вера  есть  ещё   у  рати,
И  мёд  прекрасен  в  Летний  Спас,
А  в  рукотворном  аттестате
Ещё  достаточный  запас!
Есть  всё,  что  в  сроки  сохранили,
И  что  должно  храниться  так -
И  сила  проповеди  в  силе,
И  в  силе  Родины  наждак!
И  хороша  в  Державе  кладка,
И  день  прекрасен,  наконец,
И  вера – с  болью  лихорадка
Не  достучится  до  сердец!
Да  что  нам  выдумки  и  корчи?
Да  что  нам  времени  порок?
Нам  лучше - проще  и  короче,
Но,  чтобы  было  в  нужный  срок!
И  путь,  старинная  дорога,
И  дум  высоких,  без  числа,
Ну,  потерпи  ещё  немного,
Лихой  наследник  ремесла!
Как  потерпеть?  Горячка  в  теле –
Да  ты  готов  кричать  и  петь,
Ведь  за  короткие  недели 
Так  надо  многое  успеть!
Ну,  всё!  Дорога  успокоит –
Уж  остаётся  мало  ждать –
О,  жить  в  такое  время  стоит,
И  стоит  время  побеждать,
И  бить  поклон  судьбе  за  милость -
За  то,  что  даль  покорена!
...Вот  мать  немного  прослезилась,
Хотя  сегодня  не  война!
Но,  как  сказать!  А  что  за  шторой?
И  что  задумал  Властелин?
И  будет  кто  Земле  опорой
В  горячий  час?  Конечно – сын!
…Есть  время  сытого  обеда
И  жизнь,  что  делом  весела!
...С  отцом  открытая  беседа
На  сердце  тяжестью  легла!
Не  сосчитаешь  тайны  Флота –
От  тайны – тайна,  с  тайной  связь:
Дай,  Бог!  Чтоб  тайная  реторта
От  груза  тайн  не  взорвалась!
Дай,  Бог!  Но  много  не  просите –
Один,  но  мирный  перегон, 
Уж  где-то  там,  во  властной  свите,
Сдирают  золото  погон,
И  не  решают,  а  пророчат,
И  рубят  канты  долотом!
...Узнаем  всех,  кто  умных  корчит,
Узнаем  позже  и  потом!
Пока – надежда  возвышений,
Пока - картушка  и  компас,
И  время  жертвоприношений,
И,  как  приказ,  Державный  Глас!

     Наш  род – был  служилым  родом.  Мои  достойные  предки  не  имели  отношения  к  столбовым  дворянам.  Они  возвысились  и  получили  дворянство  во  времена  Петра  Первого.  Известно,  что  Пётр  Первый  хорошо  усвоил  уроки  смуты  времён  самозванцев  и  борьбы  за  власть  со  своей   сестрой  Софьей.  Именно  в  те  времена  столбовое  дворянство  пыталось  ограничить  власть  русского  царя,помня  строгости  и  зверства  Ивана  Грозного.  Именно  вельможи  нашли  Самозванца  Гришку  Отрепьева,  именно  они  были  готовы  возвести  на  Русский  Трон  польского  королевича  Владислава.  Именно  за  сестрой  Петра  Софьей  стояли  вельможи  и  старообрядцы.  Вот  почему  Пётр  Первый  не  доверял  столбовому  дворянству.  Ему  нужны  были  новые,  служилые  дворяне,  которые  шпагой  под  огнём  картечи  заслужили  своё  звание.  Пётр  менял  элиту  и  вместе  с  новой  элитой  строил  новую  Россию.  При  Петре  любой  воин,  получив  обер-офицерское  звание,  становился  дворянином.  Правда,  не  всем  столбовым  и  потомственным дворянам  нравилось  нововведение  Петра. 
     Известно,  наш  поэт  Александр  Пушкин  по  этому  случаю  написал  стихотворение  «Моя  родословная»,  в  котором  высмеял  новых  дворян  петровского  и  последующих  призывов.  Вот  несколько  строк  Пушкина:

   
«Не  торговал  мой  дед  блинами,
Не  ваксил  царских   сапогов,
Не  пел  с  придворными  дьячками,
В  князья  не  прыгал  из  хохлов,
И  не  был  беглым  он  солдатом
Австрийских  пудреных  дружин;
Так  мне  ли  быть  аристократом?
Я,  слава  богу,  мещанин».

