Архив тишины

2017, 2018 г

Пожелтевшая тетрадка

Персоны сна покрыты тенью злости
В истории, расколотой на два:
В запястья Христа вгоняют гвозди
Мучители, чья совесть такова…

Вонзаются холодных взоров иглы,
Как правило, в горячие сердца,
Играют люди в дьявольские игры,
Забыв о наставлениях Творца…

Увы, но ледниковому порядку
Не помешает искорка стиха
И эта пожелтевшая тетрадка,
Где облако, избушка и река.

***
Когда ищу я чистых, честных слов –
Лекарство, усмиряющее муки,
Тургенев, Достоевский и Крылов
Из книжек мне протягивают руки,
И раздаются шелестом страниц
Предлоги, подлежащие, глаголы,
Магические происки ресниц,
Забытые уроки древней школы.

Всё меньше тех, с кем мог бы я делить
Буханку солнца в лодочке сирени,
Живую семантическую нить,
Прошившую сюжет стихотворений.
В синониме безумия зажат,
Я исписался, больше нечем плакать,
Пока стрекозы смерти мельтешат,
Пока горит весною чёрной слякоть.

Всё, что нужно

Пивные волны пенятся, клубясь,
Перемахнув стакана ровный кратер.
Я не скажу, что жизнь не удалась,
Пока Всевышний мой экзаменатор.

В окне горит сиреневый Урал,
А я, эстет, смакующий картину.
Блюду стихосложенья ритуал,
Цветы кладу в сюжета сердцевину.

Табак, тетрадь и пара лёгких крыл –
Всё то, что нужно русскому поэту,
Чтоб он себя в тревогах не забыл,
Доверившись текущему моменту…

На ум приходит правильный расклад:
Страшна не боль – страшна её причина,
Но раны лечит яблоневый сад
И времени грядущего пучина.

Беспечно отмахнувшись от сует,
Улыбкой постигаю высший разум.
Веду беседу с Богом тет-а-тет.
Сквозь тучу он глядит лазурным глазом.

***
О будущем подумать, как-никак,
Пора по-стратегическому прямо,
Но схемой мыслить не позволит мак,
Что окаймлён оконной белой рамой.
Душа моя о Родине болит,
И эту боль влачу я водиночку.
Черёмухой горит России вид,
И лепестки, летя, ложатся в строчку.
С сиренью кружевною визави
Я думаю вне вызубренных рамок
И на знаменье ангельской любви
Взираю – на цветы, вдыхая запах…

Сирени гроздья

Осколки слёз роняя на листы,
Я на крыльцо присел, чтоб видеть чётче,
Как Бога аккуратные персты
Спускают занавесы Лермонтовской ночи.

Черёмух ветви держат облака.
Я на крыльцо присел, чтоб видеть в оба
Того, кто на меня издалека
В звезду глядит, как в линзу микроскопа.

Мысль

Не выудил я в книгах образца –
Ключа для отворения ответа,
Предмета не осилил до конца,
И спрашивал на практике совета…
Обширный взгляд не терпит аксиом,
В особенности, материализма.
Пройтись бы по осоке босиком,
Взирая через призму эмпиризма,
Как бабочка кромсает кислород,
Природные законы не колебля,
Как тоника хрупчайшая цветёт,
Силлабикой проклюнувшись из стебля.

По законам

В моей душе рождаются стихи,
И мысли, отходя на третьи планы,
Освобождают место для ольхи,
Мехов тайги, где ветви филигранны.

«Прощай, – произношу всему, всему, –
Цветёт душа людская по законам
Невнятным близорукому уму,
Понятным только лиственницам сонным».

***
Мелькнула жизнь, и не осталось смеха:
Душа пуста, как полночь в январе…
Антецедентной – детской строчки эхо
Переросло в поэзию. Тире
С неоспоримой тонкостью занозы
Пронзило сердце мне. Наверняка
Увижу после смерти я берёзы,
И облака, и ленту родника…
Мелькнула жизнь: дописаны абзацы,
Допиты вина, свечи сожжены.
Я ухожу по облаку скитаться,
В негаснущую музыку весны.

Лепестки

Лепестки черёмух, лепестки
Облетают и ложатся снегом.
Я живу всем бедам вопреки, 
Оставаясь просто человеком.

Пышный наливается газон
Россыпью раскрытых мать-и-мачех.
Я, шагая, скрадываю в сон
Облики кварталов близлежащих.

Мне упасть бы в жёлтые цветы
И уснуть неведомо на сколько,
Позабыть про звуки суеты.
Я простой, как Родина, и только.

***
Пришла пора сказать: «Благодарю
За то, что жил молчанием, как рыба,
Смотря на философскую зарю,
Сжигающую тьму стереотипа…»

Сканируя событий череду
Рентгеновским зрачком визионера,
«Спасибо, - говорю, - за красоту
И листопады Пушкинского сквера».

Спасибо за зелёную тайгу
В лазурной глубине стихотворений.
Спасибо кружевному языку
Ромашки, незабудки и сирени.

Постулаты

Дворы под фонарями, как миры,
Отличные тонами друг от друга, –
Вступительная часть большой игры –
Раскладка долгосрочного досуга.
Пути извив – реальности мотив,
Сквозящий дуновением прохлады,
Где разум, пустоту опередив,
Рождает золотые постулаты:
«Искусство величавее имён,
А гибель нежелательная гостья,
Что навсегда с людей сгоняет сон,
Роняя багровеющие гроздья…»

***
Всевышний цветенье вдыхает в сады,
И пение птиц утопает в сирени,
И всё, что имею я, – это черты
Картинок, облитых лучами мгновений.

Ветвями играет сырой аквилон,
Насквозь продувает грудную решётку,
И кажется мне, что идёт Аполлон
С весенними музами по околотку…

Срывается с уст моих слово: «Душа»,
И хочется жить беспричинно и просто,
Живицей, черёмухой остро дыша,
Вникая в пейзажи с крестами погоста.

Свобода

Свобода стоит дорого сегодня.
Ночное небо в тучной дымке рваной.
Огни, пустынный город, подворотня.
Свобода – это лёгкость после ванной.

Свобода – это ветер свежий, бьющий
В лицо и раздувающий одежду,
Высот скалистых веер, тучи рвущий,
Дыханье вотчины, несущее надежду.

Свобода – это, Господи, прощенье
Со стороны архангелов безгрешных.
Свобода – жизнь в единое мгновенье
И шелест изумрудных листьев здешних.

***
Я пью цвета весны зрачком:
Благословенный окоём,
Как фотография сияет,
Летит мне в душу лепестком –
Черёмухою опадает…

Будто обычный человек,
Смыкаю занавесы век,
Чтоб наблюдать весну на сцене
И слышать клёкот чистых рек,
Бегущих по холодной вене…

Кому-то нужен этот бред,
Который выплакал поэт,
Общаясь с белою сиренью
На «вы», на «ты», на «тет-а-тет»,
Как со своей грядущей тенью?

***
С цикадой циферблата
Сижу наедине.
Кирпичная веранда
И сосенка в окне…
Травой блестит сырою
Окрестности пейзаж…
Затянут я игрою
С тобою, мой мираж…
Оттенок, стиль, характер
У каждого штриха.
Сминает травку трактор,
Вползая в суть стиха.
Проследуют секунды
В безвыходную дверь,
В дальнейшие маршруты,
В ближайшее «поверь».

Сквозь пальцы

Счастье сквозь пальцы сыплется
Буквами во вселенную…
Мне не помогут Ибица
И Копенгаген с Веною…

Горе улыбкой встречено,
Ибо зачем печалиться,
Если судьба очерчена
И с пустотой не справиться?

Нет ни пути, ни посоха,
Есть только то, что видится:
Крылья мои из воздуха,
Буквы из горла сыплются…

Боже, кому раскланяться
За темноту кромешную?..
Криками бы не раниться,
Став тишиною здешнею…

Счастье моё кустарное,
Словно листва осенняя
Падает, прям алтарное,
И не найти спасения…

Поэт

Смотря сквозь листопады сентября,
Как в лазурит спешит цыганский табор,
Он плыл по старой улице, горя
Несбыточною радугой метафор.
Он говорил о вечном и простом,
Из речи высекая амфибрахий,
В котором на холме кривился дом
И щебетали радостные птахи.
Он выдыхал летучие стихи
В крылатый листопад, не запинаясь.
Ссыпались одеяния ольхи,
А лампочка фонарная, как завязь,
В асфальт лилась оптической пыльцой.
Поэт скрывал под старым капюшоном
Испаханное муками лицо
И взор, горящий временем бездонным.

Сады в листопаде

Сады в листопаде по левую руку,
А справа тайги беспросветная местность.
Мне осень сулила с собою разлуку,
Но всё, что случится, – приму как любезность.

По левую руку сады в листопаде.
Роняет осколки небес гладиолус.
Листва под ногами, поэмы в тетради,
В душе неразгаданный призрачный голос.

Промозглая осень, сырые дороги,
Забытые песни играют невнятно.
Моменты читая, подумать о Боге,
На листья талант поменять безвозвратно…

Возможно, неплохо. Скрипящей петлёю,
Тайгою шумящей, трещащим кострищем
Течёт мой досуг по тетради строкою,
И я остаюсь обеспеченным нищим…

Кирпичная печка, свеча восковая.
Прилягу, усну, и приснится мне ангел,
Цветок на пуху белоснежного рая,
Горящий как вечный – негаснущий факел.

Прикосновенье муз

Блестит сырой асфальт, лоснится от
Янтарных фонарей. Сапожек цокот
Разносит фея. Жёлтый лист плывёт,
Под ноги водостока длинный хобот
Обильно воду льёт. Мгновенья вкус
Оттенком листьев затхлых обусловлен.
Я чувствую прикосновенья муз,
Иду во тьму, от мира обособлен.
Не плохо там, где мало острых черт
И нет картин больных воспоминаний.
Листвой ложится осень на мольберт,
И я согрет звездою тусклой ранней…

Осенняя агония

Предсмертною агонией полны,
По осени берёз горят одежды,
Как чьи-то утопические сны,
Как чьи-то золотистые надежды.
Так одиночество молчит и говорит:
Тоскою отражён во мне осенний
Лилово-жёлто-алый колорит –
Эрзац молчанья, шорох отступлений…
Архивы осени исписаны огнём:
И помнится, и видится, и снится
Уютного былого окоём
И радостью исполненные лица.

Вечерне-осеннее

Из тьмы осенней веет холодком.
В мангале угольки, как самоцветы.
Сентябрь открывается, как том.
Шуршит листва, как старые газеты.
По осени прозрачен небосвод.
На синий бархат высыпаны звёзды.
Нам не дадут замёрзнуть в этот год
Дрова и кровель плотные нахлёсты.
В трухлявой тьме горит лимонный свет
В окошке дома, словно знак уюта,
Семейного тепла и мирных лет,
И счастья бесконечного, как будто…
Напоминают искры мотыльков,
Едва треща, в мангале золотится
Пылающая груда угольков,
Свеченьем озаряя наши лица.

Кинолента

Есть памяти цветная кинолента
И опыт жизни, прожитой в неволе,
Есть правда настоящего момента
И двуязычный тихий голос боли.
Есть всё, за что сказать: «Спасибо» – к месту:
Поленьями согретая каморка
И стол, готовый к моему присесту:
Тетрадка, ручка, топочная створка.

