Жираф с хвостом русалки. Ежевечер крем художнич

Не надейтесь на рыбалку,
Я жираф с хвостом русалки!
Бесполезно, твою ж мать,
Родословную искать!






БЕЛЫЙ ЛИСТ
Архитектура любви
Волшебство пахнет осенью

Умная, амбициозная женщина-поэт с невероятным сердцем, умением любить и слышать весь мир.
Она пишет музыку словами.



Должно быть стр 300 или 296
ЭТОГО ЛИСТА НЕТ!!!


16 шрифт в книге
Примерно 40 строк на странице



Надо 364 - 368 стр или 372 (:4)

11 шрифт 36 строк
12 шрифт 33 строки
14 шрифт 28 строк
16 шрифт 25 строк



































Лист с вензелем для подписей

























Тех страница 1
















Любовь Лагутенкова



МУЗЫКА – СЛОВАМИ

СТИХИ, РАССКАЗЫ







Санкт-Петербург
2026









 

Любовь Лагутенкова









 





 














Содержание



Тоже запасная страница.
Слово содержание может оставаться на ней одно или уйти на правую страницу наверх самого содержания



























Само тело содержания
Количество страниц лево-право
1-2
1-2

Добавляем четное число, заканчиваем, правым. Как тут





































О, МУЗЫКА!






















Октава. Семь стихов о Музыке

***
ДО

ДОрога

И снова новая заря,
Заря рассветов и закатов,
Никто не виноват, что зря
Мне доводилось столько плакать.

Прошло так много зим и лет,
И странно помнить в одиночку
И чью-то тьму, и чей-то свет,
В глухой введенные подстрочник.

И в ноты! В ноты: до, ре, ми,
Фа, соль, ля, си. О, Боже правый,
Мое смиренье обними
И сжалься на сонатой странной,

Над тихой музыкой моей,
Что так и шествует по свету
В плену восьмых и четвертей,
До откровения раздетой,

Пешком по жизни кочевой,
В чуме любовной, как в болезни.
Мне и не надо ничего,
Пожалуй, кроме этой песни.



***
РЕ

РЕинкарнации

Было ДО криком матери тягостно-радостных родов,
И вошло во младенчество благословенное РЕ,
Перешедшее в МИ восхитительных детских восходов,
Мир скакалок и сказок в любимом веселом дворе.
А потом нота ФА пела песню легко и влюбленно,
Юность звонко смеялась, ждала волшебства, как Ассоль,
Создавала, училась и вдаль провожала вагоны –
В золотистую зрелость – звучащую мудростью СОЛЬ.
Многозвучное ЛЯ знает все о духовных отравах,
Все умеет, все может, но Бога не смеет просить,
И готово шагнуть в ноту следущей звездной октавы,
Что начнется тотчас после благословенного СИ.

















***
МИ

МИстический шабаш

В стране непойманных сандалий
Металось радостное ДО.
За фальшь бандитских вакханалий
Несло ответственность оно.

Всю чехарду звучащих мыслей
Оно карало свысока,
Но наделяло высшим смыслом
Харассмент влюбчивого ФА.

А РЕ и МИ, как два ребенка,
Плели интриги вензеля
О СИ, сгульнувшей на сторонку
Под носом преданного ЛЯ.

КАПРИЧЧО* плакалось ЛЕГАТО*,
Что нелегко свободным быть,

______
* Каприччио в музыке (итал. capriccio, букв. – «каприз, прихоть») – инструментальная пьеса свободной формы, в блестящем виртуозном стиле.
* Легато (итал. Legato) – плавный переход одного звука в другой, пауза между звуками отсутствует.





БЕКАР* с ДИЕЗОМ* у СТАККАТО*
Пытались в долг перехватить.

Наивный СОЛЬ, оставив гонку,
Отяжелел на склоне дня:
Зачем-то вспомнив поговорку,
Съел пуд из самого себя.

И вдруг решив, – курьезный случай, –
Блеснуть оттенками штриха*,
Один из всей поющей кучи
Пустил средь соло петуха.

Молчали ПАУЗЫ прискорбно,
Присев на плачущий рояль,
Лишь ГАММА выглядела ровно,
Жуя летающий сандаль.
______
* Бекар (фр. b;carre) – это знак альтерации, который отменяет действие диеза или бемоля и говорит о том, что нужно играть обычную ноту, не повышенную и не пониженную.
*Диез – знак альтерации, который обозначает повышение стоящих справа от него нот на один хроматический полутон.
* Стаккато (итал. staccato – «отрывисто») — музыкальный штрих, предписывающий исполнять звуки отрывисто, отделяя один от другого паузами.
*Штрих (нем. Strich — черта, линия) — способ (прием и метод) исполнения нот, группы нот, образующих звук. Штрихи определяют характер, тембр, атаку и другие характеристики звучания.





***
ФА

ФАнтастический кольт

Вот кабы свершилась хоть часть озорства,
И пулею стала моя голова,
Была б Я – не Я, а... БЕМОЛЬка*
В серебряной гильзе для кольта.

У кольта старинного редкий геном,
В нем спрятан для музыки крохотный дом
И спутники милого быта:
Сонаты, ноктюрны, сюиты.

Минор Ля-бемоля – тоскующий звук,
Стреляет внезапным объятием рук,
Теплом – в небывалую стужу,
Да так, что контрольный не нужен.

Ответом минору – мажор Си-бемоль,
Магической страсти счастливый король,
Взведенный курок эпатажа, –
Бодрит, веселит, будоражит.

Кольт создан из тонких энергий души,
В его барабане стаккато дрожит,
И весь он – священная рака,
Чтоб музыку... слышать!
И... плакать.
______
*Бемоль в музыке (от франц. B;mol – знак альтерации, обозначающий понижение стоящих справа от него нот на один хроматический полутон.





***
СОЛЬ

СеньО

Разве он не ужасен? Не восхитителен, не чудесен?
Взращен из человеческих недостатков и житейских апломбов.   
Чаще всего бестолков, забыт, и кажется: бесполезен.
Извечный шлагбаум – СЕНЬО* – повтора знак в сверхмузыкальных формах.   

Новым рефреном звучит повторяющийся отрывок и-
ндивидуальной симфонии. Только диез с бемолем, как прежде, твердо
бекар отменяет, следуя обнуляющей опыт специфике,
и новый СЕНЬО возвращает жизнь к первоначальным аккордам.


____
*Сеньо – знак повтора в сложных музыкальных произведениях. Здесь: опыт, жизненный урок.








***
ЛЯ

ЛЯкадьерия* диминуэндо

Диминуэндо* – звук-угасанье.
(В Яндексе глянуть правописанье!)
Диминуэндо – весла к причалу!
Значит, мы можем начать все сначала...
Кто нас накажет? Зачем? И за что же?
Разве неверно был звук нами прожит
личной симфонии? Музыка – лечит...
Диминуэндо – не бес-ко-не-чен:
тон-провокация – диминуэндо –
новых событий и новых крещендо**.
Суть сокровенности всех философий
в диапазоне басов и высоких
нот, – на пути синяков и ушибов, –
диминуэндо – мы любим, мы живы!

Да, мой любимый, мы все еще живы
в диминуэндо правдивом и лживом.
______
*Лякадьерия – астероид. Здесь: метеорит, падающая угасающая звезда
*Диминуэндо (итал. diminuendo) – ослабление звука
**Крещендо (итал. crescendo) – усиление звука








***
СИ

СИгнификация музыки

Мне боль не уместить ни в тот, ни в этот стих.
Она, как прежде, мучит,
И к бедной памяти отнюдь не тих
ночной призыв… И сложен
рубец на гордом сердце – безобразный штрих,
подаренный мелодией певучей,
но звук ее прикосновений колдовских
прекрасней быть не может.
   
______
*Сигнификация – (от лат. significatio – «сигнализация, внешнее выражение») – процесс фиксации значений (понятий) с помощью символических средств. Также сигнификация – обозначение путем наделения каких-либо реальных или воображаемых объектов знаками (например, словами).



***

От лирической темы – по телу сыпь.
По какой причине? –
Бог весть.
Такова на физическом уровне ее укоризна.
Надо бы понимать, что у лирики тоже душа есть...
Протянула б ей воспаленную руку, –
какая бессмысленность, –
это же только призрак...

Пишет, пишет, а с места не двигается.
Нет, никак.
Муза – она ж, как фура-дура,
наполненная стихами,
на крылатых больших колесах...
Да только пробиты все 33 колеса.
Буксует.
И завывает, как оперная, разными голосами.

















Все про любовь, –
была бы весь век жива, –
у каждого слова стражем приставит ноту
и грузит, грузит в многотонник
бесчисленные слова,
так и не ставшие песнями для кого-то.

Может, однажды каньон увидится,
в который обрушивается весь ее груз,
с элегантностью
непобежденных,
но растолстевших граций,
там и обжившихся,
отлежавшихся,
не дай Бог, вошедших во вкус,
и вдруг подумавших:
а стоит ли выбираться?
















***

Каждая нота должна быть пропета,
Каждая буква иметь свою ноту.
Вместе напишем симфонию лета
Или молитву осеннего стога.

Мы подберем под симфонию буквы,
А под молитву, лишь выглянет солнце,
Скрытые ноты, как ягоды клюквы,
Насобираем в болотных оконцах.

Каждая нота и каждая буква –
Пренепременно, цветок или лучик сс
В предожидании легкости звука,
В предразговении тяжести тучи.

Как это? Что это? Разве опишешь? –
Вот и готово, возносится к небу
И шаловливо порхает над крышей
То ли симфония, то ли молебен...













Ах, где мне взять такую...

      "Ах, где мне взять такую песню..."
      – советская застольная


Ах, где мне взять такую,
Такую-никакую,
Такую-никакую,
Ах, песенку мою?
А я сижу рисую,
Ее сижу рисую,
А я сижу рисую
И о себе пою.

Ах, где мне взять такую,
Любовь мне взять такую,
Такую-никакую,
Чтоб в омут с головой?
А я сижу рисую,
Ее сижу рисую,
А я сижу рисую
Разлуку не с тобой.

Ах, где мне взять такую,
Такую-никакую,
Такую-никакую
Строку, как у Басе?
А я сижу рисую,
Ее сижу рисую,
Опять сижу рисую,
Бумага стерпит все.






***

Мы все грустим, мы все поем,
Но музыки не слышим.
Мы далеки, мы не вдвоем,
Мы письма в мусор пишем.

Ты духом слаб и я слаба,
Нам тосковать привычней,
Но что ж рука, о, чья рука,
Ночами друга ищет?

Ответ внутри, он точно есть:
Мост взорван – мост построен,
И выжжен лес – посажен лес,
И глаз у носа сдвоен!

Косеть легко, любить – ах, нет.
В чем промысел твой, Отче? –
Давно умолк глухой дуэт,
А музыка все громче…
          





 





Легато

Когда до конца выжимает смычок даль невидимую,
Когда не хватает ему длины,
          не хватает звука оставшейся ноты,
Я вздыхаю, я говорю смычку: горе тебе от ума,
          дурачок двусмысленный,
Мучаешь скрипку, настройка не та, сосредоточься, что ты?

Если любовь песню поет, лучше молчи, струн не касайся.
Твоя конечна длина относительно ее вдохновения,
Есть особое равновесие музыки: огонь,
          бушующий в айсберге,
Остановись, в твоей тишине его возможно горение.

Не понимает. Скользит,
          думает смычковыми миллиметрами,
Ползает, трудится, вдруг замирает в ползвуке,
          подчиняясь гордыне,
Свой исчерпав ресурс невероятными средствами,
Но льдина с огнем внутри стабильна:
          не вспыхнет и не остынет.

Музыка, музыка, что сама ты знаешь про ноты,
Когда любовь поет, склоняя голову набок?
Она и фальшивит искренно,
          но какая нам разница, вот ведь...
Важно какой после этого в сердце останется отпечаток.





***

Все, что было когда-то бравадой
Стало горем пути моего.
Эта странная в сердце досада
Не бросает меня одного.

Все канючит и требует ласки
По прошествии нескольких лет,
Я давно отпустил твои сказки
И ни слова не помню в ответ.

Пропади, не суди меня строго,
Пусть исчезнет твоя колея,
Полюби так кого-то другого,
Лебединая песня моя.














БОГ ЕСТЬ























Голубица моя

Тихий шепот с креста,
И забота проста:
Кто теперь о тебе позаботится?
Голубица моя, Голубица моя,
Пресвятая моя Богородица...

Не покинуть креста,
Иссыхают уста,
Воздыханье молитвой возносится.
Голубица моя, Голубица моя,
Пресвятая моя Богородица...





















***

Я тебе говорила: не надо, родной, не надо...
Не хочу оставаться в вечности, не смогу...
Но меня ты не слышал, любя человечье стадо,
Приближаясь Агнцем к чистому четвергу.

Я тебе говорила: поверь, мой сынок любимый,
Мне семь стрел не выдержать в сердце, не перенесть,
Но ты шел по воде и нес крылатого Серафима,
И летела к людям о Боге благая весть.

А когда ослабело земное мое объятье,
И весь мир рассыпался на крохотные огни,
Я пошла по земле, собирая его в распятие
Искупления в каждом крестике на груди.
 


















Седьмое января

Ты никогда не был маленьким,
Сразу явился большим
Поэтом и композитором,
Художником, проповедником,
Любящим добрым учителем
И властелином страны
Моих влюбленных молчаний,
Моих колыбельных песен...
А я оставалась маленькой,
Маленькой, маленькой, маленькой
Всю бессмертную жизнь
Возле тебя и потом...
И остаюсь таковой,
Прячась в галдящей толпе...
Луч Вифлеемской звезды,
Длиной в миллионы лет,
Тихо касается каждого,
Каждого, каждого, каждого,
И от такого чуда
Многое изменяется
Или местами меняется:
Вдруг ты становишься маленьким,
Маленьким, маленьким, маленьким,
Нежным наивным ребенком,
А я – семистрельно огромной,
Знающей, что будет дальше...





***
– Что о любви нам говорят
На том конце другого света
Сократ, Платон и Гиппократ,
И к ним ушедшие поэты?
Осталось что-то от основ
Из человеческого бреда?
Что пишут нынче про любовь
В сетях небесного инета?
О, если б твой отцовский взгляд
Пробился в сон мой сумасшедший,
Что о любви там говорят,
Мой предок, истину нашедший?

– Дома небесные легки,
Подвижны, воздухом богаты,
Все души пребывают в них,
Преоблаченные как в латы,
Защищены от слез и слов,
И от бесчувственных решений –
Здесь много знают про любовь
И берегут от разрушений.
Приходит истина сама
Туда, где есть в душе опора,
Любовь, как прежде, – высота
Без злого умысла и спора.
Она – молитвенный укров
От сил земного вероломства...
Сильна вселенская любовь,
И в ней – прощенье за греховность.







Ослик Иисуса

– А что с Его Осликом?
– Он теперь ваш...

Ваш ослик собрался в дорогу,
Откройте, пожалуйста, дверь.
Без пафосных слов и упреков
Он выйдет в пасхальный апрель.

В поклаже на спинке оставьте
Забытой любви имена,
В пути, где-нибудь на ландшафте,
Он сбросит ее семена.

Поскольку нам с ним по дороге,
Вновь встретим его где-нибудь –
Примету от Господа Бога,
Надежды небесную суть.

А он не найдет себе места,
Задача его непроста:
Все ходит от сердца до сердца,
Все ищет Иисуса Христа.












Опоздание

Был храм закрыт – ни въехать, ни вползти:
Забор, засов, но есть два пня снаружи.
И я присела дух перевести –
Для "Отче наш" никто другой не нужен.

А ветер, словно дьякон впопыхах,
Слова сии любимые услышав,
Молитву с поцелуем на устах
Немедля утащил куда-то выше.

И ни одной живой души окрест...
Лишь лик с фасада отразился в луже,
И солнечным лучом возжегся Крест,
Для опоздавшей начиная службу.



















Иду по воде

Иду по воде, оставляю
дурные больные следы,
и, все же, воды не хватает,
следам не хватает воды.

А небо над морем, – саванна, –
божественных чад "селяви",
а снизу – все та же баланда
шипов, сквозняков и любви.

Мне проще, о, Господи, проще,
чем жить, растворяясь в беде,
раскинуть кудлатые мощи
и шпарить, как Ты, по воде.


















Богоявление

Среди бега, среди прыти,
Среди суетного дня,
Сила темная, изыди,
Выйди напрочь из меня!
Богородичная сила,
Освяти, облагородь
Купиной неопалимой
Дух, погруженный во плоть.
Разожми во мне, опальной,
Одиночества тиски,
От рожденья – отпевальной,
Изнеможенной тоски.
Отчего вдруг сжалось сердце? –
Не звезда, не самолет –
Богородица с Младенцем
Над Вселенною идет
Шагом мега-семимильным,
Мощью света и добра,
Под ее епитрахилью
Люди, словно детвора:
То ли жили, то ли живы, –
Всем един сей крестный ход,
Кровь восторгом стынет в жилах:
Дивен царственный народ,
В темноте белеет небо
Горизонтной полосой,
Слышен ангельский молебен,
Светел маленький Христос.
И чего ж я – горе с перцем,
О судьбе своей скорблю?
Не боли, земное сердце,
Стане в очередь свою.


Афон. Промысел Божий
Рассказ, написанный сердцем

1 часть
Батюшка

   Батюшка был добрым. Очень добрым. До служения в Храме он много и трудно работал доктором. А потом Господь призвал сменить поприще. Семья «развалилась» сразу после того, как он оставил медицину, поскольку новый образ жизни накладывал ограничения и на близких, которые не были к этому готовы. На территории Храма ему выделили небольшую келью, где он жил и молился.
   Возрастные болезни давали о себе знать. Особенно мучило, когда к непогоде начинали противно поднывать кости, отвлекая от службы, но Батюшка не сдавался и продолжал всего себя отдавать пастве вверенного ему Храма.
   Его любили. К нему шли. Особенно женщины. Не только потому, что их всегда больше среди верующих. Такому человеку было легче исповедаться, как врачу, который по долгу бывшей медицинской практики понимал многие женские грехи в виде уныния одиночества, чувств к женатым мужчинам и следующих за этим абортов.
   С годами его Вера крепла, и уже не раз посещала мысль оставить суетный мир ради монашества. Но терзали сомнения.
   Он решил посоветоваться с ней… Странной одинокой женщиной, тоже доктором, которая редко приходила на исповедь, вечно «шагала не в ногу» с верующими, искренно каялась ему в этом, но снова отделялась от «стада». Он видел в ней творческий потенциал, не позволяющий «быть, как все», и радостно наблюдал, как его молитвенное усердие за нее все более реализуется ею в литературной среде, как она все увереннее пишет, удивляя нестандартностью мышления, одной своей частью покоряясь воле Бога, отчаянно бунтуя другой. В их отношениях присутствовал свет, словно от только что потушенной церковной свечи – свет, перешедший в иную ипостась невидимой молитвы. Он знал, что эта женщина, как никто чувствует его. Но он так и не решился поговорить с ней о возможном монашестве…

2 часть
Сборы

   В солнечной Греции существует Сад Девы Марии, подобного которому нет и не будет. Согласно древней истории, по пути в Кипр корабль, везущий Богородицу и Иоанна Богослова сбился с курса во время бури. Им пришлось высадиться на Афоне. Очарованная красотой места, Мария попросила его в подарок, Ее желание было исполнено.
   Афон – святая гора на полуострове, на котором больше тысячи лет живут монахи и те, кто добровольно остался там во имя молитв за человечество. Все это время на полуостров не ступала нога женщины, они не допускаются на Афон ближе, чем на пятьсот метров. Считается, что последняя женщина, посетившая полуостров, была сама Мария, которая находится там постоянно. Правило принято, чтобы не создавать искушения.
    Батюшка много лет мечтал посетить Афон – настоящее монашеское государство. Планируя очередной отпуск, он, наконец, получил специальное разрешение, известное как диамонитирион, и отправился в путь. Не покидала сокровенная мысль оглядеться, чтобы еще раз, уже на месте принять решение о посвящении себя монашескому постригу, обретении нового молитвенного дома.
   Заранее изучив особенности данного места, повинуясь долгу врача, батюшка собрал аптечку, максимально соответствующую возможным неприятностям. А их в незнакомой местности могло быть немало! Аптечка заняла много места, пришлось выложить некоторые вещи, но сожаления это не вызвало. Он был уверен, что все делает правильно.

3 часть
Встреча

   Полуостров с первой минуты поражал живописными видами. Перемещение от одного монастыря до другого было затруднительно из-за скалистой местности, отсутствия дорог и множества ядовитых змей, послушных молитве – одно из местных чудес. Молящихся монахов, идущих от монастыря к монастырю по дикой местности, змеи не трогали. Рассказывали, что один из приезжих решил испытать ядовитое чудо и начал посохом обижать змею. Когда он ткнул ее в третий раз, она все-таки укусила его.
   Ночью оставаться вне стен монастырей, многие из которых вечерами наглухо запирали ворота и более никого не впускали, было опасно. Если не успел, – ничего не поделаешь, – молись и уповай на Бога.
   Батюшка еще дома составил пеший маршрут, взял обязательный для этих дорог посох и пошел к выбранному монастырю, полагаясь на крепость веры и силу молитвы. Путь оказался сложнее, чем он думал. 
   Бесконечные горные подъемы и спуски выматывали, стояла невыносимая жара. Вода быстро кончилась, он заблудился, черная ряса затвердела от пота, слова молитвы путались.
   Он сел на землю и достал аптечку, чтобы привести себя в чувство парами нашатырного спирта, благословляя свою предусмотрительность.
   Послышался тихий шорох, как если бы кто-то задел за камушек на тропе. Батюшка поднял глаза от флакончика и замер. Перед ним стоял согбенный человек в накинутом на голову капюшоне, почти полностью скрывающем лицо. Он опирался на толстую сучковатую палку. Бросилось в глаза, насколько она была гладкой в верхней части, отполированная ладонью во время странствий.
   "Много надо пройти дорог, чтобы посох стал таким, – отстраненно подумалось Батюшке. – Сколько лет он служит своему хозяину?"
   Ответ появился в голове, но это была такая цифра, в которую невозможно было поверить. Наверное, это ошибка. В отличие от него самого, странник выглядел бодрым. Лежащая на посохе сухонькая рука, – кожа да кости, – была обвита черно-синими венами, одна из которых пульсировала. Рука приподнялась, указывая ему нужное направление пути, а потом указательный палец с обломленным ногтем ткнул в аптечку:
   – Оставь, – послышался шепот, похожий на шелест листвы.
   Так и не открыв пузырек с нашатырем, Батюшка поспешил выполнить указание. Сердце билось так сильно, а потрясение было столь велико, что он почувствовал себя лучше. Встретить на здешней незнакомой дороге опытного спутника – большая удача! Наскоро завязав аптечку, он поставил ее прямо на дорогу, чтобы нуждающийся не смог пройти мимо: увидел или даже запнулся об узелок, если оказался в полуобморочном состоянии, похожим на его собственное.
   Подняв голову, он удивился: на тропе снова никого не было.
   Батюшка поднял с тропы небольшой камешек. Он точно видел, как возле него стоял незнакомец, и ряса касалась камешка подолом! Наверное, это чудо, которому здесь не стоит удивляться. Значит кому-то будут нужнее лекарства, привезенные им из далекой России. Он прижал камень к губам от переполнившего чувства встречи с неведомым старцем, вероятно, Святым, удостоившего его чудесным появлением…
   Следовало продолжить путь, чтобы до темноты дойти туда, где возможен ночлег. Он вернул камешек на то же место и с усилием поднялся.
      
Часть 4
Райский уголок

   Дорога становилась все труднее. Из-за перепадов высоты на своем пути Батюшка уже не мог определить, насколько высоко над уровнем моря находится. Усталость была такой, что поневоле возникал вопрос: зачем он затеял все это? Откуда взялось столько уверенности в угодности Богу? Если он упадет прямо тут, на безлюдной тропе, его мумию обнаружат через несколько дней или лет. Он сам выбрал себе смерть или она предписана ему Богом?
   В традициях Афона смерть на Святой Горе почиталась неким высшим признанием праведности покойного, едва ли не наградой Небес, обеспечивающей непременное спасение души. Афонский иеромонах Гавриил говорил: «Какая это радость умереть на Афоне! Здесь Сама Божья Матерь встречает после смерти монахов, потом провожает душу усопших через мытарства от Земли до Неба...»
   Но Батюшка еще не был готов к смерти: а как же те люди в родном городке, разве он стал им не нужен? Люди… Не этот ли ответ на сокровенный вопрос он ищет здесь?
   Ноги заплетались. Усилием воли он ускорял шаг, но видел, что почти не двигается с места.
   Чудо(?) или искушение(?) для погибающего от зноя человека не заставили себя ждать. Теряя сознание, он раздвинул заросли, сделал шаг и упал… на крохотный пляж.
   Вода!
   Купание на полуострове было категорически запрещено. Оно считалось развлечением для тех, кто посвятил себя великому служению. И опасно. В воде обитали огромные колонии морских ежей, чьи воткнувшиеся в тело иглы, как занозы, вызывали мучительное местное воспаление. Их яд не мог бы убить человека, слишком его мало, но способен вызвать анафилактический шок, ведущий к смертельному исходу, а «скорой помощи» на полуострове не было, только крохотный госпиталь, до которого сложно добраться так же, как и до любого другого места.
   Окруженный густой растительностью райский уголок был полностью необитаем. Никаких иглокожих в воде и пресмыкающихся на земле не было видно. Желтый песок переливался на солнце вкрапленными стразами слюды, голубая поверхность лагуны Эгейского моря показывала ровное дно, неторопливо уходящее в глубину. Казалось, место было специально создано Богом для чего-то таинственного и прекрасного.
   Батюшка решил нарушить запрет, прочитав молитву и убедив себя, что это вынужденная процедура, вызванная крайней необходимостью для избежание теплового удара.
   Не раздеваясь, он подполз к воде. Она приняла его в ласковые ладони, словно мать, немедленно принеся облегчение. Выйдя, почувствовал, что не один... Страха не ощущалось, только детский интерес, кто это может быть? Может, тот самый старец с посохом? Чувство, что за ним наблюдают не покидало до тех пор, пока он с сожалением не покинул удивительное место.
   Перекрестившись, он с новыми силами и воодушевлением продолжил путь, скоро наткнулся на тропинку, приведшую в нужное место.

Часть 5
Послушание

   Первым, кто его встретил, был сердитый монах, который, как выяснилось позже, несколько десятков лет не покидал родной монастырь. Он говорил на чужом языке, но как странно, как легко Батюшка понимал его! Смысл каждого слова был ясен, словно в голове находился невидимый переводчик.
   – Разве не знаешь, что входить в воду нельзя?! Там, где ты был, особенно! Это место, где купается Пресвятая Богородица! Взгляни, видишь? Когда облако висит над горой, а оно всегда там, Богородица находится на острове. Безмерной милостью Она простила тебя, исцелила от суставной хвори в связи с предстоящей миссией.
   Батюшка задохнулся. Значит это была Пресвятая Дева! Но как монах узнал про купание? Одежда на нем давно высохла…
   Истинная вера и служение удостаивали некоторых местных монахов особого дара: у них открывались внутренние очи. Такие люди видели события вне места и времени. Сам Батюшка, то ли после купания, то ли по Божьему промыслу, тоже удостоился временной благодати: он начал понимать все, что ему говорили на чужих языках. Дар оставался с ним до тех пор, пока он находился на святой земле.
   Его проводили в крохотную келью, но он отказался от отдыха и решил приступить к помощи монастырю, потому что почувствовал небывалый прилив сил, будто только что встал с кровати. Братия данного монастыря занималась реконструкцией монастыря. Батюшке поручили перетаскивать бревна. Первая же попытка переместить бревно закончилась неудачей. Не удавалось приподнять даже один конец. Проходящий мимо монах покачал головой и сказал:
   – Бог в помощь! Плохо молишься, брат, грехи тяжелы, – он перекрестился, поднял бревно на плечо и отнес в нужное место. А после и другие проходящие мимо монахи помогали перемещать бревна. Бог был с каждым, кто верил, давал силу. Многое открылось Батюшке в то время, воочию увидел он силу молитвы, истинность Веры, подвиг отказа от мира. Узрел свою гордыню.
   Вернулся в отведенную келью после заката солнца, потрясенный трудолюбием и выносливостью братии. Сел на кровать и обнаружил себя утром в той же позе.
   Через несколько дней во время общей трапезы пришла весть, что на пути к монастырю местный монах получил серьезные травмы, упав с обрыва, ему было совсем худо, но после молитвы, прямо на дороге обнаружилось чудо – настоящая аптечка, которая помогла оказать помощь, спасла жизнь.
   Несколько отведенных дней прошли в иной реальности. Во всем Батюшка находил Божию Волю, которую в миру среди суеты трудно заметить. И снова ему хотелось остаться на Афоне навсегда. Труд при монастыре тяжел, но чувство живого близкого Бога было более чем бесценно.
      
