А на утро опять казалось

…А на утро опять казалось,
Что помрешь в нищете едва ли –
Столько неба еще не давалось
Ни одной сотворенной твари!
Все – тебе, как святому апостолу,
Как любимчику пьяных муз,
Как тому, кто свой крест без устали
До прокуренной кухни нес,
А потом сунул в угол пылиться,
И налил сам себе еще…
Этой песенке вечно не длиться,
Но сие не берем в расчет,
Из затертой до блеска гитары,
Жмут, как сок, кружевные сны –
Кто не пережил зим в том тАборе,
Тот едва ли так ждал весны.
Зимовали мы долго, по капельке,
Вдох ко вдоху, плечом к плечу,
Одинаковые одинокие,
Не согласные на ничью,
Я храню их глаза, их смех,
Их куски недосказанных слов,
Как хранит ветеран лица тех,
Не вернувшихся с дальних фронтов.
Мы меняли тоску на пение,
Растревожив под пальцем струну,
Меж собою делили последнее,
Первыми шли ко дну,
Без стыда оголяли нервы,
Друг на друге считали швы…
А теперь я одним из первых
Выползаю из той норы.
По-привычке еще кусаюсь,
Но уже не подобен зверью,
Беззащитно, по-детски щурюсь,
И так вкусно, красиво курю!
Девочка, в платье ситцевом,
Смотрит в меня, как в ночь –
Мне бы только дойти до станции,
Чтобы уехать прочь.
Вот и перрон заплеванный,
Вот и родной навес,
Из-за ограды кленами
Тянется к станции лес,
Ветер цветные листовки
Сгреб в шутовской хоровод…
Спит под облупленной лавкой
Бездомный, потрепанный кот.
Что, брат, пришлось не сладко?
Краше кладут в гробы.
Тоже прошел без оглядки
Сквозь мясорубку зимы?
Нам ли не знать, матёрым,
Волчий оскал пурги?
Шкуру до дыр протерли,
Но все-таки ведь сберегли!
Значит – нельзя иначе,
К черту и спесь, и честь.
Мы еще всех научим
Любить нас такими, как есть,
Мы еще всем расскажем,
Что не ушли в тираж,
Не унывай, доходяга,
Следующий поезд – наш!