Зал ожидания

ЗАЛ ОЖИДАНИЯ

Фантазия в одном действии

...но для мира, зараженного целиком, я видел возрождение только в смерти.
Эдгар Аллан По.
Беседа Моноса и Уны.1

1 Перевод В. Рогова. В оригинале: "...but for the infected world at large I could anticipate no regeneration save in death". Edgar Allan Poe. The Colloquy of Monos and Una. 1841.

Действующие лица:
ОН
ОНА

Вокруг опустошающе темно и тихо.
Постепенно слабый свет освещает одну фигуру в монументальной неподвижности правее от центра. Создаётся ощущение, что свет исходит изнутри силуэта, распространяясь от середины его верхней части. Видны общие очертания, детали неразличимы.
Фигура приходит в медленное движение, начинающееся рывками головы и заканчивающееся резкими судорожными движениями рук, как у срывающегося с высоты. Глубокий вдох задыхающегося, и фигура вновь приходит в неподвижность, но более живую. Становятся видны открывшиеся глаза. Теперь понятно, что это человек (ОН). Он осматривается по сторонам и снова замирает.
Слева от него, точно таким же образом, появляется вторая фигура (ОНА). Друг на друга они не смотрят. Через девять секунд начинается разговор, во время которого ОН держится несколько отстранённо.

ОН. Всю жизнь искал тебя по всему свету, а нашёл – в полной темноте.
ОНА. Как странно: я целыми днями ждала, что ты придёшь, а, оказалось, нужно было лишь однажды проснуться ночью!
ОН. Только странная какая-то ночь...
ОНА. Как по мне, так самая настоящая, я бы сказала – безукоризненная ночь!
ОН. Ни звёзд, ни шорохов – не верится, что после такой ночи может взойти солнце.
ОНА. А оно взойдёт?
ОН. Нет. Ты и сама знаешь.
ОНА. Знаю, но за последнее время я научилась притворяться, что забыла об этом. И чем займёмся?
ОН. Может...
ОНА (перебивая). Прежде чем ты это скажешь, лучше расскажи, как было на этот раз.
ОН. Тебе лишь бы болтать.
ОНА. А тебе лишь бы перечить! Будто времени нет!
ОН. Его здесь и не было. Ладно, слушай. На этот раз я родился ровно посередине между западом и востоком.
ОНА. О, ты стал большим романтиком! В таком случае, я родилась ровно там же!
ОН. А ты, я погляжу, нахваталась привычек перебивать.
ОНА. Да ты тоже не промах! Научился – ворчать!
ОН. В общем, родился я в одном городке, который как его не назови – лучше от этого уже никому не станет.
ОНА. Что я говорила! Точно там же где и я. И как мы снова не встретились?
ОН. Сущая язва!
ОНА. Ладно, не тяни: рассказывай дальше!

Во время дальнейшего разговора фигуры по-прежнему остаются неподвижными, а слева от них, через промежуток темноты, становятся еле различимыми движения людей и предметов, отображая то, о чём рассказывают ОН и ОНА, но абсолютно бесшумные. Некоторая отстранённость постепенно исчезает у НЕГО и переходит к НЕЙ.