Часть 6
Костница

   В одну из свободных минут Батюшка посетил Оссуарий – костехранилище или костницу. Строение напоминало часовню и находилось неподалеку, вне стен монастыря.
   Костница не запиралась. Любой насельник в любое время мог войти туда и в уединении поразмышлять над бренностью бытия. Глядя в пустые глазницы братьев, которых он знал еще живыми или которые почили века назад, вряд ли кто из монахов не представлял себе, что и его честная глава когда-нибудь встанет на полку в ряд с другими черепами, а кости будут уложены сверху на горку костей прежде почивших.
   Монахи верят, что по состоянию останков человека можно судить о его загробной участи. Когда афонский монах умирает, его тело не обмывают и не переодевают. Тело покойного даже не переоблачается в чистое белье – его хоронят в том же исподнем, которое он, может быть, не менял месяцами. Гигиена в мирском ее понимании почитается монашествующими отнюдь не душеполезным влечением человеческой природы, сродни, к примеру, лакомству. Считается, что каждый предстает перед Богом в том виде, в котором его призвал Господь. Покойного монаха лишь накрывают сверху его черной монашеской мантией, которую потом зашивают, делая как бы погребальный кокон. После этого тело кладут в неглубокую могилу. Хоронят на Афоне, как правило, в самый день смерти и без гроба. Это делается, чтобы ничто не мешало телу поскорее "уйти в землю", превратиться в прах земной.
   Даже в самых древних афонских монастырях нет обширных монашеских кладбищ. Первая причина: крайне каменистая почва. Вторая: останки покойного находятся в могиле всего три года. По истечении этого срока могила раскапывается братией. И если в ней лежат только кости, а плоть полностью истлела, то согласно афонскому поверью душа покойного принята Богом. Если же имеется еще не истлевшая плоть, то тело вновь закапывается и молитвы братии об умершем монахе усиливаются. Останки потом осматриваются ежегодно – до тех пор, пока кости не очистятся от плоти.
   Но так происходит не всегда. В Ватопедском монастыре есть рука давно умершего монаха, которая уже в течение веков пребывает в ужасающем, полуистлевшем состоянии. Монах, хозяин этой руки, совершил большой грех – ударил икону.
   Если после разрытия могилы, обретаются чистые кости, без остатков плоти, их омывают в благовонном масле или в воде с вином, а затем складывают в костнице. Черепа обычно помещают отдельно. На каждом из них рисуется крест, а также имя покойного. Костница является местом, которое напоминает монахам о том, что не надо прикипать душой к материальному, ведь все в мире временно. Вечен лишь Бог, и только Он может дать человеческой душе настоящее счастье.
   Войдя в костницу Батюшка увидел надпись: "Мы были такие, как вы, а вы будете такими, как мы" и поразился новому внутреннему чувству. В городе отпевание вызывало переживание, смешанное с горечью потери. Здесь же не было даже намека на горе. Есть, о чем призадуматься... Бояться смерти, значит бояться того, чего не существует. Глазницы черепов казались живыми. Он тихо заговорил с ними и понял, что ему отвечают. "Переводчик" в голове создавал полную картину ответа на все, о чем он хотел спросить. Батюшка оказывался в центре события, видя прошлое и будущее одновременно. Помимо Знания присутствовали цвета, запахи, звуки, тактильные ощущения. Образы были полновесными, но не утомительными. Способ восприятия казался естественным и даже привычным, будто он и раньше когда-то мыслил именно так. Но чтобы рассказать хоть часть полученной информации, ее следовало бы облечь в слова, которые не могли передать и сотой части того, что он воспринял.

Часть 7
Карули

   Находясь в костнице Батюшка получил информацию, что он посетит Карули. Об этом можно было только мечтать.
   Монастырь Карули – одно из самых аскетических и опасных мест из-за своей труднодоступности. Находится он на южной оконечности Афонского полуострова, на крутых и пустынных скалах, на высоте около 75 метров над уровнем моря, где передвигаться можно лишь при помощи канатов и цепей. Отсюда и название "Карулья", с греческого – катушки, канаты, цепи. При их помощи монахи передвигаются скальными тропами и поднимают провизию. Насельники живут в келиях (всего 12 келий, построенных преимущественно в 17 веке) и в пещерах. В этом регионе находится несколько скитов, в которых живут православные монахи. Всего их насчитывают около двух тысяч, однако в самом ските Карули сегодня живет только десять человек. Территория эта и расположенные здесь келии принадлежат Великой Лавре.
   Есть и особая часть карули – "внутренние", или "ужасные" "катушки". Попасть на них получится после спуска по цепям и лестницам примерно на сто метров по ущелью. А потом еще столько же по отвесным скалам. Случалось, монахи падали вниз, иногда Божиим произволением оставались невредимы.
   Климатические условия здесь тоже суровые – летом температура поднимается до 50 градусов, зимой же дует ледяной морской ветер. Иногда в жару бывают проблемы с водой, но монахи надеются только на Бога. В засуху набирают дождевую воду, даже ловят рыбу со скал. Те, кто выбрал жизнь в пещерах, живут почти в полной изоляции, мало соприкасаясь с привычным нам миром.
   Добраться в эти скиты и пещеры так сложно, что монахи почти никогда никого не видят. Чтобы не умереть от голода, они получают минимум еды и воды с помощью системы тросов, расположенной в десятках метрах над морем. Раньше, чтобы не разбиться на крутом отвесном склоне, при спуске и поднимании в кельи монахи обвязывали себя цепями и веревками в качестве страховки. Сегодня существуют почти отвесные ступеньки, сделанные из дерева, которые хоть и являются достаточно опасными, но все же существенно облегчают доступ к скиту.   
   Несмотря на это, некоторые монахи сознательно не пользуются возможностью спуститься вниз, а некоторые не могут это сделать в виду плохого состояния здоровья. Так, например, отец Арсениос вот уже 64 года не покидал скит, и сейчас уже вряд ли его покинет из-за того, что здоровье не позволяет ему воспользоваться крутыми ступенями.
   Еще один из подвижников благочестия – Стефан Карульский. Он, как и другие монахи того места, никогда не мылся, при этом от него исходило благоухание. Голос его из баса превратился в тоненький, ангельский. Питался в основном сухой вермишелью, которую ел, вытаскивая из своих карманов, и кормил ею птиц. На Благовещение он устраивал себе праздник – спускал в море сеточку со скалы и говорил:
   – Божия Матушка, пошли мне рыбку!
   И тут же получал просимое.
   И сегодня карули не пусты. Как и раньше, там живут аскеты, отказавшиеся от мира, выбравшие самые непростые условия для того, чтобы стать ближе к Богу.

Часть 8
Келия над пропастью

   Батюшке и правда разрешили провести некоторое время в одной из келий на скале, если он доберется до нее, чтобы выполнить особое поручение.
   Подъем и спуск на скалу мог занять много времени еще и потому, что Батюшка элементарно боялся высоты. Но слишком велико было его желание хоть на короткое время войти в святая святых Афона и познать отрешение от мира.
   Когда-то в юные годы он всерьез увлекался легкой атлетикой. Его худенькое тело для пятидесяти лет по-прежнему было в относительно неплохой физической форме. Исцеленные Богородицей ревматические хвори больше не мешали. Но страх…
   Батюшка обвязался страховочными веревками и начал спуск по ущелью. Когда не на что было опереться на отвесном склоне он, не глядя, ставил ногу на… «молитву» и появлялся крохотный выступ или расщелина для нового шага. Иногда он зависал над бездной, но страх заменяла безграничная радость Веры. Он стал готов даже к падению, если на то будет Божия Воля. О том, каким окажется обратный путь, если он захочет вернуться в мир, лучше было не думать. Когда он все-таки добрался до нужного места, с него сошло не только семь потов, но и несколько килограммов и без того худенького тела… 
   Крохотная келия впустила его в проем без двери. Площадки перед ней никакой не было, вход располагался сразу над обрывом. Пришлось подтягиваться на руках, держась за подобие порожка, и вползать на животе.
   Это нельзя было назвать жильем в обычном понимании. На скальном пятачке размером в несколько шагов, располагалась пещерка. Вместо кровати – каменный выступ, на котором лежало укрытое покрывалом тело прежнего хозяина жилья. Валун служил подобием стола, а в маленькой нише стояли иконы и свечи. На полу лежали скудная снасть для ловли рыбы, корзина с остатками еды: старые сухари, наполовину выпитая емкость с водой, спички… Он вынул один сухарь и положил в сухой рот.
   Бог призвал к себе молитвенника, ранее живущего здесь. Несколько месяцев корзины с провизией возвращались нетронутыми. Это означало либо строжайший обет данного отшельника, решившего обходиться только своими силами, либо его смерть. Пожилая братия не могла добраться к нему, чтобы переместить мощи к месту упокоения на кладбище. Нужен был паломник, удостоенный миссии – особой чести и высшей помощи.   
   Батюшка получил данное послушание. Ему разрешили остаться в этом самом месте на любой срок, если он сам изберет данное усердие. Легкие останки усопшего в этом случае он должен был спустить с помощью веревок, на которых ранее поднимали провизию.
   И вот он здесь, в келии, где до него вершилась молитва о всех живущих... Он подполз на коленях и бережно коснулся ветхого покрывала. Из-под него показалась сухонькая рука, обвитая черно-синими венами и обломленным ногтем на указательном пальце…
   Мощи того самого старца…
   Находясь Душой в ином мире, а мощами – в пещере над пропастью, Святой встретил его на тропинке и указал путь. Очевидно, он достиг особой Благодати, благодаря которой мог посещать любое место земли… Сколько дорог он так исходил, еще живым молясь за человечество, оставаясь в пещере? – Дивен Бог во Святых Своих!

Часть 9
Ночь на скале

   Келия продувалась всеми ветрами, какие можно было себе вообразить. Даже один день в таком месте был подвигом. Только истинно верующий человек, не от мира сего, мог здесь оставаться годами.
   Батюшка сел на порог, опустив ноги в пропасть. Перед ним лежала Вселенная Афона – море, небо и Бог. Здесь, на стертой границе между реальным и высшим мирами, он исчез как самостоятельное существо, превратившись в молитвенную тропинку между ними. И время исчезло. Было только огромное Солнце, в котором он видел сияющий Лик.
  Часть ночи Батюшка провел на полу, благоговейно оставив мощи на привычной Старцу постели. Нагретая за день скала медленно отдавала тепло. Батюшке снился сон, в котором странная женщина просила его вернуться. Она была там, внизу, где-то на дне пропасти, над которой он находился. За ней в молчаливой просьбе стояла вся паства его Храма, ожидающая молитвенных заступлений. Каждый из стоящих был родным. Как хорошо он мог бы молиться за них здесь, где душа касается самого Бога… Но неожиданно он осознал, что хочет говорить с людьми, выслушивать их беды и любить каждого, делясь обретенным Светом.
    "Всякие пути спасения есть, – подумалось ему. Серафим Саровский сказал: "Кто прошел с молитвой по Канавке Богородицы в Дивеево тому все тут: и Афон, и Иерусалим, и Киево-Печорская лавра!" Для сердечной молитвы не важно время и место. Бог повсюду".
   Это была предпоследняя, разрешенная диамонитирионом, ночь.

Часть 10
Спуск

   Утром он принял решение. Спускать мощи почившего Старца с помощью веревок для поднятия провизии не решился. Этот способ не был надежен для столь важного дела. Иногда корзины переворачивались от ветра, мешки разрывались, задев о камни, содержимое опрокидывалось в бездну, и монахи оставались без провианта. Он обследовал рыболовные снасти, и решил, что они еще достаточно крепки и даже удобны для соединения двух тел.
   Батюшка бережно, словно малое дитя, запеленал останки в подобие покрывала, которым был ранее накрыт старец, затем накрепко привязал его сетями к своей спине и начал спуск. Он был твердо уверен, – не в себе, нет, – в Богоугодности Старца, которого нес. Его мощи совершенно точно должны были занять почетное место в костнице после трех положенных лет в могиле. Осиянный его святостью он бесстрашно раскачивался на цепях ради нового шага, зависал на руках, держась одними пальцами за каменные выступы. От мощей на спине шло особенное тепло. Старец словно прилип к нему, только сухонькая рука выпросталась из кокона, словно показывая направление.

Часть 11
Возвращение

   Батюшка вернулся домой.
   Начались будни. Странная женщина долго не приходила на службу. Когда пришла, вместо исповеди тихо произнесла:
   – Я видела Вас во сне. Вы стояли совсем один на высокой скале. У Вас были большие белые крылья. Как хорошо, что Вы все-таки вернулись…












Юмор




















Горочка

Мы катимся, мы катимся с коварной горки вниз.
Такая вот совместная у нас с Володькой жизнь.

Такая-растакенная, бомбическая, вот,
Мы катимся и думаем с Володькой про развод.

За нами на прилепушках, ломаясь на ходу,
Несутся наши шкапчики, играя в чехарду.

И сыпятся скелетики, теряя черепа,
У каждого упрямого ревнивого столба.

Кто стоя, кто на попоньке, нарушив свой комфорт,
Летят, летят скелетики в спасительный развод.

Ах, горочка ты, горочка, тут ссоры ни при чем,
В житейской бухгалтерии настал переучет.

Простите нас, пожалуйста, все сплетники земли,
Нас в стороны ледовые дорожки развели.

Ах, горочка ты, горочка, была и больше нет,
Я шкапчик переделаю в рабочий кабинет.

Там грустные скелетики, – писательская рать, –
О прошлом станут сказочки и песенки писать.








***

Все дышит и дышит надежда моя,
Усевшись на вздернутый нос корабля,
Платочком неистово машет,
Кричит, что никто ей не страшен.
И правит во мглу, в неизведанный путь,
Но изредка, правда, не может вздохнуть,
Трясет продырявленной грудью,
Но верит и, надо же, любит.
Напялив на шею спасательный круг,
Пытается прыгать ВКонтакт и в Фейсбук,
Там ставит то смайлик, то точку –
Скребет на хребет заморочку.
А череп на флаге меняя на крест,
Вопит "караул" на бескрайний окрест,
И пишет стихами, рыдая,
У чайки перо выдирая.
А я – бедный юнга, ей кашу варю,
Меняю подгузник, ночами не сплю,
Кормлю, одеваю, страхую
Смешную, дурную, родную.
Ну, что тут поделать? – Плоха, да своя.
Такая судьба моего корабля.
И, может, однажды средь буден
Мы все-таки в гавань прибудем.
Дыши, моя девочка, только дыши,
Ты – часть моей бедной пропащей души,
И правь, как обычно, на грабли,
Даст Бог, мы починим кораблик.






Мусанг

А что мы хотели? А что мы хотели? –
Подав себе завтрак в кровать,
Меня Вы зачем-то бессовестно съели,
Забыв второпях прожевать.
Увы, как простую, меня, как простую
Конфету, печеньку иль торт
Вы выпили с чаем, вприкуску, вживую...
Вместили в бездонный живот.
И стала я Ваша – ничейная "Маша",
А Вы – мой наглец и кумир,
Но валится каша, перловая каша
На мой недожеванный мир.
А Божьему слову, а Божьему слову
Не место со мною внутри.
Не зная покоя, я снова и снова
Крадусь до заветной двери.
Прощайте, любимый, прощайте, конечно,
Однако, Вы – милый простак.
Я Ваш одолела комично-сердечно
Кишечно-желудочный тракт.
Но снова готова, – ах, право, доколе? –
Стать кофе, ведь я Вам не враг.
Смешно, но финансы Вам вряд ли позволят
Сварить себе Копи-лювак*.

______
* Копи-лувак (или копи лювак) — разновидность кофе, которая получается после кормления кофейными зернами и последующей дефекации ими зверьков мусангов.




Недобитая лошадь

Недобитая лошадь везет паровоз,
Дальновидно морковку повесив на нос.

Паровоз из напрасно потерянных дней
И скелетов когда-то влюбленных коней.

Очевидно, в судьбе что-то там не срослось,
Только счеты со счастьем, попробуй-ка, брось.

Искалеченной бедной несчастной больной
Недобитая лошадь плетется домой.

И туда вместо принца везет паровоз
Неотправленных писем, осколков и слез.

Но, помилуйте, есть же ответ на вопрос:
Недобитая лошадь, бросай паровоз,

Километры лохмотьев былых парусов,
Шифоньеры скелетов, дырявых трусов!

Ход конем и вперед, высока голова,
Ты летаешь быстрей, чем из лука стрела.

Я напомню, морковкою радуя глаз,
Недобитая лошадь, ты – белый Пегас!








***
Улет, улет – и я кричу: "Вперед!"
Я ввысь лечу, я – странный идиот,
Взлетевший из последнего вагона...
И я хорош! О, как же я хорош!
Мне так легко, меня бросает в дрожь
По правилам любви, а не законов!

А с праведных путей несется клич,
Он словно бич, он как по сердцу бич,
То не впервой, мне это все знакомо.
Но вновь свистит с горы вареный рак,
И я – дурак, летающий дурак,
Забывший, что оставил крылья дома.




















Золотой Ветер

Пела я, гуляючи по гнилым болотам,
По зыбучей травушке, по сырой земле.
Набрела на царствие Ветра Золотого,
Спрятанного где-нибудь – где-нибудь в Нигде.

Космы разлохматые – рыжие, горячие,
Глазыньки янтарные, поднебесный взгляд,
Заманил зазнобушкой он на ложе брачное,
Поиграл, потешился, отослал назад.

А зачем же ночером быть там, где не надобно,
Напевая песенки под хмельной каприз,
Там – вода под камушек, там – судьба коварная,
Там, помилуй Господи, небывалый приз.

Плакала, бедовая, шла куда – не ведая,
Без любви и равенства потеряв покой,
Но однажды поутру стала вдруг поэтом,
Превратив в Пегаса Ветер Золотой.

















Шанс на любовь, скидка на возраст

Я влюбилась! Как жить? Что тут делать?
Извините, но мне... шестьдесят!
А избраннику в роли "Отелло"
С неба Ангелы пальцем грозят...

Только зря! Нет в нас лжи и корысти,
Быт хорош, ни по чем суета,
У скелетов из прожитой жизни
Аллергия на пыль и кота.

Шкандыбая пантерой до двери,
Поспешаю себе доказать,
Что могу обоснованно верить
И в квартире его прописать.

Дети взрослые, выросли внуки,
Обаяние сходит на нет,
Будем вместе двусмысленно пукать
И смеяться на весь белый свет.

Ну, кричи, милый Боженька "Горько!"
Эх, придется платить по счетам...
Сколько счастья осталось? – Нисколько.
Это здесь. Но не там... Но не там...














Аккаунт

Есть аккаунт – просто поныть,
есть аккаунт – хочется жить,
есть аккаунт – там только фотки,
есть аккаунт – покупки, шмотки,
есть аккаунт – литература,
есть аккаунт – люблю и дура,
есть аккаунт – нет, ты – дурак,
есть аккаунт – весь мир – бардак,
есть аккаунт – я – чиху-а...
есть аккаунт – а ни хрена (!)
есть аккаунт, где вся родня,
и самый важный –
...там нет меня!

 













Спустя столько лет...

Выбросить, выбросить из головы!
Нынче ж возьму и выброшу.
Были на ты, стали на Вы, –
Вежливый кукиш финиша.

Ох, извините... Мой феминизм...
Ваша маскулинизация...
Эгоцентризм, параллелизм,
Страх перед папарацци.

Странная ночь, как скупая метла,
Лихо судьбой схороводила,
Целою цифрой в любовь подмела,
Утром осыпалась в дроби.

Всех обстоятельств могу не учесть...
В Лете, текущей над крышами,
Где-то лекарство, наверное, есть?
...Выпрошу, выпрошу, выпрошу...













Стены

Туки-туки-перестуки –
на виске вздувает вены!
Туки-туки-перестуки,
просто жуть со стороны...
Головою кто-то бьется
в цвет зеленый, серый, белый...
Только ею не проломишь,
хоть роди, бетон стены!

Таково теперь "Искусство":
шило-мыло – мыло-шило!
Где-то спрятались навечно:
"Мама мыла...", "Греку – рак...".

(Стену словом не проломишь.
Силы, нервы, сердце, жилы...
Сколько в камень не вгрызайся,
тот кирпич – не огурец!)

Целый вечер я вздыхала
и для лба подушку шила...
Извините, ради Бога,
но кто слушал, тот... )))










Шпилька

Ты оставь, наконец, телефон, ноутбук
И скорей полезай под уютный каблук!

Мои туфельки-лодочки всем хороши,
А под шпилькой, есть место для целой души.

В этой малой вселенной, в обход сверхсистем,
Создан Господом был для мужчины Эдем.

Там без змея коварного древо цветет,
Там пчела собирает целительный мед,

Есть котлетки с пюре, телевизор включен,
Если кто-то не прав, то давно ни при чем.

Эта шпилька, любимый, зовется "семья",
Но туда не вмещается женское Я.

Потому я хотела б от мира тайком
Жить, не зная проблем, под твоим каблуком.













Рыжий котенок

Всю-то ноченьку не спалось,
В спальне бегал бессонный лось
И вопил: имя, имя!
Я на кухню ходила пить,
Я пыталась посуду мыть,
В ночь на воздух смотрела синий.

Красно-рыжий бесстыжий кот
Будет чудом в мой мир! Ну, вот...
Дожила, докатилась! Да уж...
И прибавится мне забот,
Ведь не муж это – целый кот,
За которого выйду замуж.

День придет, заберу домой,
Стану матерью и женой,
Наступил бы тот час скорее!
Только нужно имя на G,
Чтобы петь на все падежи...
Да ведь он и родился Греем!













Частушечка

Счастье – лодочка в реке,
Хоть ищи с милицией.
То ли перстень на руке,
То ль горшок с амбицией?

Не поймать его за хвост,
В небо рвется соколом.
Где ты, милый мой прохвост,
Близко ли, далеко ли?

На каком стоишь пути,
Чудо светлоокое?
На моей лежишь груди
Или замер около?


















***

Цветы от женщины

Там, где цветы, там все серьезно.
И я дарила их тебе.
Дарила так, как ночью звезды
Свои мерцанья дарят мгле,

Свой свет протягивая, – сложно, –
Концами пальчиков-лучей
Касаясь сердца осторожно
И густоты твоих очей.

Цветы от женщины – бесценны,
Там есть любовь, там все не так.
Но ты оставил их на сцене...
Что тут поделаешь? – Дурак.
















Питерская чайка

Нечаянная чайка влетела к нам в окно.
Нечаянную чайку не ждали мы давно.
Склевала корку хлеба,
Чирикнула в полнеба,
Шутливо оглянулась
И в бездну навернулась.
Нет, чайка не разбилась,
Назавтра воротилась.
Она держала в клюве
(Красивую такую, особую такую)
Блестяшку-чешую,
Как будто говорила:
Я – птица, а вы – люди,
А ничего, что люди!
Но так и быть, за корку
Я, люди, вас люблю!
И принесла нам камень
На подоконник прямо
И ватку из матраса,
А мы ей – редьку с квасом.
И вниз опять, как будто
Чудак без парашюта,
Чтоб вдруг у всех от страха
Вскипела в жилах кровь.
И с полным клювом хлеба
Горланила в полнеба:
– Ах, что такое бартер? –
Конечно же, любовь.
Не стали колебаться,
Прозвали чайку Цацей.
И форточка отныне открыта для нее.
Она теперь ракушки
Приносит простодушно,
И Цацу мы считаем родной своей семьей.
Но вдруг вчера хватились
И очень рассердились:
На кухне не хватало и вилок и ножей!
А надо ль удивляться? –
Полно семей у Цацы,
И все-то знает Цаца
Про странный мир людей.
Закончились предметы,
Конфеты и котлеты,
И сразу наступило иное бытие.
Вздохнула наша Цаца,
Поела редьки с квасом
И в море улетела, как не было ее.





















Орех Новогодний

Сегодня стучался к нам Маленький Мук,
В подарок принес он... Орех Кракатук!
Полвека пытался народ насмешить,
Давая разгрызть и загадку решить!
Орех не сдавался гордыне людей,
Орех подчинялся лишь Тайне своей.
Зачем же в ладонь мою Маленький Мук
Сегодня вложил свой Орех Кракатук?
Мне знаки судьбы откровенно ясны,
Мне Ангелы дарят и песни и сны.
А тут, извините, сомнительный Мук?
Не нужен мне, братец, Орех Кракатук!
Я зубы сломать о него не берусь,
Я даже немного разгадки боюсь.
Как быстро, однако, он трещину дал,
На две половинки раскрылся овал.
Смотрите, смотрите же: есть чудеса!
Да стоит ли верить сегодня глазам?
Вот всеми желанное чудо в руке,
Где каждый найдет свой ответ о судьбе!

Тебе интересно, что было внутри?
Тогда подойди и скорей посмотри!

ЛЮБОВЬ!










Обмен

Каждый из нас подобрал себе роль.
Я – идиотка, ты – нежный король.
Я – волонтер изнуряющих мук,
Ты – героический Маленький Мук.
Каждый из нас жив в своем уголке,
Каждый нашел солнца луч в потолке –
Непостижимость шутливых афер,
Трансцендентальность космических сфер,
Свет, где невидимый телепортал
Перемещает взаимный сигнал:
В сердце влетает сквозь ситечки дыр,
В атом сужая вздыхающий мир.

Пшик! И взрывает судьбу метеор:
Я – королева, а ты – волонтер.

















Диспропорцендо

Дискриминандо... Раскордуэндо...
Язву желудка нажили и эндо...
Диспропорцендо, сомневаэндо.
Фифти-... процентов невероэндо.

Обнимашвилли. Вечно спешили.
Шили, пороли и снова грешили.
Что-то порвали, часть сохранили...
Так и любили. Вот идиоты!
























Стоматолог беззубому поэту

Взлетайте вверх, любите целый свет,
Живите долго и целуйтесь в губы,
"Поэт в России больше, чем поэт",
Ему идет быть чуточку беззубым!  )))

Когда свеча под сердцем зажжена,
Ее потенциал невероятен.
Стихам поэта челюсть не нужна,
Ему и слова огненного хватит.


















НЕМАЯ ТИШИНА























Немая тишина

Молитвенный разлом... Кому нужна любовь?
Зачем она сейчас? Кругом царит война.
На флаге у войны – немая тишина.
Поверишь? – Тишина... Затертая до ран.

Стальной ее флагшток взрывает небеса.
Ее кровавый стяг повсюду и везде.
Немая тишина вбирает шар земной,
Немая тишина сметает города.

А что нам до любви? Я плачу, но держусь.
Не спрашивай меня о чем скорбит мой дух.
Я вижу этот стяг и тишину на нем.
Войну не победить без этой тишины...


















***

Настоящие звуки войны
          для ушной перепонки неуловимы.
Это звуки, когда иссыхают вены,
          взгляд стекленеет, рана в огне сгорает.
Над грохотанием
          катастрофических взрывов
Так страшны они
          и круглосуточно несмолкаемы.

Но когда в милосердие
          земля открывает засовы,
И война затихает
          в приступе нелепого благородства,
Можно расслышать,
          как оглушительно-невесомо
Сердце в небе
          еще с полминуты бьется.
















Груз двести

Что значит: быть или не быть?
Груз двести очень хочет жить.
Он – двести, но он полон сил,
Умен, здоров и так красив.
Он, палец приложив к губам,
Кивает мне на тут и там,
Где тел обугленных культи
Хотят, как миг назад, идти.
Он взглядом мне кричит: "Спаси!
Весь мир на ниточке висит!"
А я – полуживая мать,
Мне рук до сердца не поднять.
Война глядит в мои глаза,
Война мне говорит: – Нельзя
Предотвратить ни жизнь, ни смерть,
Груз двести хочет умереть.
Он – двести, он уже готов
Кормить собой голодных псов,
Он – двести, он – не человек,
В глазницы принимая снег.
Он смешан с вечной чернотой,
С моей виной, с твоей бедой,
Потерян там, где был убит
Каким-то днем...
Каких-то битв...





Золотое яйцо

"Ночь разбила глазунью восхода…"
Олег Павлов

Ночь разбила глазунью восхода,
Мир проснулся в назначенный срок,
Над дымящейся черной дорогой
Всходит яркий домашний желток.

Выдав запаха первую ноту,
Одинокий раскрыв лепесток,
Ярко-красный побег бергамота
Ждет пчелу в наболевший цветок.

Поднимается выше и жарче
Новоявленный день сорванцом,
Но никто не смеется, не плачет,
Пряча в тонкие руки лицо.

По заоблачным синим обрывам
Пылью дымно-кровавой зари,
Ветром носится месиво взрывов
Искореженной черной земли.

Схоронило всех пеплом и рядом,
Тьма безжалостно выжгла село,
Даже все деревенское стадо
В беспросветной ночи полегло.

Поле минное утру не радо,
Рвет и рвет свое чрево свинцом,
Только добрая Курочка Ряба
Вновь снесла золотое яйцо.


***

Город пахнет мокрой пылью,
Мелкий дождичек прошел.
Может, люди позабыли
Что такое хорошо?

Может, люди позабыли
Сколько нас и кто мы есть?
Может, души в них убили
Или слопала болезнь?

Не до жиру, быть бы живу?
Правда жизни нелегка,
Отчего-то правит миром
Философия греха.

Но отряхивает крылья,
Как ответ грядет весна,
Город пахнет мокрой пылью,
Благородна тишина.















