Хирон

«Бабочка и пчела –
Это летающая часть цветка!

Накопившаяся за долгую осеннюю ночь сырость , выступившая на обомшелых скалах в виде капель влага неприятно ежила кожу тела и ног старого кентавра. Промозглый осенний вечер, пожухлая трава, редко рыжевшая на крутых скальных уступах, вот все, что видели его слезящиеся глаза. Сочетание двух тел часто не давало покоя и тревожило его: наступало непонятно - его будто куда-то что-то звало и он забыв о родне и пропитании рвался и бежал, усиливающаяся временами боль в средней части тела, как будто ее хотели оторвать от копыт, до потери сознания и одновременно сжигающая, опьяняющая сила, несущая его куда-то вперед, как клещами раздирали его тело, не давая даже минуты покоя. И сегодня, опять с утра то же ощущение резкой боли , как по живому, одновременно чувство силы и восторга от казавшейся недавно плоской картины окружающего мира. Бледно-голубые скалы, местами до темно-синего, играющие искорки влаги выпавшей росы, да светло-рыжие вихры осенней травы. Чувство радости и грусти волнами, перемежаясь, проходили через него. Грусть, как будто он расстается с чем-то бесконечно милым и близким. И даже орел, сидящий на скале, наблюдающий за горизонтом, видящий несомненно больше, казался кем-то более высоким и величественным, а не непонятным животным, сидящим просто так на серой скале.
Окончательно вышедшая Луна озвучила картину осеннего вечера, звучание лунного света усилило зов внутри и он бросился бежать. В беге, как в танце причудливо менялась тень его, отражаясь то на скалах, то на кустах, то на равнине. Вперед и вперед, не замечая заметно усилившуюся боль, клещами разрывающую тело. Он будто летел, иногда касаясь поверхности земли копытами, чтобы оттолкнуться и полететь дальше. Скакнув на большой камень, он увидел, что находится на краю обрыва, там внизу, местами достигая уровня скал зеленел лес, насколько видел глаз, сменяя привычную картину скал и кустарников пиками разноцветной листвы. На какое-то мгновение он приостановился на скале, будто раздумывая, выбирая между этими двумя ландшафтами. Сила боли между тем непомерно усилилась, нижняя часть тела будто рвалась к земле, а верхняя - вверх, к начинавшим проявляться звездам. Чтобы разом покончить со всеми мучениями тела и хоть на миг испытать чувство полета, так томившее его он бросился в темный провал...
Показалось, будто прошла целая вечность или он в стране, куда уходят старые кентавры? Но нет, вокруг, насколько хватало глаз простирался знакомый горизонт верхушек деревьев, а он, скачет, т.е. летит, изредка касаясь копытами лошади. Да именно лошади, потому, что боль, так терзавшая его прервалась на самом высоком аккорде. Торс, как у всех кентавров, которых он знает, не оканчивался телом лошади, а переходил в ноги обычного человека, которые сжимали тело лошади из которой впереди него шла шея, переходящая в голову лошади. Она и сама еще не отошла от всей гаммы чувств, но монотонные броски к новым верхушкам деревьев приводили и ее в чувство. Да, это была лошадь, плоть от плоти его как и он от ее, та с которой он будет неразлучен, как был един телом. Она подарит ему пространство действий и соединит с любой возможной точкой страны, где он - Человек, будет познавать Новое.
Позолотившиеся верхушки облаков, по которым он уже скакал как будто привели в порядок рой мыслей и он вспомнил, что у него как у всякого нормального кентавра имеется лук. Хоть он и не знал зачем он, да и стрел у него никогда не было, он почему-то захотел достать его и натянуть. Миг - и между тетивой и луком солнечный луч вставил золотую стрелу, своего солнечного наместника - стрелу мысли, которую он выпустил в пространство. Едва успевая натягивать тетиву, он щедро поливал все окрестности солнечными стрелами, как Солнце не жалеет своих сил для всего живого. А там, высоко впереди, в размахе крыльев орла всходило Солнце. А орел, все время реющий вверху, открывал новые высоту и дали, теперь - к звездам.