Шпроты по -нолински

Мои детские годы пришлись на голодное послевоенное время. Родители не баловали нас разносолами. Да и взять их было неоткуда. В магазина хлеб по талонам. Подсолнечное масло на разлив по норме. Крупа по записи…
Но, зато!  Картошка своя. Помидоры, огурцы. В поле кислянка да дикая редька. В лес грибы и ягоды. А река!...Изобилие рыбы. Умей лови, ищи, собирай. Я думаю, что такому изобилию позавидовали бы и в наше время. Словом, понятие «голодное» было у нас только для ленивых.
Но вот с деликатесами была напряженка.  Впрочем, мы и слова такого не знали. Зато наши мамы были изобретательны. Мы с братом Володей были в то время уже заядлыми и опытными рыболовами. В войну вся рыба с поймы Волги и притоков ушла в верховья рек, впадающих в Оку, Каму, Вятку. Другие, более мелкие реки и речки, питавшие крупные, хорошо подходили  для нереста рыбы. И они просто кишели рыбой. Тогда еще не было разных лесодобывающих  хищников, питающихся разными грантами, и леса не давали рекам  мелеть. Полноводные, гордые русские реки еще не знали, какая беда ждет их в период нового дикого капитализма. Небольшие пароходы доходили почти до истоков. А в разлив вода заходила в слободки, на беду их жителей и радость мальчишек, плавающих на самодельных плотах.
Вместе с пароходиками ходила и рыба. После спада воды в ямах и старицах оставались заблудившиеся щуки и лини. Мы били их самодельными острогами. Уха и жареная рыба не покидала наши весенние столы. Рыбу вялили и солили на запас. А наш дед умудрялся заготовить снег еще с зимы, и ледник за домом долго хранил охлажденную и непортящуюся рыбу.
Но вот самым вкусным у нас было настоящее  лакомство. Летним днем, вооружившись удилищем из длинной тонкой березки и леской  из конского волоса, мы с братом отправлялись на ловлю уклейки. В наших местах ее звали щаклеей, и еще, почему-то, «сикой». Ловилась уклейка только на тонкую снасть. Годился поплавочек, сделанный  из обожженной на спичке пробки. Горящую пробку надо было пальцами довести до состояния небольшого шарика. Затем, сделав вокруг  него тонкий  желобок, особым образом обвязывали леску. Для насадки годились только живые мухи. Ловили их на мясном рынке. Для того, чтобы поймать муху, нужна была особая сноровка. Приближаясь к мухе, надо было угадать траекторию ее бегства, и легким, изящным взмахом ладони  встретить ее на пути отступления. Мало того, пойманную муху надо было усыпить, но не насовсем, а так, чтобы она двигала ножками. Поэтому мухе полагалось прищемить голову и посадить е в жужжащий спичечный коробок.
Наконец, подготовка к рыбалке была закончена, и мы мчались к реке. Заброшенная в воду насадка (живая муха) не тонула, а барахталась в воде, привлекая уклейку (щаклею, сику, а еще верховодку, что было одним и тем же). Легкий поплавок из обожженной пробки не пугал рыбку. Но при ее хватке насадки давал четкую полоску на поверхности воды. Оставалось легким выверенным движение подсечь рыбешку. Острый мизерный по размеру, крючок вонзался в губу жертвы, и рыбка уже трепетала в руке. Модно было нанизывать добычу за жабру на ивовую ветку.  Ловили до тех пор, пока на ветке не оставалось места. Обычно, на стандартную лозу входило сто-сто десять рыбешек. 
В окнах на горе светились ярким полуденным светом наши прохладные  родительские дома. И пока мы мыли руки и убирали чешую с единственных брюк, Володина мама, моя тетя Мария уже готовила уклейку особым способом. Залитая  маслом на горячей сковороде, она не жарилась, а тушилась до особого состояния. Косточки рыбешки разваривались, а сама она становилась прозрачной, и даже слегка хрустела.
Все сто уклеек быстро исчезали в мальчишеских ртах и желудках. Настоящее яство. Деликатес – сейчас бы сказали снобы.
А мы еще и не знали, что наша уклейка ничуть не уступает зарубежным шпротам.
Вкус ее до сих пор ощущается во рту. Нолинские  шпроты нашего детства.