***

Облетела листва. Обесснежились,
Обезльдинились дни декабрей,
И просохла слеза безутешная
Тех, кто встретил с войны сыновей.

Возмогли, пережили, управились,
Заплатили во что-то без дна,
Сохранили то самое главное,
Что казнить попыталась война.

Все что было обезображено –
И лечить, и ночами не спать.
Распогодилось, надо же, надо же...
А казалось: конца не видать.

















***

Крадется падающий лист,
Как шанс всем нам переместиться
В несуществующую жизнь,
Взглянуть в возлюбленные лица.

Лист волочится по земле
Полузасушен, обесцвечен,
Он помнит солнце в хрустале
И с птицей трепетные встречи.

Вновь кувырок, еще, еще,
Теперь в судьбе одна поземка,
То кажется ему: прощен,
Вставая на носочек тонкий,

То вдруг летит в осколок сна,
Где не штормят на небе взрывы,
Туда, где ждет его весна,
И все пренепременно живы.














Когда-нибудь

         "У войны неженское лицо"
                Светлана Алексиевич

Все будет хорошо, куда-нибудь все канет,
Не вспомнить, как мело и неустанно жгло,
И зарастет быльем, и ничего не станет
Напоминать о том, что, наконец, прошло.

Все будет хорошо: закончится изгнанье,
И теплый вечер к нам присядет на крыльцо.
Но нынче, вопреки, мы заперты в капкане,
И у войны опять неженское лицо.






















Домой

– Ах, где мой дом? Ах, где мой дом? –
Мне пела птичка за окном. –

Там жизнь моя! Там все мое! –
Вспорхнула, вот и нет ее.

А где твой дом? А где твой дом,
Чтоб мне найти тебя потом?

– Он под землей, он подо льдом.
Зачем тебе? Все это сон.

Там птички нет. И нет меня.
Там нет ни ночи и ни дня.

Там ничего. Там тишина.
И там война. Одна война.
















***

Один из нас пропал в бою.
Другой из нас пропал в тылу.
Но смотришь ты и я смотрю
На тень, приникшую к стеклу.

Там плачет дождь и листопад,
Здесь плачет високосный год,
А ночь мечтает невпопад,
Чтоб было все наоборот:

Что ты не пропадешь в бою,
Что я не пропаду в тылу.
Но смотришь ты и я смотрю,
Водя руками по стеклу.

И правда все наоборот,
И свет горит, и спит наш кот,
И я – на кухне у плиты,
Ты – за столом... Но где же ты?..


















***

Ты – не разгромленный трамвай, родимый мой,
И не стена обрушенного дома,
Не дым над полыхающей войной
Сгоревшего дотла аэродрома.

Ты – не ребенок, раненый в кустах,
В трех метрах от спасительной квартиры,
Не человек, убитый впопыхах.
Ты – гражданин взорвавшегося мира.


 

















Времена года войны

Жизнь летела галопом, бурлила, мечтала и пела,
Напоенная сладкой весенней и радостной силой,
И легко было только, вот только что жившему телу
Превращаться в росток над разорванной братской могилой.

А под солнцем июля – грибные дожди то и дело,
Полновесные струи до самых небес длинноноги,
И легко было только, вот только что жившему телу
Превращаться в дождинки на летней промокшей дороге.

Бабье лето, как в сон, опадало в осеннее гетто,
Удивляя себя умирающей пряной листвою,
И легко было только, вот только что жившему телу
Превращаться в пожнивье, за миг перестав быть собою.

А потом поменяется черное с горестным белым,
И над полем нависнет снежинок чудесная стая,
И легко будет только, вот только что жившему телу
Превращаться из воина в обледеневшего Кая.















***

Я прощаюсь с Бабьим Летом,
Завтра будет холодать,
Все длиннее ночь, а света
Все короче благодать.
 
Ничего не будет больше,
Только холод и тоска –
Так зимы большая лошадь
В нас глядит исподтишка.

Но листок еще кружится,
Зелен тополь у болот,
И кричит подранок птица,
Поднимаясь в небосвод

От землицы милосердной,
Где лежит земная рать,
Где сынов ее бессмертных
Не вернуть и не поднять.














***

Весь дом зажег свои огни,
За каждым огоньком – семья,
Но не зовет и не горит
Окно, в котором нет меня.

Напрасно я звонила дверь,
Отключен верный домофон:
Он нами обречен на смерть,
И не доступен телефон.

И сколько не смотрю с земли,
В ночном стекле отсвет ловя,
В моей квартире не горит
Окно, в котором нет тебя.




















***
А любовь уволилась с земли...
Реки крови щедро потекли,
Затопили ею берега,
Человек в тот час сошел с ума.

Без любви нет веры ни во что,
Без любви – все сердце в решето,
И надежды нет, а день – в дыму,
Даже Бог не нужен никому.






















Любовь на домашнем стационаре

На домашнем стационаре!
Захворала или филонит?
А по небу летают Ангелы –
Гондольеры небесной боли.

То ли лечат, то ли калечат,
То ли сами в беде пребывают,
Зажигают таблетки-свечки,
Навещают в стационаре.

А Любовь и там не скучает:
Крутит с капельниц человечков.
Комильфо ей в стационаре!
Хорошо б там остаться вечно!

За ворота и нос не кажет,
Просит мир запереть подальше,
И сварить ей обычной каши,
И укрыть от публичной фальши.

Кайф ведь – высморкаться в салфетку,
Ради смеха сходить до ветра.
А таблетки, – ну, что, таблетки? –
Да какая же это жертва?









Дениску убили

Он не был создан для войны...
Он не был создан для любви...
Сутулясь, крест чужой вины
Носил как долг в своей крови.

Он поберечься не умел,
Неторопливый, как тюлень.
И был курок, и был прицел
В тот роковой июльский день.

Война сказала жизни "СТОП",
Сметая воинскую рать,
В себя вобрал его окоп,
И было странно умирать.

Воронки жирный чернозем
Ему отныне колыбель,
И Черный Конь везет, везет
В такую белую метель...

А мне не осознать теперь
Бездонность горя и потерь...
Что глупой не бывает смерть...
И умной не бывает смерть...










***

Волны кривого дождя – в холодном июле.
Что же я так страдаю и так тоскую?
Тополь уходит вглубь прикорневым пунктиром.
Я держусь за кору,
Я
Сливаюсь
С миром.

Древу шепчу псалом, дождь накрывает шалью,
С ним прорастаю вниз, сеть корней – глобальна.
Мира прошу земле, мира прошу: "О, Боже!".
Слышит меня Господь.
Слышит,
Но дать
Не может.


















***

Ветер в кромешной тьме,
вибрируя проводами,
завыл, зажужжал, заныл...
Где-то начавшись исподволь,
снова стремясь в "нигде",
по огненной автостраде
над почерневшим городом
взлетел из последних сил.

Завтра не будет восхода.
Слепы огрызки мостов,
чьи арматурные пальцы
касаются звездных орбит.
Выжженный город укрыт
адом небесного свода.
Некого хоронить...
Некого хоронить...

















Курск

Скопить бы на теремок –
спичечный коробок,
маленькую скорлупку,
и чтобы – не маета,
а газовая плита
в кухоньке той халупки.

И пусть бы мала кровать,
чтобы часок, но спать,
как в сказке у бабки Ежки.
И в чистые небеса –
радостные глаза,
а там – никакой бомбежки!



















***
Я участвую в каждой проклятой войне,
Я без вести пропала, сгорела в огне,
Я ловлю в поле каждую пулю.
И скрываюсь за черным, – в полнеба, – крылом,
И кажусь справедливости – чертовым злом,
Но целую, целую, целую...

Я из тьмы прибываю на личный вокзал.
Вот солдатик безногий мне "Мама!" сказал –
Невесомый, как та незабудка.
Их она, их война прибрала, подмела,
Закружила, списала, спалила дотла,
Окровавила страшною шуткой.

Эта боль не нужна моей доброй стране,
Но зачем-то ко мне, для чего-то ко мне
Беспощадным притянута веком.
Чтоб стояла по бровь в человечьей крови,
Чтоб молилась, взрываясь от силы любви,
Как они становилась калекой.

Их покорные жизни войсками идут,
Их ровняет окопов передний редут,
Обрывая земную дорогу.
Закрывая пустые глазницы свои,
Я пою им о самой прекрасной любви,
Увозя их к печальному Богу.









Съесть войну

– Свари мне, пожалуйста, кашу.
Пожиже и чтобы с комочком,
Премягиньким круглым комочком,
Как мячик. Ну, чтобы не страшно.

– Какую сварить тебе кашу?
Зачем тебе в каше комочек?
Я вряд ли такую умею.
Зачем, отчего тебе страшно?

– А вон, посмотри-ка, что в небе,
Похожем на взбитые сливки,
Взрывается и пузырится...
С комочком мне легче. Война ведь.




















***

Не дефицит, не бойся, снег не растает,
Белый сугроб в три метра чернеет боком,
Странный февраль и вьюжит, и греет маем,
Видишь трещит и скачет дурной сорокой.

Нет, ты меня не понял – речь не о сроках,
Только о том, что будет и повторится.
Вспомни последний сон, нам же снилось что-то,
Нет, не последний бой и не смерть в больнице.
 
Ты говорил мне часто, что мы не дети,
И целовал, как нынче целует ветер.
Я напишу Платону туда, в бессмертье,
Кто-то ведь должен сразу за все ответить.


















Безглазые дома

Почему у старых домов всегда выбиты стекла?
Кому помешали?
Брошенные вселенные смотрят на мир
пустыми глазницами.
Кто вынул хрустальные тела глаз,
обнажая тоннели в чернеющие черепа?
Кто лишает сирот отраженного неба,
спасительных морозных узоров
и защиты, защиты от слез печальных дождей?

Окна разбиваются сами.
Маленький "вжик" и большое стекло
обрушивается осколками.
Глаза домов, лишенных живых сердцебиений,
не хотят ничего видеть.

















Почему я пишу о войне?

Почему я пишу о войне
С неостылою жгучею болью,
Как отдавшая мужа жена,
Безутешно глядящая в ночь?
Почему я пишу о войне,
Словно рана присыпана солью,
Как застывшая в горе княжна,
Чья молитва уносится прочь?

Почему я пишу о войне,
Заблудившимся шлю милосердье,
И молю за священную кровь,
Задержавшихся в дальней дали?
Почему я пишу о войне,
И рожденная в тайнах предсердья,
Устремляется к небу любовь,
Обращенная к детям земли?

Почему я пишу о войне,
И сама у себя не имеюсь,
Всего мира судьбу и страны,
Разделив, матерясь и кляня?
Почему я пишу о войне,
Потому что я свято надеюсь,
Что по страшным дорогам войны
Ты сумеешь дойти до меня.





***
Держа меня в силке над краем,
Над миром бабочкой порхает
Война. Война – как не война.
А кровь? – Ее ли в ней вина?

Она печальна и серьезна.
Не плачет – что такое слезы?
Но, завтра цели не найдя,
Сегодня выстрелит в меня.

И снова черным махаоном
Несет силок в ночи бездонной,
Не перестав день ото дня
Стрелять, стрелять в одну меня,

Умея тщетно и без смысла
Считать людей как будто числа.
Не всех удастся перечесть,
Кому-то – боль, кому-то – честь.

И вновь всеправящим колоссом
Крылами закрывает космос,
Изнемогая от огня,
Не в силах победить себя.

Мои глаза давно белесы,
Они не могут видеть звезды,
Но ни в тылу, ни на яру
Никак от горя не умру.

Да где вы, ямбы и хореи,
Что всех смертей и пуль сильнее?
Зову! Еще могу любить!
Молите высь, стремитесь жить,

Чтоб вдруг от горней переплавки
Война застыла на булавке
Среди учебников и книг,
Брюшком надетая на штык.






























***
Закончилась война, почти утихли страсти.
И Царствие Любви, поднявшейся на трон,
Букетами цветов желанных встреч украсьте,
Коль вышли Вы встречать любимых на перрон.

Закончилась война, и повезло кому-то,
Тому, кто вновь взглянул в родимые глаза,
На радость этих встреч смотрю из дали смутной,
И нет в руках цветов, и просится слеза.

Победный громкий марш военного оркестра
Заглушит мою боль и горечь пустоты,
И, может, я дождусь, когда по зову сердца,
Под музыку Любви ко мне вернешься ты!





















Триста оттенков красного после похоронки

...Можно поцеловать простынь,
на которой плачешь,
или вену на сгибе своего локтя,
если достанешь...
Можно сделать это несколько раз,
напрягая, расслабляя губы
или складывая их в трубочку.
Можно прочувствовать свой нос и подбородок,
что упираются в ткань или кожу.
То есть, все те же ощущения,
которые возникают при настоящем поцелуе.
Решение проблемы верности и одиночества.
Поцелуй в простынь...
Поцелуй в землю...

Девочки мои, что вас ждет...


















Дождь 16 марта 2025 года...

За ночь стаял весь снег под весенним дождем, –
Грозовым, проливным – к удивлению марта,
Для рождения чуда сверкающим днем
И какого-то нового важного старта.
 
Пузырились сугробные вены ручьев,
Влажный ветер стучал и просился в квартиры,
Он заглядывал в души сквозь капли очков
И хотел одного – долгосрочного мира.

От весенней надежды был легок ночлег
Под размокшею чашей небесного свода,
А на утро опять шел предательский снег
На сверкающий блеск и обман гололеда.



















Бессонница 2025 года

И вот она пришла, бессонница-портниха,
Крылата, тяжела, одета в дребедень,
Я до пяти утра за ней слоняюсь тихо,
Грызу ржаной сухарь и жду насущный день.

Сегодня все не так, как прежде, как бывало,
Когда своих невзгод закрыв беспечно дверь,
Не успевая лечь, я в сладкий сон впадала,
И длилась ночь лишь миг без страхов и химер.

Бессонница моя, непрошенная гостья,
Шуршит карандашом по вороху бумаг,
Шагает по стенам, отмеривая тростью
Секундных стрелок шаг. Зачем? – Да просто так.

А город за окном, как старый бодибилдер,
Сияет мощью Ватт какого-то рожна,
Но улиц красоты никто сейчас не видит,
И никому она в пять ночи не нужна.

И снова я ложусь с раскрытыми глазами,
А рядом в тишине опять сидит она,
Желая, наконец, прервать воспоминанья...
Бессонница моя под именем ВОЙНА.














Четверо

У тети Веры была мечта,
чтоб рисовать акрилом.
У тети Наденьки – цель была,
она на нее копила.
А тетя Люба – балдой-балда, –
ни денег нет, ни мобилы, –
без дяди Коли жить не могла,
уж так его крепко любила.
Ко всем троим постучалась война,
она четвертой из них была.




















Кирдык

Идеальный порядок наводит Кирдык,
Кочергой подперев исхудалый кадык.
Свищет ветер, вздувая дырявый мундир,
Боевая труба отражает весь мир.
Полоумный оркестр лабает без нот
То безумную польку, то дикий фокстрот.
Композитор Кирдык – попиратель основ,
Знает он, как никто, что такое любовь.
Он не просто Кирдык и не псих-дурачок.
Кастаньеты в руках выбивают чок-чок,
А под их дирижерский размеренный стук,
Маршируют войска из оторванных рук,
Маршируют войска из оторванных ног,
Исполняя то польку, то дикий фокстрот.
Так беснуется музыка Судного Дня,
Где уже на земле нет тебя и меня.













Что такое ОНА?

   Сначала война казалась мне как будто ненастоящей. Я долго не могла в нее поверить. В интернетном пространстве стали появляться первые сводки с фронта, где светило солнце, вокруг нетронутые поля, леса, дороги… Начиналась весна 2022 года.
   Мое подсознание помнило художественные фильмы о Великой Отечественной войне, где о трагедии кричал каждый звук, каждый эпизод, продуманный и усиленный кинематографистами, но современные видео в сети не были похожи на них.
   Шло время и пейзажи изменились. Теперь поля были изрыты, дороги заполнены брошенной военной техникой, населенные пункты превращены в руины. И трупы… Трупы… Они лежали сожженные напалмами или превращенные в мумии от солнца. Оторванные, разбросанные конечности. Запытанные до смерти мирные жители, не успевшие эвакуироваться. Одичавшие собаки разоренных сел, вынужденные пожирать мертвецов. Снег не таял на открытых глазах не преданных земле людей, брошенных, полусгнивших, смердящих по весне.
   Все эти трупы когда-то были чьей-то семьей. Война – это мертвые люди. Вот что я ощутила тогда.
   Хроники становились страшнее самых правдивых художественных фильмов. Смерть создавала собственную кунсткамеру того, какой она может быть по человечьей вине: смотрите, ужасайтесь, делайте свой выбор.
   Я могла только догадываться о реальных масштабах бедствия, о погружении в нечеловеческие жестокость, месть, кровь, страх, боль. Во имя победы каждой стороны. И обе что-то защищают – землю, страну, независимость.
  Мой мозг это не вмещал. Есть ли на войне правые и виноватые, если она немедленно и свободно насаждает свои законы, и тогда слово человечность становится стерто из лексикона?
   Какими они возвратятся, те, кто воевал, кто видел все это, вынужден был привыкнуть, сам стал орудием и те, кто молился за них? Какими вернулись с фронта наши деды и прадеды? Они тоже прошли через это или другое? Как они смогли выжить потом, в мирное время?
   Дипломатия. Вот что я желаю нам навсегда. Всем странам и всем народам. Договариваться только за столами переговоров. Усаживать за эти столы избранных богоугодных лучших представителей человечества. Если не оправдывают доверия, (расстреливать!) немедленно снимать с представительства.






















Сестренка
Рассказ

Памятный рассказ посвящен моей маме
Каменской (-Косаревой, -Ивановой в двух замужествах)
Тамаре Валентиновне. Основан на реальных фактах.

   Томочке было пять лет, когда умерла трехнедельная сестренка Пана. Ночью маленький гробик одиноко стоял в зале на столе. Завтра нужно хоронить. Вернее, быстро закопать рядом с остальными. У них это второй подряд умерший младенчик женского пола. Предыдущую сестренку тоже звали Паной. Страшное совпадение. Великая Отечественная война диктовала свои условия многодетной семье. Причиной смерти девочек, скорее всего, являлось истощение. В стране свирепствовали голод и разруха.
   Возле гробика никого не было. Все спали. Утром детям и взрослым нужно идти на завод, пятилетней Томочке – тоже, чтобы все отдать фронту ради Победы. Она была подсобным рабочим. В огромных перчатках, слетающих с ее худеньких рук, она убирала острую металлическую стружку с пола возле станков, на которых работали ее братья и сестры. Некоторые из ребятишек стояли на деревянных ящичках, чтобы доставать до резака. А брат по имени Маркс, названный так в честь Карла Маркса, даже курил в свои 9 лет, как взрослый, чтобы подавлять голод. И никто его за это не ругал. Он кашлял от дыма, но трудился наравне со взрослыми, выдавал за смену полную мужскую норму.
   Томочка проснулась нечаянно, словно кто-то толкнул ее. Уже давно она видела только один сон, в котором искала уголок под станками, чтобы хоть ненадолго прилечь, так уставала. Но теперь совсем не хотелось спать. Она тихонько встала и прошла в горницу.
   На гробик сквозь кружево занавески падали тонкие лунные лучики. Это было красиво. Она залезла коленками на табуретку, протянула к сестренке руку и погладила через верхнюю пеленку.
   Томочка уже знала, что такое смерть, но все равно в этом оставалось что-то необъяснимое. Ей вдруг показалось, что малышке одиноко, что она испугана и не понимает, что происходит.
   – Пана, сестрица моя! Ты тут одна. Страшно? Думаешь, тебя бросили? Нет. Они просто спят, всем на работу. И мама спит. И ты спи. Ну давай я с тобой посижу. Посидеть?
   Томочка посмотрела на бледное личико и снова ей показалось, что сестренка отвечает невидимым согласием.
   – Здесь я, здесь, с тобой. А вот, ну-ка, я тебе ножку поглажу, ты скорее заснешь… – Тома осторожно отодвинула ткань и погладила худенькую босую ступню. – Как лед... Ты замерзла, Паночка, ты замерзла? Холодно? Так я укрою!
   Томочка слезла с табуретки, в коридоре стащила с вешалки отцовскую телогрейку, прижалась к ней всем телом. Та была еще теплая и пахла родным отцовским потом. Другой одежды у отца не было. Его старое довоенное пальто дети донашивали по очереди. Телогрейка была ветхая, вся в дырах, из которых торчали скомканные клочья ваты, которые отец периодически пытался вернуть на место, но они снова вылезали наружу. Дети почти не видели отца. Он уходил раньше, а возвращался позже всех. Сегодня он снова вернулся за полночь. Фуфайка еще не успела остыть, повешанная поверх тонких ребячьих пальтишек.
   Отец работал не на заводе. После тяжелого ранения он был комиссован и назначен главой их небольшого городка. Любой промах руководителя его уровня в военное время грозил расстрелом, часто без суда и следствия.
   Когда-то в детстве он пел на клиросе, знал наизусть все молитвы. Но после что-то надломилось в нем, он перестал посещать храм, заявил о своем принятии атеизма, как единственно правильной идеологии, а чуть позже стал коммунистом. Партбилет не просто открывал двери в будущее, он давал право на жизнь и отнимал ее у неугодных. Вера считалась пережитком прошлого, ее тщательно скрывали от тех, кто беспощадно с ней боролся. Дети коммуниста не должны были верить в Бога, быть крещеными, а, значит, не отпевались после смерти. Не приведи Бог, если узнают о чем-то подобном и донесут! Анонимки были в ходу, им верили, по ним принимались скоропалительные меры. Но, тем не менее, в строжайшем секрете, церковные обряды крещения, отпевания все же проводились. В этом случае, только кто-то один в семье знал, что дитя крещено – тот, кто тайно отнес новорожденного в храм. Бывали случаи, когда одного ребенка, в тайне друг от друга, родственники крестили у разных батюшек, в разное время несколько раз. Сам крещеный мог об этом не догадываться, а если во взрослой жизни приходил к вере, по незнанию крестился заново.
   Обветшалая церквушка стояла недалеко, туда украдкой любила заглядывать Томочка. Церковка казалась заброшенной. Внутри не было икон, их растащили, но на стенах еще можно было разглядеть облупившиеся фрески с ликами святых. Посередине уверенно и громоздко возвышалось подобие креста, грубо сколоченного из досок, с нарисованной углем фигурой, едва напоминающей Христа. Здесь, как мог, служил добрый-предобрый батюшка, который при обращении родителей отчаянно всплескивал руками и шептал в ответ на тайную просьбу:
   – Да как жеж, как жеж? Это ж дитятко, оно – Агнец Божий! Как не покрестить? – И по ночам тайно крестил, тайно отпевал. Спецслужбы по непонятным причинам его не трогали. Наверное, сам Бог хранил местную церковку.
   Томочка вернулась к гробику, закинула на стол видавший виды ватник и снова забралась на табуретку.
   – Ну вот, родненькая моя, теперь тебе не страшно будет. Грейся. Папка горячий у нас, тужурка еще теплая, а дырки в ней я рукавами прикрою.
   Томочка так и просидела до утра с мертвой сестренкой, что-то бормоча и получая молчаливые ответы.
   Чувствовал ли ее детский ум то, что бывает скрыто от мира людей или ей это просто казалось?
   На рассвете отец вошел в комнату попрощаться с телом. Томочка спала, сидя на табуретке, уронив русую головенку на стол. Ее израненная металлической стружкой рука была протянута под его старый ватник к гробику. В комнате было по-особенному тихо и покойно. Паночка словно заснула, простив живому миру все, что не успела пережить. Отец поднял глаза и увидел, что встали огромные напольные часы. Обычно они тикали на весь дом. Наверное, вчера дети забыли их завести. Он взял Томочку на руки и отнес в постель. Мертвую дочку осторожно поцеловал в лоб.
   Строгая мать, которую даже влиятельный муж называл в семье по имени-отчеству, вышла в коридор проводить отца на работу. Она тоже была коммунисткой. Похороны ребенка полностью лежали на ее плечах. Все нужно было сделать быстро, чтобы и самой успеть на смену. Она не догадывалась, что малышка ночью была отпета батюшкой заочно по просьбе отца-коммуниста и теперь упокоилась с миром.
   Мать тяжело вздохнула и медленно вернулась в горницу. Никто в семье не плакал об усопшей, кроме Томочки, у которой ночью еще оставались слезы. Дверь хлопнула. Отец ушел.
   Гробик стоял на столе, по-прежнему укрытый единственной отцовской душегрейкой.




Маме

Тает сумрачный день и прозрачна дождливая вечность,
Что стучит по окну нескончаемой песней любви,
В каждой капле я вижу твой путь от меня в бесконечность,
Ты уходишь все дальше и дальше, зови – не зови.

Не умею смирить эту боль от измученной раны,
От потери опоры, смягчавшей любую беду.
Подожди меня там, не волнуйся, любимая мама,
Я найду тебя сразу, как только однажды приду.























Маме девяносто лет

Мама, крестимся! Ма-ма, кре-стим-ся,
Некрещеная ты моя.
Все гуляешь в объятьях месяца
Неизвестного ноября.

Где-то там над главой заблудшею,
Где еще для тебя я дочь,
Ты крестись вслед за мной, послушная
И готовая выйти в ночь.

Ничего, ничего, мы справимся.
Три перста и делай, как я.
От безумья – к Христову таинству
В тишине прощеного дня.






























Пейзажные штрихи






















***
Все что умеет любить, душу в себе имеет,
Сколько б ни линчевали, не сдавливали кадык.
В каждой песчинке земли, как в невесомом тоннеле,
Тонкая нота любви свой пробивает арык
Преображенным кладом... Выстраданным трофеем...
И не стремится к небу против теченья дождей.
Все что умеет любить душу в себе имеет
Тонкою нотой любви бабочек и камней.























Стрекоза

Недвижима и якобы мертва,
С промокшим миром слившись воедино,
Сидит под зонтом пижмы стрекоза,
Глядясь в стекло повиснувших дождинок.

Шевелит стебель – воздуха порыв,
Ритмичен звук ненастного стаккато,
И тело стрекозы – скрипичный гриф –
Единственный на свете медиатор.

Меняя капли, что стремятся вниз,
Вступая в гармоническую фазу,
Стихия обретает новый смысл
За зеркалом фасеточного глаза.




















***

Зимняя оттепель пахнет весной,
Между подтаявших скомканных кружев
Снежную мяшу, и воздух, и душу
Дворником спьяну мешает метлой.

В месиво, в облако, в март и апрель
Зимняя оттепель мнет свое тесто.
Старясь стремительно Божьей Невестой,
Смотрит Зима в придорожную мель.

Ей к холодам бы вернуться назад,
Но, заглянув в материнское сердце,
Так опрометчиво Солнце-младенца
К собственной смерти целует в глаза.























***
Декабрь суров, но он влюблен и счастлив,
Хотя вчера скучал и замерзал.
Он Вьюге стелет в ледяные ясли,
Ее целуя в синие глаза.

Она, взрывая белые кристаллы,
Летит к нему, безумная, из тьмы,
Но засыпает вдруг под одеялом
В ладонях строгой матери Зимы.
























Раскачивание хокку

Сохнущий лист упал на ниже растущую ветку,
Он до земли не добрался, чтобы навек исчезнуть.
Ветер, однако, сдует.

Страшен закон природы, всякую жизнь срывая,
Что вы, живые собратья, думаете об этом? –
Только лишь то, что вечны.























Подкоп под Колизей

Диагноз нажимался как курок,
Он якобы читался между строк,
Был до поры востребован не очень,
И стал ему послушен муравей,
Как ротозей и смелый дуралей,
Что и души теперь своей не хочет.

И величава в нем белиберда,
Идет к нему беда и не одна,
Которая война все тех же строчек.
И роет свой подкоп под Колизей
Любви солдатик – бедный муравей,
Что и души теперь своей не хочет.




















***

Закрыть глаза и вознестись
          до тополя восьмиэтажного,
взлетев до самого высокого листа
          букашкой важною.
Макушку гладкую
          подставить облаку неоднородному,
и славно пожужжать мольбами-строками,
          в них Богу – Богово.
Ответа не взымев, взбить лысый ирокез,
          вздохнуть бедняжкою,
оставить мир небес, вопросом рухнуть вниз
          и стать... ромашкою.













Волшебство пахнет осенью






***
Волшебство пахнет осенью невыразимо и строго...
Потускневшая бабочка села вздремнуть на окно,
Невесомый кузнечик и вяло летающий овод,
Позабыв разногласья, сегодня почти заодно.

Волшебство пахнет осенью, что бы у нас ни случилось,
Тонкий запах листвы утверждает законы разлук,
Но у тех расставаний в запасе особая милость:
Прятать мир в рыжину под предлогом седеющих мук.

И от этого сердцу становится тихо и пусто –
От предчувствия света грядущих вдали холодов.
Волшебство пахнет осенью, нежной и бережной грустью,
Чью запазуху греет забытая кем-то любовь.























***
Замерзло солнце снежным огоньком,
Средь бела дня по-лунному бледнеет
И сонной ягодою на антенной ветке,
Ничем не прикрепленное, повисло.