Что я нашёл в трухлявых альманахах,
В поэзии – словесности отчизны
И в буквенных когортах на бумагах,
И в том, что преподносят афоризмы?
Наверное, свободу, жизнь и воздух,
Покой и душу в чистых проявленьях
И небо, расцветающее в звёздах,
И огонёк в берёзовых поленьях.

Оттенки тишины

Я запишу оттенки тишины,
Под лист осины реющий ладони
Подставлю и, касаясь вышины,
Взгляну на розовые факелы бегоний.

Живи, душа, в законе чистоты,
Грибами, мхом и листопадом чащи
Ложись на белоснежные холсты –
Бесхитростной Россией – настоящей.

Размешивай палитру для холста,
Изображая церковь над рекою,
Где есть ещё библейские места,
Бегущие заветною строкою.

Холмы в избушках, яблонях и снах,
В неровностях, бараках и рябинах
Останутся стихами на листах,
Как мой последний выдох.

Суховей

Душа себя захочет объяснить,
В тетради ставя многоточье…
Порву сюжета линию, как нить,
Меня связующую с ночью.
Затеплится рассвет, как уголёк
Багровый, розовый, янтарный,
И с веточки отцепится листок
Сухой, кленовый, календарный.
Сорвёт листву последнюю с ветвей,
Как опереточное пламя,
Пока к лазури, чуя суховей,
Тянусь обеими руками.

Кратко-сердечное

Из-за горы всплывает зорька,
Блестит деленье волн озёрных.
Полынью Русь пропахла горько
И скрылась во взошедших зёрнах.
Мне вспоминается Есенин,
Когда бреду по околотку,
Где образ жизни неизменен,
Где вижу дом, берёзу, лодку.
Бегут бараки за пригоркам,
Как факелы алеют маки,
И в сентябре лазурно-зорком
Парят пылающие флаги.
Тетрадка любит всё, что кратко:
Стекают плавно капли с крова,
И с дождевой водою кадка
Листвой усыпана багровой.

На мгновение

Голые ветви в огне фонарей,
Будто бы пальцы кошмара.
Пушкинский перечитаю хорей,
Сидя у самовара.

Лягу на печку и веки сомкну,
Дабы забыться немного
И на мгновение в сон загляну
К ангелам Господа Бога.

***
Сердца людские гложут изнутри
Постмодернизмом вскормленные бездны,
Пока идёт, смотря на фонари,
Поэт простой, как ветер, и безвестный.

Туман и листопады сентября –
Осенний сон классического типа.
Над будничной рутиною паря,
Я говорю безмолвию: «Спасибо…».

Такому мигу вечность – ни чета,
Эстету проза лирика – ни скука…
Как душу закаляет нищета,
Так музыку вытачивает мука.

Сырые улицы

Осеннее пространство в паре строк:
Этюды улиц в плавном листопаде.
В прогулке есть и музыка, и прок,
И выводы в обшарпанной тетради.

Сырые улицы – истасканный мотив
Печальной жизни русского поэта.
Шагает он, простив и отпустив
И нищету, и боли без просвета…

Сырые улицы – безвыходный удел
Того, кто понял цену жизни тленной,
Кто умирал, чей голос сердца пел
Забытые мелодии вселенной…

Перспектива

То на полёт листвы смотрю в окно,
То с головой проваливаюсь в книгу.
Обыденности плавное кино
Скрывает закулисную интригу.

Есть перспектива выгореть дотла,
Не написав заветные страницы –
Истории древесного тепла
И на водице перышки жар-птицы.

Гармошка

Гармошка плачет русская
В истерзанной душе.
Кругом мышленье узкое
В гигантском тираже…

Тоска о рае пройдена
До адовых глубин,
Потерянная Родина,
Увядший георгин…

***
Душа поэта бредит и бредёт
Навстречу снегу в ноябре угрюмом
По афонии, по ступеням нот
И по шершавым думам...
Здесь чувства многослойны и тонки,
И грёзы объясняют мир красивый,
Здесь вылились столетий позвонки
В сосулек переливы…

Но, если честно, я забыл: зачем
Вдыхаю воздух, думаю, решаю,
Не понимаю, верю, горечь ем,
Себе же угрожаю…
Зачем страдаю, чувствую, живу
И трачу дни на помыслы о гробе,
Пока снежок ложится на траву
И ангел ходит в робе…

Пришла пора

В глазах погасшей молодости свет
Не разгорится. Музыку и муку,
Сплетая в заключительный сонет,
К узору окон прилагаю руку.

Рождественских сосулек позвонки
Искрятся под фонарным ореолом.
В фонеме застеклён огонь тоски.
Мерцают своды северным уколом.

Моя судьба приблизилась к концу
И, чувствами не портя чёткость взгляда,
Пришла пора взглянуть в глаза отцу,
Спасибо и прости – промолвить надо.

***
За стёклами бухнет зима,
Там город простёрся игрушечный:
Огни золотые, дома
И вечер, идущий из рюмочной.

За окнами снег шелестит
И лязгают мёрзлыми рельсами
Трамваи, и ветер гудит,
Летающий дальними рейсами.

В окошко стучит рождество,
Сугроб разрастается кипенный.
Смакую души торжество
Над будничной болью обыденной.

Трамвай

Вези меня, трамвай, куда угодно.
За стёклами - снежинок седина.
Судьба черна, страшна, неблагородна,
И хочется вина…
Но вместо вин особенного сорта
Слезу свою не вылитую пью.
Надежды нет, зима, дыханье спёрто,
Не плачу, не пою…

Плывут ограды, здания, балконы.
В квадратах окон падает снежок,
А миром правят страшные законы,
Да, знаю я, дружок…
А я бы петь хотел и верить даже.
Вези меня, трамвай, в седую даль.
Увижу, может, в сумрачном коллаже
Искомую деталь…

По УДО

С элегантной походкой
Я, по сути, никто.
Я прощаюсь с решёткой,
Выхожу по УДО.
Мимо башен погоста
Неприметно и просто
Я иду в никуда
Навсегда…
В одиночку, в отсрочку,
В долгосрочную строчку
Ничего не беру,
Ибо скоро умру.

С ветерком – пилигримом,
С неземным в голове
Мандельштамовским «Римом»
Я иду по траве.
По обочине рая
Я иду, вычитая
Из себя по мечте…
Я – никто и негде.
Но к тебе я однажды
Возгоранием жажды
Пробужденья вернусь,
Крепко спящая Русь!

Вокзальное

Фейерверк воробьёв
Воспарил над вокзалом.
Гулкий стук поездов
Расстилается валом.
Сыплет буквы во мрак
Из охрипших гортаней
Свора пьяных бродяг
В тусклой осени ранней.
Ветер гонит листву
Изо рта-подворотни.
Я живу наяву,
Но во сне мне свободней…
Горе некуда деть,
С горя некуда деться,
Ибо тяжкая впредь
Пала дума на сердце.

Доброе утро

Утро. Светом розовым
Озарён снежок.
Мертвенно-берёзовым
Сном уснул дружок…

Плавно поднимается,
Крыльями шурша,
Зимняя красавица –
Хрупкая душа…

***
В печке протяжно свистит
Воздухом тёплым полено
Или пластинка навзрыд
Плачет сонатой Шопена?
Я выхожу на крыльцо,
Вдохом опробовать утро:
Падает с неба в лицо
Первая зимняя пудра.
Вижу зимы красоту:
Веток пластичные пальцы
В тонком изысканном льду,
Будто в перчатке из глянца…

Снегопады

Снегопады в белом январе
Изображены в окне без фальши.
Расставляет новый день тире,
Запятые, точки и так дальше…
Мир не удосужившись понять,
Делаю неуловимый выдох
В зиму, в белоснежную тетрадь,
Позабыв о бедах и обидах.
Говорю на русском я уже
Не о звёздах, вклеенных в столетье,
А о крыльях, рае и душе
Из гортани сыплю междометья…
Снегопады – сутолока снов.
Тишина общительнее шума.
Тянет к пониманию основ
Болью порождаемая дума.
Ноет окаянное в груди:
«Подожди, останься на мгновенье,
Лучик полумрака посреди,
Чистое до боли вдохновенье…»

Пейзаж мороза

Мне Набокова снится пейзаж:
И ресницы, и хрупкий цветочек –
Невесомый ажурный типаж,
Глубоко проникающий почерк.
Мне врезается в сердце метель
Бриллиантом, снежинкой, иголкой,
И свистит ледяная свирель,
Оглушая мелодией колкой…
Полыньи синеватый хрусталь
Покрывается призмою тонкой,
И сияет январская даль
Розоватой закатной иконкой.
Филигранный узор на воде –
Многослойное кружево стужи
В заполярной густой темноте,
Где рыдают снежинками души…

Дрова

Дрова потрескивают в печке,
Распространяя нежный жар,
И паровые вьёт колечки
Орнаментальный самовар.

Испив до донышка глазного
Индийский байховый чифирь,
Я в снегопадах вижу снова
Древнеславянский монастырь.

Бела рождественская чаща,
Звездится кипенный бархан.
От крепкой стужи ангел пьян,
Качается на ветке, пряча
От рая ключики в карман.

В снегу

Алеют щёки, как ранетки,
На лицах ангелов моих,
Пока сидят они на ветке
И на стекле выводят стих…
С ресниц их сыплются столетья,
Переливаясь и блестя.
Снежинок хрупкие соцветья
Я обожаю, как дитя.

Предвесеннее 

Играет плавно ветерок
Ажурно-лёгкой занавеской.
В окне мерцает вечерок
Космически - просторной фреской.

Я выйду в бархатный апрель
И, вдохом пробуя глубинку,
Вберу зрачками акварель,
Изобразившую картинку.

Я выдыхаю белый пар.
Кругом блестит пыльца мороза,
И желтизна течёт из фар
Машины, вставшей как-то косо.

Я растворяюсь без следа
В последней стуже предвесенней.
Переливается вода
В снежинках – лепестках мгновений.

Сосна

Сосна в оконной раме
Луну на ветке держит,
А я сижу в пижаме,
Вникаю в стержня скрежет…

Пишу не о высоком,
А о простом и лёгком,
О том, что рядом с Богом
Я рад любым дорогам.

Счастливый до напева,
Казённым вдохом сытый,
Вникаю в тайны неба,
Вникаю в ночи виды.

Прочту

Прочту стихи небесной глубины
С акцентом не расколотой России,
С характером премудрой старины,
Где выросли поэты золотые.

Прочту простые, чистые сердца
И небеса, распахнутые книгой,
На веточке берёзовой скворца,
Зарницу, приоткрытую гвоздикой…

Не лезет в сердце ровный небоскрёб,
С ума планета сходит понемногу.
Мне ближе седина родных трущоб
И тишина, внимающая Богу.

Шаги

По узкому пролёту – по воронке
Шагаю, от негласных шуток весел
И вижу: на углу у белой кромки
Морозец на стекле чеканит вензель.

Душе, однако, тесно в лабиринте,
Бродяжье сердце требует России,
Оно кричит: «Меня из клетки выньте,
И положите в тучи перьевые!..»

