Святая инквизиция...

Святой инквизиции выдано право,
Был Сикст* возведен и тиару принял,
Но тот белый дым – знак решенья конклава,
Для многих «иных» днем прискорбия стал.

Посыл благороден - божественно дело.
В единый связать, хлипкий узел земель.
Но взять такой крест, до конца и всецело,
Обычный монах никогда б не сумел.

И что же –  убийц и насильников – в рясу.
Неважно что было – долги прощены.
Не заповедь Бога толкает ту массу,
Ступить на дорогу священной войны.

От имени света несут свою скверну.
Не чистым заветам – лишь золоту рады.
С кровавой слюной проклинают всю землю,
Где рыщут и метят, те псы Торквемады**.

Из уст вылетает святая молитва,
Глаза выдают, что не свят, но хитер
И сами все знают, что слуг этих битва –
За блага бросать на безвольный костёр.

«Сей муж – еретик, и жене его ведьме
На дыбе скулить, и свет будет не мил.
На чреслах обоих немедля отметьте,
Господь покарал их и милость явил».

«И та хороша, ну ей-ей, вот чертовка!
Смазливость не может быть Богом дана.
Её заждались крепкий кляп и веревка
И слугам отдаст чем желанна она».

Горят словно пух на священных пожарах.
Несчастьем чадит от пришедшей толпы.
Боятся и видят - в разорванных ранах,
Как следующей жертвою станут они.

Рассказ поведется про время тех бедствий.
Разгулье Томаса** в ярчайшем разгаре,
Все также бесчисленно пройдено следствий
И сотни невинных сгорело в пожаре.

Въезжал молодой инквизитор – Фава.
Под кличкой «Огонь» вся Испания знала.
От края до края летела молва.
И сердце в комок у велика и мала.

На стыке границ этот город стоял.
Прекрасных церквей благородны фасады.
Приветствием труб громогласных встречал.
Никак не понять, не притворно ль здесь рады.

«Отцы» тех земель, верность клятвой дают,
В любом испытании быть лишь подмогой,
И в дивном поместье находит приют,
Верховный палач инквизиции строгой.

Любые услады - запрета нет тут:
Еды и вина не находится мер,
Дурманные смеси в обилье несут,
И ладны тела кареглазых гетер.

Умаслить, задобрить, упасть на колени
И ярость тот город минует тогда.
Не будет смертей, обвинений в измене,
Проклятий что город их взял, сатана.

Доволен, расслаблен и сердце не рвется.
Внимает с усердием каждый поклон,
Над бойкою шуткой задорно смеется,
Но глазом резнув замечает вдруг он.

Среди дев и слуг, в серой тени колоны,
Два пристальных ока в смятенье горят.
И музыки звуки, рукой прервав зовы,
К себе приглашает тот пристальный взгляд.

Невинна, прекрасна и очень чиста.
Волнистых лиан гущ спадает до плеч,
И в юных десницах блистает искра,
Которая сможет «Огонь» собой сжечь.

Фава поклонился и руки простер:
«Смелей подойди, ты моя госпожа.
Я так восхищен, сердце манит твой взор.
Скажи поскорей, как зовут же тебя?»

«Пилар, господин» - она робко сказала.
«А лет тебе сколько?» «Пятнадцать,весной».
«Пяятнадцать! Ну это, дружочек не мало.
Пойдем, этой ночью побудешь со мной».

Он за руку резко схватил, чуть играясь,
Сомкнулись цедильни у юных ланит,
До губ не достав, лишь ещё распаляясь
В охоту пуститься рукам он велит.

Уже не ребенок, но женщины чуть,
Не только лишь телом - душою чиста,
Но деспот железом поглаживал грудь,
На бедрах простерлась другая рука.

И рвется из плена, и с ужаса криком,
Пощечиной хлесткой решает она,
Что лучше погибнуть в увечье диком,
Чтоб так, в женский мир запустила судьба.

«Огонь» улыбнулся и громко сказал,
Слизав кровь, насытивши зверский оскал:
«Нельзя жить без боли. Я, этого ждал.
Вы ведьму тащите скорее в подвал».

«Прости, господин! Не губи, ведь дитя» -
Под ноги свалился один из «отцов»
– Прошу пожалей, обменяй на меня,
На все ради дочки на свете готов».

«На все говоришь? Нет, пожалуй, не надо.
«Эй, парни, туда же в соседний схорон.
На лесть ведь купился - какая досада.
Но завтра, услышим мольбы вашей стон.

Мигель, отцепить кабаки и притоны.
Под стражу все храмы и строй эшафот.
Заплатят за все, вероломные доны,
Святой инквизиции ярость падет.

Меня не купить. Теперь  четко я вижу,
Здесь бесово племя. Но полно. Я спать».
И он покидает роскошную нишу,
Чтоб следующим утром жестоко карать.

В покоях заснул от излишеств, чуть только
Перины коснулась его голова
И с рыком и храпом, матерого волка,
Его псевдо-святость в мир снов отошла.

Он спит, но не спят того города слуги.
Всем ясно, что завтра беде не отстать,
Что каждого пятого в этой округе,
Вину в колдовстве приневолят признать.

«Что нам остается, здесь выхода два.
Погибнуть в огне, или в битве уйти.
Решаю, что биться! Моя вам рука!
Иного не вижу для нас я пути».

«Согласны, в бою умереть, чем вот так,
Все видеть, как близких съедает огонь.
Нас в городе больше, не так страшен шаг,
Увидит Фава, если нас только тронь».

Все за ночь успели – солдаты разбиты.
Не просто, затея им в руки далась.
На красных камнях, возлежали убиты,
И те, и другие – так кровь пролилась.

И вот на пороге поместья стоят.
Тут вновь, краткий миг и охрана упала.
Выводят в ночи, в свете ярких лампад,
Пилар и отца, из глухого подвала.

«Скорее, в покои, не должен уйти.
Он сам Сатана, под сутаной монаха».
«Схватить, обезвредить, сюда привести.
Пусть сам он узнает как действует плаха».

Фава, не застали врасплох, как не ждали.
Во истину Черт – свою силу явил.
От страшных ударов его умирали.
Пока не повержен и схвачен он был.

И вот, в белой дымке встречает рассвет.
Вчера палачи, а сегодня в ответе.
Невинных сегодня в заклании нет,
Минуты бегут, для свиданья в Том Свете.

И шеи трещали под крепкой веревкой.
Последнего в петлю –  тут ахнул народ,
Лица будто нет, но ухмылка с издевкой,
Фава, под конвоем, со стражей идет.

Он слов не сказал, а окинул всех взором,
И с бешеным смехом пошел умирать.
Народ  воздух пил, опоганенный мором.
Смотрел, как костер начал с телом играть.

«Огонь» на огне – вот нелепая штука,
Прирученный зверь сам хозяина взял,
И страшный палач без единого звука,
Охваченный жаром в тот час умирал.

То было, а может и нет – не случалось.
Да только и город не долго стоял,
От статных ротонд ничего не осталось,
Ведь новый Фава в его стены въезжал…

* Сикст IV (лат. Sixtus PP. IV; в миру Франческо делла Ровере, 21 июля 1414 — 12 августа 1484) — Папа Римский с 9 августа 1471 года по 12 августа 1484 года.
** Томас де Торквемада (1420 — 16 сентября 1498) — основатель испанской инквизиции, первый великий инквизитор Испании. Отличался особой жестокостью.