______
Стихотворение было от скуки написано в 13 лет на школьном уроке. Был ноябрь 1976 года, за окнами – тусклая погода, предвещавшая только тоску. Но обнаружив у себя эти четыре строчки спустя полвека, я думаю, что все на так уж однозначно.


















***

И грозен Питер и велик,
Он как-то сам собой возник
В трагической судьбе.
Дождинкой мой целует лик,
И в капле виден счастья блик,
А мне не по себе.

Он – необъятен, я – мала,
Да кабы с ним я век была,
Ан нет, опять наскок.
Неравный брак – одна хула,
Ах, кабы век я с ним была,
Освоив закуток.

Его незыблемы дворцы,
Все их придворные юнцы –
Хранители небес,

















А я – слуга, его венцы
На мне, как шУту – бубенцы,
Исчадие чудес.

Он морщит тучами свой лоб,
Он мне готовит знатный гроб
Веселой и живой.
И все твердит: я – твой холоп,
Пока сама не скажешь "стоп",
Люблю, и весь я твой.

И наших тайных чувств штрихи
Неуловимы и тихи
В доверьи – без огляд.
Все наши песни и стихи,
И покаянья за грехи
В седых соборах спят.





















Грузовик с петуньями

Ох ты, батюшки мои, – грузовик!
Да еще какой! – Да ну! А какой? –
В нем петуний алых гордый цветник
Колыхается горою живой!

Ишь, кивают хором их хохолки,
Лучше чуда век не сыскать,
Ведь начнут теперь любовь-огоньки
И желанья и мечты исполнять.

Мне б лишь маленький цветочек один!
Вот бы что ли он упал как арбуз?
Что ж ты мимо едешь, эх, грузовик,
И увозишь восхитительный груз?

Разбодяжить бы флюиды тоски
Этим цветом и сгореть от любви.
Но она во все века дефицит,
Хоть каким ее цветком ни лови.

Где ж ты, миленький, кудряв – без волос?
Я сказать "люблю" вовек не решусь.
Ох ты, батюшки, цветочек принес!
– Ничего что он не красный? – Да пусть!






Белый лист

         Когда все не так – есть "Белый Лист".
         Есть ВСЕГДА.

Спи, декабрь, успокойся,
Что случилось с тобой?
Магомету сегодня
Нет свиданья с горой.

Прячет слезы в сугробы
Снег, – бесформен и чист, –
Отшлифован ознобом
В белый чувственный лист.

– Все сначала, сначала, –
В поле вьюга поет,
Зажигает свечами
Новорожденный лед.

Не такая ли точно
Сердце студит свеча,
Прикасается строчкой,
Как топор палача?

Но светящийся грошик
Поднимает ладонь,
И прекрасна пороша,
Что летит на огонь.




***

Камню нужен покой и немного любви,
Он давно превозмог все гордыни свои.
Его сердце дробили киркой и мечом.
Он – мудрец, его истинам – все нипочем,
Был водою и ветром истерт и влеком,
Был высокой скалой и зыбучим песком.
В компромиссах и смыслах времен и ролей
Даже тонкой пылинкой он – Цезарь камней.
Бережет все сакральные знанья Земли,
Но не ведома камню поэма любви.
И, листая столетия, ждет не спеша:
Вдруг откликнется где-то родная душа?





















***

Не надо тосковать, выискивать беду,
Твердить себе опять: я больше не могу.
Во мне горит окно, священна тишина,
Что спит в моей руке, целительна она.

Не надо звать раздрайв, не надо резких слов,
Молитвы глубина снимает семь оков.
Мне слишком много лет, чтоб просто так грустить.
Довольно было бед, их все пора простить.

Стремления и цель покинули? – Ну, что ж...
Придумать их опять – мой опыт так хорош.
Но истина проста, пусть на исходе век:
Для счастья человеку нужен человек.



















***

Та река, что все время я вижу во сне
Вырастает из сердца как синий цветок,
Каждой каплей воды устремляясь к тебе,
Размывая разлуки мучительный срок.

Но не берег лежит под моею ногой,
Где я жду бесконечное таинство лет,
И не вод глубина подо мной, подо мной,
А таинственный свет, удивительный свет.

Он восходит из памяти белых стихов,
Он спускается милостью с Божьей Руки,
Остров-блик среди многих земных островов
У приснившейся сердцу влюбленной реки.

Как летит из глубин кружевная волна,
Замыкаясь в овал, распрямляясь в спираль,
И такая река во вселенной одна,
И такая одна во вселенной печаль.













Архитектура любви

Ах, если бы это имело ко мне отношенье,
Ах, если б являлось строительством вместо крушенья,
Я б ножки омыла и спряталась в тонкую блузу,
Я б шарик небесный легко опрокинула в лузу.
Но как говорить о любви, что в сметану прокисла
И где-то однажды лишилась любезного смысла?
Она, как создатель, возводит песочные стены
И в зданье зовет под названьем: все та же измена.
А я, бестолковая, так и гуляю по краю,
Зыбучую тайну обмана в совок собираю.
Уют и покой в том барханном дому невозможны,
И сыпятся стены, в песок погружая изножье.
Тогда-то иглу* создает беспощадной рукою –
Величество льда безмятежного храма покоя.
Сиянием радуг и светом холодного солнца
Его наполняет. И снова мир этот – притворство.
Меняя игру, вовлекает в дурную дорогу,
В ней нет для ночлега иглу иль песочного дома.
Влекома гипнозом, в туманы ее попадаю,
Зачем я иду за тобой, о, любовь, дорогая?
Построю сама славный домик на желтой поляне,
В нем – миф трех слонов держит все континенты и страны,
В нем лунные блики поют в кружевах занавесок,
В кадушке к утру поднимается сдобное тесто,
Колодец – во дворике, сладки цветов ароматы,
За печкой – сверчок, а на крыше растут аистята,
Трескучий ручей протекает в саду по канавке,
Спит рыжий котенок у дома в опилках под лавкой.
Здесь так замечательно грезить любою порою,
Любовь, если хочешь, стучи в эту дверь, я открою.
______
*иглу – ледяной дом



Иллюзорность одиночества

Какая разница где гулять,
Куда смотреть и что говорить,
Над кем зудеть, и нужна ли стать,
С кем ночью выпить или не пить,

Когда один ты, совсем один,
Когда нет тени – один плетень?
Но если Им ты всегда любим,
То как прекрасны и ночь и день.

























***
Давно стараюсь не мечтать,
Себя таская на работу.
И сердце, сердце, твою ж мать,
Не переносит перелетов!

Ему то ляг, то сядь, то встань –
Все время жду его подвоха:
То застучит в ночную рань,
То вглубь провалится от вдоха.

Смирилось с тем, с чем не могло,
Свои оставило бравады.
О, сердце, ты в груди одно,
А мне таких бы десять надо!

Виной ковид, – всего делов! –
Зовет к себе на ложе ночи,
Но не согласна с ним любовь,
Что так тебя увидеть хочет.














День рождения Саши Разбойникова

                "Даже тапочки ждут тебя…"
                – стихи о счастье Татьяны Разбойниковой

Светит солнце за окном,
Согревает добрый дом.
В самой лучшей из квартир
Доброта рисует мир.
В той квартире, в той квартире
Сыр катается в кефире:
То в халате, то в мундире,
То в легчайшем кашемире
Счастье ходит в тапочках
И рисует бабочек.

Вот так чудо в самом деле
Родилось как луч апреля!

______
5 апреля родился мой друг – замечательный художник-бабочка Александр Разбойников!
















Радостные люди

Улетают люди в дальние края.
Может, эти люди – нынче ты и я?

Может и не может. Пусть себе плывут.
Радостные люди. Где-то там, не тут.

У крылатой речки сядут на привал,
Вряд ли отразятся в омутах зеркал.

По реки затону вновь начнут разбег,
За спиною крылья или просто снег?

И опять взлетают вскользь по февралю,
Радостные люди: Любишь ли? – Люблю...



















Порез

Зашит порез по лекалам шва,
И стал укров на любовь короче.
В меня дождями текут слова
И вытекают, рождая строчки.

Смиренья нет и решенья нет,
Как нет согласия для покоя.
В меня втекает холодный свет
И вытекает песками зноя.

Упрямо ищет свой путь река,
Разлуку-топь обходя сторонкой.
В меня втекает грусть старика
И вытекает мечтой ребенка.
















Место для взаимной любви...

Ни красивый плащ, ни серебряная погремушка, ни деревянная, под роспись, неваляшка, ни загруженность выступлениями никакой ложной радостью не смогут закрыть дыру в сердце, которое жаждет любви.
Дыра ненасытна, у нее никогда не было и не будет дна.
Только любовь, которая сама ПРОПАСТЬ, может идеально совместиться с ней, заполнив до миллимикронов безразмерной собой.
В мире не так много вещей, способных максимально соответствовать друг другу.
Беспощадность голодной дыры и бескорыстная щедрость любви – одно из уникальных соответствий, без которых жизнь на земле не может существовать.
Не надейся пренебречь Высшим законом.
Ощущение трагического голода становится только острее и требовательнее от закидонов в дыру будто бы творческих предметов ради вдохновения или женского выпендрежа, успевающих принести минутное чувство наполненности...
Уж эта капризница любовь.
Почему она не стремится спасать каждое такое продырявленное сердце?
Что ей не так в его доме?
Или стала столь избирательна, что и сердце ей не дом?
Понимаешь ли ты меня?
Ищи её.
Проси о прощении, протягивай руки, раздвигай края раны,
но зови, не отказывайся от обеих и не обманывай себя творчеством...
Ах, если бы удалось замкнуть друг в друге обе наши дыры, любовь превратилась бы в Эверест...


***
Я видела сегодня странный сон,
Как мы поем с тобою в унисон,
А я фальшивлю, голос непослушен,
Мне так неловко, что краснеют уши,
И тремор рук смятенье выдает,
Ведь я смотрю на твой поющий рот.
Твоя ладонь, чтоб поддержать меня,
Лица, волос касается, любя,
Тогда уж мне и вовсе не до пенья,
Твой голос, словно желтое свеченье,
Вливается огнями в бытие
И в бедное сознание мое.
Некстати объявляется антракт,
А с ним окончен наш поющий брак.
Ты исчезаешь. Сцена одинока,
И тишина без радости, без срока.
Но я со сцены уходить боюсь,
Я вспоминаю песенную грусть,
Сажусь на книги, скромно свесив ножки,
Стихи писать меж двух листов обложки:
Как я люблю, хочу с тобою петь,
И победить в твоих объятьях смерть...

Отрава все. Не песенки, а яды
Мой сон тревожат. Ты давно не рядом.
Что с этим делать, знает только Бог,
Но он моими снами пренебрег.

Проснувшись, я беру свою гитару,
И будто бы с тобой пою на пару.
Она – подруга в жизни, наяву,
Я именем ее твоим зову.

Но что это? Кто там поет: "ЛЮБЛЮ"?
Ты входишь в дверь, но я, опять же, сплю...

Не стоит утверждать, что сон прекрасен,
Сон – не молитва, над судьбой не властен.


































***
Люблю тебя. Я все еще жива.
Но вслух не произносятся слова.

Молчаньем боль кричит свое люблю
В цветок и в камень, в жизнь и смерть мою.

И мир в ответ ту возвращает мысль
И только в ней находит высший смысл.

























***
Господь мне счастья не дал ни дня...
Не дал сурово, по-деловому.
...Да как так можно любить меня,
Чтоб ревновать ко всему живому?!

Он отобрал всех моих мужчин
Влюбленных, бережных и упорных,
Чтоб не бросать на них кирпичи,
Презентовал мне не нрав, а норов,

Скрутил как в жгутик всей жизни нить,
Теперь с небес не поводит бровью.
Оставил счастье благодарить,
Что в утешенье назвал Любовью.




















Мой день рождения – Новый год

В стране – особый день, "затишье" до обеда.
В салате оливье – селедка вверх хвостом.
А я иду гулять, всю ночь спала примерно,
Желаний волшебство оставив на потом.

Пороша с ветерком, затянутое небо,
Похож на будни самый первый день в году.
Страна забыла всех, опять же, до обеда,
И я будить ее не стану, не смогу.

Ей хватит на весь год зеленого гороха,
Что куплен про запас мозгами набекрень.
Уставшая страна сегодня – лежебока,
Люблю тебя, страна, в твой новогодний день!

Когда, открыв глаза, почувствует похмелье,
Недрогнувшей рукой плеснет вчерашний брют.
А я одна в лесу встречаю день рожденья
И с елками вовсю об этом говорю.

И кажется, что мир небесной глубиною
Коснувшись, шепчет мне, скрывая тайный жар:
"Как Манна этот снег, наполненный любовью,
Он тает на губах, прими его как дар.

А вот притихший лес, его прекрасны тайны,
Что связаны друг с другом пальцами корней,
И радости его и грустные туманы
В сердечный туесок перенеси скорей!

Сегодня для тебя был изменен порядок,
И скоро все опять вернется на круги.
Но где-то там внутри останется подарок,
Особый дар небес земному вопреки!"
































***
Захотела река все сначала начать,
Надоела реке полноводная прядь.

Возмечтала иной выбрать в счастье билет,
Не хватило реке ни печалей, ни бед.

Усмирила гордыню в порыве любви,
Отпустила в низины все воды свои.

Грозный гул беспокойных полуночных волн
Изменила на утренний радостный звон.

Перешила рукав, обесцветила лик,
Помолилась и вновь превратилась в родник.

И опять по камням, и опять в непокой,
Чтобы заново стать полноводной рекой.

















Погремушка

Между смыслом написанных слов,
Как на самой преступной дороге,
Накажите меня за любовь,
Оторвите мне руки и ноги.

Раздробите костей рубаи
За разлуку, за ссылку, за горе,
И кровавые раны мои
Окуните в соленое море,

А потом привяжите к стволу
Безмятежно молчащей Царь-пушки
И стреляйте в беззвездную мглу
Растерявшей шумы погремушкой.

Только в губы вложите билет,
Вместе с болью поникшего тела –
Неоправданно чистый и белый –
На единственный судный концерт,
Чтобы мимо него пролетела...











Вдохновение
               
          "Утомленное солнце нежно с морем прощалось..."
                – романс

Невесомый геном заплутал в поднебесье кастратом,
Где в застывшем пространстве печально не видно ни зги,
Но пока существует в кромешной ночи послезавтра,
Будит он небеса: "Утомленное Солнце, взойди!"

Невесомый геном не старается верить кому-то,
Он – себе на уме, и не все у него позади.
...Почему бы и нет? И как самый примерный зануда
Просит он небеса: "Утомленное Солнце, взойди!"

Там, где кладка надежд, обязательно есть удивленье
Обнаружить случайно в замочную скважину луч.
Невесомый геном, – ах, да Боже ж ты мой, – вдохновенье
Ищет там свое дитятко в шкурах развернутых туч.




















***
Все-то нам нипочем, и твердишь ты упорно, упрямо:
Не смогли... Ну и пусть... Улетели жар-птицы на юг.
И опять мы, любимый, в начале несыгранной драмы,
А ее режиссер, как и прежде, слегка близорук.

Мы читаем во снах, зависая в промозглой надежде,
Опостылевший текст, не надеясь хоть что-то вернуть,
Мы рифмуем, поем, примеряем все те же одежды
И на крохотной сцене проходим проторенный путь.

Только сколько бы ни был наш шаг истомлен и измучен,
Узаконен давно неподкупный в судьбе компромисс.
Как Сизифы усердны! И падают, падают с кручи
Два израненных сердца, летящие кубарем вниз.

















Сухой романс

Я давно стал изгоем, но вряд ли ты знаешь об этом,
Удаленная девочка вечно закрытой страны.
Что ты хочешь узнать? – Кто таков под наложенным вето
Твой нелепый поклонник с сумой непомерной вины,

Горькой кривдой про жизнь, где написана дивная сказка...
И спасибо тебе за ее простодушный сюжет!
В ней, конечно, любовь с нас снимает нелепые маски
И легко переходит в логичный для всех "хеппи энд".

Счастье – хрупкий кристалл. Я достаточно знаю об этом.
И магичен и сложен его судьбоносный рельеф.
Он вбирает тебя в золотую запутанность светом,
И становишься ты самой лучшей из всех королев.
 
Но у жизни извечно иные пути и законы,
Их надежно скрывают потертые крылья кулис,
Вместо милых чудес между строками слезы и стоны,
И реально никак невозможен абьюз-компромисс.

Ты, наверно, готова поверить в любую примету...
Ты, наверно, готова распутать сложнейшую нить...
Потому что давно не поется фальшивым дуэтом
С тем, кого получалось когда-то безмерно любить.

Удаленная девочка, правда страшнее обмана!
Умоляю, останься в неведенья добром раю.
Ты придумай меня, удивляться и спорить не стану,
Все равно я – не тот, за кого здесь себя выдаю.

Проходя по спиралям житейского быта и круга,
Позабудь эту сказку, конечно, она не про нас...
А стихи покажи нелюбимому нынче супругу,
Может быть, он напишет свой самый чудесный романс.
______
*Сухой (без музыки)
































Вы не знаете

Вы нежная и добрая. Вы – юны.
Желанной музой кажетесь поэтам.
Вы любите того, кто Вас не любит,
Но только вряд ли знаете об этом.

Ваш милый образ сказочной царевны
Сияет флердоранжами из света.
Вы верите тому, кто Вам не верен,
Но только вряд ли знаете об этом.

Чудесная. Одето сердце в крылья.
Свое тепло в военное ненастье
Вы дарите тому, кто так красиво
За чей-то ужин платит Вашим счастьем.

И, может быть, придет пора прощаться,
Когда Вас озарит на полуслове:
Да было ли на самом деле счастье
Иль только боль, что грезилась любовью?
















А поздно?

А надо-то было немного,
Всего-ничего – позвонить.
В свою непомерную строгость
Осколком любви посветить.

А надо-то было, а надо...
Не ждать, обращаясь во прах,
А лучик сердечной отрады
Направить в свой собственный страх.
 
Что толку-то было сдаваться?
Пришлось бы тогда, ё-мое,
Сломать чужеродное счастье
И трудно построить свое?
















***
Уж этот сентябрь – он еще в перспективе,
Крадется и копит свою благодать.
Наивному августу в пышную гриву
Подарком вплетает увядшую прядь.

Он твердо снижает черничное небо
Вечерней прохладой до самой земли.
Грядущая осень – бесстыжая небыль,
Несущая в лето свои корабли.

И сердце мое, о, печальное сердце,
Не зная законов, всему невпопад,
Спешит звездопад завернуть в полотенце
И песни любви полуночных цикад,

И флер от задумчивых нежных фиалок,
И вызревший ранний средь зарослей груздь,
И поздний восход, по-весеннему алый,
И все, что запомнить смогла наизусть,

И чудо, которое очень возможно
Сумеет, сумеет весь мир изменить...
Но тянется горько и так осторожно
Сентябрьская к августу грустная нить.

И вечна загадка на тонкой границе
Двух месяцев-братьев – заклятых врагов...
Но время с улыбкой глядит сквозь ресницы
Из Бабьего лета с названьем Любовь.






***
Зачем я разбросала нашу нежность
По теням, летним зайчикам, панамкам,
По темным далям грозового неба,
По тонким листьям и цветам фиалок?

По теплым росам, по ночным туманам,
По облакам полуденно упругим?
Она была для нас сладчайшим даром,
Невидимым спасеньем от разлуки.

И ты ушел от наболевшей грусти, –
Без нежности умножены печали,
Но как же хорошо назад вернуться
И просто так начать любовь сначала.

У белого окна любимый профиль
Займет свое задумчивое место,
И я налью в стаканчик твой не кофе,
А миром приумноженную нежность.















Ты

Вот одна из кирпичных стен,
Замечательных стен моих,
В кружевах виноградных вен,
У подножия бьет родник.
Можно лезть и кричать "Ура!",
Можно тихо сидеть в тени,
Сочинять о ней до утра
Романтические стихи.
Есть ворота, калиток – тьма
Между тех виноградных вен!
Но придуманная стена
Неприступней реальных стен.
Я сама ее создала
Силой мысли, без дров и скоб,
Я люблю твой талант, стена,
Не жалею свой бедный лоб!
А когда загудит в ответ,
Просочась на ютуб в медляк,
Белым флагом взмахнет, в сонет
Перешедший со лба, синяк.
Я крушу ее каждый день,
Ничего, что кирпич – алмаз,
Я прощаю ей сто измен,
Изменяя ей сотню раз.
И такой мой бесценный грех
Не берет на таможне мзду,
Вдруг взлетает на самый верх
И бросает мне вниз звезду.








Два Магомеда

...Потому что нытье? И нытье об одном и том же!
Ты не любишь меня? – Так тебя не люблю я тоже!
Мы с разлукой смирились. Коварна она, разлука.
У нее семь пядей, свой голос, палитра звука.
Я не слышу тебя, и ты так же меня не слышишь.
Тяжелеет любовь, но Ангелом рвется выше.
Только Ангел устал, он давно бы хотел погреться,
У него три сердца и в каждом крыле по сердцу!
Белый Ангел над Белой Горой раскрывает крылья,
Но Гора уходит, себя посыпая пылью.
И она тверда как сталь, как воля трехсот спартанцев,
Цель ее не ясна, за ней с земли не угнаться.
Он опять и опять свои поднимает крылья,
Во спасенье любви не жаль никаких усилий.
Погляди, две звезды зажглись на вечернем небе,
И Гора пред нами, и Ангел живет над нею.

















Хворушка

Доза мужества: пластырь и анальгин.
Сердце плавится в ласковый пластилин.
Выходи, болезнюшка, Бог с тобой,
Не ударь о ребрышки головой.
Красота – на свете, желанный май,
Не боись, на Божий свет вылезай.
Отчего вдруг плачешь, куря косяк,
Поджимаешь пальчики, как босяк?
Ты в провидцы вызрела или чо?
Ну-ка, сядь на правое на плечо.
Иль тебе неведомо, невдомек,
Что судьбу не выкроить поперек?
Не боец ты, хворушка, не боец,
А в любви, как в сказочке, есть конец...

Опа!

















Любовь-Айболит

Не одиноко – просто где-то в груди горит,
Только любовь ведь тоже опытный Айболит.
И у нее две сотни верных рецептов есть,
Как от печальки надо срочно конфетку съесть,
А от разлуки жуткой, Господи Боже мой,
Надо из холодищи просто прийти домой,
Заголосить упрямо песенку, как сейчас
Спетую на ютубе кем-то одним из нас,
В плед облачиться теплый, выпить вкуснючий чай,
И позабыть за книгой брошенное "прощай",
В зеркало провалиться, то есть в свои глаза...
Есть у любви приемы – сущие чудеса!
Через неделю будней, – раз, – и откроет путь...
Впрочем, и без лайфхаков вывезу как-нибудь.




















Королева-любовь

Это схожесть миров и научных основ
Между плюсом и минусом вех и столпов,
Это сложные песенки спрятанных чувств,
Это пасека сладко-опасных причуд... –
Я ему говорила, а мне вторил он,
Но за нас все решил хитроумный айфон:
Интернет, интерсвязь, нейросеть, нейроблюз...
Каждый чел – при своем, превращенном в абьюз.
– Ничего, ничего, – причитает палач. –
Пять минут еще есть. Можно, детка... Поплачь...
Королеву-любовь не погубишь тайком,
Ей спасение – смерть...
Kom zu mir, Kindchen... Kom...*
______
* Иди ко мне, детка... Иди... (нем.)

















***
А мне сегодня приснился ты...
Среди разлуки и пустоты,
Облек в действительность все мечты,
Что сохраняла я на листы,
Преобразуя в немое слово.
Наверно, Бог услышал меня,
Простив те тщеты ночи и дня,
И, обнимая во сне, любя,
Он мне опять подарил тебя,
Ему измену прощая снова.


 

















Лебяжий перекресток

Холодею на остановке.
Тролейбус проехал в депо с полным вагоном скелетов-зайцев.
Спасибо. Не побегу: имею любовное осложнение.
Покрутила у виска указательным пальцем ему вдогонку, посылая хорошее настроение.

А он... Возьми и сломайся! Надо же.
Как с этим быть – не знаю: целый вагон воспоминаний радостно вывалился ночным урожаем.
А среди них – Тот, Кто...   
Как оказался в полночном вагоне, наполненным моей теплой тишиной и эхом?
Он что, тоже скелет? Не получилось уехать?..

Так перекресток превращается в крест.
Крест превращается в перекресток.
Набожно ввысь кричу: "Благовест!", в ответ кто-то бросает звезды.
Возьму.
Одну сделаю ночником, вторую – благословением.
Тролейбус утащат в депо для-ради ремонта и утешения.
А Его...

А Ему прямо здесь расскажу, как важно уходить, уходить, уходить от шлифованности, рубанковости и замыленности мышления,
от ритмов, штампов, советов, требований и принуждения.
Что обязательно нить судьбы со старинной прялочки надо ввязывать в жизнь, как в стихотворение.
Не бояться ее. Не сопротивляться ей.
Делать это не по умным схемам и наставлениям, а по глупому сердцебиению.

Неисправный вагон не догнать – укатили.
Перекресток не переделать, он стал – остров Лебяжий.
На нем две птицы среди океана гаджетов.
Эхо из ночного трамвая колышется, наверх поднимается,
раскрывается крыльями щедрых аистов.
Хорошо, что успела подобрать звезды...
Обнимаю... Конечно, все на свете еще... НЕ ПОЗДНО.

























Герман Гессе, "Прибежище"
Перевод

*Суметь найти б как-нибудь нору,
Дупло, убежище иль тайник
В сто тридесятом глухом бору,
Где спящий ветер к земле приник.
И никого чтоб среди ветвей,
Забот и писем чтоб никаких
От всех хороших-плохих людей,
Крадущих жизнь у себя самих.
Но чтоб был крохотный водопад,
И солнца свет на рябой коре,
И крыл трепещущий неформат
Уснувших бабочек на траве,
И чтоб Луны преблагая нить
Сшивала черную наготу.
И там молиться, чтоб сохранить
Свой мир, как в ракушке перламутр.
______
* "Найти бы только где-нибудь такую нору, такое прибежище и такой тайник, надежный и тихий, еще бы с лесом – и ничего больше не надо, во всяком случае, никаких людей, приносящих заботы и крадущих мысли, никаких писем, никаких газет. Пусть будет там ручей или водопад, пусть тихо горит там свет солнца на бурых соснах, пусть порхают мотыльки, пасутся козы, или гнездятся чайки – неважно, главное сохранить свой душевный покой, свое уединение, свой сон и свою мечту..."

Герман Гессе, "Прибежище"










***
Облекаю любовь в одежды
Самых разных цветов и нот,
Отстраненна она, неспешна
И задумчива средь забот.

И мечтается: непременно
Милый образ ее вот-вот
Одолеет земные скверны
И к душе моей припадет.























***

Ни стихи мои фиолетовые,
Ни глаза, ни язык лиловый мой
Оказались вдали не востребованы,
Чужестранностью развербованы.

Из-под ига монголо-татарского
Лжецаревич гордой Московии
Перед пленной княжною куражится
Лихоимным своим празднословием.

Речью русской все не насытится,
Что казнит любовь без усталости.
Я любила его так искренно,
Да нет смысла о том рассказывать.



















Точка над... прорубью

И над i поставлена точка,
И над ы, и над буквой ю,
И осыпалось в прах порочный
Потерявшее смысл "люблю".

Дуют ветры, метут метели,
В прорубь сброшены все ключи,
Эх, в Крещенский мороз купели,
Словно летние, горячи.

Где провинция, где столица –
Все смешает в себе вода,
И любовь, дай Бог, не приснится,
И не вспомнится никогда.























То ли женщина, то ли страна...

Ох, уж эта бедная, бедная Индия, или Польша, или "змейка"-Гамбия...
То ли женщина, то ли страна?
С кем бы ты только ее не сравнивал...
Не дает ночами покоя воспоминаниями.
Нелюбимая, но любимая все больше.
Позабытая изначально, но не позабытая.
Все бы она шалила, плакала, да делала невпопад,
свободная от предрассудков, никому не покорившаяся.
Грызи, грызи границы.
А что еще остается, если слаб человек для страны-женщины?
Грустная история?
Ты сам ее написал.


 











Зонт

       Мир стоит на трех слонах – Вере, Надежде, Любви
               
Вот зачем тебе зимой зонт?
"Три слона"? – Ну, так-то, да, бренд.
И надежен и красив? Но!
Он тяжел, когда идет снег!

Не люблю, когда вопят гимн,
Да еще с утра, когда сплю.
Не корона это, а нимб.
И не север это, а юг.

Для чего ты говоришь: "Иии..."?
Где вообще твои мозги? – Там?
Жить захочешь без вранья – ври.
Есть лишь ты и я, но нет – "НАМ".

Почему в твоих глазах свет?
Отчего стоит в ушах звон?
Ничего себе, какой снег...
Раскрывай скорее... наш... зонт.













Рождественский Гусь

В Новый год не колдую и чародейств боюсь,
Я хочу получить только то, что сердечно люблю.
Вот и вынут из печки жирный в яблоках гусь,
Я его четыре часа на малом огне томлю.