ОН. Впервые я понял, что и в этот раз родился слишком рано, когда мне воткнули нож в живот, только из-за того, что у меня не было с собой прикурить, конечно, понял это я, который теперь, а тот я – просто почувствовал себя немного неуютно. Случилось это при свете дня, и стоит ли говорить, что с того момента я уже не мог испытывать прежнего воодушевления от его отражений. Помогали и одноклассники, демонстрируя неоправданную жестокость, например, заливая воду из бутылки для поливания цветов – наверное, поэтому детей и называли цветами – в горло лежащему на полу, зажав при этом ему нос, за какую-то взятую без спроса жвачку. Именно эти цветы, ещё распускавшиеся, и познакомили меня, впервые, но достаточно убедительно, с теми образами, которые неотступно сопровождали всю мою дальнейшую жизнь. В этом, развёрнутом на несколько лет, школьном представлении для одного зрителя, коим был я, нашлись места и для пьяниц, крепко ухвативших свою судьбу за бутылочное горло; и для наркоманов, дрожащим мелом писавших свою историю на мрачных стенах существования; для одного повешенного, увлёкшегося игрой в криминальное братство; и для убитой, задолго до этого поглощённой окружающей порочностью; и для изнасилованной, оставшейся в живых, но полностью окоченевшей. Была и влюблённая пара, слетевшая от обступившего со всех сторон ужаса с восемнадцатого этажа, заключив друг друга в крепкие объятия. А сколько ещё поломанных линий жизни уже тогда тайно записывалось «тонким пёрышком в тетрадь»? «Учат в школе, учат в школе, учат в школе». Научившиеся, но всё ещё молодые и юные, в это время погибали тысячами в войне безрассудных амбиций взрослых. Выжившие же неуклонно дополняли свежими красками уже прорисованные силуэты отчаяния и страха. Взрослые, в свою очередь, так же не находили лучшего для себя развлечения, как уничтожать друг друга и всё, что вокруг живёт и дышит, в перерывах, а то и не отрываясь от основного занятия, предаваясь разврату и грабежам. Затем, очнувшись после кровавого пира, самые живучие из взрослых – великодушные хозяева – принялись поправлять чуть покосившееся ярмо на шеях своих рабов. Последние же так и не научились обходиться без своих угнетателей и, не в меньшей мере, нуждались в восстановлении веками сложившегося порядка. А потом, как нельзя кстати, вспомнилось, что на западе и на востоке тоже есть враги, точнее – все враги! Жажда власти и крови по-прежнему была неумолимой.
ОНА. Один в один как у меня! Направления разные: у нас враги были на севере и юге.
ОН. Как видишь, в этом плане всё стабильно: восток воюет с западом, север воюет с югом и каждый воюет сам с собой. Гармония.
ОНА. А дальше?
ОН. Дальше чуть было не влюбился!
ОНА. А как же я?
ОН. Опять забыла? Мы перестали знать о существовании друг друга сразу же, как простились. Но, в отличие от других, нас разлучить невозможно. Поэтому из той затеи ничего и не получилось.
ОНА. Она была красивая?
ОН. Ты как ребёнок! Если внешне, то для меня, того меня, золотистыми лучами её волос сияло единственно возможное солнце. Может, в первый, но уж точно в последний раз. В те дни я был им ослеплён, и тем непростительнее оказалось моё возвращение под увядающее небо. Но истинная красота не так наивна!
ОНА. Один раз не получилось, и всё: опустил руки?
ОН. Просто решил, оглядевшись вокруг, что поиск спутницы жизни, скорее, отдалил бы от меня то счастье, которое я хотел найти, чем наоборот. Само существование такого сочетания, как «спутница жизни», заставляло призадуматься.
ОНА. Может, ты искал не то счастье?
ОН. Счастье одно, но человек находит его в сиюминутных наслаждениях, которые как камни, лежащие в русле реки, способны лишь временно отклонить, если и способны, общий поток, но тот вскоре снова возвращается к первоначальному направлению, и хорошо, если не расширив при этом своих прежних владений.
ОНА. А если таких камней будет много?
ОН. Во всём нужна мера, а самое главное – понимание: способны ли эти камни помочь реке? а морю, которому река несёт свои воды? а океану, частью которого является море? а планете, на поверхности которой расположен океан? а миру? Делать же что-то только из-за того, что так делает, делал или велит делать кто-то другой – совершенно не годится в таких вопросах, как поиски счастья и любви, взятых за основу процветания всего живого. Течение можно изменить, но этого мало: необходимо изменить его в правильную сторону, а бездумное нагромождение камней может и вовсе его остановить, даже если изначально они складывались бы в правильном порядке. Вот чему человек должен учиться с рождения. Человек хочет счастья, но имеет только ум. Совместить же одно с другим для него так и остаётся непосильной задачей.