     Ясно,  что  блинами  торговал  Александр  Меншиков,  но  каков  вырос  из  продавца  блинов  сподвижник  Великого  Преобразователя  России  Петра  Первого.  Царские  сапоги  «ваксил»  камердинер  Павла  Первого  граф  Кутайсов,  с  придворными  дьячками  пел  фаворит  Елизаветы  Петровны  Алексей  Разумовский,  «запрыгнул  в  князья  из  хохлов»  деятель  времён  Екатерины  Великой  граф  Безбородко,  беглым  солдатом  был  граф  Клейнмихель  из  немецкого  рода.  Но  именно  новые  дворяне  построили  Петровскую  Россию.  И  я  всегда  гордился  своими  предками,  которые  служением  Отечеству  снискали  себе  Честь  и  Славу.  Именно  о  таких  воинах,  служивших  России,  написано  это  стихотворение: 

Я  слова  принимаю  на  веру,
А  призыв - принимаю  за  зов!
Я  в  России  освоил  галеру
И  с  Петром  выходил  на  Азов.
Мне  собраться  простая  минута -
Свой  походный  набор  не  забыл,
Я  с  царём  побывал  у  Гангута,
У  Синопа  с  Нахимовым  был.
Не  едины  победы  и  беды,
Но  понятен  высокий  приказ!
Жаль,  вожди  и  слепые  полпреды,
Всё  решали  обычно  за  нас.
Такова  видно  доля  солдата,
А  приказ  неподвластен  уму!
Почему  я  стоял  у  Сената?
До  сих  пор  не  пойму,  не  пойму!
Не  искал  я  в  приказах  ошибки,
Крепко  узел  отцовский  вязал,
Но  сегодня  подумал:  на  Шипке
По-геройски  я  зря  замерзал.
Для  чего  мне  бои-Перекопы,
Для  чего  умирал  молодым?
Для  чего  прошагал  пол  Европы,
Для  чего  Белый  Дом - чёрный  дым?
Не  осталось  для  сердца  кумира -
Подхожу  уж  с  умом  к  запятым!
Только  в  море  приказ  командира
Остаётся  законом  святым.
...Я  слова  принимаю  на  веру,
Жаль,  что  правду  метель  замела!
Я  словами  не  делал  карьеру -
Я  оставил  Отчизне  дела!

     Встреча  с  отцом,  как  оказалось,  была  последней.  Закружила,  понесла  меня  сначала  война,  а  потом  революция  и  Гражданская  война.  Как  позже  было  сказано  одним  великим  советским  поэтом – «Нас  никто  не  жалел…!» 
     Как  ни   странно,  мы,  находясь  в  Петербурге,  не  верили  в  очередную  войну.  Молодости  свойственны  беспечность.  Так  уж  устроена  психика  молодого  человека.  Но  отец,  прошедший  Русско-турецкую  войну  1877-78  годов,  на  уровне  подсознания  чувствовал  приближение  новой  войны.  Я  на  всю  жизнь  запомнил  его  прощальные  слова – «Береги  себя  и  служи  Отечеству  честно!»  Он  в  своих  последних  словах  ничего  не  сказал  о  Государе,  заменив  служение  Государю  служением  Отечеству.  Он  хорошо  знал  и  помнил  время  правления  Александра  Третьего,  уважал  этого  Государя,  если  не  сказать  больше – он  боготворил  его.  Тяжело  прощаться,  тяжело  уезжать  из  отчего  дома.  Накатилась  невольно  слеза.  Я  тихо  сказал  вознице – «Погоняй!»  Оглянулся  на  местную  неказистую  церковь,  где  меня  крестили,  и  перекрестился.  Отец  стоял  у  околицы  без  шапки.  С  матерью  попрощался  в  доме,  где  она   меня  перекрестила  и  благословила  на  дальнюю  дорогу.  Прости  и  прощай,  отчий  дом!