Анатолий Илларионов. Мы северные птицы...

АНАТОЛИЙ ИЛЛАРИОНОВ:
«МЫ СЕВЕРНЫЕ ПТИЦЫ – НАМ НЕКУДА ЛЕТЕТЬ…»

Анатолий Илларионов прожил всю свою не очень долгую жизнь на маленькой станции между Печорой и Сосногорском, которая называется необыкновенно красиво и поэтично – Ираёль (в переводе с коми – «ручей с омутами»).
Работая железнодорожником, раз и навсегда выбрав для себя жизнь в провинции, определённую внутреннюю свободу и писание лирических стихов, Анатолий Илларионов при жизни был мало известен, оторван от городской «суетной» жизни и почти не издаваем.
В Союз писателей нас с Толиком принимали в один день. Он не смог приехать, и за него голосовали заочно. Этот приём проходил в каком-то эмоционально приподнятом настроении, меня приняли открытым единодушным голосованием, а потом и Илларионова решили принять так же, то есть «на ура». Это был 97-й год.
С самого начала, с самых первых попавшихся мне на глаза Толиных стихов я поняла, что передо мной большой, глубокий русский поэт. Толя поэт рубцовского направления – так называемый «тихий лирик». Его поэзия тяготеет к краткости и афористичности, рождается из самых простых вещей, но благодаря напряжённой внутренней духовной работе поэта приобретает высокое гражданское и философское звучание. Когда я сказала ему, что некоторые его стихи тематически перекликаются с рубцовскими, он обрадовано признался, что Николай Рубцов и в самом деле является его самым любимым поэтом.
Толя знал, как я нежно и трепетно отношусь к его поэзии. И отвечал мне многолетней доброй дружбой. Человеком он был несуетным, не привыкшим к публичности, сторонящимся шумных компаний. Он был по-настоящему скромен, но, конечно, как поэт знал себе цену. И голос, звучащий в себе, берёг, пестовал, взращивал…
В воркутинской газете «Заполярье» в разные годы я «пробила» несколько публикаций об Илларионове, иллюстрированных его стихами. Толик был мне благодарен, ценил доброе отношение, правда, смущался, когда хвалила: не привык. Многие годы мы переписывались, обменивались стихами и, если случалось что-то издать, – книгами. Помню, в самом начале знакомства, на каком-то писательском съезде подошёл ко мне и протянул листок с маленьким экспромтом, датированным апрелем 99-го года:

* * *
Вы, Валерия, тростинка,
Лера, Лира чьих-то мук.
Воркутинская снежинка,
Искорка далёких вьюг…

Иногда он высылал мне белых грибов – знал, что в Воркуте боровички не растут. Однажды прислал большую посылку с сушёными грибами, куда вложил свою книгу «Осенним светом». Внутренняя обложка книги была исписана его стихами, в разные годы посвящёнными мне. Мне было чем ему ответить – ведь я тоже посвящала ему стихи.

* * *
                На книгу В. Салтановой
                «Сквозь жернова времён»

У нас с тобой одна дорога,
Пускай – тропа.
Ведь правду говорят: от Бога
Дана судьба.

Нести евангельские свечи
«Сквозь жернова»,
Ведь души человечьи лечат
Его слова.

Нельзя и нам сорить словами,
Далёкий друг.
Должны нести мы это пламя
Сквозь морок вьюг.

Пусть даже жизнь не удаётся,
Но всё равно
Когда-то где-то отзовётся –
Хоть одно.
(Январь 2000 – май 2001)

* * *

                «…И вдруг, остановившись, замечаю,
                Что я одна.
                Что все мы – в одиночку».
                В. Салтанова

А мы по улицам бредём,
Друг к другу не заходим в дом.
А мы живём внутри себя,
Других не очень-то любя.
И гаснут наши строчки,
Как искорки костра.
Мы все поодиночке,
Моя сестра.
(Май 1999)

* * *
В моих лесах –
Твои грибы.
И полнится корзинка.
В моих стихах
Твоей судьбы
То нить, то паутинка.
Потом ты сваришь
Суп с грибов:
Боровиков, моховиков –
И вдруг подумаешь:
Судьба,
Как и тропа в лесу,
Слепа…
И всё же хуже
Быть могла.
Всё ближе: холод,
Морок, мгла…
Всё осени неймётся…
…А ниточка не рвётся…
(Август 1999)

Как-то я долго рассказывала Володе Перову об Илларионове-поэте, приводила примеры, читала его стихи – и Володя загорелся написать песню. Выбрал стихотворение, шутливо «перепосвятил» его мне – и родилась одна из пронзительнейших его песен «Кареглазая»: «Не грусти ты, моя кареглазая, / Опоздал я на все поезда...»
Толя слышал эту песню, был приятно удивлён.
Чем поражают и покоряют его стихи? Прежде всего внешней простотой при внутренней глубине прозрений. Его поэзия – о человеке, о его месте в жизни, любви, природе, нравственности, дорогом сердцу Севере – всегда понятна и доходчива, однако обязательно оставляет после себя некое послевкусие; его стихи хочется перечитывать, учить наизусть, петь.
Илларионов – поэт, внутренне крайне сосредоточенный. Чувство в его короткой строке сжато до концентрации магмы, хотя внешняя атрибутика образов абсолютно не вычурна, не надуманна, прозрачна. При всей этой кажущейся незамысловатости стихи точны, выверены, держат читателя в сильнейшем напряжении – и долго ещё не отпускают после прочтения.
Я давно разобрала его поэзию на цитаты и всегда стараюсь при любом удобном случае рассказать об этом поэте – поэте редкого дара, огромной нравственной силы и духовной глубины:

Таланты стадом не живут.
Солисты хором не поют.
Что истина простая –
Не понимает стая.