ОНА. Почему же он не хочет учиться?
ОН. Алчность. Те, кто должен идти впереди и указывать путь, уже давно ослеплены ею. И главный залог их благоденствия это невежество остальных. Сами же они способны думать только о защите своих стремлений и влечений к личной выгоде, тратя для этого все доступные средства и ресурсы.
ОНА. Но ведь их учёные ищут способы спасения человечества: пытаются открыть секрет вечной жизни, изучают возможности переселения на другие планеты?
ОН. Человек думает о спасении жизни человека, чаще, о спасении только себя самого, но не о спасении самой жизни. Но в одном ты права: люди ищут вечную жизнь, чтобы куда-нибудь улететь от смерти.
ОНА. Откуда ты это всё знаешь!
ОН. Правильный вопрос здесь – почему другой я, о котором я рассказываю, никак не может вспомнить, что тоже это всё знает? Тем более, что рядом есть немало подсказок: музыка, живопись, архитектура, книги, театр... Но мы отвлеклись. Продолжишь?
ОНА. Ты остановился на... солнце – ты хоть видел его, а я о нём лишь читала на страницах детских книг. Ждала своего принца, думала: вот-вот он прискачет и, оборвав все мои корни, заберёт меня в свой прекрасный замок. Но сначала один принц, мой отец, ускакал в неизвестном направлении, а потом другой принц забрал мою мать, не способную больше самостоятельно справляться с алкоголем, из-за ухода отца. Корни сгнили сами собой и, быстрее ужаса, из детских чувств выросли несокрушимые, леденящие одним своим присутствием, безымянные надгробия. После интерната я кое-как устроилась продавщицей в круглосуточный ларёк на окраине города. О принцах больше не было и речи. А вот замок я всё-таки нашла: по крайней мере, другого названия для наполовину развалившейся коммуналки я придумать так и не сумела. Но сдаваться – не было и в мыслях: боевая была, закалённая; может, поэтому и доставалось сильнее других. Кто там из них говорил про противодействие?
ОН. Ньютон?
ОНА. И почему упало яблоко, а не всё дерево?
ОН. Я тоже в начале сопротивлялся, и чем напористее, тем скорее осознавал себя полноправным обитателем «скотного двора», точнее, абсолютно бесправным. Но терпение оказалось небезграничным – я решил бежать. И вот, позади остался один город, другой, третий... Но далеко ли убежишь, когда считаешь, что твоя судьба запряжена в чью-то повозку? Да и что такое город сам по себе – лишь ещё одно средство угнетения, как результат технического прогресса; средоточие всего искусственного. Люди уже не первый век боялись порабощения машинами, не замечая, что оно уже шло на полных парах. Сначала с помощью механизмов люди воздействовали на природу; дальше они стали применять машины в войне, убивая других людей; потом появилась возможность посредством технических устройств воздействовать на человеческие эмоции и мысли. Человек оказался окружён: от наручных часов до автомобилей, от смартфонов до самолётов, от компьютеров до космических станций. Механизмы, машины, устройства стали, сами по себе, источниками эмоций для человека, погружая его в полную зависимость от техногенного мира. Угнетение стремительно возрастало. Увеличивалось и общее население городов. Намеренно создавались все условия, чтобы люди бежали в город, а не из него.
ОНА. А я и не пыталась бежать. Для меня мысль покинуть свой город казалась невозможной, и каждый раз после смены я возвращалась в свою мрачную комнату, которую, к тому же, ещё и снимала. Лишь изредка, в особенно ненавистные дни, я решалась её покинуть. Чаще всего это происходило по вечерам, когда темнело и снижалась вероятность попасться кому-нибудь на глаза. В это время райончик становился до крайности неприветливым, поэтому длились такие прогулки недолго, и я, погоняемая ознобом, спешила вернуться обратно, за стены своего замка.