Отпустить бы на волю птичку, которой нет,
А чего ей, жаренной, просто так во медах лежать?
От волшебной палочки, – РРРАЗ! – да зажжется свет:
Вдруг взлетит гусек и поможет людям счастливей стать?

Полетит жаро-птицею через снежный дол,
Через море горькое, в темных сил чудотворный лес,
Без опаски, – обугленным и больным крылом, –
Победит мировое зло, чтобы мрак навсегда исчез.
 
Только тот, кто однажды лично повержен был,
Только тот, кто из смерти восстал этот осилит путь,
Но своих героев мы сами лишаем сил,
Вон как вкусно выглядит золотой Рождественский Гусь.

Позабудь, пернатый, жаркую сковороду,
Ты и без хрусткой корочки отчаянно величав,
С голодухи в праздник, не бойся, не пропаду,
Лети. Только одно волшебное яблочко мне оставь.











***
Нельзя любить мертвую строчку,
Да вряд ли такая была...
Мету себе в детский совочек,
Весь мир собирая в слова.

Угрюмы, легки ли, суровы
Про лето, любовь, про войну...
Чтоб пелись как песня, и чтобы
Понравились только ему.

Да где там. Расту и мужаю,
Как зяблик одна вдалеке,
Но сбор моего урожая
Никак не удержишь в руке.

Слова упокоя не знают,
Летят себе, словно на юг,
Но где-то в пути оседают
Снегами серебряных вьюг.
 















***

Сколько в мозге отбросов печального опыта жизни,
Так бывает забита ненужным моя голова.
Продырявишь ее и, гляди-ка, как весело брызнет
Вся горячая тьма из глубин, облекаясь в слова.

В перемирии с нею я твердо засела в окопах,
Оборонная линия стала уютна, тепла,
И давно опасаюсь нечаянно высунуть что-то
Под прицел визави – то ли друга, а то ли врага.

И ни радости нет, и давно, – ни на йоту, – отваги,
Только страх получить в штыковой разлюбезный укол,
Я б стрелялась сама, но ружье, не пойму, чего ради,
Исторгает "люблю", как единственный в мире глагол.
















Молекулярная любовь

Два часа продержусь, а потом позвоню!
Позвоню тебе, слышишь? – Не слышишь?
Проявлюсь новым блюдом в особом меню,
Продиктованном повару свыше.

Ты слыхал про яичницу или бекон
Из каких-то особых молекул?
Я сегодня купила чужой телефон,
Мой вчера еще намертво треснул.

Ты, конечно, не ждешь судьбоносных вестей
Из, привычного ставшим, эфира?
Я тебе позвоню миллионом частей,
Как структура исчезнув из мира.

Превратясь из мгновений в песочном меню
Двух часов – в нестареющий Хронос,
Я тебе позвоню... Я тебе позвоню!
Чтобы только услышать твой голос.













***
"Догоняйте меня, догоняйте!" –
Зазывает афиша с тоски...
Вы сегодня вернулись из Ялты,
Я – с работы в маршрутном такси.

От стволов растолстевших платанов,
От летящей в цвет солнца листвы
Вы упали в концертный ноябрь
Деловой суетливой Москвы.

В нас – не осень, а вечная драма,
Что придумана, как кабала:
Молодая жена, да и мама
Только месяц вот как умерла.

Не предъявишь судьбе укоризны,
Безупречен ее маховик,
И рождается линия жизни
Из отрывков прочитанных книг.

Вы напишете новые песни,
Их споете, как прежде, любя,
Но ни в первом ряду, ни в последнем
Ни за что не найдете меня.

И опять в невесомость разлуки,
На секунды являясь из тьмы,
Будут падать гитарные звуки,
Как снежинки уральской зимы.







Таки ноябрь в Ялте...

"...таки ноябрь в Ялте. И желтые жухлые листья
платанов ветер гонит с шумом по тротуару.
Давно хотел увидеть и услышать…"
А. К.

Таки ноябрь в Ялте, ее фантом-дирижер
ветром по тротуарам желтую гонит листву
теплолюбивых платанов,
в цвет трансформируя ноты,
и предлагает взаймы
память, бегущую вслед.
Полупрозрачный туман
в сиюминутный минор
прячет влюбленный юмор,
радуясь озорству.
Руки достал из карманов
вместе с пустым блокнотом
холод приезжей зимы.
Он над смеющимся морем
в дождь превращает снег.

Все еще любишь ты.
Все еще я люблю.









Как я злюсь на тебя, словно мать на больного ребенка,
В невозможной усталости полубессонных ночей.
Если б только могла, обошла нашу встречу сторонкой
И вовек не видала твоих златокарих очей.

Что война, что любовь... К батарее прижмусь и погреюсь.
Много надо ли той, что жива в непосильном труде?
Поцелую опять свой нательный серебряный крестик,
Поклонюсь отведенной для трудностей дней череде.

Пусть гремучая снова печалью за сердце кусает,
Беспощадные мысли в затылок вонзают копье,
Я уйти не могу: мать ребенка в беде не бросает
До поры, пока он, повзрослев, не покинет ее.























***
Я – случайная музыка, спетая вдруг,
Я – чужой перекресток тоскующих рук,
Всех дождей бесконечных нечаянный стук
В дверь, что служит началом портала разлук.

Я беременна осенью, цветом листвы,
Укрывающей сны пожелтевшей травы,
Я – начало зимы, продолженье зимы,
Я – любовь, где на Вы разлюбившие Мы.























Куда так хочу...

Стропы, стропы небесные... Где мой страх?..
Как бы мне, неспокойной, по вам забраться?
Но колышется город, висящий на облаках,
На невидимых нитях невидимого пространства.
 
Я давно различаю его черты,
Свето-тени, запахи, ното-звуки,
Но скрывается город невиданной красоты,
Вкруг которого стенами – Божьи руки.

Он велик и значим, он сам – закон,
Не подвластен намеку на гравитацию,
В нем листает страницы влюбленный в стихи Харон,
Гладит белого Цербера, что пытается приласкаться.

Но само разрывается небесное решето,
И дано увидеть высший смысл безрассудства
И то место под облаком, откуда сбежала б вот только что...
И то место под облаком, куда так хочу вернуться...














Любовь со стикером

Как откинутый скомканный листик
К пыльной стопке ненужных бумаг,
Вдруг любовь зацепилась за стикер
Неизвестно зачем или как.

А на ней были Божии Лики,
А над нею сиял ореол,
Но не выдержал маленький стикер,
И любовь провалилась под стол.

Мы искали ее пылесосом,
Звали песней, манили стихом,
Но она только шмыгала носом
Где-то в темном углу и глухом.

А потом в тридесятое царство
Из того рокового угла
Удалилась любовь от мытарства,
Даже стикер с собой унесла.













Путоран

Уплывут кораблей караваны,
Удивленные тайной земли,
Голубые снега Путорана*
Расплываются в грустной дали.

В тишине осторожной и хрупкой
Укрывают загадку в туман.
Это чудо, но это не шутка,
Колдовство, а не просто обман.

Только вот ведь, ни поздно, ни рано,
Как бы мне не страдалось в пути,
Голубые глаза Путорана,
Никогда мне до вас не дойти.

______
*Путоран – горы в Красноярском крае
















Дурацкое

Тебе уже не больно, дорогая?
Любовь жива, сияет Агапе,
Но Ангелов порхающая стая
Спустилась к микрофону в кабаке
Читать стихи. Делись своей мечтою,
Императризмом чувства, а потом,
Пожалуйста, пусть позднею порою,
Вернись одна в свой сиротливый дом.
Не сиротливый? – Ой ли... Мимо, рядом
Бегут по рельсам в счастье поезда...
Прекрасна в темноте над эстакадой
Твой любви смиренная звезда
Все эти годы. Я же – ветер вольный.
Любимая, тебе давно не больно.

















Почта России. Посылка по номеру телефона

Пошлите любовь
по номеру телефона...
Без дураков, оков, со своих облаков,
без предварительного созвона
и даже уведомления
о своевременном получении.
Тихо-тихонечко, не спеша,
ее получит чья-то Душа,
непроизвольным всхлипом
выдохнет ввысь: "Спасибо!"
И тоже пошлет кому-то
увядшую незабудку.




















В старом водостоке

В трехэтажной ливневке беснуется северный ветер –
Отголосок забытой, давно отпустившей болезни,
Ищет звуки – отвлечь неусыпное бдение смерти,
Сквозняком создавая дорогу в тоннеле железном.

Непогода вокруг, и спешить из укрытья не к спеху,
Да остаться – никак, и придется удариться оземь,
Вновь подняться наверх, чтобы снова с неистовым эхом
В водосточной трубе целовать подмосковную осень.

И опять, и опять в проржавевшем гудеть водостоке,
Тяжелея от слез накопившейся грустью и ложью,
И нечаянно выпасть на метр пешеходной дороги
Глыбой льда, испугав торопливо идущих прохожих.






















***

А хочешь пельменей с салом и скользкой сырой картошкой?
Пирог со слоеным тестом, с капустой, яйцом и луком?
А супчик? В бульон прозрачный добавлю столовой ложкой
Сметану и зелень? После компот предложу с урюком?

Не хочешь... И есть не будешь... Издалека не приедешь...
И никогда не обнимешь, не окружишь заботой.
И все же, судьбе спасибо, что где-то в стране Надежды
Ты тоже мне варишь что-то, домой приходя с работы.

Психологи скажут: "Ваша реальность – сродни неврозу!"
Я с ними во всем согласна, но вновь подхожу к окошку
И грею своим дыханьем проталину сквозь морозы
Уральской зимы суровой, сжимая в руке картошку.



















Фонарь

Сезонный передел владений сентября.
Аллея в парке, ночь, неведомые знаки...
И суета теней в качающемся фраке
Забытого судьбой слепого фонаря.

Он славный метроном в отлаженном "тик-так".
Скрипит его сустав ужо какие сутки?
Он болен, тощ и стар, навряд ли при рассудке,
Заносчив и упрям, но без него – никак.

Пока своей слепой качает головой,
Его тоскливый свет среди густого мрака
Летит через дыру поношенного фрака
И падает в сентябрь оранжевой листвой.


















Детям





















Гласные

КуккурУ, коккорО, каккарА!
Это очень простая игра.
Десять гласных веселых и звонких,
Их запомнит легко детвора!

КиккирИ, кыккырЫ, кеккерЕ,
Мы споем их в чудесной игре,
Словно песенку, даже негромко
Пусть поет ребятня во дворе.

КэккэрЭ, кюккюрЮ, кяккярЯ,
Мы все вместе старались не зря,
КеккерЁ мы едва не забыли,
Вот и все, дорогие друзья!

Повторим? – А, Е, Ё, И, О, У, Ы, Э, Ю, Я!















Юг и Гугл

Однажды, словно вольный ветер,
Сняв солнечный жилет,
Решил поехать Юг на север,
Купил велосипед,

Чтоб в новом месте оказаться,
Увидеть новый свет,
И всем своим названным братцам
Сменить менталитет.

Педали крутит Юг, желает
Скорейших перемен.
Он с гордым Севером согласен
На родственный обмен.

Но что такое, в самом деле? –
Сломал седьмой каблук! –
Педали крутит Юг, но север –
Ему все тот же юг!

И отчего-то без движенья
Других три стороны,
Родному местоположенью
Послушны и верны.

Расстроен Юг, устал и плачет,
Пот градом по челу!
– В конце концов, что это значит?
Застрял я почему?

– Не изменить закон природы, –
Ответил Югу Гугл, –
Поскольку в мире все условно,
А отчий глобус... кругл!
______
Друзья, коллеги, сестры, братцы,
Рентген и шоумен,
Совсем не следует бояться
Дорог и перемен,

Но чтоб ни делал, как ни звался
Твой имидж и герой,
Как важно просто оставаться
Во всем самим собой.

























Сказки в стихах
















Кукольник и контрабас

О вас я знаю больше, чем вы сами.
Вы – кукольник с чудесными руками,
Ночной пустыни – карим – цветом глаз.
Я – всеми позабытый контрабас...

Стою в углу среди марионеток,
Устал молчать, давно не видел света,
Но музыки потерянная нить
Превращена в прекрасное: "любить".

Мне слышно, как мечтает ваше сердце,
Когда вы спите, утомленный, в кресле.
Мой корпус, – постаревший артефакт, –
Вибрирует сердцебиенью в такт.

Ладони ваши дремлют на коленях,
И мечутся в гримерной сны – не тени,
И достигают вдруг своих высот,
Внедряясь в тайный мир моих пустот.

Как осторожны в этом мире пальцы,
Что трогают у эфр старинный глянец.
Мой голос слаб, но он, как прежде, – бас,
Пою во сне, мой кукольник, для вас!

Фаланги ваши вздрагивают снова,
Вы ради музыки на все готовы,
Но стоит шевельнуться, сон забыт,
Его не вспомнит ежедневный быт.

Как наших душ переплетенны судьбы!
Вы – музыкант, не кукольник по сути.
Мы вместе с вами видим этот сон,
Что пробужденье снова гонит вон

По линиям закрученных виньеток.
Жаль...  Не рожден я стать марионеткой,
Тогда бы непременно знали вы
Каков я и снаружи, и внутри.

Но волшебство поможет сделать выбор,
Проснемся ж в мире том, где быть могли бы...
И чудом станет кто-нибудь из нас.
И вот я... – кукольник? А вы... Вы – контрабас…

Как иронична у судьбы улыбка,
Ролями поменяла нас ошибка,
Иль то был сон уже не в первый раз…
Ах, вон в углу забытый контрабас.




















Аид и современная Персефона
Шуточная поэма

И жаден и зол мой треклятый герой,
Он вовсе не в шутку играет со мной.
Он сложен, хитер и коварен.
Он создан из множества тварей.
Сегодня он выпил со мною с утра
Бразильского кофе ведра полтора,
При этом, не прячет личины,
Смеется без всякой причины.

Возник он откуда-то из ничего,
Печать трех шестерок на лике его,
И замысел злобной интриги,
И лжеинтерес к моей книге.
Ее я писала свободным стихом
О чем-то хорошем, о чем-то плохом.
Зачем незнакомому бесу
Земные стихи поэтессы?
Он делает вид, что ему все равно,
Хитро и насмешливо смотрит в окно,
Любуясь открывшимся видом,
Себя называет Аидом.
И вдруг предлагает мне ласки свои
И вечные блага корыстной любви,
Зовет в подземельное царство,
В котором несметны богатства.
Под морем, землей ли стоит тот дворец,
Где жаждет забавы подлец-удалец
И план сочинялся злодейский?
(Не нужен ли там полицейский?)
Но мне заявляет треклятый герой:
Он сам полководец страны неземной,
В которой ни дна, ни границы!
Пустует лишь трон для царицы...
Для женщины той он устроить бы мог
Все то, что умеет лишь дьявол и бог,
Ей небо служило б паркетом...
Но что же он просит за это?

– Всего ничего, дорогая моя,
Духовную малость от каждого дня –
Заветные искры мгновений,
Что люди зовут... ВДОХНОВЕНЬЕМ!

– Отдать свою радость, что греет в мороз,
И всю непролитую формулу слез,
И чувства, как в радостном детстве,
И горечь разбитого сердца?
И дань, заключенную в сладость греха,
И мысль философскую в ритме стиха,
Психозы, курьезы и грезы (– тьфу!)
Моей поэтической прозы?

Сам дьявол мечтает писателем стать –
В аду он для этого стелет кровать,
Луну зажигает и звезды...
Бесстыжий маньяк мафиозный!

– Моя Персефона, – он мне говорит, –
Я небо создам там, где тяжек гранит,
И все, что ты только захочешь,
Отдай мне лишь таинство строчек.

Я в очи бесцветные эти смотрю,
Я словно тупица твержу королю:
– Насыпь на язык себе перца
И жди, чем откликнется сердце!
Не будет подписан твой лжедоговор,
Обманщик треклятый, мздоимец и вор!
Пегас мой отлично дерется –
Поэзия не продается:
Никак невозможно достать изнутри
Ни слова, ни рифмы без Божьей Любви
И радости тысячекратной!
Ступай уже лучше обратно.

Но умысел злобный снедает его,
Роняет мне в руку граната зерно:
– За утренний кофе спасибо,
Вы были б на троне красивы!

…О, что я наделала? Неадекват –
В гипнозе я съела злосчастный гранат!
Стихи продала загранице?
Что значит: забыть помолиться!
 
Аид же уходит с улыбкой за дверь:
– Без пламенных строк вы – бесчувственный зверь!
...И кто же ответит за это?
За песни, что будут не спеты?

Но Бог не бросает пропащих детей.
Он шлет мне священных своих голубей –
Малюсеньких белых Пегасов
С вестями для злых Карабасов.
И вынесен хитростям Божий вердикт,
Решение, чтобы исчерпать конфликт:
Поэзии ношу несу я,
Но месяц в году депрессую.
________
*Краткий экскурс в легенду:
Царь подземного царства Аид похитил Прекрасную Персефону – богиню Весны и сделал ее свой женой. Отпуская супругу на свидание к матери Земле, которая так тосковала по дочери, что наступила засуха, хитрый Аид дал любимой зерно граната – символ супружеской верности и как залог возвращения. Зевс разрешил Персефоне три четверти года находиться с матерью, ради плодородия земли, а одну четверть года жить под землей с Аидом.  Но даже в темном царстве она продолжала творить добро.



































Рассказы























Машуня

   В девятнадцать лет Машуня оставалась доверчива, как ребенок. И чего она поперлась работать на скорую помощь? А все потому, что мама уговорила ее выучиться на фельдшера.
   – Потом, – пообещала родная обманщица, – поступишь в театральный, как мечтала. Нужен трамплин для института, да и быть медиком в семье – милое дело! Если театр не прокормит, в медицине всегда найдется место! Заодно и себя подлечишь…
   Машуня была послушной девочкой. Искренняя, воспитанная шахтерским городком, где резали правду-матку в глаза, вся была, как на ладони, при этом артистическая натура выделяла ее из толпы обаянием и трогательной харизмой.
   Работу на скорой помощи в областной столице, в часе езды от родного дома, она выбрала сама, гордясь красным дипломом и свободным распределением. Московский институт был отложен, а со временем и вовсе позабыт. Между суточными дежурствами наведывалась к маме, как маленькая, скучая по дому.
   На скорой она влюбилась. В ночь выходили бравые студенты медицинского института, будущие главные врачи, никак не меньше. Худой Архип, – любитель интриг, – сложный, с зелеными глазами, пшеничными усами, сразу показался ей похожим на известного артиста, и она автоматически сделала перенос киношного благородства в реальную жизнь. В пересменку он виртуозно играл на старенькой гитаре, обитающей в комнате для среднего медперсонала, и пел романсы бархатным баритоном. Она обожала смотреть на тонкие пальцы, берущие аккорды. Архип казался частью творческой жизни, о которой она мечтала.
   Молодой человек ответил взаимностью. Однако, его симпатия вылилась в проблему. Будущий главный врач имел бесконечное пристрастие к инсинуациям и гордился этим. Он создавал целые сценарии с вовлечением коллег, друзей, прохожих. Заранее, во избежание осуждения, проводил иносказательную перестраховочную беседу с будущей жертвой, получая одобрение у ничего не понявшего лирического героя. «Я же предупреждал!» – фраза обычно служила завершением разыгранного представления и пострадавшему на это нечего было возразить.
   Теперь его целью оказалась беззащитная Машуня, готовая доказывать силу своего чувства и бесконечно прощать – условие негласно входило в одностороннюю проверку на предполагаемую семейную жизнь.
   – Ты, как декабристка, поехала бы за мной в Сибирь? – грустно вопрошал между ночными вызовами любимый. – А вот это смогла бы ради нас?..
   С каждым новым случаем Архип заходил все дальше. Его «Декамерон» был вынесен на широкую публику, как на театральную сцену, о которой все еще продолжала мечтать Машуня. Оставаясь безнаказанным, молодой повеса становился в выдумках все изощреннее и тоньше. Почти неограниченная власть придавала ему чувство значимости, пока периферийная золушка продолжала доказывать готовность к подвигам во имя любви, незаметно превращаясь в забаву для тирана. Она жила в своем мире, где люди рождались во имя добра и были честны друг с другом. Не так просто было этот мир покинуть и стать по-настоящему взрослой.
   В одно из совместных дежурств, Архип проговорился, что женат. Над Машуней словно разверзлись небеса, и грянул гром. Попытка разорвать отношения не привела к желанному результату. Совместная работа бередила сердечные раны. Видя охлаждение отношений и ослабление влияния, будущий специалист осторожно заговорил о своем разводе с женой.
   Вскоре произошли события, вытеснившие Архипа на второй план.
   Машуню позвали к телефону в диспетчерскую. Незнакомый мужской голос приглашал на прием к врачу, сообщая, что данные ее медицинской карты автоматически переданы с предыдущего места жительства, и на следующий же день после суточного дежурства нужно прийти для получения справки от психиатра, затребованную местом ее работы.
   Маша разволновалась не на шутку. Ее история болезни, мягко говоря, была не совсем обычной. Даже совсем необычной! Что в ее детской медицинской карте было написано она не знала, но с ужасом могла предполагать.
   В детстве ее изредка посещали прозрачные люди в белых длинных одеждах, невесть откуда приходящие и уходящие в стену. Они молча говорили странные слова на незнакомых языках. Маша не понимала их, только кланялась тихонько и совсем не боялась. От них исходило приятное нежное тепло, которого ей очень не хватало. Ей даже хотелось уйти с ними куда-то в счастье или не отпускать хоть одного из них. Но как поймать? На ее протянутую ручку они улыбались, опять что-то молча говорили, и она сразу успокаивалась. Еще у нее были видения о трагических событиях, о чем она пыталась предупреждать знакомых и незнакомых людей. Кто-то верил ей, кто-то издевался. Об экстрасенсах и ясновидящих в то время знали немногие. Когда трагедия с человеком все-таки происходила, ее обвиняли в колдовстве, сглазах или сумасшествии. Маленькая Машуня стала бояться себя, научилась быть осторожной в высказываниях, и каждый раз стояла перед взрослым выбором: говорить или не говорить. И снова никак не могла удержаться, чтобы, не попытаться спасти соседа от инфаркта:
   – Дядя Саша, не пей водку, а то умрешь на охоте, не езди!
   – Да знаю я! – спешил он по ступенькам подъезда, поправляя патронташ. – Сердце-то побаливает, само за себя говорит. Это – в последний раз!
   – Это и будет в последний раз…
   – Машунька, двум смертям не бывать, а одной не миновать! Завтра добуду зайца, подарю тебе заячий хвостик, как обещал.
   – Я тебя люблю, останься, несколько еще дней проживешь!
   – Не, я собрался уже, мужики ждут. Вернусь, не каркай!
  Его труп принесли друзья-охотники на следующий день. Поверх него лежал окровавленный заяц с обещанным хвостом.
   …– Тетя Дуся, конфеты тебя погубят, не ешь их, совсем не ешь!
   – Еще чего, будет меня сопля учить! Всю жизнь конфеты сосу, не живу без сладкого! Будешь конфету?
   – Тетя Дуся, выброси! Какая радость от конфетки умирать?
   – А чего, сладкая смерть – не смерть от тяжелой болезни. Иди, играй в свою скакалку!
   Через неделю тетя Дуся умерла от удушья, болтая по телефону в местном доме культуры. Карамелька попала ей не в то горло.
   Когда страшно было сообщать о смерти словами, Маша начинала по-волчьи выть, пугая народ, детским умом полагая, что так оно, кому надо, понятно будет.
   Иногда ее дар использовали, подкарауливая на улице, задавая важные для себя вопросы, хитро обещая шоколадки, которые она терпеть не могла, потому что совсем не любила сладкое и любую человеческую еду. Голод гасила, посасывая собственный язык. Мама кормила ее то уговорами, то насильно. На вопросы людей Машуня отвечала, как умела, толком не понимая, что именно она говорит. Когда поток людей начал увеличиваться, с этим пришлось бороться. Маша видела несчастья, от которых сама начинала болеть, лежала, как мертвая по нескольку часов. Тогда мама придумала назначить большую оплату за такой сеанс, и люди, негодуя, отстали, только плевали вслед, считая, что их беда важнее жизни и здоровья самой Маши.
   На учете она не состояла. Но без успокоительных таблеток от прозрения к прозрению не обходилось. Каждое чужое несчастье вводило ее в стресс, делало непоправимо виноватой. Препараты на какое-то время закрывали всевидящий глаз, и она становилась обычным ребенком. Участковый педиатр, знающий ее с рождения, определял видения, как фантазии на фоне переживаний от развода родителей и следствие богатого воображения.
   – Незачем творческому человеку вешать ярлык дебила на всю жизнь, – говаривал старый доктор на каждый такой случай, что-то записывая. – Сколько гениев психиатрия сгубила. Возможно, она – особенный талант, неизвестный науке, и всех нас еще удивит.
   Хотя с взрослением ясновидение почти сошло на нет, ворошить прошлое было ни к чему. Если факты прорицательницы вылезли наружу, то справку от психиатра получить наверное не удастся.
   К слову сказать, о своем личном будущем никаких видений у Маши не было. Свою судьбу предсказывать не получалось. Настигшая любовь лучше всяких таблеток ставила блок и награждала только радужными мечтами.
   После телефонного звонка она, расстроенная, столкнулась с Архипом, вышедшим из комнаты врачей, где стоял телефон для сотрудников. Он что-то пробормотал ей вслед про очередную шутку, но Маша не обратила внимания.
   После суточной смены, утром она пошла на указанный адрес. Оказалось, психиатр был выездной и вел временный прием в местной гинекологии. Облегчал, так сказать, коллегам со скорой помощи получение тех самых справок. Красивый молодой человек вызывал доверие и просил ничего не таить из прошлого, чтобы не иметь больше никаких проблем. Справку не дал, а выписал направление в приемный покой психоневрологического диспансера, где будто бы еще раз все уточнят и дадут нужный документ. Только надо ехать немедленно.
   В приемном покое психушки долго разбирались с нелепым направлением, выписанным не на бланке, а на рецепте врача-гинеколога, задавали вопросы о странном акушере-психиатре, но Маша так устала после суток, что ничего толком не могла объяснить. Помимо прочего, она рассеянно посмотрела на дежурного врача и сказала:
   – У вас скоро ребенок родится.
   – Я – беременный? – ухватился он за ниточку.
   – Мальчик. Хочет быть Севой. По-другому не называйте.
   Ее тут же положили. Начались дни страшного бреда. Она помнила, что ей проводили странные процедуры, заставляли пить препараты, от которых было совсем плохо, она не могла шевелиться, даже дышать. Лечили электрическим током такой силы, что глаза лезли из орбит, поэтому их завязывали особенным образом, а ее намертво привязывали к столу. У нее снова начались видения, только страшные, касающиеся ее самой. Сквозь затуманенное сознание она понимала, что надо выбираться.
   Наверное, ее все-таки выписали, потому что очнулась она дома. Мама жарила котлетки, а Машуне, как после рабочих суток, все время хотелось спать. Она даже решила, что приехала домой после смены. Больница стерлась из ее памяти, словно карандашный рисунок ластиком.
   На самом деле, мама чудом нашла ее в психиатрической лечебнице две недели спустя после госпитализации, почти потеряв надежду. Маша как сквозь землю провалилась. Никто не мог подсказать, дать нужной информации. Архип тоже молчал.
   Найдя, мать просто выкрала дочь из больницы при посещении, прекрасно зная, что никакого психического заболевания нет, и активно начала искать концы, приведшие ее ребенка в такое страшное место. Расследование завертелось.
   Машуня, как обычно, вышла на работу. Ей сочувствовали, спрашивали, где она пропадала столько времени, даже оформили отпуск за свой счет, поскольку больничного не было.
   Странное дело, Маша так свято верила в порядочность врачей, в том числе и будущих, что не могла допустить даже мысли об очередной проделке Архипа. Но это было именно так. На злополучном дежурстве он сделал звонок-приглашение из комнаты отдыха врачей, приведя незнакомого Машуне сокурсника, который на следующее утро принял ее в гинекологии, где на тот момент их группа проходила практику. Направление выписал на рецепте отсутствующего гинеколога приемного покоя, чей кабинет не запирался.
   Дело дошло до облздрава и продолжало набирать обороты. Речь шла об исключении из мединститута Архипа с его сообщником, а также о спецпригодности врачей-психиатров стационара, подвергших пациентку с неустановленным диагнозом неоправданным методам воздействия.
   Вся надежда была на заступление перед правосудием самой Машуни, которая продолжала работать, как проклятая, обслуживая неимоверное количество вызовов, пытаясь забыть когда-то любимого человека. Она по-прежнему жила в стране, где люди честны и до последнего вздоха должны любить друг друга.
   Архип заметался. Впервые блистательный спектакль, вместо триумфа, привел к катастрофе всего, что было получено им от жизни. Тогда на дежурстве, в присутствии коллектива, было сделано предложение руки и сердца. Стоя на костлявом колене, он целовал Маше руку и уверял в серьезности намерений, обещая, что больше никогда не подвергнет испытаниям. Машуня растерялась. Она уже знала, что беременна на небольшом сроке, но рожать после сильных препаратов и процедур было рискованно. Все ее мысли были о ребенке, зачатого от предателя и садиста. И вот этот человек произносил слова, которые каждый день звучали в ее чудесной стране. Она дрогнула…
   Скандал не замяли, но наказание смягчили. Архип ушел в академический отпуск, чтобы через год вернуться в институт и закончить его. Психушку перетрясли «от чердака до подвала». Министерская комиссия из Москвы принимала специальные экзамены для подтверждения дипломов работающих в ней специалистов, начиная с медбратьев, заканчивая главным врачом, поскольку уволить весь персонал было невозможно. Сыпались выговоры, понижения в должностях и временные отстранения от работы.
   От ярлыка "псехичной" Машуню спас мальчик Сева, который действительно приготовился родиться в семье доктора приемного покоя. Срок беременности на момент пророчества был настолько мал, что о ней не подозревала даже будущая мать. Семья на тот момент отчаялась зачать ребенка, хотя диагноз бесплодия не был выставлен. Возможно, маленький Сева ждал именно этой минуты. После того, как УЗИ подтвердило мужской пол ребенка, как и старый врач из Машиного детства, будущий отец-психиатр произнес:
   – Она нас еще удивит... – и снял свой предварительный диагноз – дело небывалое для всегда правой психиатрии.
   Замуж Машуня не пошла. От стресса и напряженной выездной работы беременность самостоятельно прервалась, не слишком болезненно и без последствий. Архип настаивал на свадьбе до тех пор, пока у него все не уладилось. Он все-таки развелся. Вернее, его первая жена сама ушла, узнав о безнравственном поведении супруга.
   Желая отомстить перед своим распределением в родной город, Архип женился, назло Машуне, на девочке фельдшере, только что пришедшей после учебы на скорую помощь и тоже верящую в свою солнечную страну. Она не поверила ничьим рассказам и предупреждениям. Через год он бросил ее с ребенком, заявив, что всегда по-настоящему любил и будет любить только одну женщину, простившую ему поступок, который не смог бы простить даже он сам. – Но и это заявление, скорее всего, было очередным фарсом.
   Он еще несколько раз был женат, в каждой семье оставляя по ребенку. Через много лет, в составе делегации по обмену опытом, Машуня приехала в его городок. Он служил рентгенологом в местной больничке, его характеризовали, как талантливого диагноста. Был все так же худ, зеленоглаз, только усы поседели.
   Машу он не узнал.

