Цена

Такова цена свободы:
Не иметь в миру ни йоты,
Ни копейки, ни угла,
Ни цены, ни документа,
Только линию момента,
Раскалённого дотла.

Колыхнутся тихо липки
И снежок последний липкий
Упадёт за пядью пядь.
Не гнетут бродягу цепи,
Он глядит, как в чистом небе
Птица учится летать.

Знает путник: тело-ноша
Для души. Судьбу итожа,
Он подходит к пустоте,
Что в зрачке его сверкает
И свободу отражает
В беспризорной высоте.

Не ища ни в ком пощады,
Видя зори и закаты,
Слёзы льёт изгнанья жнец.
Ждёт людей незваных в гости,
Что вобьют в запястья гвозди,
Подарив ему венец.

Вечерняя прогулка

Я люблю безмолвие и ветер,
Окон желтоватый тусклый свет,
Под звездою лиловатый вечер,
Жизни неразгаданный секрет.
Счастье настоящего мгновенья
В том, что нет ни мыслей, ни обид,
Не сидит на шее сожаленье
И сомненье душу не томит…

Я – никто, ничто – простая струнка,
Ветка, листик, травка на ветру.
Я – художник скромного рисунка,
Флейты миф, летящий по двору…
Я люблю вечернюю прогулку,
В час, когда молчанием пою
И один брожу по переулку,
И смотрю на Родину свою.

Ворох

Листвы кленовой ворох подожгу,
Взгляну на небо в тучах разноцветных,
Но перевод оформить не смогу
Куплетов песен птиц ветхозаветных.
Присяду на крыльце у пёстрых клумб,
Открою сборник русского поэта,
Смотря на дыма грибовидный клуб,
На языки огня, на пламя это…
Гори, листва, пылай, моя тетрадь,
Лети, набор стихов, до небосвода,
Где только птицам должно обитать,
Взирать с орбиты вольного полёта…

Другое время

На парусах – без якорей
Вплываю в ночь – в зрачок совиный,
В зарницы рыжих фонарей,
Навстречу Господу с повинной…

О прежней Родине слезу,
Туда где ждёт поэта точка,
В ночи безвылазной несу,
Как вольнодумный одиночка.

Ото всего иду устав,
Сквозь время мёртвых душ и денег,
Где люцифер строчит устав,
Здоровых лечит шизофреник.

Шагаю в ногу с сентябрём,
Мне листья сыплются на темя.
Я мог бы стать богатырём,
Но на дворе другое время…

Верх-Нейвинск

Верх-Нейвинск, озеро, стакан.
Волна ложится на волну.
На берегу, от воли пьян,
Почти тону…
Сижу, смотря на горизонт,
И ничего не надо мне,
И вспоминается Бальмонт
Стихотвореньем о волне…

Из уст невнятное: «Прости» –
Я оброню, взирая вдаль.
Не трогай сердце, отпусти,
Прошу, печаль…
Катамараны, паруса
И плоскодонки вдалеке.
Не отвести от них глаза,
Не унести домой в руке.

Тьма

Жизнь меня дробит на сотни строчек,
Даже кожей чувствуется тьма.
Я из многоликих одиночек,
Сдвинутых с ума…
Мне картинки грёз пересказать бы,
Сны, в которых видел балаган:
Юбилеи, похороны, свадьбы,
Вазу и тюльпан…
Или же от букв освободиться,
В горле застревающих, когда
Вижу, как легко летает птица
И течёт вода…

Явь и сон

Иногда я в пространстве ищу зрачком
То, что может прибавить сил
Не упасть в пустоту без ума ничком,
Не разбиться о то, что в себе носил.

Натыкаюсь, как странник, на новый день,
На остроты взглядов, на цепи слов,
Но душе моей ближе сирени тень,
Красота глуши и её основ.

Справедливо? Возможно, однако, здесь
В лабиринте города, вросши в ложь,
Естество людское теряет весь
Смысл жизни. Господи, подытожь…

В обручи, сочки, жернова зрачков,
В рамки взора прочно я заключён
И не нужно даже носить очков,
Дабы чётко видеть и явь, и сон…

Я свободным рождён

Я свободным рождён и умру
За приволье, за Русь и за веру,
Не приемлю продажность, как меру,
Догорая свечой на ветру…
Я из уличных, честных, простых
Представителей рухнувшей школы,
Начертавших на сердце мне стих
И ушедших дорогой тяжёлой.

Под овации летней листвы,
Под борей, раздувающий куртку,
На мерцанье ночной синевы
Выделяю с улыбкой минутку…
Замолчать потому не могу,
Что неправду я чувствую кожей,
В испещрённом путями веку
Оставаясь дитём бездорожий…

Единственная цель

Я не устал смотреть на мир зеркал,
Но дни без вдохновения – насмарку.
Пришла пора зрачком вобрать Урал,
Пейзаж прогулочный – фонарь, аллею, арку.
Я выйду из подъезда, как звезда
На подиум, но зрителей не будет:
Бродягу встретит ночи пустота,
Которая поэзию разбудит…
Писать, пока душа внутри жива –
Единственная цель в судьбе поэта,
Насколько б не устала голова
Стихотворенья высекать из бреда.

Чифирь

Ночь умерла в бессоннице:
Сон погубил чифирь.
Грезились мне лимонницы,
Лето, цветы, Сибирь.

Бабочки крылья тонкие
Воздух дневной секли.
Песни сокольи звонкие
Суть бытия несли.

2016 г

Живу

Живу легко и греюсь по старинке
Картинами родной деревни русской.
Осколки неба – крупные дождинки
Рассыпались над зеленью июльской.
Ползёт змеёй стальною электричка,
Пышнеет бор горбатого Урала.
Открыты двери райские отмычкой,
Эдема ангел выглядит устало.
Эдемский ангел, ты поджёг ли ветви,
Окутанные пламенем цветенья?
Пульсируют в моём височном нерве
Свобода, эйфория, вдохновенье…
Усилен пульс, и я сижу под чем-то:
Под чашей неба, полной крыльев белых,
И тянется блестящей речки лента,
И слышно рифмы в птичьих а капеллах.

Понимание покоя

Под звёздами на травке у прибоя
В костре, который сложен шалашом,
Нашёл я понимание покоя,
Линуя гладь листа карандашом.

Всё гармонично, свято, справедливо:
Секунды отрывая от часов,
Клубится дыма кипенная грива,
Поблёскивает ночь глазами сов.

Пространства содержанье – это лето,
Прошитое сокольею стрельбой.
На озере блестит полоска света,
Прибой звучит размеренной мольбой.

Вдыхаю тьму и слышу Божий голос,
Внимаю перешёптыванью трав.
Во взгляд я погружаю тонкий колос,
Его воздушный росчерк разгадав…

В огонь взираю, впитанный углями,
Реалии забвенью предаю –
Кидаю записи, их обагряет пламя,
От пламени я душу не таю…

Когда любовь убьёт прогресса поступь,
Механика сведёт меня на нет,
Прочтёт потомок, может, эту россыпь
На бархате мерцающих планет.

Краткий этюд

Этюд прописан пихтовою кущей
И облаками над деревней русской.
Затишья гладь взволнована поющей
За веткою зелёной трясогузкой.

Лазурь переполняется крылами
Червонных туч, и в воздухе просторном
Укромный скит звенит колоколами,
И время нет беседовать о спорном.

Золотая аллея

Золотая аллея в огне:
Под жемчужиной полной луны
В однострунной ночной тишине
Покрываются гранями сны…

Тротуар и черёмухи цвет
Образуют просторный тоннель,
Где легко переводит поэт
На слова соловьиную трель.

Говорю под коротким дождём:
О, Россия, что станет с тобой?
Неужели мы скоро умрём
И растоптаны будем судьбой?

Небоскрёбами даль порастёт,
Превратится в снежинку поэт,
И не будет возвышенных нот,
И рассыплется птичий кларнет?

***
Мечтаю я, в костёр смотря
На разыгравшееся пламя.
Всплывает алая заря
Из-за горы, как жизни знамя.

Вдали от города, вдали
От слов, цепей, цивилизаций
Качает ветер ковыли,
Из соловья поёт Гораций…

***
Облака потекли на Восток.
На ветру колыхается донник.
У поэта на сердце восторг
Вызывает на холмике домик.
На пригорках стоят терема,
И на балках белеет цикута.
Навивает катрены Дюма
Луговое пространство. Отсюда
Мы кагор в хрустали разольём,
Дабы думать и чувствовать проще
В тихой неге, поросшей быльём,
В бесконечном краю многоточий.
Нам остаться бы здесь навсегда
И напиться из омута неба.
Суета не заходит сюда,
И по травам гуляет Евтерпа.

Наше детство

Там на балках цвела цикута
И на радостях пела сойка,
И не трогали нас, как будто,
Ни разруха, ни перестройка.
Очи детства полны лазури
И налиты румянцем щёки.
Мы гуляли в росистом утре
По неровной лесной дороге.
Мы дышали прохладой летней,
Наблюдая над пихтой галку,
Сочиняя поход намедни
К безмятежности – на рыбалку.
Шум прибоя вбирая ухом,
Под мерцанье кассиопии,
Я касался свободы духом
И сливался с душой России.

В укладе

В укладе жизни здешних мест,
Взглянув на веточку берёзы,
Легко увидеть Божий перст
И Божий жест, и Божьи слёзы.

Сквозь ветви льётся нежный свет,
Спадают мыслей страшных узы
С души моей, и боли нет,
Есть только музыка и музы…

Есть горстка строчек про Урал:
Мне ничего не надо, кроме
Ключей звенящих, серых скал
И тех, кто печку топит в доме.

***
По цветущей округе пройдусь,
Наблюдая вдали купола…
За священную Русь помолюсь,
Хоть она и не та, что была.

На балконах пестреет бельё
И пылают, как свечи, цветы.
Распускается сердце моё,
В нём оттаяли вечные льды.

Оставайся, Россия, во мне
Добродушною, чистой, простой,
Полыхай в лепестковом огне,
Обжигай, как хороший настой…

***
Заплаканные Родины глаза,
Я знаю Ваш простой лазурный отблеск,
В котором отражён заката оттиск,
Берёзки, избы, неба бирюза…

Я в них угасну, кончившись огнём
На свечке восковой, трещащей тихо
В саду, где колыхнётся облепиха,
Политая сентябрьским дождём.

Взгляни             

Взгляни на зелень мая, гавань
Верх-Нейвинского озерца:
Вот белизна цветущих яблонь,
Вот песнопение скворца.
Дыши сиреневыми снами,
Ольхой, черёмухой дыши,
И бесполезными словами
Не тормоши покой души…
Мы помолчим. Картина эта
Не для раздумий и словес.
Запомни: счастье для поэта –
Хрусталь небес.

***
Грубы России моей картины:
Сырые стены, у дома верба,
Канавы, старых теплиц руины,
Хрусталь дождинки – осколок неба.

Россия – добрый пейзаж деревни
И белокаменного погоста,
Надежды искра, душа в молебне,
И всё, что чисто, легко и просто.

Классика

Насытившись прохладою взахлёб,
Смотрю на терем, кружево сирени
И, синевою остужая лоб,
Внимаю щебетанью сновидений…

Здесь Родина не вспахана пока
Гудящим экскаватором прогресса,
Не сожжены заводом облака,
Не казнена пилою чаща леса.

