***

Поздняя осень, голые ветви
На грязном мраморе неба как трещины.
И как у сосен в судьбе перемены
Бурны, так и у нас. Но хоть в женщинах,
Слава богам, утешение:
Официантка несёт мне бокал
В подношение.

Дай волю — не трезвел б всю зиму!
Бля, всё равно денег нет...
Сей вывод сделать мне под силу:
Без денег воля — ненужный предмет.

А дело к зиме, тело тянет к земле,
И однажды случится такая ***ня —
Что либо я её, либо она меня.

Во времена тотального безденежья
Ты будешь жить! Куда ты, сука, денешься.

И вроде нужен трезвый взгляд на вещи.
И, может, стоило бы стать почеловечней,
Но костью в горле встанет поперёк
Мне вами созданный мирок,
Где вновь намоленный царёк
Пусть не казнит, но дарит срок,
Схвативши власти топорок,
Вонзив в берёзку травит сок.
Ничто России не урок.
А эти... Люди? Нет, Петрушки!
Радуются самодурству
Покуда их низводят в челядь.
И если это человечность —
То пусть я лучше буду нелюдь.
Под вашими ногами наледь,
Когда всё ближе мы к обрыву.

И вот наконец наступило то время,
Когда прекрасное светлое будущее
Обернулось тёмным и мрачным прошлым.
Кому оно нужно... Память — бремя,
Тяжёлое, будто хомут на шее,
И душу, и сердце, и разум гложет.

  — Ты не переживай!
  — Да я бы рад! Но вот уверен,
  Что который раз подряд,
  Через себя, как через фильтр пропустив,
  В себя всё худшее из этого вместив,
  Переживу, перетерплю, перестрадаю,
  И даже снова дотяну до мая,
  А там отпустит. Чуть ослабит хватку
  Гнетущее вот это непонятно что.
  Я снова одержу победу в схватке.
  «Проигран бой, но не проиграна война», —
  Коварно скажет кто-то мне внутри меня.
  Отступит, скроется в глубинах,
  Но не забудет, я-то знаю, старый враг.
  Буравить дурным глазом будет спину,
  Кинжал свой чёрный всё вертя в руках.
  Грозиться будет, дескать, ты своё получишь!
  А у меня же своего-то ничего...
  Лишь голос его гнусный и скрипучий.


Придёт зима в запахнутых одеждах,
В пушистой белой шубе иль манто.
И белое безмолвие убьёт надежды,
Там правит самый страшный невесть кто.
Придёт зима!
Изобличая пальцем тыкнет в грудь:
  — Да это ты! Тебя признала сразу.
  Тебе нет места здесь. Так отправляйся в путь.
И выдержав губительную паузу
Добавит, обращаясь лишь ко мне:
  — Что ж ты не сгинул, сволочь, в ноябре?

Я иду. А вокруг всё черным-бело.
Прямо до смерти хочется жить.
Куда же меня в этот раз замело...
А вокруг только снег всё кружит и кружит.

Нас всех убивает то, что мы ещё живы.
И жизнь из нас тянет последние жилы.

Не надо бегать от неё, умрёшь уставшим.
Став сильно больше, чем хотелось, старше.
Совсем не тем уж, кем мечталось, ставши.
Разочарованный, больной, и никому не важный.
И я иду шагами хрусткими по насту,
Упрям и глуп. Но есть ли от неё спасение?
Она идёт, в неотвратимости прекрасна,
И я надеюсь у неё глаза такие же синие.