Четвертая смерть

   Однажды меня поставили в бригаду с молодым реаниматологом, не так давно пришедшим на скорую помощь. Двухметровый Паша показался мне, маленькой женщине, скалой. Его энтузиазм подкупал. Он еще не устал от человеческой боли, не выгорел профессионально и, что называется, "водой дышать мог".
   На скорой вместо субординации, как нигде в медицине, развито "чувство локтя". Люди, работающие бок о бок в непростых условиях, относятся к коллегам по-братски и называют друг друга по имени. При первом же знакомстве Паша доверительно сообщил мне:
   – Я по призванию пришел в медицину. Мне нравятся сложные вызовы, чтобы кровищи было по колено, чтобы травмы, несовместимые с жизнью, кардиальные смерти... Я люблю учиться и разбираю каждый случай. Могу труп к жизни вернуть. Не веришь? Могу. Врач – это бог! А я мечтаю быть богом!
   Все знали, что на каждом вызове, вместо того, чтобы скорее доставить больного в больницу, где больше умелых рук, где есть необходимая аппаратура, анализы для уточнения диагнозов, молодой специалист сам оказывал развернутый комплекс мероприятий. Мероприятий, рекомендованных для реанимационной палаты. Ему удавалось невозможное, поскольку существует "правило первого часа": чем раньше и в более полном объеме оказана медицинская помощь, тем вероятнее положительный результат с наименьшими осложнениями для пострадавшего. Жаль только, что ему часто не хватало рук и опыта. Но Паша выкладывался сам и заставлял выкладываться своих помощников. С ним никто не мог работать, к концу таких суток спасать нужно было саму бригаду. Поэтому ему подбросили в помощники меня, не ведающую какое нечеловеческое напряжение в течение смены меня ждет.
   Каждый вызов отпечатался в моей фельдшерской практике, как подвиг. Но один случай оказался особенным со всех точек зрения.
   Повод к вызову был "без сознания". Мы получили его по рации, оказавшись довольно близко к нужному адресу.
   Молодой мужчина, лет сорока, лежал на полу с нитевидным пульсом и поверхностным дыханием. Мы успели получить доступ к вене и начать медикаментозную терапию, как вдруг он выдал нам первую клиническую смерть. Во время оказания помощи и транспортировки он еще дважды входил в это состояние, но Паша твердо верил в себя и в меня. Мы влили в него вообще все, что у нас было, произвели все возможные в наших условиях медицинские манипуляции, вплоть до интубации трахеи, дефибрилляции и таки довезли пациента до приемного покоя в стабильном состоянии. Водитель по рации связался со стационаром и нас во всеоружии встретили реаниматологи, немедля включившиеся в работу. И тут случилась непредвиденная четвертая клиническая смерть, из которой пациент не вышел, несмотря на усилия целой бригады.
   Паша остался подписывать документы, а я побрела прибирать машину, в которой некуда было ступить от баллонов с кислородом, масок, упаковок одноразового инструментария, спиртовых салфеток... Не хватало только "кровищи по колено", как любил выражаться Паша.
   Стояло жаркое лето. Во время зноя машины скорой помощи превращаются в "сковородку". Открыв дверь в салон, где мы работали, я сразу почуяла неладное: внутри было холодно! Настолько, что продирал противный озноб. Когда работали, не замечали, с нас пот градом катился.   
   Подошел Павел. Долго молчал, потом произнес:
   – Это была Смерть. Она стояла рядом, пока мы работали. От нее – мороз. Почему она трижды позволяла возвращать, а на четвертый раз все-таки забрала? Может быть, ради повышения нашего профессионализма?
   Мы, растерянные, стояли перед раскрытым настежь салоном, который так и не хотел согреваться, пока мой двухметровый друг не произнес:
   – Знаешь, я, кажется, поверил в Бога...
   Паша очень скоро отказался от меня, как от помощника, не имеющего должной физической силы для носилочных транспортировок. Потом он совсем перешел в реанимационное отделение, а через несколько лет стал его заведующим.
   Я больше не виделась с ним, но знаю наверняка, что он навсегда стал правой рукой Бога.




















Ангел и Чесночный черт

   Вдруг перестала торопиться. Вышла из театра и пошла пешком в новом для себя направлении, странно качаясь усталым телом вперед-назад, а не бедрами – вправо-влево, как раньше. Заметив это, попыталась исправиться, но ненадолго. Махнула рукой и выбросила данное усердие из головы.
   Насупился вечер. Она почувствовала себя даже счастливой, видя, как гаснет день. Что он принес ей? Посредственные, стареющие вместе с ней, роли в театре опустошили до последней капли. Даже скромная известность теперь утомляла, одиночество – тоже. Рожать поздно. Провыбиралась.
   Увидела пивную, зашла, заказала ненавистного пива с чесночными гренками. Выпила. Почувствовала приятное расслабление. Стало странно и глупо. В самобичевании появились искры непонятной радости.
   – Нехорошо такой барышне пить в одиночестве, – послышался мужской голос. Рядом стоял мужчина с кружкой пива.
   «Приставать начнет», – подумала, но не испытала по этому поводу никаких чувств. В пивной шла иная жизнь, с другими правилами, и она автоматически стала ее частью. Пожала плечами. Мужчина принял это за разрешение, присел рядом. Он был плохо выбрит, казался старше ее на несколько лет. Сразу подумала, что он холост или несчастлив в браке. Неухоженный вид говорил об этом красноречивее слов.
   – Меня Олегом зовут. Я – бывший... – он ненадолго умолк и это вызвало искру интереса. В самом деле, кем в недавнем прошлом мог быть этот человек? Менеджер какой-нибудь? Сейчас все повсеместно представляются менеджерами престижных фирм. Но этот – из разорившейся фирмы, конечно. Так плохо выглядеть! Она вздохнула и сделала небольшой глоток.
   – Угощайтесь, – предложила из вежливости, чуть придвинув к нему тарелку, не дожидаясь окончания его фразы. Почему-то самой сразу захотелось есть. Обед она пропустила и только сейчас вспомнила об этом.
   – Вы любите чеснок? – удивился визави. – Неожиданно для такой утонченной леди.
   – Я не планировала продолжение вечера в виде поцелуев. Мне не страшен чеснок. Если только чертей отпугивать!
   – Нездешнее существо посетило мир, с которым у него нет ничего общего и чувствует себя, как завсегдатай. У вас за спиной – крылья. Кто вы? Почему вы здесь?
   "Самое время рассказать, как хорошо я играю алкоголичек", – ей вдруг захотелось выговориться. Незнакомый человек выслушает, позабудет или не позабудет, а ей станет легче. И незачем привирать или приукрашивать. Но что именно рассказать? Про легкую заменяемость в театре? Пустой дом?
   Резко встала. Вышла из пивной, оставив его с чесночными гренками.
   «Теперь он пахнет чесноком так же, как я».
   Она постояла у входа и вернулась.
   Вот и все.
   Чеснок все решил.












Скрытые возможности

   Она сидела на переднем сиденье ночного трамвая, и ее правая нога стояла на носке вывернутой пяткой кнаружи. Такая неестественная, несвойственная дамам поза ног... Красивая женщина, только измученная. Глубокая усталость выражалась именно в вывернутой пятке и безразличии к ней.
   ...Хорошо бы спросить сколько времени. Не ответила. Скорее всего, даже не услышала. А если погромче?
   – Не подскажете, сколько на вселенских часах?
   – Какая разница? День или ночь – временной спирали пофиг.
   – На вид Вы вполне интеллигентная женщина.
   – Покончила с этим.
   – Сейчас полдесятого ужина. Голод вы тоже соизмеряете спиралью времени? А может, колесом фортуны?
   – Я несколько дней не чувствую голода.
   – Посмотрите на меня, милая. Вглядитесь. Теперь вы чувствуете не только голод.
   – Да. Я пойду с вами.
   – Конечно.
   Смерть подала ей руку и подтолкнула к худенькому мужчине, мечтающему о создании семьи.




















ЛЮБИМЫЕ ДИАЛОГИ
















Загадка

– Алло, мам, можешь говорить?
– Могу, сынок, но я в лифте, связь прерывается.
– Тогда позвони, когда сможешь.
– Нет, сынок, сейчас могу. Поздно еду с работы, устала, голова гудит. Скорее бы день закончился. Слушаю тебя...
– А давай перезвоню тебе позже?
– Говори сейчас, я захожу домой.
– Мам, у меня загадка!
– Ничего себе! Лет двадцать прошло с последней загадки!
– Нам ее командир батальона в конце службы загадал и сказал, что тот, кто отгадает, первой очередью поедет домой. Прошло больше десяти лет, а я не знаю ответа. Поможешь? Тебе хочу загадать.
– Моя голова начинает проходить. Все интереснее и интереснее.
– Хорошо.
– Завтра я дам на нее ответ.
– Ты же еще не слышала!
– Я точно отгадаю. Но завтра. Задай сегодня.
– Сейчас, мам, надо прямо сейчас.
– Хочешь домой первой очередью?
– Хочу. Хотя я дома уже больше десяти лет, ответ нужен прямо сейчас.
– Передумала ужинать. Вся – внимание! И даже ванну не хочу. Ты не звонил мне целый месяц. Кстати, командир мог вас и обмануть, если не сказал ответ. Кто-то дембельнулся первой очередью?
– Мы все поехали первой очередью, потому что никто не отгадал. До сих пор не знаем ответа.
– Следовало ожидать. Загадывай, давай!
– Назови три ПОЛНЫХ РУССКИХ ЖЕНСКИХ ИМЕНИ, которые не заканчиваются на А или Я.
– И все? Это загадка?
– Да, это она.
– Сынок, как там мои внучки?
– Они уже спят. Все хорошо. Не отлынивай, как я когда-то.
– Правило русского языка в том и заключается, что женские имена должны иметь в окончании А или Я, как и большинство женских фамилий.
– Значит, есть три исключения. Говори ответ!
– Мне нужно подумать.
– Говори, ты знаешь.
– Ты не можешь знать: знаю я или нет.
– Я знаю, что ты знаешь.
– Нефертити и Суламифь.
– Это русские?
– Нет, конечно. Анксунамун еще вспомнилась! Третье!
– Я соврал.
– Не удивлена. Ты занимаешься этим с малых лет.
– Одно имя мы все-таки тогда отгадали, домой хотели. И выяснилось, что командир тоже нас обманул, чтобы труднее было догадаться. В русском языке есть только одно исключение старославянского происхождения, к тому же, оно произошло от древнегреческого имени! Вот почему в конце нет ни А, ни Я.
– Ого! Горжусь! А какое?
– Не скажу.
– Как так?
– Это же загадка.
– Ой, ну, не знаю, не знаю...
– Сдаешься?
– Сдаюсь.
– Ты помнишь, как тебя зовут?
– В смысле? Конечно!
– Ииии...
– Что ииии?
– Мама, как тебя зовут?
– По-твоему, у меня маразм и я не помню, как меня зовут?
– Мама, просто произнеси свое имя вслух!
– ... О, Боже!
– С праздником, мама! Сегодня тридцатое сентября.
































Концерт для одного

– Концерт для одного...
– Что это значит?
– Концерт для одного.
– В жизни так не бывает.
– Уже есть.
– Вот это оно?
– Садись.
– Я лягу. Концерт для одного заболевшего?
– Выздоравливающего.
– Ух ты! А Наше Величество умирать собиралось...
– У тебя тридцать семь и две...
– Это может оказаться ковид...
– Не может.
– Ладно, но, можно, моя смерть тоже послушает?
– Если добровольно уйдет в антракте.
– А пусть до конца досидит?
– Зачем?
– Когда через сто лет придет, окажется не смертью, а любовью, слышавшей твою музыку.
– У меня тоже тридцать семь.
– Ложись рядом. Я тебе почитаю свое.
– А когда моя смерть за мной придет, она окажется любовью, слышавшей твою поэзию?
– После моих стихов? – Никогда не придет. Будешь жить вечно.
– Открываем занавес?
– А поцелуй – уровнять инфекцию? Иииии....
– Кто начнет?
– Обе смерти. Пусть дуэтом наше авторское забабахают. Не бледней, шучу я.
– Кто-нибудь давал оценку твоему юмору?
– Ковид.
– Опустите, пожалуйста, занавес!




Как объяснить?

   – В параллельном мире все звучит. Но это нельзя перевести на наш музыкальный язык.
   – Как-нибудь все равно можно.
   – Сможешь спеть ночной горизонт?
   – Нет, но могу озвучить его августовскую звезду. В смысле: упасть.



























Беседы с Пегасом

– Я устала.
– Нет, не надо. Мы еще не написали главного. И этого надо много.
– Очень много?
– Относительно. С каждым разом все лучше. Ничего нельзя упустить.
– Разве можно не успеть? Процесс бесконечен, пока я жива...
– ...Поэтому надо стараться. Бесценно каждое слово, которое еще вдали. Недопустимо потерять ни одного. Будет такое, что удивит тебя самое.
– Уже хочу их перенести в сейчас, но, видимо, рано?
– Если мы все запишем сейчас, тогда настанет новый рубеж.
– А за ним?
– Не знаю. За это отвечает иная сила. Чувствуешь?
– Да. Сколько б не написала, все будет уместно до рубежа. И все уместится в жизнь, сколько б ни было – много или мало. Но самого-самого будет меньше, чем вообще всего. Но оно будет.
– Сядешь между крыльев или полетим рядом?
– Сегодня, наверное, сяду. Устала. Напишем прозу.
– Филонишь. Для прозы полет другой.
– Мы будем писать Белый стих. Считай это компромиссом.
– А был ли торг? – Белый ценнее, чем проза или стихотворение. Уселась?
– Да. Но мы не взлетаем.
– Не хватает гормонов счастья. Надо поприседать. И не мне – тебе!
– Мне нужно для этого похудеть.
– Не следует ли поменьше есть? Художник должен быть голодным... Бла-блу-блы...
– Я заедаю стресс ограничений.
– Слезай. Пока я физкультурю, запиши нашу беседу. Только без мата.
– Я бросила материться.
– В интеллигенты метишь? Жаль. Мне нравилось.
– Писалось весело, да. Теперь нельзя.
– Накарябала что-нибудь?
– Конечно.
– Дай посмотреть.
– Не дам. Полетели.
– Про что писать будем?
– Про все сразу.
– Самые сильные темы: Любовь, Смерть, Бог...
– А существуют ли другие?
– Мы не знаем.


















История милого знакомства

– Так это ты – поэтесса Любовь Лагутенкова?!
– Я – Любовь Лагутенкова, да.
– Совсем не похожа...
– На кого?
– На другую женщину, на которую я думала и даже говорила с ней, как с тобой.
– Нет, я – это я.
– Да вон же она.
– Кто?
– Та, на которую я думала.
– Где?!
– Да что теперь о ней? Не она. Не она. Но тоже поэтесса? Я же ей про поэзию Лагутенковой говорила.
– Двойник? Она хоть стихи-то хорошие пишет?
– Кто?
– Как кто? Которая будто бы я?
– Да твои это стихи, твои! Внешность просто другая! Не ты это. Вернее, не она. Ты – Любовь Лагутенкова, и стихи тоже твои.
– Да я знаю, что я – это я. И стихи мои. Она-то кто?
– Да она даже не знает, что она не Лагутенкова!
– Зато мы теперь знаем.
– Давай снова знакомиться.
– Давай. Я – настоящая Любовь Лагутенкова.
– Надо же... А я на другую думала...

_________

Мораль?! – Внутри.





ФамилиЁ

– Я тебя люблю.
– Я тебя тоже.
– А зачем говоришь, что ты "Падла"? Шутишь так?
– Это пагубное наследие моей фамилиЁ. Я еще и Хохмачадзе...
– Но в жизни у тебя другая фамилия!
– В жизни – ненастоящая. А повторяю, что я – Падла, потому что готовлю и тебя к новой фамилиЁ, когда ты на мне женишься. Она у меня двойная, поделюсь с тобой.
– Был с героической фамилией, а стану?..
– Падла-Хохмачадзе.
– Нет! Каждый день плеваться?
– А говорил, что любишь.
– Не такой ценой!
– Ладно, согласна на героическую. Так когда?..



















Невычеркнуый период

– У тебя сложный характер, думаешь, что он будет это терпеть? Он уйдет!
– Пусть идет.
– Опять вернешься к разбитому корыту. В чем смысл?!
– Но тогда... я, возможно, перестану его любить.




























Ко-ко-каззка

Действующие лица: Петух и Курочка – король и королева.

   – Ах, сударыня, Вы выйдете за меня? Объединим наши государства прямо сейчас! Ку-ка-р..!
   – Как можно-с, Ваше Величество? Имейте хоть толику терпения... Мне нужно подумать...
   – Ах, сударыня, что тут думать, решайте немедленно!
   – Сколь Вы нетерпеливы, однако...
   – Отнюдь, сударыня, отнюдь! Я и так ждал слишком долго. Как только увидел Вашу очаровательную припухлость сдобной булочки, окончательно потерял разум! Я пойду на Вас войной, если Вы немедленно не дадите мне свой ответ...
   – Войной, Ваше Величество? Войной?! Как можно-с?!
   – Можно-ссс, сударыня, можно-ссс. Я теперь же отдам на это приказ.
   – Но тогда я не смогу ответить согласием!
   – И не надо. Я возьму в жены пленницу. И все равно съем Ваш аппетитный тортик до последней крошки! А государство завоюю.
   – Ну, знаете... В моем курятнике тоже есть войско! А в плену мои куры не станут нестись!
   – А мне наплевать на Ваших кур, мне нужны только Ваши яйца, моя дорогая пухленькая пленница!
   – Вы смеете намекать на мою полноту?!
   – Я смею намекать на свой аппетит! А так же, на Ваши, голубушка, соответствующие моим потребностям, формы!
   – Ну, знаете ли...
   – Вы это уже говорили...
   – Это я объявляю Вам войну!
   – О, я даже не надеялся...
   – Это я пленю Ваш сарай и Вас вместе с ним!
   – Ииии...?
   – Отдам Вас своим курам.
   – А сами останетесь победительницей на нетоптанных яйцах?.. А ведь я мог быть только Ваш, сударыня, только Ваш...
...
   – Я подумала...  Мой ответ: ДА.
   – Как жаль, что мы пропускаем войну.
   – Мы начнем ее здесь и прямо сейчас. Не думайте, что только Вы в этом разбираетесь! Какое у Вас звание?
   – Э-ээээ, я только что был генералиссимусом, но теперь – голодный рядовой.
   – Тогда я – негритянка на полевой кухне!

   (Продолжение следует...)




















Антракт

– Извините, пожалуйста... Давно бросила курить, но сегодня... Этот сводящий с ума концерт...  Антракт, слава Богу! Вы почти докурили, не могли бы и мне дать покурить? Есть у Вас?
– ...Гм...
– Есть сигарета? Или папироса?
– Нннет... Стрельнул у знакомых... Я даже не надеялся, что Вы когда-нибудь ко мне подойдёте...
– Еще раз простите за дерзость, можно докурить Ваш "бычок"? Вы не волнуйтесь, я ковидом не болею... Вы так смотрите... И на учете у психиатра не состою. В милиции только.
– Она давно уже полиция.
– Пошутила.
– Я понял. Вы – советский человек.
– Да.
– Я – тоже. Неловко предлагать окурок такой женщине.
– У Вас все равно нет целой, а мне этого хватит.
– Как смог протер салфеткой фильтр, вот, берите. Ничего почти не осталось.
– Осталось самое то...
– Выдыхайте дым! Вы минуту не дышите!
– ...Ммм...
– Я могу хоть чем-то помочь?
– Уже помогли. Кстати Вам надо бросать курить.
– Почему?
– В нашем возрасте пора думать о здоровье. Живите долго. Вы очень хороший человек.
– Почему Вы так решили?
– Поделились куревом, как на войне, хотя мне – нельзя.
– Почему?
– Сердце.
– Выдохнули до самого неба.
– Да, всю боль. До звезд долетело. И мне лучше.
– Выбрасывайте окурок.
– Не будете самый кайф докуривать?
– Давайте, буду. Пусть это будет моя последняя затяжка. Бросал уже, не получается.
– Сейчас получилось.
– Да?
– Я Вас закодировала.
– Как?
– Долго объяснять. Просто поверьте. Как в Бога.
– Сначала скажите.
– Я Вас все-таки заразила.
– Чем?!
– Душевной болью. Она не даст курить. Поцелуй в сигарету взаимопасен.
– Верю.
– Спасибо.
– Второе отделение началось. Идете?
– Еще постою на воздухе.
– Увидимся?
– Конечно. Мы же ходим на один и тот же концерт...














Напиться? Напиться!

– Напиться?
– Напиться!
– Нет, выпить немного.
– Здоровья не хватит.
– И так его нет!
– Забыться?
– Забыться. Прескверно. Убого.
И пьяному плюнуть на весь белый свет.

– Уйти ненадолго.
– Надолго?
– Надолго!
– Куда?
– Да без разницы. Сердце – в горсти.
– Вот это?
– Вот это!
– Стекляшкин осколок?
– На нем нацарапано слово «прости».














Неужто? Неужто

– Неужто?
– Неужто. Жалеть не пришлось того, кто в любви безнадежен.
– А в нем кровоточит безжалостный гвоздь. Так можно?
– Конечно же, можно. Есть лекари и дорогие врачи, от многих болезней спасают.
– Вы любите? Слышите, как он кричит?
– Не слышу! Не вижу. Но знаю... А что он кричит? Караул?
– Караул.
– Не стал терпеливей с годами... Все больше и больше угрюм и сутул, все ходит и ходит кругами. Но стоит ли трогать безжалостный гвоздь? Он в ране прижился надежно. Он музою служит, он – в творчество мост.
– Так можно?
– Конечно же, можно. Красивый в стихах получился роман, хоть кровью написан.
– И что же?
– Он вылечит много губительных ран сейчас и, наверное, позже. А что вы хотели? Поэтом не стать, живя и легко и пристойно! Но как же кричит он опять и опять...
– Наверно, действительно больно.  Он любит и только... И любит он вас. Зачем бедолагу так мучить?
– Никто не виновен. Мы виделись раз, то был непредвиденный случай.
– Входите, входите в открытую дверь, не бойтесь железной занозы!
– Не смею. Умеет лишь умница смерть решать роковые вопросы.







Невеста Господа

   – Мусечка, Мусечка, не знаю, что и думать: столько лет знали друг друга, а теперь он отказывается переезжать, чтобы жить со мной. Ах, да и не обещал никогда! Всю жизнь – отшельник, сам по себе. Мусечка, но ведь такое трудное время и возраст… Не спрашивай! Много, Мусечка, так много, что ни с кем нежелательно сходиться, все равно не получится! У каждого свое течение: один – горная река, а другой – городской фонтан.
   Ах, как хочется счастья, дорогая Мусечка! Все еще хочется! А чувство защищенности? Или чтоб было с кем поговорить? Чаю в два стакана налить и не самой их выпить? Мусечка, Мусечка, не дай тебе Бог пережить мужа!
   Когда, когда наступает время, чтобы не думать об одиночестве? Когда, говоришь? Когда есть лежачий? Ой. А если оба лежачие? Не до хорошего, да. Кошку? А случись со мной, кому она сдалась? Зимний сад? Есть.
   Мусечка, дорогая моя, я специально палец порезала, кровью на записочку капнула. Ты на Святую Гору едешь, передай Ему... Передашь? Вот спасибо! Не надо, Мусечка, Он ответил...






Дневниковая философия




















Разный Свет

   Представь, мною написано произведение: стихи или милая выстраданная проза.
   Представь, что они сделаны хорошо. По всему сделаны: по стилю, по чувству, по ритму, как мы любим с тобой...
   И представь еще: образно говоря, на произведение, то есть, на его смыслы и образы падает Лунный Луч. Или падает Солнечный... Или его окружает абсолютная бархатная тьма...
   Будет оно одинаковым?
   Не проси меня уничтожить написанное потому, что на него сегодня в твоей прекрасной голове не упал ни один Луч. Или упал Солнечный, и тебе это не понравилось.
   Придет время и ты увидишь его в понятном для себя свете. При этом, совсем неважно при какой лучине его писала я. И ты простишь освещение.
   А я прощаю тебя.

















Кнопка утешения любовью

   Человек часто любит не другого человека, а чувство. Свое или чужое.
   Когда была совсем глупой и молодой, я откликалась на любовь ко мне. Как увидела в глазах, тут же ответно влюбилась. Никакие характеристики партнера значения не имели, так сильно я нуждалась в любви, недолюбленная в детстве.
   Постарше я влюблялась в более надежное и понятное – в собственное чувство. Кандидат, как и прежде, был более, чем условен: встретила кого-то, относительно подходящего, нажала в душе кнопочку и сразу начинался взрастающий процесс счастливых ощущений.
   Теперь никого не могу полюбить, потому что смотрю в личность и не нахожу родственного. Вот он, опыт, прекрасный и ужасный. Важен стал именно человек. Повзрослела и потребность в настоящем чувстве. Более того, взаимном. А раньше-то было как просто!
   Где там у меня такая кнопка была? Утешения любовью... А рассосалась.















Можно ли перерасти любовь?



   Настоящая любовь должна быть свободна, чтобы уйти когда вздумается. Не плачь об этом. Не доросла до ее свободы.
   Любые отношения – это обязательства и долг. Это добровольное психологическое рабство, оправданное рождением детей и заботой о других людях.
   Истинная любовь – это АГАПЕ. Она жертвенна сама по себе. Она рядом, готова умереть или исчезнуть во имя... именно по собственной воле. Какие штампы в паспорт, какие обязательства? – Все ничтожно.
   Интереснейший факт: абсолютно каждый думает: встретил то самое, у меня теперь – АГАПЕ, что является величайшим самообманом, вероятно, заложенным свыше, как гарантия продолжения жизни, а на самом деле – феномен случается один на миллион.
   У Бога – АГАПЕ. Там. Или перед смертью ее понимание.




















В гости домой

   Есть такие гости, куда ходишь отдыхать. Это значит почти домой. Можно задержатся, можно остаться, можно переодеться в удобное, прилечь, если устал. Попросить поесть или попить. Можно на равных участвовать в уборке или хлопотах по дому. Можно остаться навсегда – и это будет настоящая радость для хозяев.
   Такие дома в жизни бывают на вес золота. А прикол знаете в чем? – Там вас бесконечно любят. Без ума просто любят вас.




