Холмы

Холмы Урала, речка, поле
И старых сосен череда…
Не надо слов, не надо боли,
Не надо города сюда!..

Здесь то, что душу не терзает,
Не искажает разум, друг:
В траве ромашка расцветает,
Блестит река, сияет луг.

Фильтрует солнце веток ситце,
Пространства помыслы чисты.
Играет бликами водица,
В цветы оформлены кусты.

Душа летела

Листва шумела, качался колос,
Душа летела…
России помню таёжный голос
И тучи тело.
Слагал я строки у старой печки,
Отпив кагора…
Клочок лазури и лента речки
В дали простора…

Стучащий поезд, шуршанье травки,
Трезвон церковный
В уме смешались. Уснул на лавке
Я как бездомный.
Воскресли грёзы, где грань заката
Переступая,
Смахнул я слёзы в пучину ада
О сказке рая.

Тайга

Реки зеркальный глянец
Течёт по ворсу трав
И факелы купальниц
Горят в тени канав.
Заросшие тропинки,
Уральские леса.
В объятья паутинки
Ныряет стрекоза.
Колышется осока,
Дрожит былинки стан,
Я вижу лики Бога,
Смотря в сырой туман.
Лучи дробят навесы
Изгибистых ветвей…
И в строки этой пьесы
Вползает муравей.

***
Сложна дорога узкая,
Что светит мне везде.
Душа тоскует русская
О Боге, о Христе.

Вернуться в детство хочется,
Где пелось: «Не грусти…»,
Уютная песочница
И солнышко в горсти…

Тона рассвета

Нежны тона рассвета поутру,
Картинны откровения природы.
Я чувствую: вовеки не умру,
По-русски излагая птичьи ноты.

Я погружаю взгляд в перины туч,
Через меня взирает кто-то кроме
Ценителя, взыскующего луч,
Писателя, поющего о доме.

Оформив ощущение в строку,
Я понимаю голос птицы ранней,
Но передать святое не могу:
Для духа не придумано названий.

Скажу как есть: «Россия – это ты
В той мере, на которую способен
Читать великолепье простоты
И смысл бездорожий и колдобин…»

Сюжет: рассвет и метры глубины,
Лежащих в пышном шелесте берёзы,
Где добрые мифические сны
Нисходят в человеческие слёзы.

К тебе

Прости мне то, чего я не делю
С тобою или с кем бы то ни стало.
Осенние мелодии люблю
И, уходя, скрываюсь в них устало.

Прости миры, которыми живу
И пью вино в саду под старым клёном,
Смотрю на лес, на поле, на траву,
Прикрыв седины мягким капюшоном.

Прости, но не приемлю суету,
В которой нет величия и смысла,
Мне проще отыскать себя в саду
Где свисло у криницы коромысло.

Вдыхаю, понимая: жизнь, она
Не там, куда стремятся люди хором,
А там, где допустимы тишина,
Тона, переплетённые с кагором…

Уводит в мир забытый, но родной
Листвою заметённая дорога,
Где звёзды, зажигаясь над сосной,
Напоминают путнику про Бога.

Колокола

Колокола взрывают тишину,
И православье слышится в глубинке.
Крестами подпирает вышину
Красуется собор, как на картинке.

Лучи дробит хрустальное литьё
Холодного озёрного прибоя,
Волнуя отражение моё
И небо утопично-голубое.

Картинка. Отражение. Собор.
На веточке берёзы плачет ангел.
Над пихтою в лазоревый простор
Зарницы прорастает алый факел.

***
На лужи ветер с веток сыплет
Берёзы листья. На бугре я
Присевши, чувствую на вылет
Полёт борея.
Читаю осени страницы,
Общаюсь с памятью – старухой,
И наблюдаю сходство птицы,
Души и звука.

***
Я подниму повыше ворот,
Ещё в костёр подкину ветку,
Пробормочу: «Поэта город
Не превратил в марионетку».

Не верю линиям прямым я,
Тоску лечу колоколами
И говорю о том, что имя
На сердце пишется делами.

Почерк

Неповторим уральский почерк
И вымеренный стих.
Пунцовый падает листочек
У кочек золотых.

Стихотворенье тоньше, краше,
Когда поэт в нём весь.
Геолог в поле, вор на краже,
Поэт ни там, ни здесь.

Повсюду гость, повсюду лишний,
Идёт по листьям он
И говорит: «Прости, Всевышний,
За мой осенний сон…»

Стройны берёзы, миг на фото,
Вдали фигуры гор…
И одиноко ходит кто-то,
Описывая бор.

Октябрьское фото

Скрипит печная створка,
Прикрыв язык огня.
Сквозь листопады зорко
Покой глядит в меня.

Бегут по горкам избы
Цветною чередой,
А мне сорвать нарцисс бы
Зарницы налитой.

***
Слушая треск полена,
Плач родниковых вод,
За высотой катрена
Прячемся от пустот.
Пьём за бывалых малых
Лёгких душой, как мы:
Тех, кто в девятых валах
Не попросил взаймы…
Кто не погиб в нехватке
Денег, любви, картин,
Тупо живя в тетрадке
В век дорогих машин.

У речки

У речки гроздьями рябин
Горит сентябрьский этюд.
Оранжерейный георгин
От ветра стёкла берегут.
Смородин капельки висят,
Алеют, будто кровь горя.
Сопрелых листьев аромат
Парит, и льёт лучи заря.
Я выхожу на свет с утра:
Дымком берёзовым пропах
Посёлок. Светлая пора
Стоит в желтеющих листах.
Я забываю здесь о том,
Что жизнь бесплодна и пуста.
Колодец ловит листья ртом.
Мораль проста, лазурь чиста.

Туман

В окне осенний колорит,
Амфитеатром гор верхи…
Дождями лист последний сбит
С куста на поле у реки.

Периодично теремок
Дымок пускает из трубы.
И я уже почти что смог
Понять превратности судьбы.

Дремлю в качалке у костра
Забытый, радостный, ничей.
Берёзы белая кора
Горит в груди из кирпичей…

Я здесь родился и умру,
Здесь каждый дом – родимый дом,
Но я и их не заберу
За окоём.

Среднеуральское

Рекой разрезаны поля –
Господь не любит ровных черт.
Здесь дышит свежестью земля,
Художник плачет на мольберт.
Здесь простирается Урал
И в хрустали течёт кагор,
Стоит скала – мемориал
И в соснах тонут зубья гор.

Смотрю в окошко и молчу:
Холмы, халупы над рекой.
Придёт пора и друг свечу
За мой поставит упокой.
Стрижёт минуты сентября
Беспрецедентный стрелок бег.
Свеча церковная, горя,
Истлеет, словно человек.

Картина

Садовый терем, печь, уют –
Сюжет картины в стихоформе.
Змеёй железною к платформе
Плетётся поезд. Люди ждут.

Вдали синеет озерцо.
Сентябрь тёплый на скамейке
Уснул, полив Урал из лейки,
Упал листвою на крыльцо.

Со скрипом тронулся состав.
Пунцовый лист сорвался с ветки.
Набухли алые ранетки,
Само изящество создав.

***
Маковая коробка
Сыплет сухим зерном.
Осень приходит робко.
Ветер гремит ведром.

Дыма клубится кубарь
Над теремком родным.
Тёплый сентябрь – сударь
Ловит ноздрями дым.

На Урале

На Урале горбатом,
В обветшалом саду,
Под косым листопадом
По осоке иду.

Горько Родина, сиро
Опускает главу
В этой области мира
На сырую траву.

Рьяно родина плачет
О героях своих,
И в тумане маячит
Скрип осин молодых.

***
Тучи лоскутьями. Сучьев
Страшные пальцы блестят.
Мне вспоминается Тютчев,
Живописующий сад.

В осени пасмурно-свежей
В сумрак таёжный смотрю,
Где багровеющий леший
Сыплет листву на зарю.

Водят по воздуху ветви,
Пишут лесные холмы,
И в соловьином припеве
Слышно свирели зимы.

В тучи врастает посёлок
Дымом растопленных бань.
Снега белеющий войлок
Спящую кроет герань…

Греется дед у чекушки,
Парит картофель в котле
В Богом хранимой избушке,
Как в сувенирном стекле.

Бесспорно

Бесспорно, счастье иллюзорно,
Черна рутина, слёзы жгут.
Морозы колкие узорно
По стёклам инеем бегут.
Свеча из воска – дань былому,
Она зажжётся в тишине,
Суля блаженную истому
Меланхолическому мне.

Сердечный голос – боль строчная
Иметь не может звука. Том
Печатных русских грёз читая,
Я долго думаю о том,
Что нет души в грядущем веке,
Есть только яркий монитор,
Который губит в человеке
Избушку, печку и костёр…

Рябина

Струйками крови в пространстве повисли
Гроздья присыпанных снегом рябин.
Господи, дай мне отбиться от мысли,
Что в этом сне я один…
Путь поселковый бугрист и ухабист,
Под снегопадом иду по меже.
Душу до дна изливаю в анапест,
И хорошо на душе…

У перелеска старушка – сторожка –
Я захожу, и встречают меня
С выпивкой кружка, с икоркою ложка,
Нежное пламя печного огня.
Шепчет на ухо легко бормотуха,
Спится и дышится всласть…
В хлябях тайги по высокому глухо,
Некуда даже пропасть.

Калитка

Калитка, клок земли и грузовик
Озарены оранжевым плафоном.
Октябрьским прописан этот миг
Заиндевелым фоном.

Осиновые Родины дымы
Из глоток металлических клубятся.
У осени потребую взаймы
Пейзажа для романса…

Зрачком вбираю сельские черты:
Возвышенности, ставни, вагонетки,
Овраги, бездорожий борозды,
Кровавые ранетки.

Морозом побелённые стога
В окне, а рядом печка с изразцами,
Пиала и наливка с черпака,
И блюдечко с тунцами…

Снежным утром

Выглядит ветка смородины дряхло,
В насыпи снега уснула герань.
Утро берёзой карельской пропахло –
Дышит дымопровода гортань.

В кресле сосед согревается сидром,
Верит его стекленеющий взор
Лавовым, инопланетным палитрам,
Коими, тлея, играет костёр.

Контуры елей очерчены светом,
Просквожены фонарём-светлячком.
В сумраке сада родном и отпетом
Родину я отражаю зрачком.

На том берегу

Посёлок на том берегу –
За белой стеной снегопада…
Себя погружаю в пургу,
На миг отказавшись от взгляда.

Печален метели акцент
Скрипичный, щебечущий, птичий.
Меж смертью и жизнью абсент
Являет мне пару отличий:

Как смерти седой мотыльки,
Снежинки под лампами реют.
Как жизни цветы, угольки
В печи лубяной багровеют.

***
На замедленный бег
В небе ставят пластинку,
Свежий выстрогав снег,
Расстилают простынку.

Прогоняю я сплин
Алой выпивкой в стопке,
Что блестит, как рубин
Из раскопанной сопки.

Дымохода рожок
Клуб вздымает под солнцем,
И роится снежок,
Застеклённый оконцем.

На осине сидит,
Глядя в небо, сорока:
То ли ищет в нём Бога,
То ли делает вид.

