круг

Яркий октябрь, золотисто-багровый подбой,
нет, не Пилат, на горе не предвидится казней.
Россказней много, а россказни сказок прекрасней,
так, болтовня, разговоры любого с любой -
здравствуй, моя дорогая, уже холода,
вон задувает, и плащ развернулся, как знамя.
Будет распятие - это пока между нами,
будут снега и река под прикрытием льда
скоро притихнет. И птиц не найти в высоте -
тянутся к югу - для россказней самая тема.
Где мы встречались? Скажи-ка мне – виделись, где мы?
Мироустройство желает креста и гвоздей,
ну, и венца, разумеется. Поговорим,
выберем жертву, желаешь ли, милая дама?
Драма не в этом, но после куда мы? Куда мы?
Это октябрь, и Пилат возвращается в Рим.
В третий, последний... Родная, гляди веселей,
тридцать монет - и достаточно хлеба и зрелищ.
Россказни сказок прекраснее, но в октябре лишь,
там, где случайная встреча и плащ на земле.

***

Вот и ноябрь, обсуждение перипетий 
прошлых распятий - а что ты хотела, родная.
Дворик, без листьев акация, словно Даная
обнажена, никуда от неё не уйти.
Экскурсы в прошлое, я не люблю их, но что ж 
можно поделать, куда нам от этого деться.
Мы в октябре обсуждали зловещее действо,
ну, а сегодня приходится слушать святош -
россказни это - вы так прикрываете блуд,
то-то в столице гулящих, что блох на дворняге.
Бабки смакуют завистливо тайные знаки,
а в ноябре прокуратор особенно лют,
видно, мигрени замучили, жаждет боёв,
то гладиаторы кровью питают арены,
то легионы на войны уходят смиренно
и забываются вера, надежда, любовь.
Холодно, холодно, как нам согреться, скажи,
снова предчувствие той, неизбежной разлуки.
Город пустеет, собака уснула на люке.
можно гулять, в небоскрёбах считать этажи.
Прошлое с нами, а в будущем только зима,
скоро посыплет и белое не за горами.
Это распятие, крест, обозначенный в раме,
нам поболтать бы... О чем - догадайся сама.

***

Задекабрило... потешное слово, смеюсь,
это же надо, такое придумать словечко.
Волки завыли, в кошаре трясутся овечки,
что тут поделать - таков новоримский союз
высших и низших, и, в общем-то, равных в правах -
скоро адвенты, Европа зашлась в распродажах.
Всё дешевеет - надежда и вера, и даже
чья-то любовь... Но давай о хорошем сперва -
здравствуй, я снова скучаю по той болтовне,
вроде бы, сказочной - в тихой, ноябрьской столице.
Всё повторяется заново в кpасках и в лицах,
кажется, прошлое так улыбается мне.
Как ты сегодня? Покупки, подарки, галдёж - 
дети и внуки приехали, неразбериха.
Город невнятен - сплошные спондей и пиррихий.
Я о своём, извини, но никак не пройдёшь
мимо такого - сюжетов библейских полно -
хочется чуда, поверишь... Хотелось бы встречи.
Но понимаю, что ты занята, не перечу
и для двоих разливаю в бокалы вино,
зная, что пить одному и курить одному,
зная твоё непрочтение четверостиший.
Слово  на снег опускается тише и тише,
вот бы поднять... Но похоже, что не подниму.

***

Набело Рим, прокуратор тоскует, поди,
после распятия всё неотступнее боли.
Снегом тишайшим засыпано Марсово поле,
и замедляется сердце в усталой груди.
Крест на горе - мы о нём говорили с тобой,
помнишь, моя дорогая, декабрьские сплетни?
В нашей истории, кажется, тысячелетней,
можно ещё усомниться, но жив Крысобой,
живы центурии - мы размышляли о них,
ты говорила - они побеждают во благо,
давят и внешних и внутренних. Рим, бедолага,
так защищается - это в стихах помяни.
Я огрызался, но толку - не вышел в князья,
а у тебя целый мир на дрожащем запястье.
Банга стареет, слезятся глаза, но из пасти -
белым - клыки - прокуратора трогать нельзя.
Здесь, в январе, вечный город и улиц круги,
как по воде... И слова точно так же в тетради.
Что в декабре остаётся, ты, Господа ради,
не растеряй, береги это всё, береги.

