Костромичи

                1.
         Ещё только начинало светать. Мимо чёрных северных срубов, костромских теремов со старинной резьбой по утонувшим в сугробах улицам к вокзалу сходились женщины в ватниках и шерстяных шалях-платках, охватывающих голову и плечи. Они тянули за собою пустые волокуши. Во все века на Руси возле вагонов с раненными солдатами или арестантами женщины собирались в толпу. Кем-то руководили святые побуждения. Кем-то свои личные причины, которые перечислению не поддаются. Но тот поезд, ежедневно приходивший из Ленинграда с начала зимы, как встало Ладожское озеро, не собирал вокруг себя много людей.
        Стояла вторая половина февраля 1942 года. Всё утро в воздухе кружились и выли метельные вихри. Солнце почти не просвечивало за снежными облаками. Казалось, исчезли все цвета. Остались только чёрные срубы, чёрные стволы дерев и одежда, серое небо и серые лица, белые сугробы и заснеженные леса. После сорокаградусных морозов, простоявших в Костроме три месяца, температура стала расти до минус пятнадцати-десяти градусов. Наталья Павловна, пожилая крестьянка, тянувшая за собой волокушу с уложенными одеялами и нехитрой снедью, ощутила необыкновенное облегчение, когда морозы пошли на убыль. Она шла, взахлёб ловя воздух, чувствуя в нём первую влажность. При минус сорока она едва ли проделала бы этот путь с противоположного берега застывшей Волги, да еще несколько километров по большаку. Ей не хватило бы воздуха. Теперь, в воздухе появилась та спасительная влажность, позволяющая ей глубоко дышать и насыщаться. Она чувствовала, что самая тяжёлая в её жизни зима становится мягче, близится к концу, чувствовала, что зиму она пережила.
           Наталье Павловне исполнилось пятьдесят четыре года. Тяжёлый труд в течение всей жизни и первый год войны подорвали её здоровье. Она овдовела ещё в двадцатые годы. А в эту войну лишилась единственного сына. Он погиб осенью сорок первого в боях под Ленинградом. Была Наталья Павловна невысокого роста с угловатой фигурой, широким лицом в морщинах и ясным строгим взглядом, глубоко, теперь, запавших глаз. Открытый высокий лоб окаймляли седые пряди. На лице её за последние месяцы появился серый оттенок, а губы стали бескровными с синевой. На холоде у неё немели руки, застывало сердце. Но поезд в то утро прибывал без задержки - не пришлось долго стоять. Не молодые в основном женщины с волокушами собирались в небольшую горстку, перекидываясь редкими словами и вздохами. Иные крестились и шептали молитвы.
            Ещё два солдата в железнодорожных шинелях не успели открыть вагоны, а в атмосфере нагнеталось такое, что трудно было пошевелиться, словно бы воздух был твёрдым как лёд или стекло. А потом… страшно было смотреть… Иных выводили под руки. Не мало было умерших в пути. Наталья Павловна подхватила с вагонной выкидной лестницы что-то напоминающее человеческую тень и огородное пугало, уложила на волокушу под одеяла и, преодолевая одышку, потянула за собой по глубокому снегу. На подъёме пришлось приостановиться. Тогда и случилось их знакомство. Тень зашевелилась, на минуту обретши сознание. Наталья Павловна поняла, что на волокуше под одеялом женщина или даже девушка.
            - Как Вас зовут, доченька?
            - Надежда, - лежащая на волокуше женщина назвала своё имя, чуть пошевелив губами.
            - Умирать приехали?
Надежда отвечала взглядом.
            - Пойдёмте умирать ко мне.
Надежде не было и шестнадцати лет от роду. Но по внешнему её виду, содержащему и детские, и старческие черты, возраст не поддавался определению. Выпали зубы и волосы. Только глаза остались живыми на сморщенном и заострившемся лице. По всем признакам ей не суждено было выжить. Но широко раскрытые глаза с небесной синевой говорили о том, что искорка ещё теплится…
                2.
          Так, случилось в жизни Надежды второе рождение. В последнюю зиму жизнь её замирала, сжималась до последней искорки. Теперь эта искорка медленно и неуверенно в ней оживала, готовая в любой момент погаснуть от небольшого дуновения. Надежда заново училась есть и ходить. Наталья Павловна сравнивала глаза Надежды с предыконной лампадкой, возилась с нею, как со своим новорождённым ребёнком, кормила с ложечки жидкой кашей, доставала молоко и сахар, к которым сама не притрагивалась. Она давно уже не видела их на своём столе. Хотя Наталья Павловна была простой крестьянкой, но владела грамотой и пела в церковном хоре. Сохранились у неё и некоторые церковные книги дореволюционного издания. Многие молитвы и места из богослужений она помнила наизусть. Это скрашивало им полуголодные и холодные вечера – они проходили за чтением и беседой. Постепенно дни становились длиннее, и к концу марта после полудня во всю звенела капель. Солнце весело светило в натопленный угол горенки и казалось Надежде светоносным хлебом, способным напитать каждого.
            - Погуляй, доча, смотри денёк, какой выдался, - приговаривала Наталья Павловна, подвигая лавку к окну. Надежда долго не могла оторваться от окна. Она ловила лицом поток золотистых крошек небесного каравая.