По стране

Октябрь снегом пал
На скинутые листья.
Минула осень лисья,
Оставила Урал…

Судьба озвучит спрос
За жизнь мою бродяжью
Морозом, болью, блажью
И поступью колёс.

Блужданье по стране:
Столица, люди, лица
И в инее ресница –
Приснится скоро мне…

Господь поймёт

Пар изо рта пущу
Под фонарём во тьму,
Что-нибудь промолчу
Господу своему…
Что-нибудь не скажу,
Ибо Господь поймёт.
Пальцами напишу,
Тронув оконный лёд
Что-нибудь о душе
Важное в этот год.
Иней – зимы клише
Светится и цветёт.

В дюнах зимы

Зимушки халцедон –
Иней на лепестках
Холодом возведён,
Выращен в холодах.
Вьюги форсит юла –
Ветреная спираль…
Вечер сгорел дотла,
Снегом усыпал даль.

В дюнах зимы дома
В лунном плывут огне.
Инея хохлома
На ледяном окне…
Хворост осины в печь,
Жара ловя волну,
Брошу я, дабы лечь,
Делая шаг в весну.

На печке

Я на печке усну,
В облака улетая,
На копейку-луну
Размышленья меняя.

В простыню завернусь,
Вспоминая преданья,
И великую Русь
Приглашу на свиданье.

В простыне полежу,
Как Сибирь под сугробом,
Из окна погляжу
На снежинки под стробом.

***
В январском пейзаже
Скрывается Бог.
Снежинки, я также,
Как вы одинок.

Скончание муки,
Белеющий фон…
Снежинки, подруги,
Летите в мой сон…

Небесной огранкой
Мерцают они.
Бинтуется ранка,
Листаются дни.

Птичьими глазами

На ветках – деловитые грачи
На сказочных похожи персонажей:
Обмочены во мраке их плащи,
Пропитаны лоснящеюся сажей.

Урал, водохранилище – места,
Невспаханные зубьями прогресса…
Опять иду слоняться в никуда
Околицей оттаявшего леса.

Я остаюсь, Россия, не один
С поросшими черёмухой садами:
Друзья, что не дожили до седин
Поблёскивают птичьими глазами.

Куплеты

За часом час, минута за минутой,
За строчкой строчка. Тьму разрезал свет,
И сумрак растворяется как будто,
И жизнь приобретает новый цвет.

Пылай восход, и пойте соловьи
Куплеты из ромашкового детства,
Наполненные голосом любви,
Украшенные буквами соседства…

Иди

Стен городских кирпичи,
Полночь, луна, ветерок…
Сколько скитаний в ночи,
Горя, рифмованных строк,
Радости ждёт впереди?
Лёгкий рюкзак на плечо,
И без оглядок иди
Вдаль, где ты не был ещё.
Стой за отчизну горой,
Плачь за того, кто забыл
Образ России святой
И благородности пыл.
Брат, помолись о своём
Или о том, в ком тепла
Нет ни на йоту, на ком
Маска к лицу приросла…

Ближним

Их пугали тюрьмами,
Ссылками и пытками,
Убивали уймами,
Где-то за калитками…
За сердца широкие
И за души Русские…
Времена жестокие,
Кругозоры узкие…
Пригвождали к вечности
Братью просторечную
За призывы к честности,
За любовь сердечную.

Их казнили каверзно,
Не спросив у ангела.
Не звучала кафизма
И толпа не плакала…
Белогрудым выпали
Снегом братья ближние.
Не дожили, выбыли,
Превратились в вишни и
Пышными сиренями
Встали пред заборами –
Уличными тенями
Пред чужими взорами.

Дыхание ночи

Погаснут огни – застеклённые соты балконов,
И выйдет из тела чья-то бродяжья душа.
Дыхание ночи обдаст лабиринты районов,
Листвою июня играючи нежно шурша…

Для неба не чужды отшельники мира земного.
В эдеме искусственном ангелы ада царят.
На сотню обманов дробится пречестное слово
На дне мегаполиса. Я отыскал тебя, брат…

Ты снова один волочишься по ленте асфальта,
По брусу аллеи, по ворсу зелёной травы…
Тебе не нужны Копенгаген, Венеция, Мальта,
Ты любишь Россию и взоры ночной синевы.

Настоем сиреневым полон хладеющий воздух,
И вечность открыта бродяге при жизни уже,
Спасение в праздничных и ясновидящих звёздах
Недаром мерещится полной веселья душе.

Осень пишется

Осень пишется так: между строк золотятся лучи
И тягучий покой в грациозном цветёт листопаде.
Угольков кружевные узоры в раскрытой печи
Дотлевают, сияя, как магма в игрушечном аде.

Здесь идёт в листопадах волшебных печальный поэт
И глядит на фонарь, что оптической сыплет пыльцою,
Здесь вальсирует ветер с листвой, исполняя дуэт,
И босою слоняется смерть, чуть мерцая косою.

После шага писателя за леденящую грань
Остаётся идея, как луч для наследников смысла
Тишины, где цветёт пасторальная летняя рань.
Не тирань её, время, рубя циферблатами числа.

Грачи

Грачи в облаках расправляют чернильные перья.
Погибла отчизна, в которой душою я жил,
И ветер мне на ухо шепчет святые поверья:
«Хранима душа твоя и прикрываем твой тыл…»

Ни лица, а маски из не мукомольного хлеба
Я вижу на людях, а, город похожий на сон,
Стоит под горящей лазурью макетного неба,
И держит на ветках фигуры муляжных ворон.

Смысл

Человек устаёт от расчётов, раздумий и цифр,
От исканий во вне, как когда-то заметил Лукреций,
Но нашёл я покой, в оборотах используя шифр,
Невзирая на веянье мимо летящих тенденций…

Жизни истинный путь, словно ветер и лёгок, и прост.
Молчаливая мудрость надёжнее шатких риторик.
А дорога поэта – стихии, стихи и погост,
Как когда-то заметил родных бездорожий историк.

В переходе

Я в переходе с лёгкостью плыву,
Дрейфуя против общего потока,
И чувствую, что искренне живу
Вне рамок, ограждающих от Бога…

Порталами гулять хожу туда,
Где листья сыплют ясени и липки,
Волнуя грань зеркального пруда –
Мне этого хватает для улыбки.

С собою философствую слегка:
«Зачем же люди возлюбили цепи
И стали ненавидеть облака,
Вольготно пребывающие в небе»?

Имеет смысл здесь сказать: «Увы,
Вы разменяли души на копейки,
Не зная бесконечность синевы
И хрупкий сон под солнцем на скамейке».

Законы духа в наш безумный век
Синонимичны слову пережитки,
И человека дёргает за нитки
Не человек…

Косые ливни

Сырые листья падают у ног.
Без Бога холодно, конфликтно, одиноко,
Но мы не знаем, что такое Бог,
И стелется осенняя дорога…

Округи покрываются листвой,
Стучит сентябрь дождями проливными.
К покою отправляемся с тобой
Уютными дешёвыми пивными.

Пока вокруг не угольная тьма,
Прочти листвы карминовые свитки.
В переносные косные дома
Вползают полусонные улитки.

Косые ливни по металлу бьют,
И лужи на асфальте закипают,
Но тешит нас пристанища уют,
Пузырчатые волны согревают.

Не будет облегченья

Не будет сладких вин, анестезии
Для нищей человеческой души,
Не будет ни Урала, ни России,
Ни родника, звенящего в глуши.
Не будет ни частиц, ни междометий,
Ни вольных птиц, ни шёлковой зари,
Ни криков петушиных на рассвете,
Ни знамя, что несут богатыри,
Ни принца со страниц Экзюпери…

Не будет облегченья, передышки,
Печной затворки, речки и леска,
Уюта желтоватого и книжки
В руках поэта. Острая тоска
Настоль близка, что колет между рёбер.
Придёт пора, отправлюсь в монастырь,
Где паспортные серию и номер
Заменит мне карманная псалтырь,
И выну я из сердца ржавый штырь.

Жало

Играет ария, которую давно
Не слышал я, в ней ноты ностальгии,
Тоска невозвратимого кино –
Мелодия исчезнувшей России.

Я слышал эту муку в те года,
Когда дышал свободно полной грудью
И с другом шёл неведомо куда
По тропке, по аллее, по распутью…

Историй много память выдаёт:
Подъезды, опьянения и драки,
Друзья высоконравственных пород
Во мраке…

Без денег мы объездили Урал,
За пару лет полжизни промотали.
Гитарной песни отзвук нарастал,
Ломая объективные детали…

Мы шли за рамки русел и рутин,
Свобода наши волосы трепела,
Но в чаще ощущений и картин
Мы не смогли заметить смерти жало.

Размышление о потомках

Одни в гробы, другие в лагеря
Ушли за рвенье жить свободным духом.
В оранжевом свеченье фонаря
Ложится снег небесно-чистым пухом.

В провинции слоняюсь по дворам,
Подошвами хрущу замёрзшей грязью,
Смотрю на то, как пара мягких грамм
Текут пиктографическою вязью…

Я каюсь, говоря, что виноват
Пред лицами, погибших за свободу,
Сражавшихся отчаянно солдат
В крови, в огне, в любую непогоду…

Возможно, справедливость – это миф,
А мир стоит на трупах и обломках,
Но я, не зная, где таится риф,
Плыву и размышляю о потомках:

Они обречены на жизнь в мирах,
Пропитанных жестокостью морозной,
Где снег орнаментальный – чей-то прах,
Где залит фон рябиною венозной.

Скажи

Скажи, браток, ты помнишь времена,
Когда в карманах небо мы таскали?
Как дым растают наши имена,
Приметы, взгляды, лица и детали…
Старик с гармонью, старые дворы,
Душевные и родственные виды
Рассеются со смехом детворы,
Останутся кладбищенские плиты.

Исчезнет мир, который дорог был:
Хоромы на обложке детской книги,
Сияние невиданных светил,
Надежды, обещания, интриги…
Исчезнет благородная трава
И муза, окаймлённая картиной,
Останутся идеи и слова
И небеса, затянутые тиной.

Мастерство

Прошу: «Прости за каждый грубый штрих,
За то, что боль, похожая на опыт
Дробит меня на груду запятых,
На рык, на крик, на музыку и шёпот…»
Прости за перелётные слова
В несбыточной расплывчатости линий.
Болит моя седая голова
И трескается краска на картине.
Имеется подсказка: «Смысла нет,
Есть мастерство, не знающее спроса
И светлый ненаписанный сонет,
Где облако, избушка и берёза».

К Шурику

Мы сны переключали, словно фильмы,
Смеялись, улыбались. Помнишь, да?..
И до сих пор не поменяли стиль мы
Подобной жизни – общая черта.
Смеяться нужно, даже если плохо.
Кругом – дурное, глупое кино,
Где дарит роли лживая эпоха
И удобряет илистое дно.
Стаканы с алкоголем или чаем,
Как злобу от добра не отличишь,
А мы ползём, шагаем и взлетаем
Туда, где тишь одна повсюду лишь…

За гранью заката

Просторный мир, низвергнутый за грань
Заката, расплескавшегося в тучах,
Рисует сад, околицу, герань,
Колодца горло, ангелов певучих.

