В войну. 25 глава

  25 глава

Шестого ноября, в преддверии двадцать седьмой годовщины октябрьской революции, в райцентр были вызваны все отличившиеся передовики района. В состав делегации из Кобелёвки вошли пятеро, а именно: исполняющая обязанности председателя колхоза Лапшина Антонина Ильинична, единогласно выдвинутая земляками на эту должность после внезапной смерти старой руководительницы. Бригадир тракторной бригады, возглавившая её полтора года назад, после ухода младшего сына на фронт, Завьялова Валентина Никаноровна. Заведующий фермы и лучшая её доярка, Рыков Кузьма Егорович и Васильева Ульяна Трофимовна. Основательница, и пока единственная учительница, новой Кобелёвской школы Солнцева Майя Андреевна. После небольшого заседания и награждения был концерт. Назад орденоносцы возвращались уже по темну.
   – Чудно время провели, да загостились, поспешать надо, бабоньки, ночь ноябрьская резка. Как бы снежок не посыпал, – накрывая ноги односельчанок, рассевшихся в его тележке, войлочным пологом, говорил весёлый Рыков.
   – Мы в тебя верим, Егорыч, не дашь в пути замёрзнуть, – отозвалась Завьялова, – Да и не пужайся так-то, ордена нас греют, у самого-то грудь не горит от награды?
   – Ой, горит, Валь. Это же надо, и про меня вспомнили. И я, стало быть, ещё на что годный, чудно, ей богу.
   – Что ж ты удивляешься, мил человек, коли заслужил, получи. Страна кому попало, чести не оказывает, не станет награждать, – помогая тому устроиться, сказала Антонина. – Тебя что же, впервые к награде представляют, что ли?
   – За последние четверть века, впервые. Думал, что не приведётся радости такой испытать более, ан, смотри ж ты, уважили.
   – Ну и гордись, дорогой, имеешь право, будь моя воля, я бы тебя к герою представила, не меньше, – на полном серьёзе, заявила Васильева. – Таких тружеников ещё поискать. Правда, девчата, ведь везде, везде успевает? За всем пригляд правильный держит. Он у нас на ферме десятка мужиков стоит.
   – Да знаем мы, можешь не рассказывать, – подмигнула Егорычу Завьялова, – я его к себе в бригаду с радостью переманила бы, да разве вы уступите?
   – Закатай губу, подруга, – в ответ улыбнулась Ульяна. – И так бы не отдали, а теперь ещё и орденоносец, да ни в жизнь.
   – Но, родимая, – устроившись на телеге, сказал довольный похвалой Рыков.
   – Кузьма Егорович, а за что вас в прошлый раз награждали и чем? – спросила сидевшая рядом учительница.
   – Георгием второй степени. Давно это было, ещё в первую мировую. Мне теперь кажется, будто и не со мной вовсе.
   – Расскажите, Кузьма Егорович, ужасно ведь интересно, – не отставала Майя.
   – Да нечего особо и рассказывать-то. Летом это было. Летом шестнадцатого, стало быть. Слышали ли вы что-нибудь о Брусиловском прорыве? Служил я тогда в кавалерии, под командованием Алексея Алексеевича. Это главнокомандующий армиями, генерал наш. Большой был человек, отчаянный, ему тогда уже за шестьдесят было, а в седле лучше любого из нас, тогдашних молодых, держался. Так вот, фронтовой прорыв Брусилова тогда сыграл большую роль в общем ходе войны, хотя оперативные успехи не привели к решающим стратегическим результатам. За 70 дней русского наступления австро-германские войска потеряли до полутора миллионов человек убитыми, ранеными и пленными. В то время как наши потери русских армий составили около полумиллиона. Там, кстати, в одной из атак и покорёжило ноженьку мою, в восточной Галиции. Крест мне лично генерал прикалывал на пижаму в госпитале. Можете себе представить, барышни, генерал. Ему самому тогда за успешное руководство войсками летом 1916 года было пожаловано золотое Георгиевское оружие с бриллиантами. Во, какое было времечко. До сих пор мне снится. Списали после ранения меня с армии. И вся жизнь под откос, запил. Даже жениться ума не хватило, кому калека-то нужен, – утирая навернувшуюся слезу, закончил Кузьма.
   – Сам, Егорыч, виноват, – локотком поддела его Песня, – Ведь не просыхал же до войны, совсем, смотреть было страшно. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Бросил же, можешь ведь без неё, треклятой, обходиться. Да ещё как можешь, в орденоносцы вот выбился, любо-дорого посмотреть. Теперь за такого любая вприпрыжку побежит, да, девчат?
   -У, только пусть клич кинет, я первая в дверку стукнусь, – улыбнулась Завьялова. – Ещё выбирать будешь, Кузьма, нас таких больше полдеревни.
   – Теперь куда уж, откликался давно, полвека почитай за спиной, чего смеяться на старости лет, – обернувшись к пассажиркам ответил Рыков. – Профукал я времечко своё, разудалое. Видно и доживать бобылём придётся. Но, пошла.