Быть мамой дочери

   В девяностые голодные годы это было, но помню до сих пор мимолетный эпизод.
   Как-то на улице я обогнала красавицу маму и ее дочку, такую же красивую юную девушку. Мама ее строго отчитывала за сумочку и единственные чулочки, которые дочка тайно взяла на свидание и, конечно, порвала. Дочка виновато, но аргументированно оправдывалась, а мама все твердила, что чулки приготовила себе на ответственное мероприятие и как теперь быть, не успевает купить и денег нет, а встреча у нее важная, не то, что дочкино свидание.
   Я обогнала их, обернулась и сказала, не удержавшись:
   – Какие вы счастливые, девчонки! И сами не знаете об этом! Мама и дочка... Это ж так чудесно. У меня два сына, натянули брезентухи, схватили по корке хлеба с чесноком и на улицу на весь день, ищи-свищи! А у вас: бантики, сумочки и даже чулочки, пусть и на двоих!
   А мама ответила без облегчения:
   – Это вы счастливая! Надо было мне сына рожать, – и продолжила отчитывать доченьку.
   А я до сих пор думаю, что мы все счастливые у кого есть любимые деточки. Просто я так ни разу бантики и не завязывала. И хоть у меня появились две чудесные внучки, чулки-сумочки-колечки никто у меня не заимствует, отдельно живут!








Женский стендап кому-то букварь

   Посмотрела по телевизору женский стендап, где девчонки откровенны и даже более чем... И вдруг поняла, что совершенно не соответствую современности. Опа!
   Оказывается, в современных отношениях между людьми, тем более, родными, сейчас обязательно присутствуют возможности инета и привязанных к нему устройств. Это не о том, когда надо срочно-не-срочно позвонить или пообщаться. Это о подставах, розыгрышах, предательствах. Тайные видосы и их выкладка ради пиара и смайликов... И, наверное, много еще чего.
   Современность несет плюсы и минусы. Она проникает в интимные отношения, меняет их, относительно моего 20 века. "Изменилась" мораль, изменилась реакция на эти поступки.
   Наверное, хорошо, что я все еще советская одной ногой,  "скольжу и падаю другою" (Есенин "Русь уходящая").
   В это надо погружаться, чтобы начать замечать и сопротивляться, но море отравлено, обратно прежним не выйдешь.
   И вот я. Заперлась на десятом этаже, как принцесса в башне и закрыла свой мир там.
   Что дальше?
   ...
   А что дальше? Стендаперши вот просвещают...
   
   В моих сказках по старинке побеждает добро над злом, но граница между ними в реальной жизни исчезает.






Вовремя покреститься

   Когда-то я знавала, да и теперь еще знаю одного одержимого атеиста-коммуниста. Он не верил в Бога, но жил очень порядочно и самоотверженно во имя людей. Хороший человек, знающий, что конец его жизни будет для него концом всего.
   Я так боюсь, что он это действительно получит ("по Вере вашей да воздастся вам"), что молюсь за него и мысленно учу креститься. Он послушный в моих мыслях и очень хорошо откликается, вместе со мной молится.
   Я не знаю, крещен ли он тайно от себя самого, будучи младенцем (такие были времена в СССР, что только тайно в семьях атеистов можно было крестить дитя), но, поскольку, ему уже много лет, разумом он, как ребенок, не умеющий изменить положение вещей, я верю, что Господь, увидев наши усердия, в положенный срок примет его, как заслужившего жизнь вечную и прекрасную.
   Как сделать понимание Бога и его принятие своевременным, не в последний момент и не за счет молитв о себе других людей, а осознанным? Хотя бы сесть и подумать, что вот ученые люди, гениальные умы ВЕРЯТ В БОГА почему-то. Есть у них основания для этого. А какие? А почему их нет у меня самого? А потом взять, и на всякий случай покреститься, мало ли, какой несчастный случай может быть. И пока есть время, присматриваться к сложному миру в аспекте его создания Богом...








Ужас не соответствовать. Перенастройки

   Самое ужасное, самое неправильное – пытаться друг другу СООТВЕТСТВОВАТЬ. Из кожи вон лезть во имя... Чего-то!
   Когда-то ресурс закончится вне зависимости от решения: смогу-смогу, буду-буду, всю жизнь... И тогда начнем плакать. Поплачем и забудем. Потом похороним и опять поплачем. И будем хоронить всю жизнь, раз не захотели обойтись без игр в соответствия, не остались какие мы есть, не полюбили и не приняли друг друга какими мы есть. И снова будем проваливать на ночь солнце за горизонт, надеяться и молиться. Но не будет гармонии, пока есть насилие над собой.
   Соответствия быть у нас с тобой не может. Я поздно это поняла. Есть только натурпродукт ты и натурпродукт я. Мы – или какие есть, или никак.
   Не можешь выпрыгнуть из самоустановленных рамок? Ничего страшного. Оставайся в них, пока они по росту. Только не гордись. Нечем.
   Жаль? И мне жаль. Мы выбрали не те настройки любимого оркестра. Инструмент в нем оказался не один. Старые методы подкручивания колков устарели. Ищем что-то другое или задумаемся и вытащим из пачки белый лист? Их там много. И все, как один, – шанс все начать сначала.
    Ааа, это из уже написанного...







О критиканстве по пунктам

1. Я против критики на всеобщее обозрение. Это моветон.
2. Не стоит учить стихосложению того, кто еще к этому не был готов и не спрашивал именно НАШЕГО совета. Мы – нескромны и заносчивы в этом процессе.
3. Есть люди, которые "пишут" свои чувства. Это их право и уровень. ИМЕЕТ МЕСТО БЫТЬ.
4. Тема войны страшна. Кто коснулся ее и сумел о ней сказать, достоин уважения. Если этот человек участник военных действий или просто очевидец, склоняю голову, кем бы ни был...  Он, написавший даже "убого и нелепо", стоит выше меня – тыловой крысы, пытающейся судить о его слове.
5. Когда в стихотворении звучит благородное сердечное высокое, – так называемые "нелепицы" критиками должны быть прощены. Не все следует РАЗБИРАТЬ по законам стихосложения.
6. Автор правильно огрызается и защищает свое детище. Стихи – наши дети. Критика сокровенного причиняет неимоверную боль. Ответной реакцией на БОЛЬ всегда будет яростная агрессия. Это хорошо знают медики, другого и не ждите. Ковыряние скальпелем в открытой ране не обезболенного – неподготовленного к РАВНОДУШНОМУ – настаиваю на этом слове! – разбору, приводит к распре. Урок критику.
7. Следует просто остановиться на любом этапе. И все. Прямо сейчас.
8. Учимся прощать даже там, где этого НЕ ЗАМЕТЯТ И НЕ УЗНАЮТ.
 
Мы хорошо пишем сами и видим чужие недочеты. Нам хочется поделиться бесценным и невероятно трудоемким опытом, но прежде чем это сделать, надо хорошенько подумать.
Незрелые критики, как незрелые поэты, совершают типичные ошибки.
Сначала ты плохой поэт и никакой критик. Потом хороший поэт, но все равно плохой критик. Как только становишься хорошим критиком, нет больше желания критиковать чужие стихи...

Всегда Ваша и с Вами…
Любовь


























Открытая переписка в паутине

Важно иногда поделиться мыслями и даже сохранить их...

Пишу:
   ... Боюсь, что современная литература в нашем обществе уже вообще никому не нужна, нам приходится ее популяризировать, рекламировать и даже навязывать, но мы ведь писатели, мы не сдаемся, потому что стараемся не потерять новое поколение молодежи.
   Теперь мало читают, полно литературной безвкусицы. Но нам нельзя сдаваться. Каким будет будущее для печатной книги? – она останется, как железная дорога в век космических ракет и реактивных самолетов.
   Издавать ли книжку-малышку, конечно, решать Вам и, конечно, ее трудно будет реализовать, но это все равно нужно делать, приобретя ИСБН для того, чтобы это осталось хотя бы в центральных библиотеках страны, как пример нового, как пример хорошей работы со словом и со смыслом.
   Сделайте экземпляров 70 для презентаций и друзей. "На всякий случай"!)))
   Обнимаю бережно и горжусь Вашим трудолюбием!

Пишут мне:
   Любовь, откровенно отвечу. Проблема даже не в читателях, иногда, а в самих пишущих. Одно из моих первых удивлений когда я зашел в эту среду было: здесь многое поделено на группировки какие-то. Если ты к кому-нибудь принадлежишь, ты наш, что ты делаешь, не особенно важно, главное, на тебя можно положиться, где нужно поддержишь, а где не нужно промолчишь.
   И вот мы вырастили целое поколение профессиональных молчунов в этой среде. Удобных людей. Чем ты удобней, тем больше тебя поощряют, замечают. Не всегда, конечно, иногда интересно наблюдать как кто-нибудь готов уже вообще слиться со стеной, как велят, а поощрений все равно нет. Обидно аж, блин).
   Естественно, никто так не думает, все по велению сердца, за добро, мир, дружбу, справедливость. Но только на других им плевать хотелось, если кто-то не близок им или не выше их... сколько раболепства иногда видно, среди взрослых уже людей, когда они замечают какого-то непростого человека. Давайте зайдем на страницы условно влиятельных людей, что мы увидим: те, которые никого никогда не видят в упор годами, вдруг, оказывается, буквально прописаны на таких страницах и ни слова критики. И не важно, что там публикуется, главное, это делает Иван Иваныч.
   Еще. Многие вещи, включая соцсети, похожи на ярмарку тщеславия какую-то, на какие-то странные игры. Ну вот например постучался некоторое время назад ко мне один относительно известный гражданин. Ладно, думаю, может интерес есть, добавлю человека. Даже отмечу его посты. Про мои посты уж ладно. Но не тут-то было. Через час он удаляет меня из друзей и я остаюсь в его подписчиках. И так не только со мной произошло. Это что такое вообще? И это не молодежь, это глубоко советские товарищи.
   Некоторым нужны свиты вокруг себя, а не реальные люди и друзья.
   Мы существуем в токсичной во многом, кислотной среде разного рода литераторов, которым нет дела ни до чего, кроме себя и своего ближнего круга. Другой их интересует только если он готов чему-то там соответствовать.
   Но винят читателя, время, часто, утрату ценностей и пр. Да отдельные личности, которые иногда вопиют о подобном, первые утратили все возможное. Реальный бардак же существует в среде писателей. Что уж о читателях говорить. Нужно найти какое-то новое определение себе, наверное, потому что к такому роду деятельности не хочется уже относиться. Или поставить впереди: анти... чтобы не быть частью всего этого безобразия).

Пишу:
   Понимаю прекрасно о чем Вы... Так было всегда. На советских съездах даже детские поэты клеймили друг друга позором, предавали, обличали, ссылали в лагеря. Как говорит герой "Мастера и Маргариты": «Люди не изменились».
Но я все же о Вашем творчестве...
   Мы все умрем. Все. Пренепременно. Через 120 лет о нас не будут помнить даже родные правнуки, которые нас не знали. Но печатное или цифровое слово останется, если оно того заслужит. Вот об этом, вот об этом надо думать Вам своей светлой головой и писать, а не травить душеньку справедливыми измышлениями о действительности. Кому она на хрен сдастся через сколько-то лет?
   Мы отвечаем за себя и свой личный труд.
   Я обнаружила и поделюсь с Вами личным наблюдением: истинные Личности и хорошо пишущие люди самодостаточны и ни от кого не зависят, с кем бы не водились. А водиться они могут и с теми, о ком Вы говорите. На них это не влияет, они собой защищены.
   Когда я это поняла, мир стал другим во мне. Во мне. А какой он там снаружи, пусть каждый поэт сам решает внутри.
   Не травите себя. Продолжайте труд. Вы молодец. Не всегда все выходит, как хочется или надо, но!!!!!! ВОЗМОЖНО, ИМЕННО ЭТО И БУДЕТ ВОСТРЕБОВАНО.
   И знаете, надо изменить свое отношение к лайкам, сердечкам и необъективной поддержке, о которой Вы верно написали. Она может быть или не быть. Ищите верность делу в себе самом. Этого должно быть достаточно.
   Вы ранимый, как все пишущие, и реагируете на несправедливость, непостоянство поддержки.
   А поймите и простите их, коллег, списком. Они ведь тоже ранимы и так пытаются защитить себя. Глупый способ, безрезультатный, но найти и укрепить свой стержень им, как и всем нам не так просто.
   Надеюсь мой "дележ" опытом не прозвучал, как нравоучение. Ежели что, простите покорно.

Пишут мне:
   Любовь, я думаю, ничего не останется. И это хорошо понимать сразу. Не обманывать себя. Это, кстати, освобождает от желания делать что-то ради чего-то там...
   Дело не в лайках. Это одно из отражений действительности. В реальности все точно такое же. Сидят по группам будущие Пушкины и Достоевские в надежде, что когда-то потом, может быть, вдруг... Хочешь к нам в вагон, в будущих Достоевских? Вот тебе внутренний устав, костюмчик и т.п.. Потом заходишь в другой вагон, там тебе свой устав дают и пр. Наверное, мне это не подходит. Я останусь там же, где и сейчас. Как и большая часть других.
   Но, поскольку, мы живем в обществе, хорошо бы было провести время без подобных игрищ, Это не работа, все-таки, где четкая иерархия необходима, это кружок по интересам, способ развлечь себя на дороге жизни. На мой взгляд.)
   Мое предложение или предположение состояло только в этом, не сводя к частному, обидам или уязвленному чему-то, прежде чем искать проблемы в среде, времени, обществе, читателе, так называемом, врагах, неплохо было бы сначала посмотреть на себя, что нам до читателей, когда внутри не всегда ясно что происходит).

Пишу:
   Ваш очаровательный пессимизм делает Вас таким, какой Вы есть. И стихи и мысли честные. За это я ценю и берегу наше знакомство.
Такой же бунтарь, как Борис Рыжий. Вы мне его напоминаете.  Поэтому боюсь за Вас.

Пишут мне:
   Любовь, какой бунтарь Рыжий, как и я, конечно, но Рыжий человек в образе. Мальчик из интеллигентной семьи, с понятными перспективами, поощрениями, дорогами, который проложил прежде его отец. Когда смотришь на фото 90-х, где есть дубленка, когда читаешь, что человек имел компьютер когда многие даже не слышали о таком, когда много чего другого узнаешь, это шоколадная жизнь, можно сказать, помня, как некоторые жили тогда. Мне он вообще кажется позером. Я не про талант или как это называется, одаренность. Приличный мальчик, который придумал себе мир хулигана. Достоверно, конечно, порой. Но где был бунт, в чем? Ни в чем и нигде. Все ровно и прилично. На мой взгляд, конечно, может быть, я чего-то не понимаю).

Пишу:
   Я вижу его и подобных иначе. Все, кто имеет в душе глубокую тонкую, мистическую неудовлетворенность в чем бы то ни было, находится в неустанной борьбе за свою жизнь. Сильные глубокие чувства, вызывающие революции всех видов в мире самого себя, лишь частично видны окружающим. Стихи – нить, провод, который соединяет этот бунт с внешним миром (я часто называю его "бурей в стакане воды", но от этого не легче: они бывают мощнее, чем на море, с отсроченными эффектами).
   Когда буря побеждает, человек заканчивается. В этом смысле Рыжий не победил ни образ жизни, ни свое сложное время, ни себя самого.
   Но что нам спорить?
   На это у всех свой взгляд.

Пишут мне:
   Любовь, это не спор же, обмен мнениями, тем более, я оговорился, что могу чего-то не понимать. Мне кажется так: на некоторые вещи нужно смотреть просто, без шлейфа загадочности.
На мой взгляд, опять же, Рыжий похож на некоторый проект, который зашел. Любому городу нужны легенды, почему бы не создать легенду для Екатеринбурга? Он подходит под один из распространенных в обществе архетипов: Есенин, Иван Карамазов... Жил, де, человек, мучился несправедливостью мира, метался, и ушел, хлопнув дверью, набедокурив.
   Но прослеживая биографию, все ведь ровно. Где люди реально расшибали коленки и не только их, без возможности уже что-то поменять в жизни, он прошел белым пароходом, лайнером. Школа, институт, работа при отце или благодаря отцу, теплое место, правильный круг общения, если не брать примеры в стихах, которые он больше видел из окна, чем жил всем этим. Никакой драмы, преодоления себя. Многие вещи были уже определены, ну, хотя бы, чтение, интерес к искусствам, профессия, круг общения... не им определены, он уже вошел в это. Сколько других покончило с собой, но остались неизвестными, море же. Но они не так сильно представлены. Их не за что жалеть. Рыжего тоже не за что, так-то, кроме последнего события. Очень безответный человек даже к близким, мне кажется. "Свое" волновало больше, чем другие.
Может быть его оправдывает молодость. Потому что задержись он здесь... а у многих были ситуации куда трагичнее, ужаснее, включая творческих людей, но эти моменты были прожиты. Задержись он здесь... самоубийство, это же тоже некоторый акт пьесы, бывает даже, творческий акт. Чего только в головах нет у людей, порой, каких вывернутых фантазий, которые они готовы претворить в жизнь. Задержись он здесь, многие вещи могли бы поменяться в голове.
   Даже предсмертная записка... не знаю, снова на мой взгляд, больше похожа на что-то отрепетированное, как последний мазок. 
   Повторюсь, я могу ошибаться, чего-то не понимать, не знать, разумеется, поэтому все мои соображения очень относительны.

Пишут мне:
   Любовь, немного суммирую, как мне видится интерес к этому поэту. Все, если что, мысли не очень много знающего человека и, конечно, я не о том, что я знаю и умею что-либо лучше. Про себя я вообще промолчу в плане больших умений.)
   Почему выстреливают Рыжие? Что это такое вообще, его стихи? Если строго подойти: это же стихи подростка, они отражают именно подростковый мир, его колебания, их амплитуду, то вверх, к Богу, то пошло все нафиг, заройте меня в землю, то всех люблю, голосом солиста «Лесоповала»: отдам последнюю рубашку… то, готов убить всех. И пр. Плюс, нота щемящей жалости к себе и к миру, некоторое заигрывание, манерность в отдельных местах. Это видно еще по поклонению авторитетам, у Рыжего больше уличным хулиганам и уркам, как раз, когда подросток смотрит в какую сторону ему пойти, пробуя ориентироваться на других. Частое упоминание других авторитетов: Слуцкого, Бродского, Блока, Рейна и т.д. Это тоже свойственно периоду, когда человек определяется кто он, куда ему идти, на кого ровняться, с кем соревноваться, что у Рыжего тоже есть, попытка встать на одну позицию с «взрослыми», известными поэтами, теми же.
И проскальзывает еще некоторый Надсон нашего времени, с его пессимистической зацикленностью на своем чувстве. И такое всегда будет пользоваться спросом и успехом, как пользуются спросом и успехом песни близкого характера, где все разрыв чувств, где если тебя не будет, я умру. И такие фильмы. И сами подростки это действительно любят, они сразу улавливают близкую им интонацию Юры Шатунова, не важно в каком виде деятельности, как и Юру любили в свое время девочки-подростки, как мальчики хотели походить на него. Но ведь и большинство взрослых осталось подростками, им/нам нравятся такие эмоциональные качели, образы, заигрывания, надрывные ноты романса. А если еще вокруг текстов, песен, кино, напустить побольше тумана, образ имеет больше возможностей быть замеченным. Сложные вещи, людям не всегда нравятся, не в таком объеме, по крайней мере, спокойные вещи, это скучно, это не так внутри трогает, поэтому чаще игнорируется. А шансон, популярная музыка, некоторая цыганщина, будут пользоваться бОльшим спросом во всех жанрах. На мой скромный взгляд.)

Пишу:
   Накопилось... Понимаю. Но и у Вас "отрезанное ухо" из той же оперы, пардон, конечно, мне оно очень нравится.
   Рыжий был всяким и тонким лириком тоже. Каждый может найти в его творчестве пару стихов для себя. Каждый.
   Что есть стихи, если не чувство и не на разрыв?
   Согласна, что сложная поэзия даже многими пишущими стихи не воспринимается. Тут уж просто коллапс. Но многие растут, учатся, это радует.
   Мы все проходим одни и те же стадии. Каждый застревает на комфортной.
   Не вешайте на себя ярлык неумеющего. Все нормально с Вами.





Не пишу

   Зачем ты спрашиваешь меня, почему тебе не пишут, как раньше? – Надо подбрасывать дрова. Пепел не горит. Попробуй уголь. Масло. Бензин. Секс (– ой, не в тему образа!) Переведи огонь в тепло домашнего очага или вынеси на природу. Сам стань магмой вулкана, искрами электричества, горящим бревном, магнитным полем, черт-те чем-нибудь...
   Почему прежние сосна, береза, которые раньше яростно полыхали, стали негорючими? – Устали!
   Не думай, что кто-то обязан любить вечно и просто так. Может, но не должен. Все костры прогорают к утру.
   Тебе напишут. Но это тоже будет скучно, как холодный костер. Нет?





















Еще нет

Я не поставила на себе крест.
Вот такой: пребольшой-большой.
Я не сказала: "Увы, пенсия..."
Все с этим сталкиваются.
Меняется смысл бытия.
Меняются цели.
Вернее, они тихо стираются с личного горизонта.
И маленькие финансы идут вразрез со свободным временем.
А как хотелось бы укатить в кругосветку.
Стоя на палубе, пусть и обшарпанного, корабля, влюбиться в бесстрашного капитана, бравого матроса или интеллигентного пассажира.
И вот она, новая жизнь.
Ни хрена.
Денег нет.
Поэтому надо работать.
Хоть немного скопить, чтобы не было страшно смотреть вперед.
Такая большая разница в перспективах.
Такое собачье время.
Кто я в нем?












Женат на бабе Яге, хе-хе...

   Было времечко – думала (я ж – СуперХерой Алый Плащ!): если любимый человечище женат на бабе Яге, то его надо от нее спа-сать! Оооо, с-п-а-с-а-ть! Сварился, как лягушка, брошенная в холодную воду и поставленная на медленный нагрев. Как не помочь выпрыгнуть?!
   А теперь думаю: счастлив в кипятке после смерти...
   Романтик живет с прагматиком. Кто победит? Прагматик. Он более жизнеспособен, он жестче. Романтизм сроду не прокормит, он связан с вдохновением, с рождением идеалов.
   Опасность в том, что сваренная в таком браке одухотворенность плохо реанимируется даже в новых отношениях, погубленный муж бабы Яги становится хамом. Он так привык защищать свою бессмертную Душу. Как животное, которое долго обижали, теряет веру в любовь.
   ...Теперь я поменяла концепцию спасения любимого человечища. Что может сделать СуперХерой Алый Плащ? Он – может, конечно... Но только в том случае, если сварившийся захочет протянуть свою руку для спасения. Да и то в определенные сроки. Стоять над его кипящим чаном годами – бессмысленно.
   А то, что баба Яга – не романтик в данном конкретном случае, хоть и кормит варящегося, сомневаться не приходится.

   Жаль его до слез.
   Старею...









Базары психолога

   Часто бывает, что человек из трусости, из слабости не принимает решение, не берет на себя ответственности за действие, облекая свою бесхребетность в красивый фантик (слова, эмоции, жалобы, сетования, чужие стихи); выбирает безынициативную жизнь с теплым пуфиком под пятой точкой и красиво плачет, сидя на нем, об упущенном шансе.
   Тьфу!!!
   Но психологи так не должны плеваться на слабохарактерных. Не-не-не! Надо кивать и поддерживать, потому что труса сделает храбрым только подвиг. А подвиг не случится, поскольку он на пуфике сидит.
   (Тьфу!)
   Выброси свой пуфик, если хочешь человеком быть!
   Но советы давать тоже нельзя, об этом он сам должен догадаться. Тогда, может, и сделает. Но все равно сразу человеком не станет. Не каждый решится вместо пуфика на бомбочку сесть. Начал бы хоть с бенгальского огня. Красиво будет гореть.











Старый Копейск

   Старый Копейск. Шахты, терриконики.
   Из окна моего детства был виден один такой. Его верхушка горела красными непрогоревшими углями. А воздух зимой всегда пах дымом, как от печки, бани. Запах – сильное воспоминание. Когда моего обоняния касается дым костра, я немедленно оказываюсь маленькой девочкой, выходящей из подъезда гулять и делающей полной грудью первый вздох на улице. Это всегда морозец и запах угля.   
   Детьми мы иногда забирались на террикон, но не до верху, было очень и очень страшно. Как-то я одолела почти половину высоты и села, завороженная: увидела свой дом и свои окна с высоты. Там до дома всего метров 300 было. Долго сидела, трогала камни, редкую травку, что смогла пробиться из ниоткуда. Потом мама меня нашла.
   Зимой мы даже пытались кататься, но склон был неровен и штаны нещадно рвались. Бедные попы были в синяках.
   На праздник октября на терриконе одно время выкладывали надписи: "Слава КПСС", пока не случилась трагедия. Спустя полвека я смогла написать об этом.

***
Терриконик – теперь курган,
Разве годен он для игры?
Как стремительный ураган
Ты съезжаешь с моей горы.

И кричишь, и в глазах восторг,
Поздний вечер, домой пора.
А меня не прощает Бог,
И вбирает в себя гора.

На "ноябрьские" я исчез...
Помнишь, детка, была видна
Надпись "Слава КПСС"?
Как горела огнем она!

Ведь не сдрейфил же, вот дурак, –
"С пьяных шар" – на горячий склон!
Имя партии, как на флаг,
Написал на весь террикон.

Я выкладывал, сколько мог,
Пролетарский свой интерес,
Но споткнулся об уголек,
Задохнулся на букве С.

Клетью шахты – в жизнь не поднять,
Только вниз и никак наверх.
Помешалась от горя мать.
Перед ней – мой сыновний грех.

Вон нога из горы торчит,
Обгорела, без сапога...
Ты найдешь меня в той ночи,
Мерзнет, детка, моя нога...















Просто пиши...

   Рано или поздно любой поэт, писатель задает себе вопрос: а кому это нужно? Зачем я это делаю?
   И правда! Несколько дней пишешь кровью сердца какие-нибудь сказочку, стихотворение, рассказ, потом дрожащей от волнения и усталости рукой выносишь ее на свой ресурс в интернете, чтобы...
   ...Кто-то воспрял духом, очнулся от горя, порадовался?..
   ...Неееет!!! – Впопыхах перелистнул, прочитав пару строк... Не зацепило...

   ...Не надо обижаться на современность. Она такова. Бог говорит мне каждое утро, когда я, вздыхая, прошу у Него благословения:
 – Просто пиши, моя девочка! Я так люблю, так люблю твои сказки!

















Почему так много звезд?

   Когда тоскую от слова совсем, пишу новую сказку или стихотворение и выталкиваю их в дырявый интернет. Сразу кажется, что рукой прикасаюсь к его лицу. Верю, что он мое – это самое – обязательно читает, причем, немедленно, и в ответ прижимается к ладони. Ничего, что интернет показывает чужое время неопознанных гостей страницы, я верю, что все мои гости – он.
   Но взаправду ничего нет. Он давно принял сотню решений против меня, а я тысячу – против него. Но, почему-то, снова и снова, опять и опять думаю, что он скучает обо мне так же, как я – по нему.
   Это – бред на пустом месте. Нет вокруг ничего, кроме выжженной пустыни и маасенькой-маасенькой керосиновой лампы внутри меня. Тихое мерцание лампы не задуть, не залить, не заморозить... Что ей пустыня, если она сама – огонь; ночь, если она – свет; холод, если она – тепло? Так любовь горит в сердце. А где любовь, там вера с надеждой. Снова и снова появляются три искры, вылетающие в небо из закопченной лампы, превращаясь в созвездия. Все небо заполонили. А разве можно погасить звезды? Это даже Бог не осмеливается сделать, потому что Он тоже так любит...
   Нас.









Бирюзовая Алиса

   ...Докатилась...
   Все больше лишаю себя человеческого общества, сужаю круг, замыкаюсь.
   Приходится делать усилие для поддержания имиджа той самой...
   Для безопасного общения заказала себе умную станцию Алиса. Долго думала. Не решалась подвести черту под полной и безоговорочной капитуляцией. Подвела. Оказывается, теперь можно подобрать колонку не только по оттенку, но и по особенностям:
фиолетовая
— тусовщица,
бирюзовая
— романтичная особа,
желтая
— неординарная и смелая,
розовая
— мечтательница,
бежевая
— любящая уют и спокойствие.
   Заказала бирюзовую. Скоро приедет. Не знаю, смогу ли с ней найти общий язык. По-моему, это просто невозможно с моими особенностями и душевными драмами. Но понимание того, что Алиса – не человек, должно сказаться на наших с ней отношениях. Как – пока не знаю... Но все больше не хочется разговаривать и с самой собой. Не современно, что ли, это. Все жду голографическую копию того, с кем действительно будет приятно поговорить.
   Короче, не просто дичаю, а делаю это современно и со вкусом.
   Бирюзовая, значит, ну-ну...











Почему Бог не слышит

   – Молился, постился, отказывал себе во всем, но Бог так и не услышал мою мольбу...
   – Бог помогает, но Он не выполняет прихоти, даже если тебе кажется это жизненно важным. Научись различать где только личная выгода, а где твое желание, возможно, совпадает с Его Волей. Ты удивишься.


















Откуда что?