В мангале дотлевает береста,
Слагаются раздумья с вязью дыма:
«Грамматика явлений – непроста,
А смерть неуловима…»

Душе – певице многого ни-ни,
Всего-то аккуратных пару линий,
Спокойствия, эдемскому сродни
И отблеска с пластинки Паганини…

Вопрос к луне 

Сирени ветви в вазе на столе
В огне цветочном догорают ленно,
И стрелка циферблатная в стекле
Щебечет мне о том, что жизнь мгновенна.

В оконной раме застеклён этюд,
Прописанный тонами звёздной ночи.
Я выйду в темень, как на страшный суд,
Задам вопрос: «Луна, а кто твой зодчий?

Зачем сакрально тлеешь наверху,
Мертвецкой раскрываясь хризантемой,
И почему, как все, я не могу
Инструкциями жить, а не поэмой?».

Скиталец

В свои владения бродягу пустит мрак
И он пойдёт по городу ночному,
Где в тишине слышнее каждый шаг,
Где в полусне дорога ближе к дому…
Всё горше звуки… Полночь такова:
День перевёрнут, как листок бумаги,
И за луну цепляются слова,
Срываются и падают в овраги.
Здесь чистый сон, и грешной суеты
Не терпит он. Новорождённой речью
И бабочкой скиталец окрылён,
Идёт, надев улыбку человечью…

В путь

На плечо рюкзак и в путь, куда –
Ветерок нашепчет между делом.
Осень затевает холода
И ледок искрится хрустом белым.
По морозной родине пойдёт,
Разведёт костёрчик на закате,
Поглядит, как милостив народ,
Человек господней воли ради.
Что бродяге нужно от судьбы?
Постоять за правду и свободу!
Плавно осыпаются дубы
И закат течёт по небосводу.
Хвойным ароматом костерок
Навивает помыслы о вечном,
И бежит осенний вечерок
Ручейком простым и скоротечным...
Дым, клубясь, рисует формы лиц.
Реет снег, просвеченный гвоздикой,
Падает в безмолвие страниц,
Делаясь лирическою книгой.

Новолунье

Ясны ночной провинции глаза,
Особенно по маю, в новолунье:
Воронья тьма, заборы, корпуса,
Волшебные шары – огни колдуньи…
Присмотришься – плафоны фонарей.
Усопший город – тишина такая:
Ни призраков не слышно, ни людей,
И сердце бьётся в грудь, не умолкая.
Я в области затерянные вхож,
Где мир замолк и предоставил слово
Тому, кто ветер не продал за грош,
Кто мыслит верно, чувствуя толково.
Так хорошо, как будто пёстрый сон
Включён, мультфильм заветный начат:
Просвечен клён и ветер окрылён,
И в бездне нимбы ангелов маячат.

Панорама

Выпал я из дневного гама
И плыву под крестами звёзд.
Раскрывается панорама
И характер её так прост,
Что хоть ветку руками трогай,
Хоть слова на луну потрать.
Не ведёт в небеса дорога,
Фонарей золотится рать.
Обнимается полночь с домом,
Начинается плавный снег,
И становится в горле комом
Живший в памяти человек.

Отечества зов

Мне сияет созвездье весов
И свобода диктует строку.
Я иду на отечества зов,
А иначе, поверь, не могу.

Одеваются ветви в цветы,
Вдалеке миражи мельтешат.
Коль читаешь строку эту ты,
Значит, жив я пока ещё, брат!

Зарастает большая луна
Паутиной густых облаков.
Эта жизнь мне Всевышним дана,
Чтоб идти на отечества зов.

***
Всё началось, наверное, с зерна
Упавшего на почву дна глазного,
Расцветшего, когда взошла луна,
Проросшего лирического слова.

Теперь живу в звенящей тишине
За крепостными стенами катренов
В пылающей цветением весне,
Где нет причин, машин и манекенов.

Жизнь в городе

Жизнь по обыденным меркам
Мной принимается туго.
В городе грязном и мерклом
Высеку стих из досуга.

Тьма ко мне входит без скрипа
Абрисом тени суккуба,
Грубым безумием, либо
Думой тяжёлой сугубо.

В городе пасмурно-чёрном
Плачет над одой прозаик,
Веря безлиственным кронам,
Лицам, глядящим с мозаик.

В царстве железобетонном
Виды не пишет художник,
Лоб прислоняет к иконам
Стен коммунальных заложник.

Истинный лирик от Бога,
Вылетев с треском с литфака,
Пишет о поступи рока
И о свободе, однако.

***
Вязнет сонливое утро
В стиксовой корче ветвей,
Сопорно смотрит и хмуро
Из-под тяжёлых бровей

Думаю я, между прочим:
Вызнать бы с кем и когда
Нервы мои обесточим,
Словно в дому провода.

Гаснет созвездье Персея,
Словно осколок мечты,
Капли хрустальные сея,
Ветка роняет листы.

***
Зловещей улыбкою ночь
В безмолвие манит куда-то
От дома уютного прочь
К свободе за гранью заката…

Цветёт золотая луна,
И травка шуршит мне: «Приятель,
Твоя невесома вина,
Таким тебя сделал Создатель…»

Иду по гитарной струне:
Под светом шафранным дороги,
Как лавы потоки в огне,
Как сны о загробном пороге.

2016, 2017 г

Согрет

Я кое- чем согрет, но чем – секрет.
Сижу и наблюдаю за теченьем
Минут, что утекают за рассвет
Закрученным пейзажным сновиденьем.

Пузатый на столешнице графин,
В себя вмещавший море заблужденья,
Откупорил и выпил я один,
Как жизни боль, как слёзы наважденья.

В уютной пропасти, в обнимку с пустотой,
Где на шкафу покрылся пылью Гоголь,
В груди горящий чувствую настой,
На ангелов смотрю из тьмы в бинокль.

Я кое-чем согрет, но чёрных крыл
Безмерно много, и лучи надежды
Последний ангел смерти перекрыл.
Без мук меня, пожалуйста, зарежь ты…

Предвиденье

Я знал прикосновенье лёгких губ
И взмах ресниц, вонзающихся в грудь,
Но был наивен, молод или глуп,
Влюбляясь в оболочку, а не в суть…

Чтоб не бояться спать ложиться в гроб,
Любви бы научиться я хотел.
Морщинами покроется мой лоб,
И грёзами напишется удел…

Но мне бы с Богом свидеться сейчас
И передать, как тяжко болен дух
Запутанной несбыточностью фраз –
Новеллами, корёжащими слух.

Любителю поэзии

Как волны, нарождаются стихи,
В которых мы немедленно утонем,
Вникая в содержимое строки,
В изящество – в поэзии синоним.

Читателю печатаю: «Прости
За всё, что мной оформлено нелепо,
За истину трагичного пути,
За тучами залатанное небо…»

Пройдусь

По дворам вальяжною походкой,
По аллее – медленней слегка
Я пройдусь, и в арке, словно в глотке,
Растворюсь. Пока
Кто-то зарабатывает потом,
На машины копит и дома,
По ступеням строчек или нотам
Я схожу с ума…
Хватит сил, чтоб жить идеей чистой
И пройти Всевышним данный путь
Альтруиста, скептика, туриста
Иль не в этом суть?

Я был…

Я был живым когда-то
И чувствовал рассвет,
Дымили комбинаты,
Как стержни сигарет…
Влюблялся, верил, думал,
Жевал сюжеты книг,
Смотрел на чистый купол,
Не видя Божий лик.

Ну, а теперь я умер,
Оставив мир зеркал,
Где словно в картах шулер,
Желаньями играл…
И вот теперь, когда я
Погиб для всех и вся,
Внимаю ветру рая,
Надежды не прося…

Без любви

Времени прохладу чую кожей:
Цокот стрелок – топот пустоты.
Вечер заоконный – непогожий
Оплачу дыханьем на листы…
Без тебя, любимая, без неги,
Без надежд и важных мелочей
Разобьюсь о сумерки, навеки
Растворюсь в мерцании ночей.
Я свечу зажгу за всё, что кроме
Мыслей, порождающих печаль.
Тишина стоит святая в доме,
И ничуть минувшего не жаль.
Всё равно растаю, стану тенью,
Брошенной огнями лепестков,
И душа моя взойдёт сиренью
Около заброшенных садов.

Пойдём

Пойдём в пурпурный листопад
Вдвоём…
Нальём в стаканы виноград,
Споём.
Не будет мыслей тяжких, как
Бетон.
Один короткий сделай шаг
В неон…
Где листья пышные ковром
Лежат,
Латунным светит фонарём
Закат…
В краю знакомом до костей,
В краю
Любви и радостных вестей,
В раю…
С тобой останемся одни,
Краса,
Подай мне руку и взгляни
В глаза.
Здесь осень свежестью полна,
Тепла,
Здесь над сосной сгорит луна
Дотла.

Без тебя

За-радужный классический мотив
В уме моём всплывает априори
И, внутреннюю боль опередив,
Спасает в одиночестве и горе.

Но без тебя мне всё неглубоко:
Уюта нет в могильно тихом доме
И лицезреть банальность нелегко
В холодной белизне физиономий.

Со мною книги делятся живой,
Величественно выраженной думой,
Но лик у Бога будто бы угрюмый –
Порез на сердце будто ножевой…

Я больше не тяну перипетий
Без глаз твоих, без искорок эмоций,
Твердя себе: «Не дёргайся, сиди,
Пока взлетевший ангел не вернётся».

Холодной красоте

Листал, бывало, сонник,
Порой входил во сны,
Где цвёл у леса донник,
В руках родной весны.

Где речка разливалась,
Курлыча и звеня…
Где мне ещё казалось,
Что любишь ты меня.

Мне снилась ты, как милость –
Берёзка у ручья.
И в углях пламя вилось,
И мнилось: «Ты ничья…»

Но счастье – иллюзорно.
Ты не прозрачна, как
Морозного узора
Орнамент - добрый знак.

Ты не душа, не голубь,
Ты холоднее, чем
Рождественская прорубь,
Но не пойму: зачем?

Дочери

Мне хочется тебя согреть строкой
И натолкнуть на нечто золотое,
Где музыка природы и покой
Текут неисчерпаемой рекою…
Стихи – ничто. Играет роль мотив,
Завёрнутый в рифмованное слово.
Я, собственную боль опередив,
Шепчу тебе из неба голубого:
«Любовь, благоразумие, добро
И всё, о чём не петь не может птица!
Луны благословенной серебро,
Зарницы багровеющей ресница…
Не злись на проплывающую жизнь.
В тебе миры, а вне тебя – пустоты.
Смотри, не отрываясь, в эту высь
И ты поймёшь: зачем и где, и кто ты!».

***
Прибой гитарной музыки минул,
Отпела звонко молодость босая
И смерть, косою острою мерцая,
Беседует со мною, сев на стул.

Иллюзий счастья много, счастья нет:
Придётся всё когда-нибудь оставить,
Не получив на облако билет,
Не повидавшись с ангелами, да ведь?

Подумать страшно: что скажу, когда
Душа моя предстанет перед Богом
За путь из ниоткуда в никуда,
За жизнь, испепелённую пороком?