   – Не прибедняйся, Егорыч, что по нынешним временам пятьдесят лет, тьфу. Можно сказать, закат юности, так что всё в твоих руках, права Валентина. Не хорони в себе мужчину, дорогой. Не будешь пить, любая к рукам приберёт, – поправляя сползший платок, сказала председательша. – Войне скоро конец, ох и заживём же мы теперь, лучше прежнего. Дождёмся своих мужичков только и в путь, к светлому будущему, к коммунизму. А в нём и совсем умирать грешно будет, живи на всём готовеньком и радуйся. Красота.
   – А такое вообще возможно, сомневаюсь я что-то? – заулыбался заведующий фермой. – Кто устраивать это всё будет, для нас, готовенькое-то? Чтоб нам так шикарно всем жилось?
   – Так мы и будем. Да, сами для себя, от каждого по возможности, каждому по потребности. Ни денег, ни карточек не останется, рай одним словом. – продолжала Лапшина. – Надо тебе булку хлеба, взял, молока захотел, пожалуйста. В разумных пределах, конечно, а так, вполне себе, очень даже.
   – И скоро, – перебил Рыков.
   – Что скоро? – не поняла Антонина.
   – Ну, коммунизма эта, скоро ль наступит, спрашиваю?
   – Разве ж я знаю, точно пока никто тебе не ответит, я думаю. Но мне очень хочется верить, что не так долго ждать осталось. Мы уж во всяком случае с вами, доживём, до времени энтого расчудесного, не переживай, дядь Кузьма. С войной нужно для начала покончить, а уж потом и за строительство его, коммунизма, браться, всем миром, дружно. Когда дружно, оно быстрее и выйдет, верно, девчата?
   – Твоя правда, Ильинична. – засмеялись остальные. Первой отсмеявшись, заговорила Ленинградка.
   – Действительно, кому, как не нам, не нашему народу, первым шагнуть в это самое светлое будущее? Такую войну перенесли, почти разбили ворога, страшнее которого, мир ещё не видывал. И мы как никто, этого заслуживаем, только работы ещё предстоит очень и очень много. Страну по первой восстанавливать придётся, какой урон она познала, подумать страшно. А это время, и немалое время, друзья. Но мы справимся, я верю, мы обязательно справимся. Заживём лучше прежнего, дайте только срок. Всё у нас будет хорошо. – Всхлипнула она на последнем слове.
   – Ты что, Маечка? Перестань. – Принялась успокаивать её Васильева. – Сто раз уже тебе говорила, найдётся твой Валентин Валентинович. Приедет обязательно после войны, разыщет вас с мальчишками. Вот увидишь, верь мне. Приходи ко мне завтра вечерком, я на него карты разложу, сама увидишь.
   – Спасибо, Уличка, – ткнулась лицом в плечо подруги Майя. – Ты не представляешь, как мне хочется в это верить. Спасибо.
   – Всё будет хорошо. А что это мы молчком-то едем, а, подруги? Зря время теряем. Дорога дальняя, самое то. Порадуй, Тонь, начни, а мы подхватим.
   – А и правда, праздник у нас сегодня, да и волков отпугнём, – Прокашлявшись, отозвалась Лапшина и затянула.
Я на подвиг тебя провожала,
Над страною гремела гроза.
Я тебя провожала. И слезы сдержала,
И были сухими глаза.
Все дружно подхватили припев…
Ты в жаркое дело Спокойно и смело
Иди, не боясь ничего!
Если ранили друга — Сумеет подруга
Врагам отомстить за него.
Если ранили друга — Перевяжет подруга
Горячие раны его.
Там, где кони по трупам шагают,
Где всю землю окрасила кровь,
Пусть тебе помогает,
От пуль сберегает Моя молодая любовь.
Я в дело любое Готова с тобою
Идти, не боясь ничего!
Если ранили друга — Сумеет подруга
Врагам отомстить за него.
Если ранили друга – Перевяжет подруга
Горячие раны его.
   Так всю дорогу и ехали с песнями, под тихое кружение первого снега. За час до полуночи, были в Кобелёвке. Рыков всех развёз по домам и поехал на ферму, где его должны были дожидаться Майины близнецы, во всём ему там в последнее время помогающие. Дверь Ульяне открыла Леночка, остальные дети спали.
   – Покажи, мам, – набросилась она на вошедшую. Ульяна, не без гордости, расстегнула пальтишко и набрав полную грудь воздуха, сверкнула орденом перед глазами старшей дочурки.
   – Ух, ты, мамочка, какая она яркая, эта медалька. С большим красным знаменем.
   – Это не медалька, Леночка, это орден, он так и называется: орден красного знамени.
   – Какая ты у нас красивая, мамочка, теперь будешь.
   – А раньше, что ж, страшненькая была, что ли?
   – Ну, нет, конечно, но теперь вообще будешь, как королева. – в восхищении открыла рот Леночка, трогая награду руками. – Ты его не снимай никогда, пусть все видят, и знают. Даже на работу надевай.
   – Думаешь, мои коровки это оценят. Нет, моя милая, по праздникам ещё, куда не шло, а так, пусть в коробочке, в сундуке хранится. Давай-ка, мы его с тобой отцепим. Вот так.
   – Поздравляю тебя, мам, – зевнув, кинулась дочь к ней на шею.
   - Спасибо, дочка, спишь уже? Ложись, иди, я пока папку обрадую, похвалюсь. – уложив дочь, она немного прибавила огонёк в лампе, и села писать письмо мужу на фронт.     ---16.10.2018г.--- Продолжение следует…