***

Месяц пустой, ненавистный. Стокгольмский синдром.
Сколько потерь он вмещает, не высказать всуе.
Я эти строки не только тебе адресую,
но, дорогая, других мы в расчет не берём.
Время стремительно, кажется, было вчера - 
двое влюблённых друг в друга, как будто убийцы
или убитые... Как, дорогая, не спиться,
если не спится. Зачем коротать вечера
на расстоянии - Рим досягаем и здесь,
только не третий, а вечный, но я не поверю
в чьё-то распятие между Калугой и Тверью,
где-то ещё... Это, видишь ли, вовсе не спесь,
и уж совсем не уверенность в завтрашнем дне,
а во вчерашнем - тем более, только иначе
я не умею, и если хоть что-нибудь значу
для февраля, он поправит - пиши поумней.
Тише и тоньше, как будто тропинка с утра -
кто протоптал её, кто торопился куда-то.
Время летит, понемногу стираются даты,
эта история, свет мой, конечно, стара,
но повторяется - Рим и Христос на кресте,
ну, и стихи - недостаток в словарном запасе.
Это стокгольмский синдром, но никто же не спасся?
Может быть, разве спаслись палачи. Да и те...

***

Всё-таки март, я уже и поверил почти
в то, что воскреснем. Не смейся - причуды поэта.
Нет не поэта - писаки. Предчувствие лета
через весну. Как получишь стихи - перечти
их с предыдущими - в связке сюжеты полней,
более цельные, правда, и придури много. 
Слово хромает с другими словами не в ногу,
и подтверждает, что истина всё же в вине.
Нравится  красное? Я предпочёл бы его,
белое как-то не очень - иные запросы.
Слышится в Риме команда - центурии, стройся!
Рад сообщить, что не годен давно к строевой.
Не собираюсь куда-то в поход за моря,
тут потеплело, Пилат обойдётся парадом.
Мы далеки друг от друга, а кажется - рядом,
просто болтаем, опять ни о чем говоря.
Мартово марту, коту быть пристало котом,
снова в загуле - любовная лирика, кстати,
очень уместна, как женщине - новое платье
или без платья совсем, но не будем о том.
Время февральское вышло, греши - не хочу,
это распятие, это судьба и Голгофа,
это стихи, а с утра - сигареты и кофе,
кончики пальцев, скользящие вниз по плечу.

***

Апрелево... Давай начистоту -
не нужно тратить время на пустое.
Похоже, Рим не терпит самостроя -
снесёт пустое. Видимо, я чту
пилатов кодекс - нудных правил свод.
А как подумать - цезарь над Пилатом
и правила оплачены не златом.
Уже апрель. Распятый оживёт,
и все поймут - над цезарем есть бог
и божий сын, хоть я в него не верю.
Такое время, полное феерий,
а я пока что сам себя упёк
в иные дали. Хватит, не о том,
давай о вечном, нужном и весеннем.
Уже весна чарует воскресеньем
и нас, и Рим. И скоро целый том
моих стихов отправится в печать.
Конечно, блажь - плодить макулатуру.
Но я пишу историю, и сдуру
надеюсь - это лучше, чем молчать.
Ну, как ты там, скучаешь ли по мне?
Ревнуешь, ждёшь, клянёшь, когда не в силах
то получить, что даже не просила.
А в Риме ночь. А ночью всё темней -
и стиль, и слог. Сильнее тяжесть плит
на площади от маршей легионов.
Распятие. И снова - время оно,
и оттого ещё сильней болит.

***

Не легче в мае, маемся вдвоём,
ты там, я здесь, смешно сказать - два Рима.
Но важно то, что всё неповторимо,
давай мы эту тему разовьём
и всё закончим. Нет? Невмоготу?
Прибавил цезарь вновь кусочек Терры?
Какое счастье, нежные гетеры
трудом оплатят каждую версту
в пыли дорог. Но вдоль дорог - кресты,
об этом как, молчать и бить поклоны?
Опять солдаты строятся в колонны,
и что же мне об этом скажешь ты?
Так надо, всё для Рима - жизнь и смерть...
Ах, преданность великому тирану
тебе к лицу. Я, может быть, воспряну,
чтоб возразить, чтоб что-нибудь суметь
переиначить в мае. Говори
о том, что глуп, что ветрен и несносен.
Сейчас весна, но в сердце та же осень,
темнеет город, гаснут фонари.
Я знаю, где ещё горит окно,
где ты не спишь и молишься спросонья.
Пилат и бог. Меж нами - межсезонье,
а может, вечность, если суждено.