***
Неравенства, кошмара, суеты
Подкинет жизнь, ударив головой о
Картины пустоты, и волком воя,
Рассыплюсь запятыми на листы.

Смотря на бытие с других высот
И, размышляя о судьбе на кресле,
Я говорю: спасибо, ангел, если
Вдруг понимаю: «Всё наоборот».

По большому счёту

Пустая жизнь равняется нулю,
А ноль подобен смерти. На петлю
Толкает он –
Мой сон…
В нём не имеют места чудеса,
Темнеют за решёткой небеса
И тяжек вдох,
Мой Бог…

Да, по большому счёту, я – никто,
Инкогнито, играющий в лото,
Но в целом тот,
Кто ждёт
Тоннеля, света, вечной тишины,
Луча, что губит сумерки вины…
Иду и жду,
В бреду…

Я – буква, звук, оттенок, суховей,
Я – стук сердечный в клетке из костей,
Про боль строка,
Про облака…
Я человек, исчезнувший почти,
Поэтому хочу сказать: «Прости
За каждый миг,
Старик…».

Ушедшим

Ложится снег на чёрные кресты.
Во внутреннем кармане куртки – пойло.
Причины нет, чтоб не читать листы
Багровой осени, забыв про Конан Дойла.

Меня несёт к Тибету тишина.
Причины нет, чтоб медлить со словами:
«За вас, друзья, сегодня пью до дна,
За то, что скоро лягу рядом с вами».

На кладбище

Заря прорезалась сквозь мрак,
Как мак цветущий, багровея,
С гряды надгробий кое-как
Срывая тени, жизнью вея.
Снежок ложится на кресты,
До сердца ветер продувает.
На кладбище, где дремлешь ты,
Иначе просто не бывает…

Я пригублю «семёрки три»,
Который пили мы с тобою,
Чтоб согревало изнутри
И накрывало с головою…
Ты был ценителем снегов
И честным критиком окраин,
А нынче тёплых облаков
И добрых ангелов хозяин.

Здесь

Здесь одиночество живёт:
Поэт, безмолвье меря болью,
Графина трогает живот
И доверяет алкоголю.

Здесь погребён высокий стих,
Здесь Пушкин, Гёте или Данте
В пыли забытых мастерских
Захоронились на серванте.

Нарисуй

Нарисуй мне, Всевышний, работу,
Где лицом не упал бы я в грязь.
Нарисуй под лазурью свободу
И улыбкой жены приукрась.

Нарисуй мне, Всевышний, хоть пару
Аккуратных и верных шагов
Не за зельем к цыганке в хибару,
А на исповедь смертных грехов.

Нарисуй мне семью у камина,
Где все счастливы, рады, просты,
Где висит Васнецова картина
И ложатся стихи на листы.

***
Ты что-то знаешь о любви или о том,
Какие сны приходят ненароком,
Когда душа раскрыта, словно том
Пред Богом?..

Дар красноречья – глупость, шелуха,
Когда вопрос касается поступка.
Любовь – основа вечного стиха,
Голубка…

Из темноты

Из темноты рождается луна,
И расцветают выси. Тлеет город.
Дробится миг. Отпущена струна,
Впечатана высоким плачем в холод.

Мерцает смерть косою, посмотри:
Две арки, как зловещие глазницы,
Как свечи золотые фонари,
А мы улыбкой скрашиваем лица.

Нам хорошо, но жизнь своё взяла,
В одно сливая два различных взгляда.
Всё это скоро выгорит дотла,
Не нужно было трогать пламя ада.

Предметности картина, вот она:
Зияют сквозь обличия глазницы,
И тетивы отпущена струна,
И падают подстреленные птицы.

Крюк вопроса

Шуршат деньгами демоны в руках,
Продумывая вектор действий стада.
Толпятся люди в Дантовых кругах,
Сгорают, прислоняясь к темам ада…
Крюком в сердца вонзается вопрос:
«Какою дверью выбраться из поля
Материй, заблуждений, царства грёз –
Отсеков, где в цепях томится воля?»

Молю тебя

Кондовый осмотрев иконостас,
Благодарю за каждую картинку,
Которая, ныряя в бездну глаз,
Выдавливает новую слезинку.

Вот я один, понявший данный миг
И чувствующий сверху меч Дамокла,
Молю тебя: услышь убогий крик
И посмотри в зрачков пустые стёкла…

Музыка

Музыка фортепианная,
В небо меня уноси,
Звонкая, тихая, пьяная,
Бейся о стены, форси…

Музыка – ноты забвения,
Кажется, жизнь хороша!
Может, на долю мгновения
Выйдет из тела душа…

Музыка нежная, звонкая,
Я закрываю глаза,
Струнка незримая, тонкая –
Вижу – дрожит, как слеза…

***
Душа не хочет галстуков,
Костюмов или роб,
Она желает праздников,
Она желает, чтоб
Объятьями любезными
Мы зиму превзошли,
Улыбки были честными,
Слова от сердца шли…

Черты одиночества

Прояснились черты одиночества. Жизнь коротка –
Тупика, раздробившего взгляд, ощущается сумрак:
Пирамида с купюры затмила мои облака.
Пожирает система людей. Дотлевает окурок.

Безысходность бросается бездною улиц в глаза,
Остальное – мираж, для отвода дотошного взора.
Богом ценятся правда, надежда, душа, небеса,
Остальное истлеет, как слово формальное скоро.

Дьявол в строгом костюме политики держит узды,
Разделяя на классы, мерцая искусственным глазом.
Аморальны законы, стратегии шахмат просты,
Как решётки для мысли, сомкнувшие разум.

Инкрустируют грёзы пространство, но самообман –
Это грим на распахнутой пропасти, помни об этом.
Всё, что есть у тебя – облетевшей листвы чистоган
И неведомый путь, озаряемый внутренним светом.

Это просто слова

Это просто слова на белеющей глади листа,
Отраженье творения доброго времени суток.
Тишина беспробудна, надежда на Бога чиста.
На столешнице чай. Ничего, неприметно живу так.
На голодный желудок опять засыпать не резон,
Но во мне не ужиться тлетворным посевам системы,
Где в закон возведён потребительский сон,
Где безруки художники и композиторы немы…

Лучше голод, чем в рабство по найму, в ряды
Где святыня – купюра, а храмы Богов – небоскрёбы,
Где до черт пустоты догорают в пылу суеты
Подчинённые правилам жанра слепые особы…
Это просто слова – обнажение радуги вслух,
Это пик понимания данного миропорядка,
Где людей поедает погибели алчущий дух
Без пощады, без проблеска разума и без остатка.

Люди

Идейные люди исчезли с минувшей эпохой,
Как мамонты вымерли мудрые мира сего.
Мы – рыбы в сетях интернета. Вернёмся к истокам
И глянем на то, состоим изнутри из чего.
Убогая ложь обретает элитные жанры.
По швам расползаются полные злобой сердца.
Лукавый под видами сказок толкает кошмары,
Чтоб мир позабыл триединый прообраз творца.
Превыше святого эпохою ценятся страсти.
Таланты мельчают. Уходят кумиры добра.
В открытом окне – подворотен кирпичные пасти
С набухшей луною, весящей по центру двора.
Порхает эпистола жителя данного мига
И падает с болью на чистый блокнота листок:
«Изведай состав и причину беззвучного крика,
Поверь тишине и найди в себе Бога исток».

Философское

Как когда-то заметил Лукреций,
Не важны измененья тенденций,
Важно помнить про сердце…
Я из букв или цифр
Конструирую шифр,
Но и это не суть, 
Ибо путь
Мой лёгок и прост:
Стихии, стихи
И погост…
Как когда-то заметил историк:
Не важны наслоенья риторик,
Потому, выплываю во дворик,
Вспоминая про новую грань,
Оставляю наследникам смысла
Деревенскую рань.
Но, рубя циферблатами числа,
Ты её не тирань!

Раскаянье

Раскаянье прошло по сердцу бритвой.
Потрескивают свечи в тишине.
Наедине с апостольской молитвой,
С душой наедине
Сегодня остаюсь я. Без упрёка
В глаза мне смотрит белоснежный день,
Свечение всевидящего Бога
Рассеивает тень…
Судьба, что окультурена стихами,
Так далека, глупа и не видна.
Солёными, хрустальными слезами
Смывается вина…

Вечер

Вечер в спину глядит с упрёком,
Мутит мысли мои – мешает
С листопадом, тоскою, смогом,
И в тиши душа замирает…
Вечер лжёт мне о том дальнейшем,
Где я буду успешным – глупо!
Я останусь наипростейшим –
Проще дворника, лесоруба.
Я останусь обыкновенным
И не важно, что жизнь пророчит,
Хоть и лава течёт по венам,
И раздумье башку морочит…
И опять кто-то входит монстром
В благородное сновиденье,
Где на фоне размыто-пёстром
Разрастается затемненье…

Старый дом

Себя сохранить не получится здесь:
В кирпичной стене время вырастит ветки
Безлиственных трещин. Рассыплется весь
Коттедж до каркасной ржавеющей сетки.

На брошенный дом устремляется взгляд,
Но я не способен увидеть глазами,
Как, тикая, время разрушит фасад,
В кирпичной стене разрастаясь ветвями…

***
Неплохо бы в суетах ни чему
Душой не липнуть, дабы не погибнуть,
Живя на воле, помнить про тюрьму,
И в зеркало смотря, себя отринуть…

По-видимому, правильней – шутя,
Не придавая значимость предметам,
Пройти свой путь, как глупое дитя,
Согретое малиновым рассветом…

У зеркала

Стою у зеркала, у края, у черты
И вижу, как сквозь взор мой проступают
Духовных ран глубокие следы
И памяти картины оживают…
Эпохи скрыты в пропасти зрачка,
Романы судеб - жёлтые страницы,
Поля полыни с цокотом сверчка,
В лазури утопающие птицы,
Дней кинолента, первая любовь:
В руке рука на озере в июле,
Где льёт заката пламенная кровь
В простор, где мы в цветении тонули.
Феерия солидных лепестков
Всплывает, как сплошная небылица
Из дней, где я с обрыва был готов,
Нырнув, о небеса твои разбиться…

Помню

Я помню тех, кто был простым,
Кто не менял на деньги совесть,
Кто знал, что время – это дым
И сочинял судьбу, как повесть…
Я помню всех от «А» до «Я»,
Кто уходили безвозвратно
Под хор шального воронья,
Под эхо улиц. Но, да ладно…
Читаю тихий уголок:
Осины на лазурном фоне,
Пускаю матовый дымок,
Держу свободу на ладони…
Безумно хочется вернуть
Друзей, растаявших, как тучи,
На тяжком выдохе моргнуть,
Промолвив памяти: «Не мучай…»

Расскажи

Расскажи мне о днях уходящих,
О героях, обманутых веком,
Добродушных, родных – настоящих,
Позабытых и выпавших снегом.

Расскажи мне о правде и вере
И о том, как ходила босою
В заметённом буранами сквере
Наша гибель, мерцая косою.

Расскажи, как в расхристанном стиле
Мы гуляли по улицам ада,
Гармонично со временем жили:
Авантажно, вольготно, крылато.