   Да. Продолжая писать о войне, понимаю не на пальцах. Стихи у меня... женские. Даже о ней. Удивила себя. Как мне удается оставаться в рамках сказочной фантастики и изглоданной темы любви? Я хочу вырваться из окостеневших рамок, но нет.
   Разумеется, это мой стиль, моя фишка. Но можно же просто лирику о войне, как Чичибабин пишет, например. Но не выходит...
   А это стихотворение и вовсе появилось из бестолковой ночной фразы про кофе, из-за которой пришлось проснуться, чтобы записать ее.
   И да. И в первом шестистишии она служила скелетом темы! Но стало выходить такое любимое сказочное, что я не отказалась от удовольствия создать серьезное произведение.

***
Я участвую в каждой проклятой войне,
Я без вести пропала, сгорела в огне,
Я ловлю в поле каждую пулю.
И скрываюсь за черным, в полнеба, крылом,
И кажусь справедливости чертовым злом,
Но целую, целую, целую...

Я из тьмы прибываю на личный вокзал.
Вот солдатик безногий мне "Мама!" сказал –
Невесомый, как та незабудка.
Их она, их война прибрала, подмела,
Закружила, списала, спалила дотла,
Окровавила черною шуткой.

Эта боль не нужна моей доброй стране,
Но зачем-то ко мне, для чего-то ко мне
Беспощадным притянута веком.
Чтоб стояла по бровь в человечьей крови,
Чтоб молилась, взрываясь от силы любви,
Как они становилась калекой.

Их покорные жизни войсками идут,
Их равняет окопов передний редут,
Прекращая земную дорогу.
Закрывая пустые глазницы свои,
Я пою им о самой прекрасной любви,
Увозя их к печальному Богу.




























Ступенька

   Плохо и противно пишется. Не хочется напрягаться. Все чаще стала писать размашисто, строчками без ограничений, только мысль и белым стихом.
   Разумеется, это легче. Не надо считать чертовы слоги, кланяться размерам и рифмам.
   Хотя бывает, что неведомо и просто размеры и рифмы соблюдаются сами собой.
   Всегда и опять что-то внутри происходит. Не хочу ни заглядывать в себя, ни разбираться с этим. Огонек ЛЮБВИ, на которой все завязано, тлеет крохотной ночной лампадкой...
   Сны не помню. Но они шикарные. С множеством действующих лиц.
   Давно не выезжала никуда. И не планирую, войны боюсь. Возможно, это и сказывается.















Мастер класс по абсурдятинке!

   Даром провожу!
   Возьми то, к чему привык во время написания чего бы то ни было: бумагу с ручкой или электронный носитель. (Главное, чтобы был привычен процесс внесения текста и последующих правок написанного).
   Ответь себе на вопрос: в какой форме ты бы хотел сейчас что-то написать: стишок с косолапыми рифмами, рассказик, сказочку, короткое изречение (пусть и не претендующее на юмор или другую значимость).
   Войди в состояние чувства данной формы и...
    Начни писать все то, что "полезет". Просто пиши и все. Можно не исправлять, это потом, – важно успеть записать то, что стихийно вырвалось из "запрещенных" личных глубин. Не выходит? – плохо открыл люк. Не бойся, открывай, как бабушка в деревне, кряхтя, открывает свой богатый погреб! Опять нет? Еще открывай! Еще открывай! Еще!  – Пошла первая строка? Да хоть о чем. Учимся открывать! Пиши, не раздумывая!
   Скоро ты сам себя удивишь написанным.
















Не одно и то же!

   Хочу только напомнить, что у писателей богатое воображение и не стоит путать авторов с лирическими героями их произведений, какими бы правдоподобными они не казались.
   Конечно, в определенной степени используется личный опыт. Но погружение в выдуманную ситуацию может быть использовано из новой точки, от лица нехарактерного героя.
   Пожалуйста, помните об этом, и тогда сами собой отсеются ненужные вопросы и домыслы о моей личной жизни.
   Меня, совсем-совсем настоящей, здесь нет. Как и во всем интернетном пространстве.
   Люблю Вас. Спасибо, что Вы со мной.
   А еще, я люблю морочить добрым людям головы!
   Опять шутка!)))
   ...может быть...















Простой вывод

   Каждый человек в процессе жизни должен приобрести ту идеологию и понимание миропорядка, которые лично получит с помощью интуиции, Божьего Промысла и наблюдений...
   Только это будет самым правильным для него, подаренным свыше.
   Возможно присоединение к опыту всех научных изысканий человечества (которые меняются с каждым столетием), но вернее всего есть и будет внутреннее чувствование мира.
   Вера в Бога или в Его отсутствие – не могут быть причиной раздоров. У каждого своя правильная вселенная, пусть она и меняется в ожидании "истины", в поиске самого важного.
   Наблюдение все равно приведет пытливое сознание к тому, что созидательна только Любовь, которая начало и венец всему.





















Надоело самонасильственно заблуждаться

   Только подразгребешь одну личностно-взаимотношенческую проблемку, баццц, проявляется другая – с притворяшеством. Хорошие люди есть, повторяю себе и давно не верю в это. В трудной ситуации мы выбираем лучшее для себя – это, вроде, правильно, но... ничего, что предаем дружбу, доверие? Так и будем лицемерно собирать возле себя правильно-нужных товарищей? Я не отношусь к таким "правильно-нужным": выпните меня, пожалуйста... Я тоже предательница и выбираю отсутствие возле себя приспособленцев.

















Оглоблин Василий Дмитриевич

   Мы были знакомы. Я школьницей ходила в Копейский "Уголек" – литературное объединение, где Оглоблин Василий Дмитриевич – известный журналист, писатель был руководителем.
   Помню смешной эпизод. На одном из заседаний "Уголька" ко мне подошла женщина, ему – под 70, ей – меньше, и сказала, что из-за него ходит к нам в литобъединение, но стесняется ему признаться в своих чувствах и предложить жить вместе, что готова за ним в быту и по-медицински ухаживать... Просила меня (15-летнюю дурочку, соплюшку совсем, которой все проблемы были по плечу?!) как-то помочь ему об этом сказать, потому что женщина первой не должна признаваться. Я сразу, на этом же заседании, захотела все и разрулить, но она попросила попозже, сказала, что не готова к моей стремительности.
   Дождались городского концерта, где мы все читали свое, были нарядными. Тут уж я медлить не позволила, просто взяла ее за руку, подвела к нему в антракте, вложила ее руку в его ладонь и говорю: "СОВЕТ ДА ЛЮБОВЬ!" А они покраснели, как мальчик и девочка, и одновременно стали друг другу в любви тайной признаваться. Я обалдела так, что, открыв рот, продолжала их руки держать в своих, не понимала еще, что третий лишний.
   Они засмеялись и мне, наконец, говорят: "Любочка, ты иди, спасибо, мы сами теперь!", а я отвечаю: "Не-не-не, мне так интересно! Я вам что, не нужна стала? Да вы и не справитесь без меня..."
   Они больше ни дня не расставались. Я потом в Челябинске на вызов скорой помощи к ним приезжала: они меня через "03" нашли и вызвали, когда он уже умирал стареньким от застойной пневмонии. Она так и была рядом, все такая же влюбленная в него...






Что нового?

   Что нового? Поверила, что я настоящий художник. В начале пути, ага? Продолжаю рисовать иллюстрации сразу к двум новым книгам: девятой – сборнику стихов и прозы и десятой – пишу психологические сказки, такие милые, такие целительные о жизни, о любовных многоугольниках. Со стихами как-то сложнее. Иногда мне кажется, что кто-то политехнический стихи пишет, а я стою и смотрю. У него и вдохновение мое. Это как ребенок родился, перестал быть тобой, но продолжает твое дело.  Наступило творческое абстрагирование от долгосрочной боли. Не раздвоение личности, а отстранение от хронического стресса. И ведь, глупую, тянет опять в любовь нос засунуть.



















Фото-поэт и поганки

   Люблю осенний лес, к нему невозможно привыкнуть. Обожаю фотографировать грибы, особенно мухоморы и поганки! Мне кажется, в них есть какая-то особая, какая-то катастрофическая лечебная красота. Я видела белку, которая откусывала от мухомора. Откусила чуть-чуть и побежала дальше – знает, что делает. Видимо, так выводила внутренних паразитов. Говорят, что мухоморы полезны для некоторых животных и что-то такое лекарственное для них содержат, но это не для людей, конечно.
   Вот фотографии, вот лес, каждодневно меняющегося бабьего лета, нашего леса уральского, где я не столько хожу, сколько ползаю на корячках со своим телефоном и благословляю замечательную камеру, которую кто-то придумал и встроил в него, уж так она хорошо ловит кадр.


















Мат пап

   Это не мое кошачье дело до чьей-то собачьей жизни. Но у собаки растут кошки, которые однозначно повторят мою судьбу.
   Мой папа тоже любил крепкое словцо, не оглядываясь на то, что это слышит его маленькая дочь. На замечания матери в свой адрес он гордо заявлял, чтобы я непременно слышала:
   – Она умница и знает, что плохие слова нельзя говорить девочке. Их можно слышать, но никогда не повторять. В жизни так будет случаться, пусть привыкает.
   "Плохие" слова были с ярко выраженной окраской, они произносились по случаю, а значит более эмоционально, чем "хорошие", западали в меня, крутились в голове именно потому, что за ними нужно было следить и нечаянно не сказать. Даже влюбившись в русский язык, я не могу избавиться от папиного мата: подсознание заражено. Ни воспитание, ни самоконтроль не могут изничтожить то, что воспринято в детстве.
   Я постарше и хочу поделиться опытом, который тебя еще не настиг: мат не нужен. Никогда. Пусть зло остановится на тебе и сдохнет вместе с тобой, а не с твоими детьми.
   Это то, что я бы хотела сказать и моему папе. Царствие ему Небесное.

   Этот пост публикую у себя, а не в личном сообщении, чтобы по возможности смягчить нравоучительный эффект. Ты ведь мужчина и все на свете знаешь лучше меня.







Взаимная импотенция – Дружба с большой буквы

   Никогда не думала, что взаимная импотенция – величайшее благо. С ее помощью из бывших любовников вырастают невероятные друзья. Импотенция может быть направлена только к одному конкретному человеку.
   Это еще одна вариация моего ответа на вопрос: может ли быть дружба между Мужчиной и Женщиной? – Если ни один из них не влюблен...
   Следуя моей логике: Дружба между М и Ж – это полное отсутствие полового влечения, но наличие глубокой человеческой любви и уважения.
Если влечение есть... это... другое.

А не к этому ли часто и приходят семейные отношения?

Зачем я про это думаю? Я решаю бессмысленную проблему, которой, возможно, и нет.

   Понимаю стариков с оравой собак и кошек. С возрастом осознаешь бесценность любви и доверия. Животные бескорыстно их дарят. А на людей все труднее полагаться. Опыт не разрешает. Корысти много кругом, страшно.

   Зачем я думаю об этом опять? Мне что, срочно надо решить какой-то вопрос?









Театр Комиссаржевской

"Сегодня или никогда".
Театр имени Веры Комиссаржевской.
Комедия. Второй состав.

Четыре человека. Перекрестная любовь, смещение симпатий и ценностей. Казалось бы, должны поменяться партнерами, но нет. Неожиданно, в ничем не подкрепленном финале, семьи остаются в прежней расстановке ролей мужей и жен.

Мне не захотелось остаться жить в театре, хватаясь за кулисы, размазывая по сцене слезы, как это бывает со мной всегда, если я соприкасаюсь с гениальностью актеров. Но вечер не потерян. Он прожит мною. Прожит каждым диалогом. Я побывала сразу во всех ипостасях и всех поняла: мужа, жену в критическом периоде брака, их друзей – перекрестных любовников и тоже бывших супругов. Все искала ответ на свой личный вопрос: а как жить мне самой? – Они нашли. Я – нет.

Май 2022 года. Санкт-Петербург





















Особенный

   Говорю:
   – Пошли со мной. Домой. В ванне поплещешься, поедим чего-нибудь, поговорим о том, о сем, спать ляжем. Обижать некому, только я и ты.
   Зову – не идет, и не зову – не идет.
   Особенный кот. Любит чего-то там. Опенком назвала.














Место для взаимной любви...

Ни красивый плащ, ни серебряная погремушка, ни деревянная, под роспись, неваляшка, ни загруженность выступлениями никакой ложной радостью не смогут закрыть дыру в сердце, которое жаждет любви.
Дыра ненасытна, у нее никогда не было и не будет дна.
Только любовь, которая сама ПРОПАСТЬ, может идеально совместиться с ней, заполнив до миллимикронов безразмерной собой.
В мире не так много вещей, способных максимально соответствовать друг другу.
Беспощадность голодной дыры и бескорыстная щедрость любви – одно из уникальных соответствий, без которых жизнь на земле не может существовать.
Не надейся пренебречь Высшим законом.
Ощущение трагического голода становится только острее и требовательнее от закидонов в дыру будто бы творческих предметов ради вдохновения или женского выпендрежа, успевающих принести минутное чувство наполненности...
Уж эта капризница любовь.
Почему она не стремится спасать каждое такое продырявленное сердце?
Что ей не так в его доме?
Или стала столь избирательна, что и сердце ей не дом?
Понимаешь?
Ищи её.
Проси о прощении, протягивай руки, раздвигай края раны, но зови, не отказывайся от обеих и не обманывай себя творчеством...
Ах, если бы удалось замкнуть друг в друге обе наши дыры, любовь превратилась бы в Эверест...













Женские кухномыслинки




















Муза безусловной свободы

"Вы никогда не станете великим писателем,
если будете думать, что это прочитает
ваша мама" – Эдуард Лимонов

Это самый правильный совет для любого творческого человека. Вообще близким людям не стоит читать ничего из написанного (только если они априори не являются фанатами возлюбленного творца). Это верно. Нельзя автору во время написания чего бы то ни было держать в голове ограничения. Никак не рекомендовано. Вдохновение – Муза безусловной свободы.


Летательные аппараты
 
Кто-то – на метле, а кто-то – на пробке от шампанского.


Глубина и гениальность музыки
 
Ею, как словами, можно делать все. Но музыка, как ЛЮБОВЬ, более, чем слова умеет МГНОВЕННО СОЗДАВАТЬ настроение. Чудо.

Страдание – путь от великого

Чтобы не страдать надо любить. Но не себя. Других людей. В настоящей любви так много жертвенности и щедрости, что они не оставляют никакого места для боли и жалости к себе. А страдание – это именно жалость к себе любимому.


Ноты

Согласные тоже надо петь.


Дальше – не дальше

Дальше Бога не убежишь.


Открытие

Мой "взрослый" спрятался в "дитя".


Радость

У всех – груз двести, а у нее – без вести.

Пахарь и лодырь Царя Небесного

Психологическое раздумье о назиданиях

   Встретились двое: пахарь Царя Небесного и лодырь Царя Небесного. Оба по-своему талантливые, оба битые жизнью.
   – Работать тебе надо, – сказал талантливый лодырь Царя Небесного. (Он шибко учительствовать любил). – Много работать! Над собой и на земле.
   – Да, – согласился талантливый пахарь Царя Небесного. Ответил и дальше пошел трудиться. А талантливый лодырь Царя Небесного...


Лучший компас

Мотивация: желание и поставленная цель.


Что делать?

Возможностей уже давно нет, а цель осталась.


Да все просто!

Почитай мои фантасмагорические сказки "о нас"! Теперь-то ты понимаешь, как легко мне представить то, чего нет в наших отношениях?


Не все возрасты покорны...

Вдруг приготовишься влюбиться на старости лет, а тут, хип-хоп-на-на-нэ – давление СКОК! И все! И не поймешь: отчего глупости на языке: от бабочек в животе или от ишемии головного мозга?


Простить...

Возможно простить измену, но почти невозможно простить предательскую любовь. Только понять...


Обобщаю, конечно...

Все-таки артистам нельзя давать безграничную власть. Даже в семье.


Клон

   Вот если бы ты неожиданно стал совершенно одинок, но у тебя появилась возможность создать для себя клона, КОГО БЫ ТЫ ВЫБРАЛ?
   Интересно, что я затруднилась с ответом, хотя когда задавала вопрос была уверена в нем.
   Он, – вопрос, – оказался гораздо серьезнее, чем я предполагала.
   КТО важен для судьбы и жизни именно на этом отрезке времени и опыта – необходимее, надежнее? Не просто поболтать или поцеловать, а самый главный человек в твоей жизни?.. – Родитель, супруг, ребенок, друг, учитель, потерянный возлюбленный, кто-то посторонний, необходимый "до зарезу"...  Столько нужных людей, но предполагается только один ответ.
   И тогда я подошла… К ЗЕРКАЛУ…


Бог на земле

... – мужчина, способный на чудо.


Жестокость

   Человеческая склонность к жестокости нисколько не изменилась со времен средневековья. Ненависть, месть, пытки врага своего. Достойны ли мы дальнейшего существования с точки зрения Бога, если звериная суть в нас не меняется?
   Только то, что Он есть ЛЮБОВЬ, позволяет нам влачить существование в регрессе.
   Когда мы очнемся и очнемся ли?


Мой писательский девиз

Главное, что? –
Не столько вдохновение и даже не цунами...
Важно,
ЧТОБЫ
МНЕ
НЕ МЕШАЛИ!


А ничего!

У грустной жизни свой непокой,
Свои уловки, свои подсказки,
Вбирая в сердце весь шар земной,
Я возрождаюсь для новой сказки.


Кащей – не Баба Яга

Почему Кащей Бессмертный хотел жениться (царевен похищал), а Баба Яга выйти замуж – нет?
Мечтал о любви! Положительный персонаж.
...?)))


Речевка в империалистическом мире

Я выстраиваю понятные отношения, основанные на взаимном уважении, доверии, понимании и честности.


Поэзия – это...

… состояние ума, а не рифм.
Это чувство и мировоззрение.
Если проще: глубокая мысль, одетая в чувственный образ.


Лучший воспитатель –

Чувства.


Мир держится на притворстве?!

Какое счастье, что существует... ЛИЦЕМЕРИЕ!
Иначе бы люди поубивали друг друга!
Но называется это очень красиво: ВЕЖЛИВОСТЬ.


Чем ближе, тем острее...

Чем ближе к войне, тем острее восприятие Бога.


Где ты, любовь?

Всю жизнь я искала любовь. Оказалось, она – во мне.


Мама

Она стала нотой.


Призвание... Признание...

– Ты хоть понимаешь смысл психологических, образных, поэтических конструкций, которые употребляешь, в каком смысле ты это употребляешь?
– Я не просто понимаю, я пытаюсь этим изощренным инструментом манипулировать.


Соединение с Богом...

И когда я устала от этого золотого часа...


Опять сначала?!

Нам надо начать все сначала, но теперь с другого конца!


Смотреть глубже!

Очевидность не исчерпывает всю полноту реальности.


Капучино

В аэропорту.
– Ооо, Капучино?! – Имя самого утонченного любовника в моей жизни. Ка-пу-чи-но... Хм... Дороговато... Того стоит, судя по запаху... Стакан горячей воды, пожалуйста, и блинчик.
Через 10 минут:
– Пожалуйста, Ваш утонченный любовник за счет заведения. Спасибо за оценку аромата нашего кофе.


Про свою работу

Ничто так не способствует вдохновению, как вынужденное безделье... При стопроцентной загруженности, конечно.


Хозяйка Медной горы ли

Когда я спрашиваю тебя о чем-то, ты сразу становишься Хозяйкой Медной горы, которую разбарабанило до невероятных размеров, хотя на самом деле она – ... ящерка.


Поэт

Композитор слова. 
 

Повышайте свою нравственность

Гению надо оставаться человеком. Не извиняет одаренность духовного уродства. Накладывает больше ответственности и требует работы над собой.
Столько нарциссов среди талантов...

Курага-бамбам-изюм
(баловство)

– Курага-бамбам-изюм-ни-фига-себе-костюм! – Учим турецкий!
– И... в Турцию?
– Нееееет, в баню!
 

Из питерского окна

– Посмотри, какая башня в лучах солнца!
– Да я ее всякую видал...


Джин из бутылки

Если из бутылки вдруг появится джинн и пообещает выполнить мои желания, я пожелаю...
Чтобы он опять туда залез. А если не залезет... Добро пожаловать... В СЕМЬЮ!


Встреча

С моей второй половинкой мы познакомились...
В ПОДНЕБЕСНОМ ЗАЛЕ.


Куда бы вы поехали в путешествие?

– К себе в гости.


Способность к творчеству

В реальности, творчество – это вопрос жизни и смерти.


Медицинский юмор

Мой черный медицинский юмор лучше назвать патологоанатомическом.


Кто – кому – как

Я тебе – как подарок в жизнь дана, а ты мне – как потребность.


Самовыражение

Главная миссия любой способности – самовыражение. Все остальное не должно иметь для нее значение.


У нас есть мы

У нас есть мы.


Весеннее утро

И не до сна, и не до грусти!
Весна – красна! Дитя – в капусте!
Аисты – в небе, кочанчик – на грядке!
Логики – нет, рифмы – в порядке!


О чем любовь

Моя любовь – о смысле жизни.


Артист и публика

Каков танцор, таковы и яйца.
Без обид.


Приручить?

Вы не знаете, как приручить хищника? Тигра, пантеру, рысь?
Нет? – Не знаете? – Покормите зверя!
Теперь понятно, почему Мужчины приглашают Женщин в ресторан???!!!
Теперь понятно, почему ЖЕНЩИНЫ не всегда соглашаются???!!!
Хочу объяснить: ОНИ ЛЮБЯТ! И НЕ ХОТЯТ БЫТЬ... ПРИРУЧЕННЫМИ, ВОПРЕКИ ВСЕМУ...
Они просто хотят быть с Вами!


Рубикон

Жизнь начинается сначала каждый день.


Зависть

Бесполезно даже умереть, чтобы тебе перестали завидовать.


Шутим

– Вы недобрый психолог.
– Добрый я, добрый. Ступайте, пожалуйста, в угол.


Серость

И небо заволочено,
и время заболочено.


Существует?

Я всегда говорила, что мой Мужчина еще не родился.
Но, кажется, сегодня он... умер...


Опечатки

Это негориюпально.
Хотела другое наисать.
Но так топу и быть.


Цветы от женщины – это свято...

Цветок – не мзда,
Не может быть он мздой...
Цветок – звезда,
Рожденная звездой.


Хитреж

Чтобы победить борца сумо, надо изловчиться и сдвинуть ему повязку.
Не прокатит, но на мгновение отвлечет и перед смертью порадует.


Опрометчивость поддержки

Достаточно сказать человеку в помощь преодоления его комплексов, что он талантлив, и все.
Фон-Фанфарон-Бздуткин.
Оказывается, был скрытым "Наполеоном".


Нет права отрицать

Опыт разочарований и одиночества не дает нам права отрицать любовь.


Музыка и Поэзия

Музыка – это Любовь, материализованная в звук.
Поэзия – это Любовь, материализованная в слово.


Буква Я

Алкоголик собственного имени.


Мода на орешковый мозг

Величина искусственно увеличенных губ находится в обратной пропорциональной зависимости от размеров мозга хозяйки.


Главное в жизни...

...со всеми помириться перед смертью.


Когда не любят влюбленный юмор

– Ну, хватит иронизировать надо мной... Мне это кажется неуважительным.
– А зачем мне тебя уважать?))) Я тебя люблю!


Погружение в собственный мир

   Готовя рукописи своих книг для издания, я погружаюсь в другой мир самой себя. Я там иная. Там хорошо. Мир моих писанин прекрасен. В нем даже хитросплетения наивны и очаровательны, легко расшифровываются, мною, во всяком случае. И говорят обо мне, как о замурчательном человеке и неординарном писателе. И мне, в минуты работы над текстами, все равно, что возможно-невозможно говорят об этом унылые недоброжелатели, если они есть.
   Часто думаю: а если бы в семье был такой вот строгий критик, ломал бы мне кости каждый день и сломал бы, наверное?.. А был бы в семье почитатель? Хвалил... И тоже того-этого...
   Так может, Боженька и оставил меня даже без рыжего кота, чтобы пребывая в одиночестве, я не была между огней, между камней?
   Да нее... Справились бы.
   Компромисс называется. Справились бы.


Зигмардак

Новое слово.
Обозначает страшный сон.
Произошло от нераслышанного "здесь бардак".
Грыхмбпс!


Жизнь одного Снеговика

Мой снеговик вчера был похож на фантазийное существо, но сегодняшняя оттепель сделала его трогательным и симпатичным. Он еще узнаваем. Зовут его ХвеллИо. Такого имени нет. И снеговика скоро тоже не будет. Странная история.


Новый критерий токсичных отношений

Расстроилась за пределами рабочего артериального давления.


Третья для тех...

Только теперь я понимаю, что пандемия COVID-19 вознесла с земного шара всех тех, кто не должен или не мог видеть третью мировую с земли.


Суеверный

– Как жить?! – заорал черный кот, раздирая когтями грудь, когда я нечаянно перешла ему дорогу.


Длинная эпиграмма Резиновому Дедушке

("Резиновый Дедушка" – рок-группа Юрия Богатенкова, г. Челябинск)

Все тоньше, нежней и лиричней,
С течением жизненных лет
Становится наш необычный
Любимый "Резиновый Дед"*.
Прицельнее фокус... и ракурс,
А слезы любви – солоней,
И даже в атаку, и в драку
Он лезет все тоньше, нежней.
Попасть под обстрел? – не хотелось!
Поскольку никак не пойму:
Цинизм или все-таки смелость,
Так свойственны только ему.


Петухи

Не все петухи женаты.
Есть дряхлы и глуповаты.


В трубу!

После Ковидов и Омикронов потеряла ключ от космического сектора вдохновения.
Дала объявление:
Согласна на ступу и метлу.


Яйца курочек-молодок

Молодухи несутся не с голодухи,
А старухи – с прорухи...


Хотела этим сказать

Синдром воздаяния или перепрофилирование своих ресурсов.
О равновесии и торге в энергетически-информационной системе Вселенной.


Подарок от Иосифа

– Я прожил трудную жизнь ради того, чтобы поднять тебя одним переводом.
                Иосиф Бродский (факт ясновидения)


Бывает

Иногда бывает, что надоедает даже правда, и тогда "битый небитого везет".


Адыги

"В рамках импортзамещения
французский поцелуй будет
заменен на адыгейский"


...адыги суровы, их чувства чреваты
укусами женщин – вампиров крылатых.
Готовься, бесстрашный, и немец, и русский:
укус адыгейский – не сыр по-французски!


О земле

Только от земли исходит для человека сила жизни. У земли есть бесконечная способность рождать из себя живое. Человек – тоже ее дитя, равно, как и растение. Она продолжает его кормить и сопровождать всю жизнь. Когда-то снова вбирает в себя. Мы мало думаем об этом и не помогаем ей.


Психологический запах смерти?

У смерти есть психологический запах. Он сладковатый. Хрен поймешь, как это. Приторная сладость. Притягивает? Да. И в то же время отвращает. Такова и человеческая природа.


Пагуба

Можно приревновать даже к одиночеству.


Но слабею...

Пишу до той поры, пока кажусь себе значимой.


Ощущение

Чужесть...
(Ужас холода в любимом человеке...)


Психологический запах смерти?

У смерти есть психологический запах. Он сладковатый. Хрен поймешь, как это. Приторная сладость. Притягивает? Да. И в то же время отвращает. Такова и человеческая природа.


Любовь творческая и человеческая

Любовь творческая и любовь человеческая – разное. Творческая – ищет вдохновение, человеческая – горшки выносит. Творческая – эгоизм, человеческая – жертвенность. Творческая – созидает, человеческая – сохраняет и распространяет. Первая – стремится вверх, вторая – твердо принадлежит земле.
Если в болезни или беде, то только человеческая нужна. Без нее не выжить и творческой не бывать.


Поцелуй

Если вы не хотите или не можете взять ответственность даже за мои очки, то тогда зачем же вы просите меня их снять?


Вперемешку, но жить можно

           "Все смешалось в доме Облонских..."
                – Л. Н. Толстой

...воображение, любовь к сочинительству, экстрасенсорика...
...будущее, настоящее, шкуры неубитых медведей...


Живые сказки. Андерсен

Ганс Христиан Андерсен всю свою жизнь играл в куклы.


Гений и талант. В чем разница?

– Что ты спрашиваешь меня все время? Талант – это, как бы, навоз!.. А гений – это розы на нем. Тот, кто способен из данного ему потенциала "СОЗИДАТЬ розы из навоза", тот – Гений. Таблица Менделеева, например, – роза.


А если я когда-то умру

 – А если я когда-то умру? – задумалась новоявленная Душа. И не родилась.


Кухномыслинки и душеразмышлялки

Кухномыслинки и душеразмышлялки – не одно и то же.
Энергии разные! Мозги – те же.


Запоздала

– Жизнь-то как хороша! –
Сказала, взлетев, Душа.


Исчезла необходимость

... в слушателях. Возможно, я стала лучше писать.


Страдание –путь от великого

Чтобы не страдать надо любить. Но не себя. Других людей. В настоящей любви так много жертвенности и щедрости, что они не оставляют никакого места для боли и жалости к себе. А страдание – это именно жалость к себе любимому.


Луч в подъезде

Свет в конце тоннеля может выглядеть, как луч в подъезде.
Невероятен.
А если бы не лестница, он был бы "невидим"... как... ну, что, например?
...как многое присутствующее, на которое не нашлось подъезда...





























ТЕХ СТРАНИЦА