Или вот это:

До сорока душа легка,
Как перистые облака.
Потом, потом приходит срок,
Когда усталость от дорог…

Или – вот такое:

На морозе колются дрова –
Звон берёзы. Соль седьмого пота...
Никакие не нужны слова
О работе, если есть работа.

Он легко шёл на компромиссы с формой, если того требовал смысл стиха, его внутренняя концепция, обусловленные поэтической совестью автора. Не гнался он и за внешней красивостью – как в жизни, так и в творчестве.
Илларионов вообще был удивительно гармоничным и цельным человеком. Всю мишуру в виде погони за славой, властью, богатством отметал за ненадобностью – таковы были и стихи его, очень похожие на своего «хозяина». Без внешнего лоска – но с огромным внутренним посылом, с сильнейшими образными рядами, словно только что взятыми из жизни, подсмотренными у природы, с точнейшими определениями, с особой илларионовской метафоричностью. В его стихах моментально угадывается авторский почерк, их не спутаешь ни с какими другими – поскольку они невероятно самобытны, да ещё к тому же предельно обнажены.
Хочется показать те стихотворения Анатолия Илларионова, которые, возможно, на сегодня менее известны.

* * *
А на Севере небо низкое,
По берёзам течёт молоко,
По траве пробегают искры
И рукой достать легко…
Небо – близко,
              да Бог далеко.

* * *
Капустный хруст морозца…
Как грустно прозябать!
Не хочешь, а придётся
Нам зиму зимовать.
Есть шарф, есть рукавицы,
Не стоит сожалеть.
Мы северные птицы,
Нам некуда лететь.

* * *
Эта земля называется Коми:
Чья-то свобода
                и чья-то тюрьма.
Топится печка, но холодно в доме.
Тундра и парма,
                зима и зима.
Здесь я родился, здесь выросли дети,
Сладок и горек
               Отечества дым.
Что бы ни делал – все мысли о лете:
Как я намёрзся за столько-то зим!
Летом в лесу: голубика, черника,
Белые ночи над синью озёр.
И на столе – позабытая книга,
И на реке – краснопёрый костёр.
Ну, а сегодня на сердце усталость,
Надо бы мне оглянуться назад.
Что же ещё в этой жизни осталось?
Господи, лебеди с юга летят!
Значит, ещё серебристое лето
Будет аукать в берёзовой мгле.
Значит, ещё моя песня не спета
В тундре и парме,
                на Коми земле.

* * *
Одинок человек, одинок.
Одиночеством свыше судим.
Одиночеством ведает Бог:
Он ведь сам одинок,
Как един.

* * *
Льют дожди или лают собаки,
Или в мхах прозревают грибы,
Или вечности тайные знаки
Превращаются в знаки судьбы.
Или поезд летает по рельсам,
Светофоры, как звёзды в снегу…
Как легко обмануть своё сердце!
Я попробовал
              и – не могу.

* * *
Забубнят вдоль насыпи столбы,
Поезд свистнет,
                отзовётся птица…
На сосне в изюминку смолы
Солнце необъятное вместится.
Сахар нам не сладок,
                соль не впрок.
Мы живём, порой не замечая
Звёзд на небе,
                пропасти – у ног,
Необъятный мир
в себя вмещая.

* * *
Что с нами?
Как слепые и глухие
Мы терпим зло,
Мы радуемся лжи.
Прости, Россия,
За стихи плохие,
За сон ума,
За сумерки души.

* * *
С голубики поставим вино,
А с черники наварим варенье.
Мне от леса немало дано,
Я черпа́ю в лесу вдохновенье.

Рад я ельнику, березняку,
Мне в лесу как-то проще живётся.
Поклонюсь я любому грибку.
Здравствуй, милое сердцу болотце!

Говорят: «Ты ружьишко бери…»
Я беру карандаш и тетрадки.
Пусть токуют себе глухари,
Пусть летают себе куропатки!

* * *
Ну, что же, я хотел быть лучше –
Не получилось у меня.
И лень, пожалуй, душу мучить,
Погоды нет и нет огня.
А осень потому и осень,
Что тяжело смотреть вперёд,
И просеки сквозная проседь
Куда неведомо ведёт.
Зовутся песней эти крики,
У неба рваные края.
Мне кажется, что кровь брусники
Порою – это кровь моя.
А им, высоким, перелётным,
Такая выпала судьба.
В краю болотном и холодном
Я им, высоким, не судья.
Я человек не очень громкий…
Летит листва, шуршит хвоя́…
Пришли предзимние потёмки –
Судьба моя и жизнь моя.

Толя не искал славы при жизни. Но его стихи сегодня, уже после его смерти, сами идут к людям, звучат в их сердцах, и с большой радостью я наблюдаю в последние годы буквально всплеск интереса к его поэзии. Возможно, пройдёт ещё какое-то время, и придёт общее понимание, что рядом с нами, не требуя ни почестей, ни наград, жил большой поэт – жил своей внешне обычной, аскетичной даже, а внутренне крайне насыщенной, полной одухотворённого горения жизнью, творил строку, годами вынашивал в себе и прозревал рифмы и смыслы, за которыми стояли подчас самые немыслимые озарения, чтобы однажды к нам щедро и ярко в полном объёме пришло его Слово – и сделало нас навсегда богаче и, возможно, добродетельнее. Потому что его совестливая, своими корнями уходящая к народным и православным истокам «тихая лирика» требовательно взывает к нашим покорёженным сегодняшней действительностью нравственным основам, пытаясь спасти наши души.

Валерия САЛТАНОВА