Посмотри мне в глаза без упрёка,
Подари мне надежду на вечность
И, возможно, увижу я Бога,
И поверю в твою человечность…

Между нами

Зияет между нами пропасть взгляда –
Зрачка предел – окружность циферблата,
И медленный огонь томит сердца.
Ты знаешь, что такое пламя ада?
Отсутствие лица!

Но можно сформулировать иначе:
Явление виновности кусачей,
Оковы прошлого, звенящие в ночи,
Вонзившиеся в сердце неудачи,
Колючки да бичи…

Из пыли шлейф от рухнувшей постройки,
Костлявая с косой у старой койки,
Присевшая, пружинами скрипя,
Заоблачной часовни грохот бойкий,
Звучащий для тебя…

Вопрос ни в том, что там – за поворотом,
Какой окрас придать стихам и одам,
Вопрос: зачем и в качестве каком
Предстанешь перед выстраданным сводом,
Увидишь ли свой дом?..

К Боре

Отщепенец, алкаш, бродяга –
Заблудившийся сын эпохи
Словно брат мне. На бархат мрака
Рассыпаются звёзды – крохи.

Мы присядем за стол лениво
И начнём разговор не сразу.
Мироздание справедливо.
Просто, что-то не видно глазу…

Мы почти красно-книжный, редкий,
Вымирающий вид поэтов…
На потрёпанных кепках - клетки,
На листах – завитки сонетов.

Дворовые философы

Дворовые философы
Встают не с той ноги,
Не Майклы и не Джозефы –
Серёги и Саньки…
Плетутся неурядицы,
И в замкнутом кругу
Бездельники и пьяницы
Пургу несут, пургу…

Положенное сбудется.
Зажгутся звёзд кресты.
Моя свобода - улица,
Мои друзья просты…
Они уйдут безвестными,
Без премий или рент,
Дворовыми и местными
С потёртых кинолент…

Нет времени

Нет времени на мысли. Тьма густа.
Зимы дыханье чёрное свирепо.
Снежинки досчитаю я до ста,
Бросая взгляд со старого моста
В чужое достопамятное небо.

Поэзия сегодня – не ахти,
Как всё вокруг, во что не впейся взором.
Не одному мне некуда идти:
Вот у снежинки тоже нет пути
И кругозор её блестит простым узором.

Для глубины не надо пёстрых слов:
Мои друзья и братья греют нары,
Но не звучит из синих куполов
Целебный перезвон колоколов –
Не голословны эти мемуары…

Снотворное

Снотворное баюкает тебя
И по плечам поглаживает нежно,
Неспешно, согревающе, любя,
Обманчиво, неистово, небрежно…

Снотворное показывает рай
С огромными гротескными цветами,
И на краю кровати невзначай
Садится ангел с белыми крылами.

Он вечность проецирует на сон,
Читает фантастическую сказку
И ставит ударение на фон,
Лицо с тебя снимая, словно маску.

Счастливая, уснувшая душа
Выходит из расслабленного тела,
И, крыльями кисейными шурша,
Десницы ангела касается несмело.

Партийка

Партийка в шахматы согрела жизни дно.
Замкнулся круг порока новой встречей.
Мы заседаем, как на тайном вече,
С телеэкрана валится кино…
Мы прокляты. Бери коня, включай
Ферзя в игру. Долей вина остатки,
А водка на потом. Поднимем ставки
И мир на кон уроним невзначай.
Не нужно думать – важно просто жить,
Играть азартно, смело умирая,
Цитируя в горячке облик Рая,
Коль жизни ад не вышло полюбить.

Ночи глубь

Ночи глубь тишиною мой рай оглушает.
На поминки упавшей звезды не приду.
А надежда сердечная не умирает
Ни в тоске, ни в предсмертном бреду.

Я закрою глаза и замолкну, как рыба,
Разгоняя руками завес облаков,
И, возможно, когда-то услышу: «Спасибо!»
От того, кто не терпит неискренних слов.

Может быть, эти сны пригодятся потомкам,
Чьи сердца будут также больны, как моё,
И к могиле поэта – к ракитным потёмкам
Принесётся облитое мглой вороньё.

***
Пора покоя, ветра и луны.
С заглавной буквы ночь моя начнётся.
По Фрейду расшифровывая сны,
Достану грёзу счастья из колодца.

Не нужно чистой водки в хрустале,
Вина в бокале или в кружке пива.
Потрескивает свечка на столе,
За окнами колышется крапива.

Не грустно, а досадно понимать,
Что тот, кто крутит данную планету
Забыт людьми. О чём ещё сказать?
Возможно, ты продолжишь песню эту.

***
Что есть поэзия? Мой полуночный бред,
Сюжеты сна, огни, пустынный город?
По листьям ветер бьёт, поёт сосед,
По швам бутылкой «беленькой» распорот.

Расколот мир на «я», «они» и «ты»,
Прошла гроза, озоном ветры веют.
Под уличными лампами цветы
На маленьком балконе багровеют.

Пора взглянуть в себя, закрыв глаза,
Пора увидеть то, что видеть страшно.
На час, на полтора, на три часа
Войти в прохладу полночи вальяжно.

Соглядатай

Провинции вечерней соглядатай
Отправился на встречу с пустотой:
Идёт и улыбается поддатый
Во тьме вороней, вечной и густой.

О чём ему в былые годы пелось
И чем его судьба была полна –
Всё на снежинок призмы разлетелось:
Улыбки, взгляды, лица, имена…

Посредствам синекдохи и литоты
Он рассуждал о вечном и простом,
У зеркала спросив украдкой: «Кто ты?»,
Он был свечой, строкою и листом.

Теперь его борей толкает в спину
И мёрзнет в январе слеза тоски
О том, что страшной жизни дисциплину
Не смог понять он, даже вопреки…

Он не осилил за искусство цену,
Не смог, как водится, любить и жить в кредит:
В рассвете лет он вышел не на сцену –
На снег, заштриховавший жизни вид.

Одиночества покой

Возносит ветер дряхлую листву,
И россыпь звёзд блестит в глазницах ночи.
Живя, пишу судьбы своей главу –
Поэму без тире и многоточий.

Прохладный воздух трогаю рукой,
Как парус раздувается ветровка…
Ну, здравствуй, одиночества покой,
Обширная вопроса постановка…

Листвы шуршанье или шелест крыл
Осенних муз, ниспосланных от Бога,
Моргнув, я ненароком погубил
Порханием ресниц, движеньем ока.

***
Пространство инкрустируя дымком,
Цветя калейдоскопом измерений,
Вплетаются в окрестный окоём
Сюжеты сновидений: грёзы, тени.
Обрывки памяти, черты забытых лиц,
Горя, воспроизводятся под музой.
Небес касаюсь пиками ресниц
И вижу, как домов искрится друза.
Тяну улыбку вязко и легко
В иллюзионе старого подъезда,
Смотря в окно настолько глубоко,
Что сам себя я вижу наконец-то
В ядре контекста.

***
Живу я вкривь и вкось,
На маску смерти падок,
Надеюсь на авось,
Шуршу листвой тетрадок.
Прозрачен свод. Опять
Меня уводит горе
Под звёздами гулять,
По брусу, на просторе…
Опять иду один,
В немую вечность вхожий,
Обычный гражданин
С невидимою ношей…
Вникаю в пару грамм
Особенного смысла,
Смотрю по сторонам:
Так сказочно, не кисло
В свирепой темноте
Глазами светит гибель.
На клетчатом листе
Выводит буквы грифель.

***
Господи, не позволь
Тьме затопить светила,
Дай мне такую боль,
Чтобы душа парила.

Как выжимают стих
Из безнадёжной прозы,
Выжми из глаз моих
Слёзы…

Герои

Куда ушли герои,
Ремесленники Трои,
Пророки и провидцы,
Чьи души – это птицы?
Безумие нагое
Я нынче вижу в лицах.

Изысканно и просто
Искрятся в арке звёзды
И лепит лунный зодчий
В зрачке холодной ночи
Миры, где льда коросты
Хрустят в затишье чётче.

При ветре чую кожей
Широты бездорожий
Во сне умалишённом,
Облитом ярким фоном,
Где прячет взор прохожий
Под старым капюшоном.

Играет грусть на сферах,
На радугах, на нервах
Прозаика-поэта
Мерцание кометы,
Полёт снежинок первых
В страницы книги этой.

***
Законы, данные Творцом,
Змеиной мудростью затмили,
И путник с горестным лицом
Считает мили, мили, мили…

Не слышно внутреннюю речь
В шумах сует и шестерёнок,
Но каждый волен мир сберечь,
Молясь о ближнем у иконок.

Строки отшельника

Прости, Всевышний, грешника
За всё былое. Впредь
Усну во мху валежника
Я, будто бы медведь.

Уйду в тайгу зелёную
От мира и людей
С карманною иконою
На уйму долгих дней.

***
Поэта казнят несомненно –
Историей подтверждено.
Сугроба морозная пена
Венозное выпьет вино.

Со страшной осиновой корчи
Сорвётся вороний косяк,
И станут созвездия зорче,
И станет ядрёнее мрак.

***
За стёклами огромный падал снег,
Я спал, согрет, укутан облаками
Родными, как родительский ночлег
Со свежими льняными простынями.

Светились в ряд фонарные огни
В пушистых безднах снежного тумана.
Мой херувим, слезу не урони,
Я говорил, по мне ведь плакать рано…

Не верил я в ловушки сглазов, порч,
Но вдруг душа отклеилась от тела…
Я слишком долго вглядывался в ночь,
Пока она в меня не посмотрела.

Художник

За окнами рельсы, трамваи, дома,
Дорожные пробки с гудками,
Очкастый профессор – заложник ума,
Студент с голубыми глазами…

Торопятся люди, бегут за рублём
И ловят придуманных белок.
Сияющий плюс мегаполиса в том,
Что я в нём невидим и мелок…

Прозрачен, как воздух, как выдумка пуст,
Как облака войлок воздушен
К бетонному лесу привыкший мангуст –
Художник, который не нужен…

***
Ни славы мне не нужно, ни пиара:
Свободно бы дышать, как тот поэт,
Что уходил по глади тротуара
В поэзию, в историю, в сюжет…

Не нужно денег, модных одеяний –
Поверхностей тональной красоты,
Блестящих, разноцветных состояний
Изменчивой обманщицы мечты.

Злая красота

Миражи – гиганты – комнат стены,
Как поверхности других планет.
Вспыхнул нимб над косами Елены,
Но Елены не было, и нет.

Страшно путешествовать в кошмаре
И гореть в невидимом аду.
Вспыхнул нимб чернявый на Тамаре –
Смерть имеет злую красоту.

Водка               

Было время – пламя водки
Жгло мою луну, потом
Я смотрел через решётки
Наркологии на дом.

Я смотрел в окно палаты,
Но красот не мог узреть:
Там дымили комбинаты
Так, как будто курит смерть.

Видел я: блестят снежинки
И сосулек позвонки,
Слушал старые пластинки
Горя, боли и тоски.

В больнице               

Люди в клетчатых пижамах
Говорят о солнце вслух,
И летит в оконных рамах
Тополей набухший пух.

К восемнадцатой палате
На плато несут шприцы,
И текут в моей тетради
Амфибрахия столбцы.

На избе мне снится флюгер,
Над сиренью синий пар…
Будто я ещё не умер, 
Будто важен, как гусар.