ОН. Я чувствовал себя настолько ничтожным, что неизведанное и непостижимое страшило меня всё больше и больше. Я по-прежнему замирал при взгляде на ночное звёздное небо, но понять отчего, так и не мог. Один раз я был близок к этой разгадке, когда решил осмотреть пещеру, выкопанную каким-то разбойником былых времён, благо, что располагалась она неподалёку от города. Когда я оказался внутри той человеческой норы и лаз в шумящий разными красками мир остался не за одним поворотом за спиной, я инстинктивно погасил свой фонарь. И оказался здесь. Тебя ещё не было. И, услышав удары, которые издавало моё же собственное сердце, я был так напуган, что и не помню, как оказался снова в городе. Больше таких пещер в моей жизни не было.
ОНА. Повезло! У меня не было никаких пещер – был заброшенный колодец. Как-то поздним вечером, после прогулки, я возвращалась в свой замок: разрушенные асфальтовые улицы освещались лишь мерцанием сигаретных окурков из неприветливых бараков, казалось, сжимающихся вокруг меня всё плотнее. Мгновение, и что-то изменилось, а что именно – я не могла понять. И оказалась здесь. Тебя уже не было. И боли не было. Я слышала удары своего сердца, страх уничтожал меня с невыносимым хрустом костей, но выбраться я не могла.
ОН. После того случая, я, превратно истолковав эту тьму, решил, что именно она, в том моём понимании, и есть истинная сущность всего живого. А признаки этого можно было легко отыскать во всём, стоило только задаться такой целью. Ведь мир точь-в-точь такой же, как я о нём думаю, по-другому и быть не может. Но я стал проклинать Бога, возненавидел людей, а позже, и всю жизнь в целом. Начал бояться смерти, в большей степени из-за того, что существовала вероятность моего очередного возвращения в этот, тогда столь явственный, ад. Как избежать этого я не знал – мысль о том, что следующий я вряд ли вспомнит предыдущего, казалась крайне ненадёжной, достаточно было заглянуть в написанные страницы истории. Помочь мне уже не могли ни книги с героями из детства, с их подвигами во имя любви и добра; ни музыка, будь то жизнеутверждающий Штраус или мечтательный Шопен; ни картины впечатлительного Моне и восхищающегося Айвазовского. Они лишь на короткое мгновение возвращали в моё сознание прекрасный мир. Но, в один из дней, не стало и этого мгновения.
ОНА. Мне тоже казалось, что сделано уже достаточно и возвышенных идей, и сокрушительных ошибок, но как же медленно меняется мир, когда перед глазами пересыпается этот чёртов песок. И я тоже винила Бога. Я винила только его.
ОН. Да, переложи ответственность на другого, особенно если он во всём поможет – во всём простит, и гуляй, наяву или во сне, среди крестов так широко, как только позволят извращённые извороты фантазии.
ОНА. Согласна: глупо, как всегда.
ОН (через паузу). Но знаешь: нам придётся выбрать.
ОНА. Всегда ты так.
ОН. Времени здесь нет, но, когда ещё вчера ты просыпался и первым делом смотрел на часы, это начинает настораживать.
ОНА. Останемся здесь?
ОН. Помнится: пробовали – долго ли продержались?
ОНА. И что же ты тогда называешь выбором?
ОН. Ну, мы можем...
ОНА (перебивая). Там мы тоже были, а возвращаться пустыми – ну уж нет!
ОН. Но там и так пусто!
ОНА. То-то и оно.
ОН. Неужели тебе всё ещё интересно?
ОНА. Интересно, когда не знаешь, а когда знаешь – гораздо интересней!
ОН. Слова, слова. Можно ли ими описать хоть что-нибудь, как оно есть на самом деле?.. Но, тем не менее, в этот раз мне, временами, не хотелось больше верить во Всепрощающего – хотелось просто жить так, чтобы моей жизни чьё-либо прощение и не требовалось.
ОНА. Временами то и мне тоже так хотелось, но что от этого изменилось?
ОН. Что изменилось? Увидим…

Становится темно, силуэтов не видно. Резко загорается свет, освещая яркую зелёную траву, по которой, по диагонали слева направо и вглубь, с улыбками уходят, держась за руки, парень в просторных льняных штанах без ремня и лёгкой льняной рубахе навыпуск и девушка в лёгком, но длинном льняном платье с цветком подсолнуха в распущенных волосах с правой стороны, оба с босыми ногами. Одновременно со светом появляется звук: пение птиц и стрекотание насекомых, играет романс Фридерика Шопена «Весна». На заднем плане справа налево быстро поднимается солнце. Через три секунды после последней ноты романса свет резко гаснет.
Снова темно и тихо.


Сергей С. Петров, октябрь 2018 г.

#небоитени
#осень #всаратове
#внутрисаратова #антонова #солнечный