Расин, рождающий Федру

6.
Мера и вкус, сопредельные нам.
Гравий дорожек весенних.
Кто бы искал для смирительных драм
сердце своё на коленях?
Кто бы его запретил для себя,
кто бы его обесправил?

Я!
Это клерк городской иль судья?

Я! - самый утренник яви.

Самый последний визит короля.

Я!
 
Вот развеваются дамы костра
и деревца при дороге.
Если дракон завывает с утра,
вспять извиваются дроги.

Кто там пугает меня как хандра? -
Я -
обручился с любимой.

Дрогнуло тремоло словно гора.
Малый орган портативный...

Валом ошибка, мой старый Тезей,
гулом молитвы мотива.
Жертвуешь сына ты богу морей
Я Ипполит твой счастливый.

В гуле несчастья полно червяков,
тащится шлейфом от платья..
Страсть - замечательно мудрый прикол -
в смерть разомкнула объятья.

Был лишь один  необъятный момент
с Федрой в моём разговоре:

Э-э..!

Губы сердца, изрёкшие свет,
Губят в ней сердце на горе!

Нет! Я жалел её, а не желал!
Из необъятья секрет я украл.
Ведь всепрощения грянул  хорал,
Траур по мужу, казалось, звучал. -

Будто жалеет Тезея она...
Пасынка где ей желать бы сполна!
Царь был отважный, любимый супруг.
Сын у неё, с кем разделит досуг.

В гуле несчастья полно червяков,
тащится шлейфом от платья.
Страсть — замечательно мудрый прикол -
всем распахнула объятья.

Здравствуй, стихия! Я гордый голыш,
Камушек гладкий в ладони.
Дева Арикия! Ты замолчишь
Сладкой тревогою в лоне.

Ты навсегда замолчишь для меня.
Нету недоле ни ночи, ни дня.
Послан за мною страшилище злой.
Вот он возник, сотрясая главой!
Меч ему в шею, да проклят вовек
Будет змеиный росток и побег!

В пьесе Жана Расина «Федра» жена царя Тезея Федра влюбляется в пасынка и, когда приходят ложные слухи о гибели царя, признаётся в своей страсти. Для всех героев и прежде всего для юного и чистого душой Ипполита страсть героини оборачивается трагедией. Он остаётся верен совести и пламенному чувству к юной Арикии. Эта пьеса была последним «светским произведением» Расина, поиском примирения искусства и религии. Надолго он бросил перо, но не бросил - стал историографом Людовика XIV.  В постановке Барро существовало сложное звуковое сопровождение, звучал орган, волны Мартено.