Любовь не по Барту. Пред-любовь 3

        У любого человеческого состояния есть предшествующие, из которых оно выскакивает. В обычной бытовой осмысленности и рядовой упрощённой психологии мы не только не в состоянии бываем отследить подобные предшествующие состояния, но не замечаем и сам скачок, а порой не знаем даже и своё состояние действительным образом.
       Но Любовь также выскакивает из предшествующих состояний, она не берётся в полном смысле ниоткуда, и лишь из-за того, что выделяет себя, отделяет себя от всего остального через скачок, то будучи уже ставшей именует собственное бытование без рода и племени - неизвестно пришедшей. Но она столь же неизвестно пришедшая, сколь и известно. Видеть всё это - не умная психология, а умная метафизика. Там, где идёт речь о Бытии, психология может идти только следом за метафизикой.
       Грядёт - говорил Господь. О чём это он говорил, предвещая? А Августин блаженный писал в свою очередь, обращаясь к Богу: "Неужели ты видишь всё в тот самый момент, когда это происходит?" Вижу, потому что я уже не человек и своей человечностью не экранирован. Вижу, потому что нахожусь в совершенстве и полноте любви, а она все состояния просветляет, просвечивает. В ней непридуманный просвет вспыхивает, о котором терзался Хайдеггер. Я как бы приподнимаюсь на высочайшую высоту или погружаюсь на полнейшую глубину, что впрочем одно и то же, и могу себя этим промерить - выскакиваю из своей меры, и выскакивая могу увидеть перейденную мной границу. Я себя самопознаю - здесь... и только здесь..., в остальных моих безмерных движениях - лишь частично.
       Так вот, любовь выскакивает из пред-любви, это её стартовая площадка.
Помнится, Ромео до того как встретил Джульетту, кого-то там уже любил - уже нагнетал форму своей чувственности, в которую должна была упасть лишь капля "утренней росы", чтобы раздался звон и формальный объект прежней любви стёрся также моментально из памяти, как моментально и полностью вспыхнул объект любви подлинной. Помнится Ассоль предвосхищала вполне свои "алые паруса" и получила их не потому что так было ей любимым подстроено, а потому что нашлось такое сердце, которое она и видела в этих парусах. И разве всё произведение "Алые паруса", которое мы так любим - не целиком это торжественное предвосхищение? Очень часто любовь случается с нами, когда мы упали, упали в совершенстве. Я пишу - упали именно в совершенстве - в глубину отчаяния, и снова мы видим, что глубина отчаяния может служить столь же неизбежной базой любви, как и глубина воодушевлённого чаяния той же Ассоль. Ведь и то, и то происходит от чаять - просто чаять, или оттолкнувшись от чаянья упасть. Не застрять посередине, любовь почему-то золотой середины не любит. Она любит отчаянных и чающих. Из таких состояний она и выскакивает. А из прочих, она скорей всего "народиться" не может и даже кесарево сечение не помогает такой любви.
       Я хочу сказать, что состояние пред-любви не менее важно, чем и сама любовь, что "вдруг" приходит только к тем, кто уже в достаточной степени выделился. "Вдруг" идёт за нами следом, хотя встречаем мы его, как вышедшего нам навстречу. На самом деле любовь догоняет нас, даже тогда, когда проникает в нас толчком, вплоть до удара. Но она может и вливаться в нас как в свободный сосуд под большим напором или с нежным прикосновением. В том-то и заключается дело, что пути любви всегда нехоженны, и она сама выбирает единственно возможный путь своего проникновения, как мы подбираем в какой-то самой важной для нас ситуации единственно верное слово или поступок.
       Смотреть в пред-любовь не так уж и ново для человечества, великое искусство дарит нам плоды такого смотрения. Дух девушки, которая пред-любит томится, и поскольку девушки явственней показывают на себе правду непосредственных чувств, мы можем сделать вывод, что пред-любовь происходит в состоянии томления, брожения в самом общем смысле этого слова или в состоянии чаянья и отчаянья, если аморфное состояние томления усиливается до некоторой определённости. Я говорю до некоторой определённости, поскольку томление - неопределённое движение роста, а чаянье - такое же движение роста, но принявшее некоторую направленность или окрас( в подобной душевной топологии это почти одно и то же). Отчаянье же - состояние потери этого окраса. Но все эти состояния в огромнейшей мере неопределены, и именно из этой неопределённости, а не из нашей распространённой ежедневной чтойности и целенаправленности, и вырастает любовь.
       Не из каких тесных, сжатых и конкретных состояний она не выходит. И взять топор и вырубить её из гущи наших деревянных состояний невозможно. Сначала, очевидно, мы сами должны расплавиться в значительной степени и основательно. Потому что любовь будучи максимально определённой представляет из себя и максимально неизмеримый хаос, она как бы поднимает всю человеческую неопределённость в один могущественный вопрос - стать или не стать, быть или не быть, жить или умереть. И это со всем вместе в тебе полностью растревоженным. Человек тут находится где-то посередине, со своими извечными мерами и приноравливаниями, а в любви он оказывается подхваченным снизу вверх водоворотом - себя, уходящего в неопределённость Бытия, он обнаруживает вынесенным на его передний план и фронт становления. Цепляться за одно человеческое тут - плевать против ветра. От неопределённости к неопределённости, проходя через человека, не минуя человека, но проходя сквозь него. Становлению любовному нужно будет разрешиться в Бытие - любым способом - крайне редко разрешается, любовь не сбывается чаще всего.
       В такой-то день и в такой-то час Петрарка заметил Лауру, чтобы никогда уже не быть никем иным. То же самое случилось однажды и с Данте. Но мы читаем лишь их произведения - косвенные свидетельства произошедших с ними необратимых перемен. И Данте, и Петрарка - безвозвратники и единолюбы. Верно ли это с нашими современными теориями "резиновой любви", растягиваемой в любую сторону? А точнее приневоленной следовать за перипетиями нашей жизненной судьбы - за бессилием импотентов, вынужденных перебиваться раз от разу. В этом смысле Данте и Петрарка сами следовали за путеводной звездой любви и всю жизнь. Они поступали прямо противоположным образом, растворив свою жизнь в одной любви. Тем самым для нас они - не современны, но ещё неизвестно кто современник кого и кто современнее, если черпаем мы и до сих пор из их неопределённости, из колодца их избытка пьём, когда есть в нас самих силы пить.