             Случалось, их навещал Валерка – паренёк лет пятнадцати из соседнего дома. Он приносил Наде еду и кое-что из одежды. Они много беседовали, а иногда он часами сидел возле Надиной кровати молча. Наталье Павловне он помогал заготавливать дрова и ходить за водой. Когда пришла Пасха, Надежда впервые ступила за порог избы. Наталья Павловна и Валера, поддерживая её под руки, поднялись с ней на ближайшую возвышенность.   
            - Смотри, доча, солнышко «купается»!
Над густым еловым лесом, простирающимся вдоль матушки русских городов - реки Волги, над деревянной луковкой церквушки, единственной оставшейся в живых в той стороне, нежное апрельское солнце поднималось и кругами расходилось в небе. Надежда трепетно вглядывалась, боясь пошевелиться. Она видела это впервые и навсегда запомнила как главное в своей жизни откровение. С этого дня она поняла, что выздоровеет, что она заново обретает жизнь, познав в ней цену теплу и хлебу. «Всё в этом мире Божие: и хлеб, и тепло, и свет. А мы, люди, забываем об этом, думаем – наше, потому и лишаемся…», случилось ей как-то услышать от Натальи Павловны. И Надежда внутренне согласилась с этим, жизнью это познала. Этот вывод стал для неё дороже всех знаний, полученных в школе и из книжек. Утренние заморозки ещё держались, но снег быстро таял. Повсюду звенели ручьи. И этот звон сладкой музыкой наполнял деревенскую улицу. Начиналась весна, самая незабываемая и главная в жизни Надежды, когда весь мир открывался ей заново. И чудом казались ей весеннее небо и первая травка на земле, пение птиц и берёзовый сок, который каждый день набирал для неё Валерка. На голове, подобно первым травам, стал отрастать жидкий пучок волос. Рассасывались безбелковые отёки, исчезали пятна, появившиеся на её теле блокадной зимой. Пища стала хоть сколько-то усваиваться, а омертвевшие клетки восстанавливаться, получая подпитку извне. К лету она уже могла ходить без посторонней помощи, хотя для сердца это было ещё очень тяжело. Но Надежда очень любила всё, что окружало её, и от того душа выздоравливала в ней вперёд тела. Вытеснялись из памяти жуткие картины недавнего прошлого. Её чуткие, глядящие из самого сердца глаза в природе находили исцеление. Надежда не вернулась в Ленинград. Не к кому было возвращаться. Все её родные умерли в первую блокадную зиму. Наталья Павловна стала ей настоящей матерью, давшей ей второе рождение. Через три года Валерий и Надежда поженились. Наталья Павловна прожила не много лет после окончания войны. Но всё-таки, она успела многое им передать. Передать то, что словами подчас не выразить. Только пронести это в сердце через жизнь.
                3.
            Узнал я эту историю от бывшей своей учительницы русского языка и литературы. В 1979 году она по распределению приехала в Кострому работать и жила на съемной квартире. Кострома казалась ей чужим и не приветливым городом. Резал слух грубый костромской диалект, удивляла неопрятность и неухоженность улиц, бытовая неустроенность. Всё это нарушало гармонию на фоне красивейшей, благодатной природы, приволжских пейзажей и торжественного хвойного леса. Тихими тёплыми вечерами она одиноко прогуливалась по окраинам с видом на Волгу, садилась на лавочки, кормила птиц. Однажды ей встретилась немолодая пара: худощавый и неказистый мужчина с бородкой, одетый в шляпу и старое пальто, с ним под руку высокая и статная женщина с тяжёлою косою пшеничных волос. У неё были необыкновенно выразительные и тёплые глаза небесной синевы и, несмотря на вставные зубы, очень светлая улыбка. Обращала на себя внимание неторопливость, даже некоторая замедленность её движений и такая же неторопливая и мягкая манера речи. Узнав в этой паре соседей по подъезду, молодая учительница остановилась и поздоровалась. Они представились ей: Надежда Михайловна и Валерий Павлович. Вскоре, приезжая учительница стала частой и желанной гостьей в их доме. Они жили просто и небогато, ничего лишнего. Но у них была большая и хорошая библиотека, которая не раз помогала учительнице в её работе. Валерий Павлович был преподавателем в высшем учебном заведении. Надежде Михайловне после той блокадной зимы уже нигде не пришлось учиться. Надо было просто выживать, да и здоровье было всё-таки подорвано. Она работала на самых простых работах: вахтёршей, гардеробщицей. Очень много времени проводила в огороде, любила землю, несмотря на городское детство в Ленинграде. Ни в одной другой семье та молодая учительница не видела такой душевной близости и родства, как у них. Когда они рассказали ей свою историю, она долгое время задумывалась: «Всегда ли общее страдание, перенесённое в прошлом, так сближает людей или эта пара – исключение? И как мог пятнадцатилетний Валера увидеть в той умирающей, серой, беззубой тени красивую и любящую женщину, какой она стала впоследствии? Или он, не задумываясь об этом, делал для Нади всё, что было в его силах?»



                Май 2018 год