Ода Бетховену

Мне кажется, что я его люблю,
Как Пушкина Цветаева любила,
Среди других поэтов возносила,
Его средь музыкантов возношу.
Певец свободной, непростой души,
С судьбой борьбою вечной наделенный,
С рождения своего в Бонне
Да смерти в Вене, где тогда он жил.
Всю жизнь его метало и бросало:
В огонь из моря! Из огня – под дождь!
И все ж он сам себе остался вождь:
Ничто над ним так не возобладало.
Характер – резкий! А в глазах – печаль.
Великий гений, что при жизни позабыли…
Ведь музыка его нова, не все ее любили,
И оценить ее любой бы смог едва ль.
В судьбе его тяжелой, сильной, властной
Лишь Музыка над ним имела власть,
Иль он над ней?.. Его любовь и страсть
Вся к музыке одной была к прекрасной.
Как это странно, ведь он должен был
Ее еще с лет детских ненавидеть:
Второго Моцарта отец хотел в нем видеть,
И с ранних лет он сына музыке учил.
Но как! Придет средь ночи вдруг домой,
Разбудит сына и играть заставит;
Похвастать вундеркиндом пред друзьями,
Сказать им гордо: «Гляньте, он какой!»
А утром упражненья вновь и вновь,
И пред глазами ноты, ноты, ноты!..
Крючки, ключи, сонатные мелодии-
Они к нему навек впитались в кровь.
Но вот Бетховен юный повзрослел:
Он вольный, гордый, он великий гений!
Живет теперь не в Бонне он, а в Вене,
И в сочинительстве весьма он преуспел.
Среди аристократов он на равных,
Его в любом жилище гостем ждут.
Он признан, и о нем молву ведут;
В своей судьбе сейчас он самый главный.
Вот только не везет ему в любви,
Видать, к другим особам Музыка ревнива:
Гвиччарди Джульетт, Брунсвик Жозефина,
Ушли из его жизни и судьбы.
Растут его и слава, и почет,
Уже учениками и обзавелся.
Как вдруг! – довольно резкий поворот,
Болезнью глухоты он назовется.
И это точно пропасть в мире сем,
Впервые он растерян и напуган,
Но он не сдался! Верит, верит в чудо!
Он вылечит свой слух! Он не сломлен!
И вот – врачи, лечения, врачи…
Но что ж ему ничто не помогает?
И шум в ушах никак не отступает,
Увы, но он никак неизлечим.
А вскоре и другое потрясенье:
Наполеон стать императором решил,
Но это ж был единственный кумир,
Ему в симфонии писалось посвященье.
Бетховен не на шутку разъярен:
«И он обычен!» - крикнет он в пылу,-
«Симфонию я посвятил ему,
А он… честолюбив, до власти жаден он!»
Симфонию ту героической назвал,
Наполеона с этих пор не поминает,
А если вспомнит – словом презирает,
Теперь тот не кумир, не идеал.
Про Бонапарта гений позабыл,
Но про болезнь ведь так не позабудешь!
И как с такой напастью жить ты будешь,
Ведь досель музыкантом если был?
Все громче, четче слышен шум в ушах…
Он звуки мира внешнего прекрыл,
Но музыку Бетховен так любил,
Что слышать стал ее внутри себя.
Когда садился гений за рояль,
Шумы, казалось, точно затихали,
И в это время он не знал печали –
Что слышал в сердце он, то и играл.
Нам стоит только удивляться,
Насколько сильным был тот человек.
Судьба над ним пыталась посмеяться,
А он в себе нашел путь к Музыке навек.
Ведь нет такой болезни во Вселенной,
Чтоб мы не слышали игру души своей,
В своем чтоб сердце не открыли дверь,
Назло гонениям судьбины бренной.
Он пишет снова музыку свою,
Еще насыщенней, чем раньше, и прекрасней;
Ее он в сердце слышит не напрасно:
Он пишет оперу, одну за жизнь. Одну.
Сперва ее, однако, не признали,
Но чрез каких-то несколько годов,
Ее поставили в театре вновь,
И слушатели в изумлении внимали.
За свою жизнь он много написал,
Волшебник! Слова музыкального поэт!
Уже спустя две сотни лет,
Мы любим то, что он когда-то создавал.
Всю жизнь боролся он с судьбой своей,
Он в поединке этом – победитель!
Ведь смерть не забрала его в свою обитель –
Он жив в наших сердцах, а значит – жив везде!