***

Июнь в огне, мой Рим, побагровей 
в азарте боя. С кем - не важно вовсе.
Но если хочешь, с цезарем условься,
приври, что ты дворянскыя кровей
и стань поближе, майское забудь -
другие боги нынче в пантеоне.
Поэтому молиться им резонней,
а тех, что были, вспомним как-нибудь,
причислив к лику в образе вождей -
святой Пилат - и смотрится неплохо.
Не хуже роз цветок чертополоха,
когда Создатель всё же иудей,
хотя на крест отправился за всех,
но только мзду считал один Иуда.
Родная, ты не скажешь мне, откуда
сегодня в Риме этот глупый смех 
по поводу пилатовских идей -
грозить мечом любому, кто не с нами?
А я в стихах играю временами,
почти, как тот безвестный иудей,
который предрекал пророков тьму.
Да нет, я не юродствую, не ахай.
Но где-то ждут и нынче машиаха,
а ты сегодня молишься ему.
Мой май налево справа в письменах,
в безумстве красок, в сказочных просторах.
Но цезарю, что Библия, что Тора,
и снится по ночам ему война.

***

Совсем тепло. Я вновь тебе пишу
и между строчек радуюсь июлю.
Пока мне предназначенная пуля
ещё в свинце. Стремиться к шалашу
не стану, мне дворцы куда милей,
тебе, я знаю, тоже, дорогая.
Сентенции о Риме исторгая,
Пилат не посещает мавзолей,
где идол спит - его хранит бальзам.
Ненужный богу и непогребённый,
под именем германского шпиона,
с претензией к молчащим небесам.
Его заветы живы, он же - труп,
измученный вниманием потомков.
Да ну его... Листок втихую скомкав,
пишу тебе, пускай немного груб,
но это всё же лучшее из зол -
тебя тревожить, нежа и лелея.
Жара в июле - это тяжелее,
чем слов моих любовный произвол.
Терпи, ну что поделать - се ля ви,
любимый враг, двоих друзей дороже,
хотя и невысок, не вышел рожей,
но если изнываешь от любви,
прими любым - июль сойдёт на нет,
а мы не боги, так что не воскреснем.
И то, что нам казалось интересным,
уйдёт за нами с лучшей из планет.

***

А этот месяц - цезарь во плоти,
конечно Август - я с тобой не спорю,
и я со всем согласен априори,
но на словах. Что хочешь, наплети,
я, как всегда останусь при своём,
я книжный червь, хоть вычитано мало.
Зато образованием не смяло
желание размыслить обо всём
на свой манер, не слыша крик толпы -
распни его - такое Риму любо.
А мне сегодня вспомнилась халупа,
где я родился. Россказни глупы,
когда есть личный опыт. В эти дни
скучает цезарь, августом дурея.
Зовёт Пилата, реет в эмпиреях
и требует - кого-нибудь распни,
а то совсем не весело и зной
запарил просто, скука на аренах.
Какой-нибудь войнушкой суверенной
порадуй, что ли... Веет новизной
от этих слов, но мне не по себе -
я казней жду, я жду каких-то козней.
И этот зной тифозной вши тифозней,
и ждут расправы цезарь и плебей.
Пишу любовь, прогнозам вопреки,
распятый говорил - во искупленье
иду на крест. Я в августовской лени
настойчиво хочу твоей руки
себе на лоб... Я мучаюсь тобой, 
тобой лечусь, как памятью июля.
А римляне шумят, как пчелы в улье,
и строит легионы Крысобой.

***

Иду на круг, сентябрь, как ни крути,
детишкам скоро в школу, снова холод,
хотя и не такой, но я не молод,
и хочется остаться взаперти
в своей квартире. Август позади,
пора замкнуть, замкнуться... Ты не против?
Я снова скомкал лист, главу испортив -
не клеится, и сколько ни сиди,
а время вышло. Цезари вне тем,
Пилат и Банга - тоже - надоели.
Письмо тебе отправлю на неделе,
хоть знаю - не читаешь. Вместе с тем
желаешь писем новых в сентябре,
такой вот казус. Что у вас там в Риме?
Сентябрь уже присутствует незримо
в любой из всех моих Гиперборей -
моих фантазий. Все двенадцать глав
сойдутся здесь, на этом самом месте.
Скажи, чего ты хочешь? Жаждешь мести?
Опять в любовь кидаешься стремглав?
Идёшь вразнос? А вечная душа?
Как с нею быть? Куда? На крест? На плаху?
Как с теми быть, кто ждали машиаха?
Уже сентябрь приходит не спеша.
И я немного медлю. Я не вдруг
зачем-то переписывал всё это...
Распятие. Что в этом для поэта?
Способность замыкать любовью круг.